А. А. Митрофанов
Россия во французской прессе периода Революции и Наполеоновских войн (1789–1814)
ГОСУДАРСТВЕННЫЙ АКАДЕМИЧЕСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ ГУМАНИТАРНЫХ НАУК
ИНСТИТУТ ВСЕОБЩЕЙ ИСТОРИИ РОССИЙСКОЙ АКАДЕМИИ НАУК
Митрофанов Андрей Александрович – кандидат исторических наук, старший научный сотрудник ГАУГН, научный сотрудник ИВИ РАН
Промыслов Николай Владимирович – кандидат исторических наук, проректор ГАУГН, научный сотрудник ИВИ РАН
Прусская Евгения Александровна – кандидат исторических наук, доцент ГАУГН, старший научный сотрудник ИВИ РАН
Исследование выполнено при финансовой поддержке Российского научного фонда, проект № 18-18-00226
© Митрофанов А. А., Промыслов Н. В., Прусская Е. А., 2019
© Политическая энциклопедия, 2019
Предисловие
На протяжении XVIII в. скорость передачи информации в Европе заметно возрастала. Появились регулярные службы почтового сообщения, в результате чего отправка частной корреспонденции получила более или менее регулярную основу. Однако даже монархи в принятии важных внешнеполитических решений нередко вынуждены были основываться на непроверенных сведениях или слухах, хотя такие сведения могли происходить и из дипломатических источников.
Иметь обширную сеть информаторов в разных странах и даже в разных уголках одной страны могли себе позволить очень немногие. Только люди вроде Вольтера и Горация Уолпола имели сеть личных корреспондентов по всей Европе для получения информации о событиях на континенте. Большинство государств также не занимались регулярным информированием своих подданных о стране и мире, в том числе и по техническим причинам: изготовление деревянных прессов оставалось трудоемким и долгим процессом, а количество получаемых таким способом копий относительно небольшим. Поэтому появившиеся еще в XVII в. газеты, выпускавшиеся различными издателями, обретали все большее значение как источник регулярной информации.
Первые газеты выходили, как правило, один иди два раза в неделю. Постепенно их периодичность учащалась. Так, например, если в начале XVII в. большинство газет на немецком языке выходило еженедельно или реже, то к концу века 64 % – дважды в неделю, 7 % – трижды и более[1]. Одновременно росло и число изданий. В XVIII в. эти процессы продолжились и интенсифицировались.
В XVII–XVIII вв. наиболее читаемыми газетами в Европе были голландские и немецкие. Этому способствовали широкие экономические связи региона, относительно либеральное законодательство в области печати и меньшее внимание со стороны властей к публикациям по международным вопросам. Важным фактором популярности изданий региона было и наличие сильных университетских центров в Германии и Нидерландах, при которых нередко и возникали редакции. Развитию франкоязычной прессы в Голландии способствовало переселение сюда значительного числа французских гугенотов после отмены Нантского эдикта в 1685 г.
Век Просвещения часто называют веком «революции в чтении». На протяжении XVIII столетия заметно увеличилось количество публикуемых изданий. Например, в начале века в Англии издавалась 21 000 книг, а в 1790 г. уже 65 000[2]. Росло не только количество наименований печатной продукции и тиражи отдельных изданий, но и существенно изменялось содержание. Религиозная книга по-прежнему была самым массовым чтением, но постепенно набирала популярность беллетристика, книги по науке и искусствам. Кроме того, книга стала более доступной для приобретения, появились издания малого формата, а также распространялись различные формы коллективного чтения и обсуждения прочитанного во всевозможных обществах и академиях; наконец, в целом росло число грамотных людей.
Однако наиболее заметные перемены произошли в сфере периодической печати. За XVIII в. число газет на французском языке, распространявшихся в самой Франции, возросло с нескольких десятков до 277 (накануне 1789 г.)[3]. К началу Революции французская пресса существенно отставала по всем показателям от немецкой: в 17881789 гг. в германских государствах выходило 1225 газет и журналов, что отражало динамику за все столетие (в 1720 г. насчитывалось 133 наименования)[4]. На протяжении предреволюционных десятилетий появлялись новые типы газет и журналов. Ученая и литературная периодика уступала первое место по популярности изданиям общественно-политическим, а пресса превращалась в удобный инструмент политических дискуссий вокруг последних событий, государственных реформ или основополагающих идей политической философии[5].
