Аделин Грейс
Все звёзды и клыки
Сегодня я должна быть идеальна.
Сад – это место поклонения и самая высокая точка в Ариде, примерно в двух милях на север от дворца. Входом служит пещера, укрытая тяжелыми лианами и плющом. Касем раздвигает зеленые заросли, чтобы я могла войти внутрь, не растеряв своих украшений.
– У тебя есть пять минут до того, как прибудут все остальные, – говорит он, и я ныряю в пещеру, которая светится биолюминесцентными цветами, словно факелами, ведущими по темному тоннелю.
Стоит мне выйти в сад, как мое дыхание перехватывает от необычайно прекрасного вида.
Здесь красиво и при свете дня, но истинное великолепие этого места открывается только под светом звезд.
Передо мной раскинулось поле диких цветов. Некоторые из них настолько высокие, что достают мне до пояса, а другие свисают с деревьев идеальными завитками. Большая часть флоры светится в вечернем сумраке: лепестки переливаются невероятными оттенками зеленого, розового, голубого и фиолетового.
Я касаюсь бутона высокого цветка: он вздрагивает словно от удивления, и его мерцающие лепестки раскрываются. В дальней части сада журчит небольшой водопад: он сияет так же ярко, как и здешние растения, дополняя захватывающий пейзаж, ради которого люди со всего королевства приезжают на Ариду.
У основания водопада находится плоская каменная плита с огненной ямой посередине. Это место было выбрано для моего выступления. Я сажусь на край плиты, когда позади начинают раздаваться голоса. Краем глаза я замечаю своих родителей, но не поворачиваюсь к ним, на случай, если их сопровождает тетя Калея.
Я кладу руку на грудь и делаю глубокий вдох, чтобы усмирить свой учащенный пульс. Это не помогает, поэтому я провожу пальцами по мешочку на поясе, склоняя голову, в надежде, что боги даруют мне спокойствие. Это знакомое ощущение, которое подбадривает меня даже в те моменты, когда нетерпение и тревога буквально висят в воздухе. Все больше и больше людей заходят в сад, нагревая воздух оживленным разговором и создавая такой дикий калейдоскоп красок и нарядов, что голова идет кругом. Я встаю, гордо выпрямив спину, чтобы никто не увидел, как я нервничаю.
Я не могу думать о том, что где-то в этой толпе затерялся Феррик, готовый вручить мне кольцо, как только мое выступление будет окончено.
Я не могу думать о Кавене, который пытается начать восстание в моем королевстве. Или о Керосте, сломленном и страдающем от беспощадных штормов.
И я отказываюсь думать о тете Калее, которая станет причиной нашей погибели, если я провалю свое испытание.
Но я этого не допущу.
Я отстегиваю сумку от пояса и слышу, как внутри нее постукивают зубы и кости.
Глава 4
Я потратила много недель, чтобы подготовить содержимое моего мешочка. Мне нужно было убедиться, что каждый зуб и даже самые маленькие косточки готовы откликнуться на мою магию, когда у меня в руках окажутся волосы заключенного.
Потому что это не просто демонстрация магический способностей: это еще и казнь.
Я слышу звон цепей еще до того, как заключенные попадают в поле моего зрения. Их всего десять: семь мужчин и три женщины. На их шеях темнеют большие кресты – клеймо для тех, кто был осужден и приговорен за убийство. Но сегодня некоторые отметки не настоящие.
Стража тащит преступников сквозь толпу зрителей к основанию каменной плиты. Затем они отходят, оставляя заключенных передо мной: снизу вверх на меня устремляются испуганные и яростные взгляды.
Моя магия действует двумя способами: эфирное чтение души и физическая способность уничтожить душу живого создания. Эти люди находятся здесь для того, чтобы я определила, чья душа самая темная, и казнила ее обладателя.
Прежде я никогда не участвовала в публичной казни. Мы с отцом проводим их каждый год, но обычно это происходит поздно ночью в глубине подземной темницы, где мы забираем души тех, кто никогда не сможет раскаяться и искупить свои грехи. Это нужно для того, чтобы удовлетворить и успокоить нашу магию. Человек, которого я казню этим вечером, должен обладать совершенно извращенной душой, недостойной прощения.
В первом ряду стоит женщина преклонного возраста, и ее пронзительные темные глаза всматриваются в мое лицо. Я обращаюсь к своей магии и отрываю от нее маленькие кусочки, пробуждая зверя. Она греет меня изнутри, соединяясь с душой незнакомки.
Магия с жаром распространяется по моим венам, достигает висков, и я растворяюсь в этой силе. На мгновение мое зрение затуманивается, а затем резко обостряется, представляя моему взору сотни душ. Они сияют цветом облаков: некоторые больше напоминают грозовые тучи, а другие ясны, как летнее небо, но каждая из них колеблется, утопая в мерцающей дымке. Я сжимаю кулаки, пока ногти не начинают впиваться в ладони, и сосредотачиваюсь на женщине, которая стоит передо мной.
Ее душа похожа на мертвую морскую звезду: выцветшую, посеревшую и засохшую, но все еще хранящую форму некогда прекрасного создания. Она старше прочих заключенных и успела пройти сквозь боль и лишения, которые помутнили и сломали ее душу.
Эта женщина ни в чем не виновата. Она здесь лишь для того, чтобы испытать меня.
Я подхожу к следующему заключенному, заглядывая в его туманную душу. Она наполнена жадностью и злостью, а еще глубже я вижу следы совершенного им убийства. Но он раскаивается в том, что сделал. Он чувствует вину, а это значит, что мне нужно искать дальше.
