А. А. Балута
Дневники ведьмы. Филология
– Кто?
– Мужчина твой! Или у вас брачные игры такие? А может, ты это… того… Не удовлетворилась местными васьками и искала любви на кладбище? Там, конечно, много мужиков красивых лежит, но раньше я не замечала за тобой особой страсти к зомби. Надеюсь, ты хоть домой его не привела?
– Не привела, – прошипела я. Недоверие подруги к моему вкусу было обидным. – Я ему пасть порвала, но перед этим он успел меня укусить. До крови, зараза!
– Ой! – Наташка, обняв половник, медленно осела на стул. Таких больших глаз я у нее еще не видела. – Настя, я ж пошутила! А ты что, правда на мертвяков переключилась? Наведи ты уже порядок в своей личной жизни! Я всё понимаю и не осуждаю: ты женщина свободная, нужна энергия… Но зомби – это уже перебор! Тем более энергии от него…
– Наташ, давай поговорим спокойно, – я тоже присела на стул и отложила пакетик с травками. Подруга покосилась на него, подозрительно принюхалась, но, видимо, не учуяв опасности, ничего не сказала. – Я вчера вышла прогуляться вечером, по твоему, кстати, совету. На меня напала какая-то тварь, гиена Гена. Как потом выяснилось – оборотень. Ты вообще в курсе, что у вас по деревне ночью оборотни гуляют?
– Нет, – Наташка застыла, прижав половник к груди.
– Ну я порвала ему пасть, но не до смерти. Там потом появилась какая-то ведьма и мужик в волчьей шкуре, странный такой. На колени падал. Пьяный, наверное.
– У нас в деревне не все пьют, – обиженно засопела Натка.
– Возможно, не перебивай. Тётка эта просила Гену не добивать. А потом исчезла. И мужик исчез. Все исчезли.
– А с рукой что?
– Говорю же, Гена меня укусил. Который оборотень.
– Гена… – подруга задумалась. – Есть тут один такой. Нормальный, вроде, мужик. Без придури. Живёт в двух домах от цыган, плотник. Не пьет почти. Но для тебя однозначно староват, – она скривилась, но, заметив мой грозный взгляд, продолжила:
– Собак он не держит, точно. И вообще, дорогая подруга… Извини, но всё, что ты говоришь, похоже на бред. Или сон. Я понимаю, ты некромант. Я – ну просто ведьма. Но мы, если посмотреть правде в глаза, живем в обычном мире. И немного… играем, что ли. Ты можешь ходить на кладбище, там хорошо, особенно весной. Делать обряды, верить во все это. Но… – она задумалась, подбирая слова. – Мы ходим по земле. Не летаем на метлах. Не проходим сквозь стены. Травяные чаи помогают лечить, но ни один сбор не сделает тебя невидимым. Это наш мир, но это просто игра. Только ты, кажется, заигралась.
От Наташкиной логики сердце тоскливо заныло. Заигрались – возможно. Я же учёный. Есть наука, но есть и сказки, фольклор, воображение. Я попробовала пригладить пальцами растрёпанные волосы, но укушенная рука тут же отозвалась резкой болью чуть ниже локтя.
– А кто меня укусил тогда?
– Собака, надеюсь, не бешеная, а то тебе реальных сорок уколов светит. Мало ли таких по деревне бегает! Покажи, кстати.
Я сняла куртку и осторожно представила подруге пострадавшую руку Натка медленно развернула салфетку и в недоумении уставилась на рану.
– Ну ни фига себе собачка!
Судя по следам, челюсть была однозначно больше собачьей, а на струпах запекшихся ран теперь уже явно проступали зеленоватые пятна, которых не было или я не смогла разглядеть утром. Зелень подругу смутила. Она осторожно потрогала рану.
– В первый раз такое вижу.
– Я тоже, Наташ. Точнее нет, во второй. Я видела это в одном трактате по некромантии, на латыни. Залезла из любопытства, почитала. Именно оттуда я узнала формулу разрушения нежити. Небольшое заклинание, и по грамматике довольно простое. Я их переписываю для научный статей. Некоторые короткие, запоминаются легко. И… они работают! Это не игра, Нат! Едва ли я смогла бы порвать пасть этой твари голыми руками без нужных слов!
