А. Фрей
Десять последних желаний
День рождения
Хлоя сидела на краю широкой, смятой после сна постели, словно на границе между двумя мирами: уютным хаосом её маленькой спальни и утренним, медленно пробуждающимся днём. Комната казалась ожившей: мама, сидя рядом, осторожно убирала за ухо выбившуюся из её причёски прядь, её движения мягкие, почти невесомые, как прикосновение ветра. Папа, с растрёпанными волосами, слегка сутулился, задумчиво постукивая пальцами по краю чашки кофе, которую он, как всегда, забыл допить.
На простыне перед Хлоей стоял торт – почти нереально красивый, покрытый ровным белым кремом, на котором трепетали двадцать крошечных огоньков. Эти свечи были словно маяки, которые светили только для неё, отмеряя мгновения между прошлым и будущим, между тем, кем она была и кем собиралась стать.
– Ну же, загадывай, – прошептала мама, её голос дрожал так же, как огоньки свечей, будто боялась спугнуть что-то важное, что должно было случиться прямо сейчас.
Хлоя улыбнулась, её сердце наполнилось благодарностью за этот момент – простой, домашний, и всё же пронизанный волшебством. Она посмотрела на родителей: на маму, склонённую к ней так близко, что можно было уловить запах её любимых духов, и на папу, который искоса поглядывал на неё с добродушной улыбкой, пытаясь казаться строгим, но не выдержал и подмигнул.
– Не задерживай очередь, именинница, – поддразнил он, – а то нам ещё предстоит разрезать этот шедевр.
Хлоя рассмеялась – негромко, но искренне. Этот момент был её любимым: пламя свечей колебалось, будто ожидая, какое из её желаний она выберет, а семейный уют вокруг наполнял комнату до краёв, как тёплое молоко в чашке, готовое пролиться через край.
Она закрыла глаза, чувствуя, как время замедляется. В её голове промелькнули образы её десяти желаний: каждое яркое, почти осязаемое, словно игрушка, которую хочется взять в руки. Почему она должна выбрать только одно? Разве этот день – не её, полностью и безраздельно?
Хлоя сделала глубокий вдох. Решение пришло мгновенно, как вспышка. Она загадает все. Всегда можно найти лазейку, даже в правилах волшебства.
Свечи погасли, оставив за собой шлейф тонкого дыма, который поднялся в воздухе, словно слова, которые невозможно произнести вслух.
– Ну вот, – с торжественным видом сказала она, открывая глаза, – теперь все точно исполнится.
Родители засмеялись, их голоса мягко переплелись с солнечным светом, который струился через окно, падая золотыми пятнами на смятую простыню. Этот момент был совершенен – будто вырезан из самого лучшего воспоминания, которое хочется запечатлеть навсегда.
– Пойдём, именинница, – сказала мама, потянув её за руку. – Надо приготовить наш традиционный завтрак.
– Конечно, – кивнула Хлоя, наблюдая, как папа, бормоча что-то про сковородку, уже исчезает за дверью.
Но вместо того, чтобы сразу встать, она тихонько сунула руку под подушку, откуда достала сложенный вчетверо листок бумаги. Её список. Те самые десять желаний, которые она писала вчера ночью, перед тем как заснуть, подбирая слова так, чтобы они звучали одновременно волшебно и искренне.
Она развернула бумагу, и строки запрыгали перед глазами. Каждое слово, каждая буква казались живыми, будто пытались сказать ей что-то важное, что она пока не могла понять.
Хлоя улыбнулась уголками губ, но это была почти грустная улыбка – такая, которую можно увидеть у человека, обернувшегося на что-то родное в последний раз. Сложив листок обратно, она аккуратно спрятала его под подушку, как талисман, который должен оставаться там, в тени, чтобы не потерять своей магии.
– Пусть остаётся здесь, – прошептала она, будто заверяя сама себя.
И, скинув с плеч остатки задумчивости, побежала на кухню, где её уже ждали родители и новый, ещё один прекрасный день. Из кухни доносился привычный утренний шум: звон посуды, приглушённый треск раскалённой сковороды и весёлый, почти театральный спор родителей.