С началом революционных событий во Франции пресса получила мощный импульс к развитию. Заметно выросло число периодических изданий, выходивших как в столице, так и в провинции, а также их тиражи. Во многих городах периодика появились впервые. Выросла популярность французских газет в Европе, поскольку все хотели получать информацию о таких важных событиях из первых рук, а не в пересказе немецких или голландских изданий. Газеты становились важными проводниками идей, распространявшихся различными политическими группами или отдельными мыслителями, что делало сам процесс чтения периодики важной составной частью политической жизни страны. В результате число читателей газет росло. Для того чтобы быть в курсе разных идейных течений нередко приходилось читать по несколько изданий. По классической типологии Ж. Годшо традиционно выделяют основные типы периодики, прижившиеся во Франции в революционную эпоху: газеты «чистой информации», дискуссионные газеты, периодические памфлеты, издания пропагандистского толка, газеты-афиши[6]. Таким образом, периодика вошла в повседневную жизнь многих жителей Франции. Некоторые центральные издания имели более 10 000 и даже более 20 000 подписчиков, а благодаря распространенным практикам коллективного чтения, в том числе в кафе, а также расклейке газет в виде афиш, фактическая аудитория изданий могла быть заметно большей. Газеты стали настоящими властительницами дум. Ведущие исследователи франкоязычной журналистики века Просвещения признают, что в формировании общественного мнения[7] XVIII в., которое стало особенно значимой и влиятельной силой, ведущая роль принадлежала именно прессе[8], несмотря на то что цензурные ограничения создавали немалые сложности свободному развитию независимой от государства печати.
В период Революции французская пресса стала самой читаемой в Европе, потеснив с лидирующих позиций франкофонные издания Нидерландов и германских государств. И даже введение строгой цензуры при Наполеоне не снизило интереса в Европе к французским газетам в силу большого влияния, которое имело французское государство на внешнеполитической арене. Газеты распространялись далеко за пределами самой Франции, все более укрепляя свое влияние на европейские страны в период наполеоновских войн. Они становились важными проводниками идей различных политических групп или отдельных мыслителей, а также важным источником сведений о международной политике и других странах, в том числе о России. Новости из Российской империи в силу ее возросшего влияния на международной арене и противоречивых отношений с Францией в описываемую эпоху регулярно появлялись на страницах французских изданий.
В данной книге речь пойдет об образе России, каковым он представал перед читателями рубежа XVIII–XIX вв. на страницах французских газет. В формировании этого образа немалую роль играли как устоявшиеся за предыдущие эпохи стереотипы и штампы относительно империи царей, так и пропагандистские установки различных политических сил Франции.
Именно в период Французской революции и Первой империи были заложены основы политической культуры и национальной идентичности современной Франции. Как показывают исследования в области истории коллективного сознания[9], конституирование французской нации в конце XVIII – начале XIX в. проходило через создание образа «Другого», в роли которого нередко выступала Россия. Частые смены курса французского правительства в период 1789–1814 гг. в отношении России находили свое отражение в прессе, и динамика этих изменений вызывает немалый интерес.
Представления о том, что позволяет отдельным индивидам считать себя некой общностью – «своими», всегда неразрывно связаны с исследованием существовавших у разных народов образов «других» [10]. Помимо научной актуальности изучение возникших в прошлом представлений разных народов друг о друге имеет и вполне практическое значение, поскольку стереотипы взаимного восприятия меняются довольно медленно и, несмотря на изменившиеся условия, продолжают оказывать влияние на взаимоотношения разных народов на протяжении долгого времени. В частности, распространившиеся на Западе в XVIII–XIX вв. представления о России и русских и по сей день влияют на отношение стран и народов Европы и европейской общественной мысли к России. Проблема диалога, преодоления (или использования) стереотипов массового сознания – одна из важнейших в современной культуре и политике.