Наталья вздохнула и полезла в аптечку.
– Выпей противовоспалительное для начала.
– Уже. Ночью выпила. А теперь мне нужен травяной отвар, блокирующий нейротоксин. Я уже почти всё собрала.
– Не мухоморы, надеюсь?
– Нет, собирала на твоей кухне. У тебя нет мухоморов. Не хватает только иссопа, синего зверобоя. У тебя нигде не завалялся?
– Нет, и не растет поблизости. – Наташка задумалась. – У нас в деревне тётка есть, Алевтина, травница. Сходи к ней, у неё точно есть. Как добраться, я покажу.
Дом Алевтины, небольшой, но очень ладный, стоял на окраине деревни. За изгородью ухоженного палисадника колыхались на ветру головки золотых шаров, перемежаясь с зеленью давно отцветшей сирени. И как только я подошла к ограде, память прорезал знакомый терпкий запах, запах флоксов. Я легонько толкнула незапертую калитку и сделала шаг во двор. Встречать меня никто не вышел, только за стеной сарая раздалось громкое мекекеканье, сопровождаемое серией приглушенных матюков. Пришлось без приглашения идти к сараю на звуки.
Алевтина доила козу. Она сидела спиной ко мне, но как только я увидела ее мощную кормовую часть, увенчанную красным платком, сразу вспомнила Солоху из моего ночного бреда.
– Проходи, проходи. Сейчас закончу.
(Задом она меня чует, что ли?) Я осторожно, стараясь не наступать в пятна навоза, обошла флегматично жующую козу и невольно засмотрелась на ровные белые струйки молока, звонко разбивающиеся об эмаль зелёного ведёрка.
– Чего пришла-то? Ночью не нагулялась? – Солоха разогнулась и вытерла руки о передник. Коза, всё так же флегматично жуя, уставилась на меня стеклянными глазами.
– Здравствуйте, Алевтина! – тихо ответила я, почему-то продолжая смотреть на козу и ища в стекляшках ее глаз два своих отражения. Коза перестала жевать, нервно мекнула мне в лицо, одновременно выстреливая из-под хвоста гроздью черного гороха. Я перевела взгляд на тетку.
– Нагулялась я!
– Поздравляю! – Тетка смотрела мне в глаза и нагло улыбалась. – Иди поспи.
– Не могу, рука болит, – я выставила вперед пострадавшую и хорошо перебинтованную Наташкой руку но жест почему-то получился весьма неприличным. Ведьма заржала уже в полный голос.
– Так прими таблеточку!
Мне очень хотелось сказать что-нибудь резкое, но я спокойно продолжила:
– Мне нужен иссоп, бабушка, он же зверобой синий. Не хватает для противооборотнего сбора. Hissopus of cinalis. У Вас наверняка есть, поделитесь, пожалуйста!
Алевтина перестала ржать и внимательно посмотрела на меня.
– Всё помнишь?
– Всё, – я тоже не отводила глаза. Взгляд у ведьмы был чёрный, тяжелый. Где-то внутри становилось колко и холодно, но я понимала, что смогу это выдержать. Так и случилось: первой сдалась ведьма. Она отвела глаза, поднялась и, подхватив ведерко, сказала:
– Пойдём. Добро пожаловать в Навь.
На кухне у ведьмы было тепло. По стенам везде висели травы, большие пучки которых перемежались с гроздьями сушеных ягод, гирляндами шишек и вязанками сушёных грибов, среди коих угадывались и боровики, и условно съедобные мухоморы, и иные, совсем уж поганистого вида. Горьковато-медвяный дух всего этого лесного богатства лавиной врывался в голову и в нос, так что дышать приходилось едва-едва и казалось, будто стоит вдохнуть чуть поглубже, как взрывная волна мгновенно вынесет душу из тела, а тело из дома.
Я пила чай с тягучим цветочным медом, и легкий привкус малинового листа, входивший в меня с каждым новым глотком, расслаблял и успокаивал. Рука уже не болела. Ведьма промыла ее каким-то особым настоем и теперь степенно помешивала в кастрюльке тот самый противооборотневый отвар, который был мне так нужен. Травы для состава она взяла свои, брезгливо отложив мой мешочек под предлогом «бог вас знает, на каком гумне вы это все собирали». А вот чабрец попросила мой. Растёрла щепоть между ладонями, понюхала, восхищенно поцокала языком и поинтересовалась, где я взяла эту прелесть.