– Где вилки? – громко возмущался папа, копаясь в выдвижном ящике. Его голос звучал так, будто потеря вилок была национальным кризисом.
– Там же, где всегда, – ответила мама с лёгкой иронией, выкладывая на тарелку очередную порцию золотистых панкейков. – Если, конечно, ты не решил спрятать их, чтобы потом обвинить меня.
– Очень смешно, – пробормотал папа, всё ещё шумя ящиками.
– Иду, иду! – крикнула Хлоя, выскальзывая из спальни с лёгкостью, будто её подгоняло само чувство счастья.
Она мчалась по коридору, ощущая, как тепло семейного утра разливается по её груди. Всё это – суматоха, шутки, запах кофе и ванили – было для неё воплощением идеального начала дня. Она остановилась в дверях кухни, ненадолго задержавшись, чтобы просто посмотреть на эту картину: мама, сосредоточенно раскладывающая панкейки, и папа, который, наконец, с победным видом нашёл вилки, только чтобы тут же воспользоваться одной для «контрольной дегустации».
– Ну вот, теперь придётся делать ещё одну порцию, – сказала мама с притворной строгостью, пытаясь отогнать его руку.
– Всё ради науки, – ответил он с невозмутимым видом, отправляя кусочек панкейка в рот. – Как всегда потрясающе!
Хлоя засмеялась и заняла своё место у кухонной стойки, принявшись ловко нарезать фрукты для смузи. Её движения были быстрыми, но точными, как у человека, который знает, что каждое утро – это маленький ритуал, и ему нужно следовать с особым уважением.
– Ну что, именинница, – сказал папа, садясь за стол и наливая себе ещё одну чашку кофе. – Как ощущения в двадцать?
– Ничего нового, – пожала плечами Хлоя, не поднимая глаз от тарелки с панкейками, которые она старательно покрывала арахисовым маслом. – Но звучит внушительно.
– Внушительно – это сорок, – рассмеялся папа, откинувшись на спинку стула. – А в двадцать ты ещё молода и можешь делать что угодно.
– Кстати, – вставила мама, садясь рядом, – в следующем году ты уже будешь отмечать день рождения в общежитии. Даже не верится, что ты поступила.
– Да уж, – протянул папа, кивая. – Хотя я всё ещё удивлён, что нашлись такие добряки, которые готовы терпеть твои вечеринки.
– Какие вечеринки? – Хлоя закатила глаза. – Разве что с учебниками и лапшой быстрого приготовления.
– Вот и я говорю, – ответил он, хитро подмигивая. – Ну, расскажи хотя бы, чему тебя там будут учить. Как называется этот твой колледж?
– Emerson College, пап, – ответила Хлоя с терпеливой улыбкой. – Я поступила на факультет писательского искусства и издательского дела.
– Звучит слишком умно, чтобы быть правдой, – заметил он, но его глаза светились гордостью.
– Мы всегда знали, что ты добьёшься своего, – мягко добавила мама, коснувшись руки Хлои.
Её щёки слегка порозовели. Бостон, Emerson, её мечта – всё это казалось таким реальным и в то же время далёким. Она представляла себе вечерние прогулки по старинным улицам города, забитый до краёв рюкзак с книгами, и кофе в маленьких кафешках, где сидят студенты, обсуждая жизнь и творчество.
– Ладно, хватит о будущем, – сказал папа, прерывая её мысли. – Давай лучше к настоящему. Ну, так что за желание ты загадала?
Хлоя подняла бровь, нарочно замедлив движение вилки.
– Ты серьёзно?
– Просто интересно, – невинно пожал он плечами.
– Ни в коем случае! – вмешалась мама, качая головой. – Ты же знаешь, если скажешь, то не исполнится.
– Ну вот, – вздохнул он. – А я-то надеялся узнать хоть один секрет моей дочери.
Хлоя улыбнулась, её взгляд остановился где-то на оконной раме, где утренний свет играл с тенями. Желание, которое она загадала, было её тайной, как и все остальные. Её личной магией, которой она не готова была делиться. Пока что.