Методологической основой представленного исследования стали историко-антропологические методы, нашедшие применение в большом числе зарубежных (М. Фуко, Б. Геремек, Ц. Тодоров, И. Нойман, Б. Андерсен) и российских (А. Б. Давидсон, А. Н. Зашихин, С. И. Лучицкая, С. В. Оболенская, О. В. Чернышева и др.) работ, что подразумевает изучение образа России как самостоятельного феномена. Одно из основных понятий, которое используется в исследовании, – это категория «этнического стереотипа», подробно разработанная и активно применяемая сегодня в научной литературе, освещающей проблемы национальной идентичности. Согласно концепции, предложенной У. Липпманом[11] и получившей сегодня широкое распространение в исследованиях по общественным наукам, стереотип рассматривается как принятый в исторической общности образец восприятия, фильтрации, интерпретации информации при распознавании и узнавании окружающего мира, основанный на предшествующем социальном опыте. Этническим стереотипом называют существующий в коллективном сознании нации устойчивый образ самой себя или другого народа. Подобные представления укоренены в прошлом и наследуются индивидами через воспитание, влияние среды и воздействие общественного мнения.
Стереотипы имеют выраженное эмоциональное содержание, поскольку содержат в себе оценку – положительную или отрицательную. Главное в стереотипном мышлении – стремление отделить себя и «своих» от «других», свои национальные признаки от тех, которые якобы принадлежат «аутсайдеру». Характерным свойством стереотипа является его низкая изменяемость под влиянием поступающей новой информации. Неосознанное усвоение принятых в данной среде культурных норм формирует стереотипы, и реальная встреча с «чужим» становится проверкой этих впечатлений[12].
Историография предложенной темы объемна и неоднородна в силу охвата большого временного промежутка и нескольких исследовательских проблем. Ее можно разделить на группы. Первая – это внушительный пласт работ, посвященных изучению прессы XVIII – начала XIX в. в целом и ее отдельным аспектам – цензуре, отношениям властей к периодике, ее развитию в различные периоды. Подобные исследования стали появляться еще во второй половине XIX столетия[13]. В обобщающих работах по истории развития французской прессы и журналистики революционный и наполеоновский периоды также освещены[14]. С последней четверти ХХ в. начался подъем интереса к прессе эпохи Просвещения и Революции, обусловленный новыми исследовательскими задачами. В фокус исследователей попали вопросы о читательской аудитории прессы, процессы издания, общественная и политическая роль прессы[15].
Еще одна группа исследований посвящена образу России, сложившемуся в разных странах Европы в XVIII – начале XIX в. На рубеже указанных двух столетий происходило конституирование новой французской идентичности, и в этом процессе, как уже отмечалось выше, Россия сыграла важную роль. Однако в исследованиях данной категории приоритетное внимание уделено вопросам формирования представлений в исторической или общественно-публицистической литературе[16], а не в прессе. Только в последние десятилетия появился ряд работ, посвященных изображению России во французский периодических изданиях XVIII–XIX вв. [17] В недавно вышедших монографиях по социокультурной антропологии франко-российских отношений в эпоху 1812 г. пресса не является ключевым источником для исследователей[18].
В целом в историографии французской прессы периода 17981814 гг. содержанию газет уделялось гораздо меньше внимания, чем вопросам журналистики, цензуры или организации газетного дела, особенно это касается наполеоновского периода. В отношении исследователей к газетам Консульства и Первой империи все еще остается актуальной фраза Е. В. Тарле: «Всякий историк, которому приходилось работать над наполеоновским периодом, знает, что пресса времен Первой империи решительно ничего ему дать не может, занимается ли он политической, экономической или культурной стороной этой эпохи»[19]. Аналогичную по содержанию фразу можно найти и в предисловии к монографии А. Кабаниса 1975 г., написанном Ж. Годшо[20].
Надо признать, что определенная доля правды за этим высказыванием есть. Пресса времен Консульства и особенно Первой империи является крайне скучным, выхолощенным чтением. Но тем не менее, поскольку периодика для большинства населения была единственным печатным источником информации о стране и мире, ее содержание заслуживает пристального внимания и изучения. Особый интерес в этом отношении вызывают материалы прессы, выходившей в периоды военных конфликтов Франции и России в 1798–1799 гг., 1805–1807 гг., 1813–1814 гг. и особенно кампании 1812 г., наложившей глубокий отпечаток на историческую память французского народа.