– На Ольхоне. Шаман дал. Тоже Геннадий, кстати… Алевтина вздохнула, выключила плиту, накрыла кастрюльку крышкой и грузно присела рядом со мной, подперев ладонью щеку…
– Немного настоится, потом тебе с собой налью. Вечером и потом ещё пять дней будешь компрессы делать. И полстакана выпить на ночь. Чего косоротишься? Да, невкусно, потерпишь. Можно как чай, с мёдом. Рука через неделю заживет. Если будет тошнить, смело беги в сортир, это нормально.
Я продолжала вопросительно смотреть ей в глаза. Ведьма вздохнула.
– На Гену ты не сердись. Говорила же, он смирный, только башку в полнолуние сносит. Нельзя им долго без свежей крови. А тут ночь, девка красивая, пахнет вкусно…
– Я не девка! – возмутилась я, – я взрослая умная женщина!
Алевтина широко улыбнулась:
– Согласна только с последним пунктом. Сколько тебе лет, девочка?
– Сорок шесть, – я едва не поперхнулась чаем, проглатывая «девочку».
– Всего 46 живых лет, – засмеялась ведьма. – Мне 174, Гене – 211, Арсению моему – 110, тоже молодой ещё, для оборотня. Ты ещё живешь свою человеческую жизнь. Но если ты маг, и, если хоть раз перешел Порог, Навь принимает тебя. И ты живешь дальше столько, сколько тебе отпущено в Нави.
– Навь – это нижний мир по верованиям славян, я знаю, – хмуро вставила я.
– Ничего ты не знаешь, девочка! – ведьма хлопнула ладонью по столу. – Ты знаешь лишь то, что можно прочесть в ваших книгах, то, что написано для людей. Навь – это не только нижний мир. Это другой мир, измерение, как любят говорить люди. Точнее другие миры. Это миры духов, миры, куда могут попадать колдуны, ведьмы, шаманы… И Навь продлевает нам жизнь после человеческого срока, а многих возвращает в дочеловеческое существование. И… это мир, откуда пришли и куда ушли наши предки, могучая и древняя цивилизация Севера.
– Ну ничего себе! Это ж следы Гипербореи, которую я ищу! Давно ищу…
– Потому и ищешь, что ты оттуда. Тебя зовет кровь.
– Чья кровь? – недонесенная до рта ложка мёда застыла у меня в руке.
– Чья? – ведьма с громким хлюпом захлопнула медовую банку. – Хватит с тебя! Пока. Не мне тебе это рассказывать.
– А кому? Кто мне все это расскажет?
– Кто надо. Тот, кто приходит к тебе во сне. Тот, кто ведет тебя почти с самого детства, и тот, рядом с которым сердце твоё начнёт биться чаще.
– Подождите, мне так много нужно узнать…
– Сказала – хватит, – Алевтина поднялась, взяла кастрюльку с отваром и начала быстро сливать его в пластиковую бутыль. – Вот твой настой, забирай, дома допьешь.
И тут меня прорвало.
– Стой! Я велю тебе говорить, ведьма!
Алевтина серьезно и грустно посмотрела мне в глаза.
– Ты не можешь мне приказывать, глупая девочка. Ты сильная, да, но для этого твоей силы пока недостаточно. Я тебя не боюсь, но я больше не могу говорить. Он не даст. Я дала ему клятву, что встречу тебя в первом круге Нави, помогу вылечить раны, помогу выйти. Кстати, ты помнишь, как попала сюда?
– Запах, цветы, флоксы…
– Верно, молодец! Ты потомственный некромант, твой ключ к первому кругу Нави – именно запах и воля, которая помогает пойти.
– Почему флоксы?
– Это лишь один из твоих ключей, будут и другие. Но пока это именно флоксы. Это цветы, предки которых выросли на крови твоих предков. На месте, где когда-то был убит в двух мирах один твой очень дальний родственник. Всё, уходи! – она подняла меня за локоток здоровой руки со стула, развернула лицом к двери и начала легонько, но настойчиво подталкивать в спину.