После завтрака Хлоя собрала тарелки, аккуратно поставив их в раковину, и быстрым шагом направилась в свою комнату. На ходу она бросила волосы назад – длинные светлые локоны, поймав утренний свет, рассыпались по плечам, словно золотая вуаль. Всё вокруг дышало лёгкостью и предвкушением: день обещал быть насыщенным, ярким, наполненным встречами, которые она давно ждала.
Открыв шкаф, Хлоя на мгновение задумалась, перебирая вешалки, прежде чем остановить выбор на любимом летнем платье. Тонкая ткань в мелкий цветочный узор ласково ложилась по фигуре, напоминая о солнечных полях и безмятежности каникул. Она крутанулась перед зеркалом, наблюдая, как подол слегка закручивается вокруг ног, и, удовлетворённо улыбнувшись, добавила несколько штрихов: золотая цепочка, серьги с миниатюрными подвесками в форме капель и, наконец, тонкие угольные стрелки, подчёркивающие её ярко-голубые глаза.
На кровати уже лежала небольшая сумка, приготовленная ещё накануне. В ней нашлось место для кошелька, блеска для губ, записной книжки и телефона – спутника её беспокойной жизни, который сегодня явно не будет знать покоя.
– Ну что, время творить чудеса! – с широкой улыбкой сказала она своему отражению, поправляя локон, который упрямо выбивался из общей массы.
Из кухни выглянула мама, сдерживая улыбку, но глаза её светились теплом.
– Ты сегодня просто лучишься, – сказала она.
– Спасибо, мама! А ты не видела мои солнцезащитные очки?
– На комоде у двери, – отозвалась она, вытаскивая из духовки очередную порцию печенья.
Хлоя подхватила очки, накинув лёгкий кардиган, и уже собиралась выйти, но папин голос, полный добродушного поддразнивания, догнал её в дверях:
– Эй, а как же фото для истории?
Она закатила глаза, но всё же вернулась в кухню, чтобы позировать. Пара снимков – смеющаяся, растрёпанная, но невероятно счастливая – были сделаны под смех родителей.
– Всё, я побежала! – весело бросила она, хлопнув дверью.
– Удачи, – крикнула мама ей вслед. – И не забудь вернуться вовремя, у нас чай с твоим любимым пирогом!
Сойдя с крыльца, Хлоя на мгновение замерла, вдыхая тёплый летний воздух. Он был сладковатым, напоённым ароматом цветов и свежескошенной травы. Она оглянулась на дом, из окон которого всё ещё доносились голоса родителей, а затем направилась в сторону оживлённой улицы.
Бранч с Амандой – её коллегой из магазина одежды и партнёршей по йоге – обещал быть лёгким и весёлым. Аманда умела поднимать настроение и всегда находила уютные уголки города, где можно было на часок забыть о делах и просто быть собой. Сегодняшний день был расписан до мельчайших деталей: бранч, встреча с подругой из школы, вечер с друзьями из секции рисования. Всё это вплеталось в её жизнь, как разноцветные нити в узор, добавляя радости и безмятежности в каждый шаг. Хлоя улыбнулась своим мыслям, продолжая путь, а её шаги ритмично отдавались эхом на утренней улице, будто напевая мелодию нового дня.
Хлоя поправила ремешок сумки на плече, взбросила очки на нос и уверенно шагнула вперёд, впитывая тепло дня, полного обещаний. Она даже не подозревала, что этот день станет для неё рубежом, за которым всё изменится.
Скользнув взглядом по экрану телефона, она почувствовала, как сердце екнуло, словно пропустив удар.
– Чёрт! Уже десять двадцать!
Голова закружилась в поисках выхода. Улица была почти пуста, лишь редкие машины лениво двигались по раскалённому асфальту. Но светофор перед ней, как назло, только что зажёг красный свет, будто издевался над её спешкой.
«Бежать», – пронеслось в голове.
На противоположной стороне улицы она увидела Аманду. Подруга заметила её и махнула рукой, словно приглашая ускориться. Хлоя улыбнулась, невольно поддаваясь этому жесту, и, не дожидаясь зелёного сигнала, рванула вперёд.
Шаги гулко отдавались в висках, будто секундомер отсчитывал доли мгновений. Каждое движение тянуло за собой вереницу мыслей – о бранче, тёплом кофе, их привычных беседах о мечтах и будущем. Всё это словно уже случилось, проживалось где-то в параллельной реальности.