Несмотря на важность этой темы, фундаментального обобщающего труда на тему эволюции образа России во французской прессе Революционной и Наполеоновской эпох – периода, когда контакты двух стран были очень активными и две державы не раз переходили от войны к союзу и обратно, – еще не было сделано, и данное исследование служит тому, чтобы хотя бы отчасти заполнить эту лакуну.
Представленная вниманию читателей монография основана на широком круге источников, как опубликованных, так и архивных, но главным материалом для исследования стали франкоязычные газеты, издававшиеся во Франции или ее государствах-сателлитах. Необходимо пояснить, что под прессой в первую очередь мы подразумевали именно регулярно выходившие газеты, и наше исследование основано на контент-анализе этой категории периодических изданий в силу ее значительного влияния на общественную жизнь в изучаемый период[21]. Поскольку в эпоху 1789–1814 гг. во Франции неоднократно происходили существенные переломы политического курса и социальные потрясения, газеты, ставшие продуктом своего времени и французской общественно-политической жизни, появлялись на свет, исчезали и меняли свои идеологические установки так же драматично и порою быстро, как происходили изменения в том нестабильном мире, в котором они циркулировали.
* * *
Эта книга стала закономерным завершением проекта, над которым коллектив авторов работал несколько лет. Сама идея данного исследования родилась не спонтанно: мы все занимаемся разными темами и сюжетами в рамках истории Французской революции и последовавших за ней исторических событий, и именно французская и франкоязычная пресса была одним из главных источников для наших научных изысканий. Однажды мы предположили, что будет интересно и полезно подготовить обобщающий труд об образе России, который бы охватывал весь период Французской революции и Первой империи 1789–1814 гг. Во многом вдохновителем этого проекта стал
A. В. Чудинов, которому мы выражаем искреннюю признательность за его советы, наставления и неоценимую поддержку.
Авторы выражают большую благодарность всем коллегам, которые предлагали ценные замечания в ходе работы над книгой, в беседах на конференциях и семинарах, во время которых презентовались промежуточные итоги работы: В. С. Ржеуцкому (Германский исторический институт в Москве), Е. Б. Смилянской (НИУ ВШЭ), Д. Ю. Бовыкину (МГУ).
Благодарим также А. В. Гладышева, А. В. Гордона, С. А. Мезина,
B. А. Сомова, Ю. Л. Михайлову и М. А. Липкина за советы и ценные комментарии, которые появлялись в процессе работы над этой книгой. Искренне признательны всем тем, кто в разное время помогал сделать отдельные части книги лучше: С. Я. Карпу, Н. Ю. Плавинской, Г. А. Сибиревой, Ж. Олливье, В. Ю. Сергиенко, С. Е. Летчфорду.
Отдельную признательность выражаем директору Фонда Наполеона (Париж) Тьерри Ленцу за ценные советы, беседы и дружескую поддержку. Выражаем благодарность сотруднику Библиотеки Фонда Наполеона Шанталь Прево за неизменную приветливость и помощь в поиске материалов в библиотеке.
Большая благодарность всем нашим родным и близким за их постоянную искреннюю и теплую поддержку и огромное терпение.
Глава 1
Роль периодической печати в общественной жизни Франции на рубеже XVIII–XIX вв
§ 1. Изменение политики государства в области периодической печати в 1789–1814 гг
С началом Революции периодика претерпела значительные изменения: по выражению американского историка Дж. Попкина, «новая пресса родилась с Революцией в 1789 г.»[22]. В «Декларации прав человека и гражданина», принятой Национальным учредительным собранием 26 августа 1789 г., была провозглашена свобода слова, а Конституция 1791 г. гарантировала «свободу каждого выражать словесно или письменно, печатать и предавать гласности свои мысли, не подвергаясь никакой предварительной цензуре или проверке до их опубликования»[23]. В результате во Франции появилось множество новых газет. Но количественный скачок дополнился и множеством других резких изменений. Впервые именно в 1789 г. возник феномен конкуренции между властью и появившимися во множестве автономными печатными изданиями: государственные органы пытались с разной степенью успешности сохранить за собой функцию информирования населения, а газеты стремительно завоевывали право на свободную критику властей по любым вопросам. Между тем далеко не всегда создание новых газет становилось следствием политических причин. В ряде регионов газеты учреждали книготорговцы и владельцы типографий, для которых собственное периодическое издание становилось еще одним способом заработка, значение которого возрастало в условиях упадка интереса к книгам и роста популярности свежих новостей[24].