– Погоди! – я была уже у самой двери, ведущей на улицу, – я смогу вернуться сюда?
– В любое время.
– Но я же в Москве, это огромное расстояние!
– Через Навь пойдешь. Может, ещё увидимся, – и ведьма с силой толкнула меня за порог своего дома, на улицу. Толчок был такой мощный, что я упала на землю, едва успев выставить вперед ладони и… проснулась лицом в подушке.
Темнота и тишина. Лишь полоска света под дверью да едва различимый голос подруги. Улавливаю только обрывки слов, но по ним можно понять, что занятие близится к концу. Голова тяжелая, хотя в комнате прохладно. Сон? Дурь какая-то… Рука, укушенная во сне, плохо слушалась, пальцы не гнулись. Ну конечно, заснула на ней и отлежала до непотребного состояния. Я встала, прогнулась, похрустев костями, и тихо побрела на кухню.
Натка как раз закончила урок. Уже шумел, перегоняя пузырьки в прозрачном брюшке, включенный электрический чайник. На столе стояла стопка блинов, а чёрная кошка разлеглась на моем стуле, сыто жмурясь и поочередно то втягивая, то выпуская когти.
– Выспалась? – довольная окончанием рабочего дня подруга живо раскладывала тарелки, чашки и ложки.
– Ага.
Я осмотрелась. Всё нормально. Москва. Вечер. Тянет из приоткрытого окна холодным осенним ветром, зажигаются в соседних домах прямоугольники окон, визжат тормоза пропустившей поворот машины.
– Я долго спала?
– Часа полтора, – Натка закрыла окно. – Замотали тебя, подруга. Кофе выпьешь?
– Нет, Наташ, поеду я. Дела дома.
– Тогда чай свой забери, я это не пью, – и подруга торжественно вручила мне очень знакомую, ещё теплую пластиковую бутыль с тёмным напитком.
Мысли у меня по дороге домой были самые дурацкие. То думалось, что всё это было во сне, то казалось, что не во сне. Дома действительно ждали дела, и вечер понемногу вошел в обычное русло. А потом была самая обычная ночь, без снов.
И когда я засыпала, где-то внутри тихим ручейком в подсознание вливалась уверенность, что я вернусь. Туда, в первый круг Нави. Как только решусь и захочу. И как только проникнет в сознание терпкий запах флоксов.
Глава 2. Друг
Есть у людей такая особенность: верить и одновременно не верить снам. Человек – это вообще существо, как правило, находящееся в постоянном сомнении, что выбрать. Свобода выбора была дана людям от Бога. И поэтому у человека обычно есть ощущение свободы. При том зачастую выбор есть во всем, даже в мелочи. Людям кажется, что они сами определяют свой путь. Есть ли на завтрак полезную овсянку или вредные жирные сосиски, пробежать ли утром вокруг дома или понежиться еще полчасика под одеялом, пойти с работы домой к жене или завернуть в кафе вон с той классной девочкой из соседнего отдела, которая давно уже призывно улыбается при встрече и в то же время скромно опускает глаза. Тоже выбирает. Между тобой, таким красивым, но женатым и не очень-то обеспеченным, и Валерием Семеновичем, толстым её начальником, который погладил её сегодня по крепкой красивой попе. И людям кажется, что, делая таким образом выбор, они сами определяют свою судьбу. Хотя большая часть из них не ведает, куда идёт.
Иным выбор бывает у магов. Особенно у призванных, у тех, к кому однажды пришли и сказали: встань и иди! Вот твоя дорога. И тогда выбор, сделанный один раз, отметает все другие возможные выборы. Выбор дороги не слеп. Если знать, куда идешь, отпадает сама возможность выбора. Просто отсекается с пути всё ненужное.