Но затем – ослепительный всплеск света, будто кто-то резанул ножом по холсту ясного утра.
Гулкий удар разорвал привычный ритм. Мир закружился, стал чужим, вывернутым. Асфальт ударил в спину, отбросив её словно лёгкую перышко. Шум пронзил воздух – визг тормозов, крики, непонятное эхо, от которого хотелось зажать уши.
Она хотела двигаться, но тело не подчинялось. Единственное, что Хлоя могла сделать, – поднять глаза. Прямо над ней, будто напоминание о покое, раскинулось небо – ослепительно голубое, чистое, бескрайнее.
В этом синем пространстве, таком спокойном и равнодушном, она увидела что-то странно утешительное. Её пальцы дрогнули, ощупывая тёплый, шершавый асфальт. Жар земли проникал сквозь кожу, как последнее прикосновение к реальности.
«Я опаздываю…» – мелькнуло в её голове. Эта мысль, странная в своей простоте, почему-то приносила покой. Тело больше не сопротивлялось. В груди разлилось чувство тишины, словно всё, что она знала и о чём мечтала, сейчас собралось в одно ясное мгновение.
Хлоя лежала на холодном асфальте, ощущая, как под её пальцами змеятся крошечные трещинки дорожного покрытия. Она попыталась вдохнуть глубже, но воздух словно застрял где-то в середине её лёгких, оставив лишь острое, колющее ощущение пустоты. Над ней раскинулось небо – ослепительно голубое, настолько яркое, что оно не казалось реальным. Оно словно издевалось над ней своим спокойствием, своим безупречным, неподвижным совершенством.
Где-то вдали она слышала звуки – крики, шаги, чей-то голос, полный паники, – но всё это звучало будто через стекло, как из далёкой комнаты, дверь которой была плотно закрыта. Мир стал мягче, приглушённей, словно кто-то убавил громкость и цвета, оставив только этот кусочек неба над ней.
Она хотела поднять руку, чтобы заслонить глаза от слепящего света, но конечности не подчинялись ей. Вместо этого она лежала неподвижно, ощущая, как что-то тёплое и вязкое струится по её коже. Она знала, что это кровь, но мысль об этом казалась далёкой и неважной.
Хлоя смотрела на небо и вдруг поняла, что ей осталось совсем немного. Не минуты, не часы – мгновения. Эта мысль была странной, почти сюрреалистичной. Она ожидала, что её охватит страх, паника, отчаяние, но вместо этого она почувствовала какую-то странную ясность, будто туман, который всегда слегка застил её сознание, внезапно рассеялся.
«Так вот как это выглядит», – подумала она, глядя в бесконечную синеву. Её мысли метались беспорядочно, хватаясь за образы, как корабль в шторм пытается ухватиться за мельчайший проблеск суши. Мамино лицо, склонённое над тортом, папин смех, звук ножа, режущего панкейки. Аманда, машущая ей рукой через дорогу. Список желаний, который она оставила под подушкой, скомканный и спрятанный, как тайна, которая теперь так и останется неразгаданной.
Она вспомнила, как задувала свечи этим утром, как на миг зажмурилась, представив, что все десять её желаний сбываются. И сейчас, лёжа здесь, в этой абсурдной тишине, она вдруг поняла, что её желания никогда не были о будущем. Все они были о настоящем: любить, быть любимой, смеяться, путешествовать, чувствовать себя живой.
«Я жила,» – подумала она. Это осознание наполнило её странной, мягкой радостью, как тёплый свет раннего утра, когда день ещё не начался, но всё кажется возможным.
Небо медленно становилось всё ярче, краски смешивались в её сознании, а вокруг неё словно разливался какой-то всёобъемлющий покой. Она хотела ещё раз увидеть мамино лицо, услышать папин смех, почувствовать запах свежих панкейков, но знала, что это больше невозможно. И всё же, вместо того чтобы бороться, она просто закрыла глаза.
Небо оставалось с ней до самого конца.