В XVIII – начале XIX в. периодические издания были в первую очередь коммерческими предприятиями, и потому для их владельцев продолжение выпуска газеты или журнала увязывалось в первую очередь с получением прибыли. Очень немногие издания в тот период выпускались исключительно для достижения каких-то политических целей, и, как правило, убыточные издания существовали недолго. Основным и наиболее желательным источником получения доходов издателем была подписка, поскольку она обеспечивала устойчивый доход на продолжительное время, но и она не была многочисленной. Даже в Париже домашние подписчики крупных газет исчислялись несколькими сотнями. Например, число частных подписчиков Gazette de Paris в 1791–1792 гг. не превышало 800 человек [25]. Заметно выше был интерес читателей к якобинской и позднее к левой прессе. Квазиофициальной газете Journal de la Montagne в 1793–1794 гг. парижская подписка (2112 человек) обеспечивала 38 % от общего числа подписчиков издания. На Tribun du peuple Бабефа подписывались 350 жителей столицы, что составляло чуть более 50 % его подписчиков[26]. Читатели в провинции также ориентировались на столичную прессу. В январе 1791 г. более 100 000 экземпляров парижских газет ежедневно рассылались по всей стране. В период якобинской диктатуры подписка на парижские издания несколько падает, составив в 1793 г. 80 000 экземпляров. В 1795–1799 гг. эта цифра заметно возросла: ежедневно в рассылку поступало до 150 000 экземпляров столичных изданий[27]. Однако в 1799–1814 гг. число подписчиков сокращалось, что можно объяснить охлаждением публики к цензурируемым газетам[28], а также фактическим отсутствием политических дискуссий в прессе того времени. Однако и тогда газеты оставались основным источником новостей о событиях в мире.
Практика коллективного чтения была по-прежнему широко распространена во Франции в конце XVIII в., а бурная политическая жизнь только способствовала расширению совокупной аудитории периодики. Сначала городские кофейни, а затем и народные общества были местами ежедневных собраний, совместного чтения газет и их обсуждения. Большую часть времени занимало оглашение законодательных актов и чтение вслух революционной печати. Публичное чтение газет стало своеобразным общественным ритуалом[29]. В 1792 г. жирондисты добивались популяризации своих идей, вывешивая на стенах домов Парижа и провинциальных городов газету La Sentinelle, редактируемую Ж.-Б. Луве де Кувре (тираж от 1500 до 10 000 экземпляров)[30]. К этому приему прибегали и другие политические группы. По многочисленным свидетельствам, газета Г. Бабёфа Journal de la liberté de la presse (с 23 номера – Tribun du peuple) пользовалась большим успехом и не только распространялась по подписке, но и активно продавалась на улице[31]. Бабёф использовал свои периодические издания для обратной связи со своими почитателями[32].
В критический период войны с первой коалицией (1793–1794 гг.) власти большинства департаментов публиковали настенные патриотические газеты для коллективного чтения «Bulletin du departement […]», которые отличались бедным содержанием, но выполняли важную политическую функцию консолидации общества[33].
Именно в революционные годы газеты стали трибуной, с которой различные политические силы могли провозглашать свои идеи, соответственно постепенно возрастало влияние на прессу политических группировок, сменявших друг друга у власти, и их желание контролировать печать. По инициативе министра внутренних дел жирондиста Жана-Мари Ролана и его супруги Манон Жанны Ролан в 1792 г. в целях создания централизованной системы управления политической информацией при министерстве было создано Бюро по формированию общественного мнения со специальным денежным фондом[34]. В его задачи входило не только создание пропагандистских памфлетов и газет, но и рассылка официальных опровержений различной информации, которая появлялась на страницах газет, а также подготовка агентов в департаментах. Но усилия четы Ролан были направлены в основном на борьбу с собственными политическими противниками, что в итоге и привело к ликвидации бюро[35]. Этот опыт создания специальных структур по управлению общественным мнением показал, что опровергать уже вышедшие публикации неэффективно, гораздо лучше не допускать их появления.