Люди, как и маги, часто видят вещие сны. Но поскольку у людей есть свобода выбора, то большую часть подобных снов они подсознательно выбирают забыть. А то, что помнится, опять-таки ввергает в пучину сомнения и вселяет страх. Вот приснилось, к примеру, что девушка держит на руках ребенка. Вроде бы все хорошо. Ан нет! После этого её бросает муж. Или приснилось, что её давно умершая бабушка показывает, где в доме спрятано наследство. И в придачу дарит жемчужное ожерелье – супер! А в доме потом кто-то умирает. Или сама сновидица заболевает онкологией. Поэтому люди и кидаются к сонникам, а кто побогаче и посмелее – к бабкам-ведуньям и экстрасенсам, дабы все объяснили и подсказали, что делать. Самые отчаянные говорят: я не верю снам! И живут себе дальше. Но на изнанке сознания уже включается определенная программа. И, отрицая её, человек лишь подсознательно приближает то, чего боится.
Я часто прошу людей, которые приходят ко мне с просьбой толкования снов, начать вести статистику. У одного грибы снятся к прибыли, у другого к болезням. Но люди не верят в статистику, это скучно. Они не хотят работать, собирать и систематизировать данные, обрабатывать и правильно обобщать информацию. Они предпочитают верить в магию, а по большому счету – чтобы кто-то за них подумал и все сделал. А магия без статистики во многом похожа на блуждание по болоту вслепую. И да, у магов сны поддаются управлению. На высшем уровне – это осознанные сновидения, о которых писал Кастанеда. Но и на начальном уровне, по крайней мере, можно попытаться в них разобраться.
Этим я и решила заняться, записав и максимально проанализировав давешний сон. Прежде всего, мне хотелось понять, почему ключом к вратам в первый круг Нави, как называла иную реальность Алевтина, стали для меня именно флоксы. Цветы, конечно, красивые. Очень. И я действительно люблю их запах, иногда нежный, иногда до одури сильный, рывком возвращающий в детство, где на даче у бабушки, в палисаднике, прямо рядом с домом, были заросли этих чудесных цветов. Можно было подойти близко-близко, погрузить в них ладони, обнять охапку этой прелести, так много, как только могли вместить в себя руки восьмилетней девчонки, нырнуть лицом в душистое море разноцветных нежных лепестков – белых, сиреневых, красных. И вдохнуть этот запах так сильно, насколько позволяют лёгкие. А потом затаить дыхание, замереть и стоять так долго-долго. И, отпустив запах, вдыхать снова и снова. В то далёкое время это действие не переносило меня в иной мир, нет. Просто уносило с земли и отправляло куда-то в недоступное для обычных людей место. А может, у детей в Нави есть свои миры, или круги, как назвала из ведьма Алевтина. Вот доберусь до неё и спрошу при случае. Если доберусь…
А добраться очень хотелось. Мой научный поиск в интернете по поводу происхождения флоксов дал совсем не тот результат, которого я ждала. Как там сказала ведьма? Это цветы, предки которых выросли на крови одного из моих предков. Когда-то и кем-то убитого. Но интернет упрямо не хотел искать предков флоксов на русском Севере, а сообщал, что цветы эти были привезены в XVIII веке из Америки. Однолетний флокс – из Техаса, многолетний – из Канады. А ещё на Руси эти цветы почему-то называли ситчиком. И нашлась ещё такая легенда. Жила-была на селе девушка-портниха. Была она красавицей и мастерицей. И был у неё любимый парень. Собирались они пожениться, да забрали его в солдаты. А девушка с утра до вечера сидела у окна, шила наряды людям. Иголка мелькала в её руках, а глаза застилали слёзы. Уколола девушка нечаянно палец, и из этой капли крови вырос чудесный алый цветок – пламенный, как любовь в её сердце, и красный, как капля её крови.
Последнее обстоятельство меня немного порадовало: хоть что-то говорилось про кровь. Однако было непонятно, какое отношение неразделённая любовь деревенской девы имеет к моим гиперборейским корням.
Еще немного покопавшись в фармацевтических и ментальных свойствах флоксов, я установила, что цветы эти признаются пробуждающими эмоции. Экстракт из них, в малых дозах добавленный в пищу или питьё, заставляет чувствовать более тонко, и в то же время насыщенно. Ещё говорилось, что, если положить на подушку спящего возлюбленного цветок пурпурного или вишнёвого флокса, начавшие остывать чувства вспыхнут с новой силой. А чтобы отвадить разлучницу от мужа, достаточно зарыть возле её дома высохшее на солнце соцветие флоксов бледно-синего цвета.