1. Научиться играть на фортепиано
Хлоя сидела на полу своей комнаты, окружённая лёгким беспорядком: на кровати лежала открытая книга, на столе поблёскивала забытая чашка с остывшим чаем. У её ног лежал старый фотоальбом с потрёпанными уголками, хранивший в себе целую жизнь, собранную в жёлтые, слегка выцветшие кадры. Она переворачивала страницы медленно, словно боялась случайно разрушить что-то хрупкое, какую-то неуловимую нить, связывавшую её с прошлым.
На одной из фотографий маленькая девочка с густыми светлыми локонами, в платье с лентами, сидела за игрушечным фортепиано. Её пальцы, нелепо растопыренные, касались ярко-розовых клавиш, а на лице была написана самая настоящая серьёзность. На заднем плане мама хлопала в ладоши, а папа смеялся, склонившись к ней с подносом мороженого.
Хлоя тихо усмехнулась. Этот момент, запечатлённый на старой фотографии, словно вернул её назад, в тот летний день, наполненный запахом скошенной травы и звуком ветра, гудящего в высоких деревьях их сада.
Она всегда любила это старое фортепиано в доме бабушки. Настоящий инструмент стоял в углу гостиной, немного пыльный, с потёртыми клавишами и одной застрявшей педалью. Бабушка всегда говорила, что у пианино есть душа, и что тот, кто к нему прикоснётся, почувствует её.
– Музыка, моя дорогая, – шептала она, сидя рядом с Хлоей на старом кожаном диване, – это голос сердца. Когда слова заканчиваются, музыка говорит за нас.
Тогда Хлоя этого не понимала. Она просто играла на бабушкином пианино, нажимая на клавиши и стараясь повторить мелодии, которые бабушка напевала ей тихим, ласковым голосом. Но теперь, листая страницы фотоальбома, эти слова будто обретали новый смысл.
Она отложила альбом в сторону и вытянулась на полу, глядя на потолок. Мысли путались, сплетаясь с воспоминаниями: вот она снова стоит у пианино в бабушкином доме, её пальцы блуждают по клавишам, на лице – сосредоточенность и лёгкое раздражение. А вот бабушка улыбается, поправляя свои круглые очки, и хлопает в ладоши:
– Получилось, моя дорогая! Ещё раз!
Но воспоминания всегда заканчивались одинаково. Лето сменилось осенью, бабушки не стало, а пианино увезли в неизвестном направлении. Родители посчитали, что учиться музыке не имеет смысла, и это стало той границей, за которой мечта начала угасать.
Хлоя вздохнула, чувствуя в груди знакомую пустоту. Она закрыла глаза, и ей вдруг отчётливо показалось, что она слышит слабый, едва уловимый звук – будто бы где-то, совсем рядом, кто-то тихо играет на пианино. Звук на мгновение наполнил её, а затем исчез, оставив после себя ощущение чего-то недосказанного.
Она открыла глаза и, глядя на пыльные лучи света, танцующие на деревянном полу, подумала: «А что, если я попробую снова?».
***Звук телефона выдернул Хлою из её мыслей. Громкая мелодия казалась почти насмешкой над тишиной. Она лениво потянулась за трубкой, перевернув фотоальбом краем локтя. На экране высветилось имя её матери.
– Да, мам, – Хлоя поднесла телефон к уху, чувствуя, как остатки её погружённости в воспоминания медленно улетучиваются.
– Привет, дорогая, – раздался знакомый голос. – Ты помнишь, что обещала приехать пораньше сегодня ко мне?
– Конечно, помню, – ответила Хлоя, прокручивая в голове список задач на день.
– Отлично. Я как раз пеку твой любимый пирог.
Её губы дрогнули в улыбке.
– Уже выхожу.
Она отключила звонок, поднялась с пола и, бросив взгляд на разбросанные фотографии, аккуратно сложила альбом. На какой-то миг ей захотелось вернуться туда, где музыка текла по венам, как кровь, где жизнь казалась простым и понятным набором звуков.
На улице воздух был влажным и прохладным, но солнце пробивалось через серые облака, рисуя золотистые пятна на асфальте. Хлоя шагала по улице в привычном ритме: быстро, словно боялась опоздать куда-то, хотя её день был абсолютно свободным.