Период противостояния между жирондистами и монтаньярами – 1792–1793 гг. – характеризовался долгой и бурной полемикой между изданиями двух политических групп, при этом правительство вплоть до 2 июня 1793 г. старалось поддерживать жирондистские газеты. Комитет общественного спасения также прибегал к разнообразным формам контроля над прессой, в том числе была восстановлена цензура[36]. 29 марта 1793 г. был принят декрет, грозивший смертной казнью любому журналисту, рискнувшему поднять голос в пользу реставрации монархии или призывавшему к роспуску Конвента. Благодаря этому законодательному акту количество роялистских изданий в провинции значительно сократилось, а в период Великого террора с апреля по июль 1794 г. оппозиционная пресса практически исчезла.
После падения диктатуры монтаньяров на некоторое время контроль над периодикой со стороны правительства ослаб, хотя влияние прессы на политический процесс скорее росло. Редакторы и владельцы газет нередко становились политическими фигурами национального или регионального масштаба. В условиях, когда политические клубы, оппозиционные действующему правительству, постоянно подвергались гонениям и нередко закрывались, именно периодические издания становились важными центрами политического процесса в стране. Именно вокруг них формировались общественные группы, имевшие определенное политическое влияние.
Однако постоянные нападки прессы на Директорию и резкий рост популярности роялистов в провинции привели к тому, что 27 жерминаля IV года (16 апреля 1796 г.) был принят первый в истории Франции закон, целиком посвященный печати, согласно которому под каждым опубликованным материалом должна была ставиться подпись его автора, а газеты должны были сообщать имена и адреса своих издателей[37]. Этот закон, направленный и против роялистов, и против «анархистов» (т. е. бывших якобинцев), предусматривал смертную казнь для тех, кто будет публично призывать к любым изменениям в конституции III года. 18 фрюктидора V года (4 сентября 1797 г.) депутаты-роялисты были арестованы, результаты выборов в 53 департаментах отменены, а лидеры монархистов, среди которых оказались десятки журналистов, подверглись репрессиям и депортации. Согласно новому закону от 19 фрюктидора вся печать (то есть и периодика, и книжные издания) передавалась под надзор полиции. Несмотря на столь жесткие репрессии, некоторым изданиям удалось избежать исчезновения, сменив названия и сохранив сеть подписчиков.
Одновременно началось фискально-экономическое давление на прессу, которое оказалось особенно чувствительно для небольших изданий, в том числе региональных. В сентябре и октябре 1797 г. издателей обязали выпускать газеты исключительно на бумаге с гербовым штемпелем, что значительно облегчило контроль над подписчиками и увеличило саму стоимость подписки[38]. Это нововведение, ставшее фактически налогом на газеты, вынудило многие ежедневные издания снизить периодичность, а переход от ежедневного режима публикации к любому другому изменял всю экономику малых издательств и частных редакций. Отныне газеты, выходившие два или три раза неделю, проигрывали парижским и зарубежным ежедневным изданиям в скорости доставки финансовых, политических и военных новостей из-за рубежа. Кроме того, снижение периодичности приводило к сокращению штатов и часто вело к снижению качества печати и издания в целом. По данным Ж. Фейеля, в некоторых регионах, например в Эльзасе, за год с сентября 1797 по сентябрь 1798 г. исчезли все ежедневные региональные газеты[39].
Однако политические и налоговые сложности были не единственными. Почтовая служба заметно деградировала в период Революции. Отправления доставлялись с задержками и нередко пропадали. Для того чтобы восстановить порядок в почтовом деле, Директория в декабре 1795 г. установила новый почтовый тариф в 25 су на доставку газет, что значительно повысило стоимость подписки. Скорее всего, такое решение было продиктовано в первую очередь фискальными соображениями – Директории нужны были средства на восстановление регулярного почтового сообщения внутри страны, но оно одновременно нанесло еще один удар по экономике небольших издателей. В условиях роста цен на подписку читатели сокращали число выписываемых газет, отдавая предпочтение ежедневным и наиболее авторитетным изданиям. Кроме того, из-за нехватки почтовых служащих и для того, чтобы хоть немного придать всему процессу доставки почты видимость регулярности, изменился порядок рассылки газет по департаментам: в нечетные дни почта отправлялась на запад, север, восток, в четные – юго-запад, центр и юго-восток. Таким образом, читатели в провинции теряли возможность получать свежую прессу каждый день. Газеты не желали мириться с потерей прибыли и читателей, а потому были вынуждены обходить почтовую монополию и создавать свои сети распространения, нанимать курьеров, оплачивать транспорт. В условиях фискального и политического давления в 1796–1799 гг. обострилась конкуренция за подписчиков между региональными и парижскими газетами, во время которой фактор экономической устойчивости издательства становился ключевым и особо важную роль играли собственные (частные) региональные сети доставки[40].