Ну, это мне сейчас без надобности. Разлучнице я подарила своего бывшего мужа около шести лет назад, спешно собрав ему узелок с вещами и пожелав счастливого медового месяца. Насколько я знаю, этот месяц закончился прямо у её дверей, не успев начаться, ибо подаренное ей счастье являлось бытовым инвалидом и уже пару лет как сидело без работы, играя до утра в танки и мечтая маршировать в рядах левого политического лидера Кургиняна, строя социализм и счастливое будущее. Поскулив пару часов под дверью прекрасной дамы, не пожелавшей брать на содержание это сокровище, Мачо, переименованный в Чмо, с тем же узелком труселей засеменил домой к маме, которая со стонами приняла своё чадо под теплое крылышко.
Освежать остывшие чувства мне тоже было не с кем, ибо ни один из моих поклонников не удостоился до сих пор чести спать со мной на соседней подушке. Нет, после развода мужчины в моей жизни, конечно, были, но это всегда проходило вне дома, без обоюдного вмешательства в личную жизнь, что вполне устраивало обе стороны. Это были скорее друзья, чем любовники, хотя временами нам ничто не мешало из друзей становиться любовниками. Я, правда, помню и не очень светлые периоды, когда бывала влюблена в кого-то из моих друзей. Влюблялась я сильно, до залипания, до одури. Это было больно и никогда не отдавало взаимностью. Самое плохое заключалось в том, что подобное состояние «любви» захватывало все мысли, засасывало в омут и выводило из равновесия. Предки мои какое-то время это терпели, но потом все эти переживания резко закончились. Мне объяснили через знакомых шаманов, что подобное состояние равнодушия неизбежно наступает у того, кто выбрал путь мага. Особенно если в настоящей жизни ты женщина. Маг гетерогенен по своей природе, он самодостаточен, и дух его дополняет сам себя. Ему не скучно одному, потому что он никогда по-настоящему не бывает один. Ментально люди просто не понимают магов, не дотягивают до этого уровня, а расти не хотят. Чаще всего нас считают ненормальными, в мягком варианте – с хорошим воображением, и нас это вполне устраивает.
А поскольку с точки зрения физиологии люди для магов являются необходимым источником энергии, ведьма может и вправе взять себе того, кого хочет, и в момент, когда она хочет. Без любви. Без залипания на объект. Просто взять, получить вдохновение, пищу, энергию, и идти дальше. Если залип мужчина – это его проблемы. Но на определённом уровне силы и этого неприятного последствия можно избежать. Высшие ведьмы гуманны. Зачем доводить до нервного и энергетического истощения одного человека, если можно безболезненно подпитываться от любого близкого в данный момент источника?
Итак, ни возвращать, ни привораживать с помощью дивной флоры мне было некого, поэтому я решила больше не копаться в эзотерической ценности этих цветов и остановилась лишь на эстетическом аспекте. От всех этих копаний и разглядываний флоксов мне очень сильно захотелось почувствовать их запах. И, если получится, прорваться с его помощью, как тогда, во сне, в первый круг Нави. А если нет, то хоть нырнуть ненадолго в детство. В любом случае эксперимент нужно было провести. Сейчас уже начало сентября, флоксы отцветают, да и в городе их найти трудновато. Но я точно помнила, что в глубине палисадника возле моего подъезда росла пара-тройка кустиков. Конечно, не заросли, как на бабушкиной даче или в деревне у Натальи, но за неимением лучшего… Благо, живу я на первом этаже, а на улице пока тепло. Поэтому, схватив куртку и сунув ноги в кроссовки, я быстро вышла во двор.
Флоксы в палисаднике я искала долго. Большая часть растительности там ещё не завяла и задорными зелёными стеблями тянулась к небу, как бы не желая прощаться с летом. Я долго вглядывалась в эти джунгли и наконец среди зарослей хвоща и сурепки мне удалось разглядеть бледно-сиреневые лепестки, сиротливо прижавшиеся к кусту шиповника. Они росли довольно далеко от тротуара, и вначале у меня мелькнула мысль перешагнуть невысокую оградку и дойти до куста. Однако, оглянувшись, я заметила на подъездной лавке двух бдительных бабок, которые, пользуясь хорошей погодой, вышли погреть свои косточки, а сейчас смачно лизали мороженое и подозрительно на меня косились. Да и не хотелось мне, если честно, лазить по палисаднику, так как туда частенько захаживали местные коты для закапывания «секретиков». Поэтому я ограничилась тем, что перегнулась, насколько было возможно, через забор и попыталась принюхаться.