Когда она подъехала к дому матери, её встретил уютный запах выпечки. Дверь была приоткрыта, и изнутри доносились приглушённые звуки радио, на котором крутили что-то ностальгическое.
– Ты вовремя, – сказала мама, выглядывая из кухни, когда Хлоя переступила порог. – Давай, раздевайся и заходи.
В гостиной всё было так же, как она помнила: аккуратный диван, кресло с лёгкими потертостями, застывшая в уголке комната. На полке среди книг стоял старый музыкальный проигрыватель, принадлежавший когда-то бабушке.
– Ты включила её пластинки? – спросила Хлоя, проходя к столу.
Мама улыбнулась и, не отрывая глаз от ножа, которым нарезала пирог, кивнула.
– Думаю, тебе понравится. Это одна из её любимых.
Мелодия плавно наполнила комнату. Хлоя села за стол, слушая, как ноты перекатываются, заполняя собой пространство. Её взгляд зацепился за старую шкатулку на полке.
– Это же её, да? – спросила она, кивнув в сторону.
– Да, – мама на миг отвлеклась от пирога. – Хочешь посмотреть?
Хлоя встала, подошла к полке и осторожно открыла шкатулку. Внутри лежали бабушкины записи – листы, исписанные знакомым почерком. Среди них она нашла одну фотографию, которую раньше никогда не видела.
На ней была бабушка, моложе, чем Хлоя привыкла её видеть, сидящая за фортепиано. В её позе было что-то грациозное, почти торжественное. Хлоя провела пальцем по фотографии, как будто могла ощутить прикосновение прошлого.
– Она играла? – тихо спросила она, больше у себя, чем у матери.
– Да, играла, – ответила мама, в её голосе звучала лёгкая грусть. – Ты же знаешь, она всегда мечтала научить этому и тебя.
Хлоя сжала фотографию в руках.
– Почему мы продали её пианино?
Мама вздохнула.
– Мы думали, что так будет лучше. Оно занимало слишком много места, а ты тогда уже перестала играть.
Эти слова, хотя и сказанные спокойно, ударили её сильнее, чем она ожидала. «Ты перестала играть», – эхом звучало в её голове.
Хлоя вернулась за стол, но её мысли снова унеслись в прошлое. Воспоминания, казалось, вспыхивали в ней с новой силой. Она смотрела на фотографию бабушки за пианино, чувствуя, как внутри что-то отзывается, медленно, но верно пробуждаясь.
Мелодия на пластинке закончилась, и тишина вновь накрыла комнату. Хлоя подняла глаза на маму, которая что-то говорила, но её голос звучал далеко.
– Я хочу попробовать снова, – тихо сказала она.
– Что? – мама не сразу поняла.
– Я хочу научиться играть, – повторила Хлоя, уже громче, чувствуя, как эти слова становятся чем-то большим, чем просто мыслью.
***Вечер застал Хлою в комнате, когда она в сотый раз прокручивала в голове разговор с матерью. Шкатулка с бабушкиными записями теперь стояла на её письменном столе, будто наблюдала за ней. Хлоя осторожно вытащила один из листков, на котором аккуратным почерком были выписаны ноты.
Она села, положив бумагу перед собой, и вспомнила, как раньше её пальцы ловко скользили по клавишам. Воспоминания об уроках с бабушкой вспыхнули так живо, что она почти услышала её голос: строгий, но заботливый.
– Медленнее, дорогая моя, – говорила бабушка, слегка наклоняя голову, её взгляд следил за движением рук. – Музыка – это не скорость. Это дыхание.
Хлоя невольно вздохнула, пытаясь ощутить этот ритм снова, но вместо этого почувствовала только неловкость. У неё больше не было пианино.
Эта мысль стала камнем, который тянул её к земле. Она потянулась за телефоном и открыла браузер, чтобы посмотреть, сколько стоит аренда инструмента. Цифры на экране заставили её нахмуриться: даже самые бюджетные варианты оказались слишком дорогими для её нынешней зарплаты.
– Великолепно, – пробормотала она и откинулась на спинку стула.
На следующее утро Хлоя направилась на работу с непривычной тяжестью в груди. Магазин одежды, где она все еще трудилась продавцом, встретил её привычной суетой: посетители медленно прогуливались вдоль рядов, кто-то с интересом разглядывал витрины.