После переворота 18 фрюктидора Директория создала секретное подразделение – так называемое «политическое бюро», которое готовило статьи к публикации и занималось вопросами оплаты редакций парижских газет и отдельных авторов. «Бюро» следило за политической позицией периодических изданий. Его фактический руководитель – революционный публицист и убежденный республиканец Венсан Барбе дю Бертран – регулярно направлял членам Директории доклады о ситуации в стране, внешней политике, подготовке к выборам. Он же направлял одобренные Директорией тексты для публикации в различные газеты. Курировал деятельность платных политических журналистов генеральный секретарь Директории Лагард, он же отвечал за вопросы финансирования печати, но главным вдохновителем-идеологом бюро являлся директор Жан-Франсуа Ребель[41]. В известной степени создание такого органа было естественной реакцией властей на небывалый успех роялистской публицистики и необходимость «регулировки» общественного мнения без участия министерства внутренних дел[42].
В результате очередного переворота 30 прериаля VII года (18 июня 1799 г.) под давлением «полевевших» Законодательных Советов деятельность бюро остановилась, и на несколько месяцев была восстановлена относительная свобода печати[43]. Фонды РГАСПИ хранят несколько писем Венсана Барбе, который безуспешно предлагал правительству осенью 1799 г. свои услуги, но в это время тактика властей по работе с прессой изменилась[44]. Новую линию в отношении контроля за журналистикой олицетворял директор Э.-Ж. Сийес, который негодовал по поводу якобы вредной и опасной для режима якобинской печати (прежде всего Journal des hommes libres под редакцией Дюваля и Антонелля), заявляя, что Директория должна немедленно «вырвать из рук нескольких порочных отцеубийц кинжал отчаянных заговорщиков», то есть снова ограничить свободу печати в ожидании нового закона о прессе, а «общественное мнение не будет день за днем подвергаться порче и искажению»[45]. 2 сентября 1799 г. по приказу обновленной Директории вновь были проведены репрессии против ряда известных редакторов и журналистов, заподозренных в роялизме: они были высланы за границу, а за пять дней до брюмерианского переворота в Люксембургском дворце было принято решение о полной отмене свободы печати и подготовлен перечень газет, которым было дозволено публиковаться [46].
Первый консул Наполеон Бонапарт продолжил политику Директории, еще более усилив контроль над прессой вскоре после захвата власти. По меткому выражению Е. В. Тарле, французская пресса наполеоновского времени была столь ограничена властью в том, о чем дозволялось писать, что сфера ее интересов показалось историку сродни «бесплодной пустыне»[47], и с этим трудно не согласиться. Действительно, в отличие от периода Революции, когда существовало множество газет и журналов разной направленности, ведших разнообразные дискуссии, в эпоху Консульства и Империи их количество только сокращалось, содержание становилось скучнее, а законодательство в сфере цензуры и печати ужесточалось. Вскоре после переворота 18 брюмера указом первого консула из 73 парижских периодических изданий 60 были закрыты (постановление 17 января 1800 г.)[48]. Этот же декрет запрещал открытие новых газет, а министр полиции обязан был готовить отчеты о департаментской прессе[49]. Хотя форма полицейской отчетности в отношении прессы родилась еще в годы Директории, отсутствие подготовленных кадров, нестабильность самого политического режима и колебания в стратегии управления прессой не позволили республиканским властям в 17951799 гг. установить тотальный контроль над провинциальной печатью, подчас отличавшейся излишним радикализмом справа и слева.