Запахи были разные. Явно пахло кошачьим кормом из миски у подъезда. И не только кормом. И не только кошачьим. Какие-то желтые цветочки тоже пахли, резко и пряно. Пахло подгорелым убежавшим молоком из кухни сверху, свеженалузганной семечковой шелухой, рассыпанной возле помойки, и даже – слегка пивом, из квартиры алкоголика Максима. И среди всей этой какофонии тонкой струйкой сочился знакомый запах флоксов. Совсем слабый, едва уловимый, перебиваемый остальными запахами. Я нагнулась сильней и вдохнула глубже. И – апчхи! Апчхи, апчхи… Блин, у меня же аллергия на молоко!.. А ещё меня от чихания начало заваливать вперёд. И когда я уже готова была упасть под восторженные охи бабок, чьи-то руки крепко подхватили меня и рванули назад. А около уха, будто внутри, прозвучал низкий мужской голос:
– Держись!
Я обернулась – и оказалась почти лицом к лицу с моим спасителем. Но увидеть успела только глаза, карие с прозеленью, тёплые и глубокие, какого-то совсем ненормального для людей цвета. Они были так близко к моим, что я чувствовала горячее дыхание их хозяина. И, наклонись он чуть ниже…
Апчхи!.. И вся романтика тут же была разрушена предательской серией моих чихов. Понять бы, на что из этой палисадной флоры у меня аллергия! Хорошо хоть успела отвернуть голову, а не чихать на лицо мужчине. Кем бы он ни был, невежливо как-то, некрасиво. Он все продолжал держать меня за плечи, а я чихала, как припадочная. Нос заложило, глаза слезились, тот ли от аллергической реакции, то ли от позора. Я привыкла очаровывать мужчин улыбкой, а не размазывать пальцами слёзы и не шмыгать носом, не имея возможности высморкаться.
– Платок есть? – усмехнулся спаситель. И, не дожидаясь моего ответа, достал из кармана куртки бумажную салфетку, сам приложил её сначала к моим глазам, а потом к носу. И шепнул:
– Высморкайся нормально. А потом продышись.
Краем глаза я увидела замерших на скамейке бабок в ожидании пикантной сцены. И, чтобы их не разочаровывать, повернулась к ним лицом и громко высморкалась. Они тут же наклонились друг к другу и громко ядовито зашептались, явно осуждая моё некультурное и неромантичное поведение. Я довершила свой гадкий образ, скомкав в шарик использованную салфетку и мастерски попав ей в урну рядом со скамейкой. А потом повернулась к своему спасителю.
– Спасибо!
– Дышать можешь? – спаситель придерживал меня уже одной рукой, а второй осторожно убрал с глаз прядь моих волос, добавив её к растрёпанной чёлке.
– Алексей.
– Настя.
Я попыталась глубоко вдохнуть носом воздух, но это получалось с трудом. Нос всё ещё был заложен, как во время простуды, и распух. Вспомнив недавние ковидные страсти, я поспешно добавила:
– Я не заразная. Это аллергия.
– Вижу. – Алексей усмехнулся, и теперь я уже смогла его рассмотреть. Невысокий, некрупный, но крепкий. Волосы на голове подстрижены так коротко, что сразу невозможно понять, какого они цвета. Нос небольшой, прямой. Губы живые, мягкие. Каким-то уголком подсознания я даже отметила: губы идеального любовника. Симпатичный, в общем. И эти непонятного цвета глаза тоже улыбаются. Одет, как и я, в чёрную кожаную куртку, под которой видна белая футболка без рисунка, и довольно лёгкие, скорее летние, светлые брюки.
В носу опять предательски защекотало. Я свела глаза, зафиксировав взгляд на кончике носа, стараясь задержать дыхание и избежать очередной серии чихов.
– Дыши нормально, а то лопнешь. И косоглазие заработаешь.
– Ап… – я тихо хрюкнула и крепко зажала пальцами переносицу. Лёша легко коснулся свободной рукой кончика моего носа.