Аманда, её коллега, заметила, что Хлоя выглядит рассеянной, и, воспользовавшись минутой перед обедом, присела рядом.
– Ты какая-то странная сегодня, – сказала она, смахнув невидимую пылинку с блузки. – Что случилось?
Хлоя вздохнула, пытаясь подобрать слова.
– Просто… – начала она, затем замялась. – Помнишь, я рассказывала про бабушку? Она играла на пианино.
Аманда кивнула, с интересом слушая.
– Так вот, – продолжила Хлоя, не поднимая глаз, – я подумала, что хочу попробовать снова. Но инструмент – это не дешёвое удовольствие.
Аманда задумалась на мгновение, потом её лицо озарила идея.
– У меня есть знакомый, который иногда сдаёт свои инструменты в аренду. Не обещаю, но, может, он сможет что-то предложить.
В груди Хлои мелькнула искорка надежды.
– Ты серьёзно?
– Конечно! – улыбнулась Аманда. – Дай мне день-другой, я уточню.
Ожидание тянулось, как карамель, но через два дня Аманда вернулась с новостью.
– Мой знакомый согласен, – сказала она, подходя к Хлое на кассе. – У него есть старое пианино, немного расстроенное, но рабочее.
Хлоя буквально застыла на месте.
– И сколько он за это хочет?
– Пару сотен в месяц.
Сумма всё ещё казалась большой, но уже достижимой.
– Спасибо, Аманда. Правда.
В тот же вечер она отправилась к указанному адресу. Маленькая квартирка на третьем этаже выглядела так, будто время здесь остановилось: выцветшие обои, старый диван и, в углу, пианино.
Оно было тёмным, с потрескавшимся лаком, а клавиши слегка пожелтели. Хлоя осторожно коснулась одной из них, и слабый, дрожащий звук прорезал тишину.
– Это лучшее, что я могу предложить, – сказал мужчина, облокотившись на дверной косяк.
– Я согласна, – ответила она, чувствуя, как в груди снова разливается тепло.
Теперь у неё был инструмент. Но хватит ли её, чтобы вернуть себе то, что она утратила?
***Вечерние огни едва пробивались через плотные шторы её комнаты, создавая мягкий полумрак. В углу стояло то самое пианино, тёмное и слегка обшарпанное, но в его форме была какая-то суровая грация. Хлоя провела пальцами по крышке, ощутив шероховатость дерева.
Она села за инструмент, выпрямила спину, будто возвращаясь в детство, когда бабушка строго следила за её осанкой. Медленно открыла крышку, и клавиши встретили её своим пожелтевшим блеском.
– Ну что, давай попробуем, – прошептала она, больше себе, чем инструменту.
На столе лежали бабушкины записи. Хлоя выбрала простую пьесу, которую раньше играла с лёгкостью. Ноты казались до странности знакомыми, но пальцы, напротив, были чужими.
Она нажала первую клавишу. Звук оказался грубым, резким. Хлоя поморщилась, но продолжила. Правая рука дрожала, запинаясь на каждом втором аккорде, а левая будто и вовсе забыла, как двигаться.
Через несколько минут, когда мелодия оборвалась на очередной фальшивой ноте, Хлоя откинулась на спинку стула и прикрыла лицо руками.
«Это же было так просто, – подумала она. – Почему теперь кажется, что я пытаюсь выучить что-то заново?»
Из-за закрытой двери послышался стук.
– Входи, – устало сказала она.
В комнату заглянула мать.
– Я слышала, ты играешь, – сказала она с лёгкой улыбкой. – Знаешь, это звучало… почти как в детстве.
– Почти, – горько усмехнулась Хлоя.
Мать вошла, осторожно прикрывая за собой дверь, и присела на краешек кровати.
– Это нормально, что что-то не получается сразу. Ты столько лет не играла, – мягко сказала она.
– Знаю. Просто… Я думала, что это будет легче.
Мать вздохнула и, словно что-то вспомнив, посмотрела на бабушкины ноты.