– И глаза у тебя красные. Давно это у тебя?
– Что?
– Аллергия на флоксы.
– На флоксы? А почему на них?
– Ты ведь их нюхала?
– А это было так заметно, что именно их?
– Кому как. Мне заметно, – он опять улыбнулся. – А ещё, пока ты пыталась с этой аллергией бороться, я услышал, как вон те бабки обсуждают тебя и твоего нового хахаля. И гадают, у кого мы сегодня проведём вечер. Давай не будем их разочаровывать? – и он быстро наклонился к моему уху и поцеловал в висок. А потом шепнул: «Пойдем. Я расскажу тебе о твоей аллергии».
– О чём?
– О флоксах, – и, не дожидаясь моего согласия, он крепко сжал мою ладонь и решительно повёл за собой в сторону автостоянки под одобрительное шуршание бабок.
На стоянке Алексей распахнул передо мной дверцу белого KIA и жестом пригласил на заднее сиденье.
– Садись, принцесса. Не бойся, я не маньяк.
– А кто? – спросила я, оторопев от такой наглости.
– Друг, – в тёплых карих глазах сверкнули задорные зелёные искорки.
– Не слишком ли быстро для дружбы?
– Дружба не бывает быстрой. Она существует вне времени. Друзья – это те, кто был с нами на протяжении нескольких жизней. Мы не знакомимся с ними, а просто узнаём тех, с кем нам раньше было хорошо. И ты это знаешь, ведьма!
– О как! – вспыхнула я. – Чудный комплимент почти незнакомой женщине. А почему «ведьма»? У меня с причёской что-то не то или глаза слишком красные?
– У тебя нос красный. А причёска скоро будет мокрая. Сейчас дождь начнётся. Настя, садись, хватит меня поверять.
Вдали слабо громыхнуло. Резкий порыв ветра сбил мою и без того растрёпанную чёлку. Я быстро подняла глаза на небо.
И когда оно успело стать серым? Тёмные тяжёлые тучи, затягивая последние светлые пятна, сползались в одно мохнатое целое, и всё небо сейчас стало похоже на серое брюхо гигантской кормящей волчицы, набухшие сосцы которой почти касались земли и влажно сочились, грозя в любую минуту прорваться ливнем. И вот уже первая капля дождя обожгла мне губы.
«Всё правильно. Так и должно быть», – шепнул мне внутренний голос. Я шагнула в машину, быстро потянув за собой дверь. Дверь почему-то не закрылась, и мой новоявленный друг закрыл её сам, уже изнутри, нагло перегнувшись через меня в салоне, когда сел рядом. Я даже успела почувствовать лёгкий запах его кожаной куртки, смешанный с запахом его кожи и ещё с запахом чего-то дикого и одновременно очень родного.
– Никогда больше так не делай! – голос его не был злым, но стал каким-то чужим и холодным.
– Чего не делать? Не садиться в машину к незнакомцу? А вдруг я сама монстр, которому надо заманить жертву в уединённое место. И я ловила тебя на живца.
– У монстров не бывает насморка.
– А ты много монстров видел?
– Видел. А не делай – не закрывай сама двери моей машины. Все равно не получится. Она слушается только меня.
– Ну да, – обиженно надулась я. – Байки из маскулинного фольклора. «Не закрывай мою машину, женщина, сломаешь! Не трогай моё копьё, испортишь! Это из-за тебя я в мамонта на охоте не попал!»
– Не обижайся, принцесса! – голос спасителя уже потеплел. – У меня, как и у любого героя маскулинного фольклора, есть свои тараканы.
– Ты уже определись: принцесса или ведьма, – засмеялась я. – Мне далеко не пятнадцать. Многовато для принцессы. А ведьмы, согласно фольклору, старые и страшные.
– Ты умеешь сочетать в себе и то, и другое. Принцесса – это, прежде всего, красивая. А ведьма – мудрая. И потом… Тебе же нравится, верно?
– Верно…
Дождь за окном припустил с удвоенной силой, барабаня по крыше и по стеклу так, будто пытался заглушить все слова, все ненужные мысли. Внутри было сухо и тепло. И хотелось просто слушать дождь. И ни о чём не думать. Но спросить тоже хотелось.