– Помнишь, как бабушка говорила, что музыка – это не просто техника? Это чувство. Иногда важно просто играть, не думая о правильности.
Хлоя хмыкнула, но её взгляд всё же вернулся к клавишам.
– Попробуй ещё раз. Не ради результата, а ради удовольствия.
Мать вышла, оставив её одну. Хлоя взглянула на ноты, затем отбросила их в сторону. Она положила руки на клавиши и начала играть без плана, позволяя звукам формироваться сами собой.
Звуки были далеки от совершенства, но они начали складываться в нечто цельное. Простые мелодии всплывали в её памяти, как кусочки давно забытого сна.
С каждым нажатием клавиши она чувствовала, как ржавые шестерёнки её воспоминаний начинают вращаться. Вспышками приходили образы: бабушка, поправляющая её руки; отец, слушающий её игру из соседней комнаты; солнечные лучи, падающие на старое пианино.
Её пальцы замедлились, и мелодия растворилась в воздухе. Она посмотрела на инструмент и ощутила странное чувство – смесь облегчения и надежды.
Музыка не забыла её. Она просто ждала, пока Хлоя вспомнит, как её слушать.
***Зал был освещён мягким светом хрустальных люстр. Ряды красных бархатных кресел постепенно заполнялись. Шорох платьев, негромкие разговоры – всё это сливалось в общий фон, который подогревал напряжение в сердце Хлои.
Она стояла за кулисами, спрятав руки за спину, чтобы никто не заметил, как они дрожат. На ней было простое чёрное платье, в котором ощущалась удивительная лёгкость. «Оно не должно отвлекать от музыки», – сказала мать, когда они выбирали наряд.
В кармане её жакета лежала старенькая записка с пожеланиями бабушки. Хлоя перечитывала её десятки раз, и слова уже отпечатались в её памяти: «Играешь не для них, а для себя. А если играешь с душой, то найдёшь отклик».
Когда объявили её имя, зал затих. Она вышла на сцену под лёгкий шелест аплодисментов. Взгляд автоматически скользнул по первому ряду: мама, отец, сестра, а рядом с ними пустое место – бабушкино.
Она сделала вдох и села за рояль. Клавиши казались прохладными, словно ждали её прикосновения.
Хлоя начала играть. С первых звуков зал наполнился густым, насыщенным звучанием, которое, казалось, проникало в самую глубину души каждого, кто слушал. Это была пьеса, которую она выбрала с особым трепетом, – та самая мелодия из бабушкиных записей, дополненная её собственными импровизациями.
Она играла так, как никогда раньше. Её пальцы скользили по клавишам, выстраивая мелодию, которая отзывалась эхом не только в зале, но и в её сердце. Музыка была не просто звуками – это был её разговор с прошлым, со всеми неисполненными надеждами и маленькими победами.
Сначала она не поднимала головы, но, поддавшись внутреннему порыву, наконец взглянула в зал. Люди слушали, заворожённые, будто каждый звук был частью чего-то большего, чем просто концерт.
К финальной ноте зал разразился аплодисментами. Хлоя поклонилась, сердце колотилось, будто готово было вырваться наружу. Она чувствовала себя живой, настоящей.
Но когда она вновь села за рояль для второй пьесы, в зале стало тише. К её удивлению, люди начали вставать и тихо уходить, не дожидаясь продолжения.
Сначала она думала, что это ей кажется, но вскоре ряды действительно начали пустеть. Она продолжала играть, будто ничего не замечая, но каждый хлопок двери отдавался в её сознании резким звуком.
К моменту, когда она закончила последнюю ноту, зал был почти пуст. Остались только мама, отец, сестра и… бабушка. Она сидела на том самом месте, где всегда мечтала её увидеть, и смотрела на Хлою с лёгкой улыбкой, в глазах которой читалась гордость.
– Спасибо, что пришли, – прошептала Хлоя, чувствуя, как слёзы катятся по её щекам.
В этот момент она поняла, что достигла своей мечты. Но что-то внутри неё сжалось. Она вспомнила слова бабушки: «Музыка – это не для них, а для тебя».
Хлоя опустила крышку рояля, обвела взглядом своих близких и ощутила странное тепло. Они были её публикой, её вдохновением, её домом.