Ловко, но осторожно я скольжу между людьми, и магия обжигает меня изнутри, пока я обыскиваю душу за душой.
Я сразу же понимаю, что нашла его. Его взгляд совершенно спокоен, но чем глубже я погружаюсь в его душу – тем более прогнившей она становится. Она неровная и фиолетовая, как синяк, она расслаивается по краям и превращается в ничто. Его порочность пробирает меня до костей.
Тусклая душа этого мужчины свидетельствует о том, что он совершил самые страшные преступления, которое только можно представить. Хуже, чем убийство. Холодный белый свет, сияющий за потрескавшимися краями, говорит мне, что для него нет дороги назад. Он не сожалеет о содеянном, ему не жаль своих несчастных жертв.
– Он.
Двое стражников обступают мужчину и поднимают его на каменную плиту, пока остальных заключенных отводят назад. Некоторые из них облегченно вздыхают.
Я осторожно смотрю на отца из-под ресниц. Он еле заметно кивает, и я расслабляюсь, понимая, что успешно прошла первую часть испытания. Я выбрала нужного человека, а значит, пришло время продемонстрировать физическую сторону моей магии.
– Как тебя зовут? – спрашиваю я, доставая кинжал из ножен и отрезая прядь его волос.
Голос мужчины звучит так хрипло, что он практически выкашливает ответ:
– Аран.
– Аран, – эхом повторяю я. – Я заглянула в твою душу и нашла там не только абсолютное разложение, но и наслаждение, с которым ты сеял хаос и боль. Ты не раскаялся в преступлениях, что привели тебя сюда, и я не вижу ни единого шанса на искупление.
По моей спине пробегают мурашки, когда он отклоняет голову назад и улыбается. Я стараюсь не размышлять о том, кого он убил, или о его семье, которая, возможно, находится среди зрителей. Как будущая королева, я не могу жалеть эту семью, и они об этом знают. Арану точно не было жаль семьи его жертв.
Тишина становится все более напряженной, и я стараюсь успокоить свое дыхание. Затем я чиркаю кремнем, и в яме между нами разгорается пламя.
– Хочешь сказать что-нибудь напоследок?
Аран плюет мне под ноги, но я даже не вздрагиваю. Я оборачиваю отсеченные волосы вокруг зуба из моей сумки и прохожусь по нему ногтями. Челюсть мужчины дергается, и он инстинктивно проводит языком по верхнему ряду зубов. Я вижу, что ему страшно, а это значит – моя магия работает.
– Что ж, – я поднимаю зуб над огнем. – Тогда начнем.
Я бросаю клык в пламя, и мужчина сотрясается в сильной судороге, выплевывая целую лужу крови, в середине которой лежит зуб. Я наклоняюсь за ним, пока обжигающая магия пульсирует в моем теле. Мои силы достигают пика.
Физическая сторона моей магии основана на равноценном обмене. Если я хочу сломать чьи-то кости, сперва мне нужно предложить кость, связанную с частью человека, на котором я собираюсь использовать свои силы. Сегодня я использую волосы Арана. За каждую отнятую часть нужно платить чем-то равносильным, и поэтому никто не умрет, пока я не использую его кровь.
Я могу убивать его постепенно. Могу сломать одну кость за другой или пустить кровь, пока тело не превратится в пустой мешок.
Но я не получаю никакого удовольствия от этих смертей. Я – Монтара, и это – моя обязанность, иначе зверь внутри меня станет сильнее и попытается вырваться из-под контроля. Поэтому каждый год мы с отцом выбираем по одному преступнику – только худших из худших, – чтобы сдержать нашу магию.
Я стараюсь сделать их смерти быстрыми и безболезненными, насколько это вообще возможно, но для этого мне нужно немного их крови, и вот тут-то и пригождаются зубы. Хотя я могла бы получить кровь из руки, ноги или глаза, вырванный зуб – остается самым гуманным способом.
Я знаю, что никто не посмеет подвергнуть сомнению мои способности. Зверь и его магия находятся под моим контролем. Изо рта Арана течет кровь, и когда я бросаю второй зуб в огонь, его глаза широко раскрываются от страха.
Уверенная в своих силах, я украдкой поглядываю на лица зрителей и гордо выпрямляю спину, чтобы они как следует меня рассмотрели. Я хочу, чтобы они видели во мне наследницу трона, свою принцессу, которая посвятила всю жизнь изучению опасной магии, но не для себя, а для них.
Но когда мой взгляд фокусируется на толпе, я вижу, что на их лицах застыл ужас.
Я замечаю, что какой-то мужчина закрыл рукой глаза своей испуганной дочери. Игрушечный нож Като дрожит у нее в руках.
Затем я перевожу взгляд на тетю Калею: она с отвращением наблюдает за магией, которой никогда не хотела обладать. Мне кажется, что ее глаза меняют цвет, и я пытаюсь унять свои дрожащие руки, пока никто не заметил.
Я делаю все, что должно, и все же, не вижу любви и уважения в глазах Визидии. Только страх и отвращение.
Мои руки замирают над огнем, и вся моя уверенность, в которую я обернулась, словно в доспехи, трещит по швам. Я делаю все это ради них. И все же… мой народ боится меня.
Я хватаюсь за сердце, и от внезапного осознания замирает дыхание. Я смотрю, как с губ Арана на пол стекает кровь. Я слышу резкие вздохи толпы и чувствую, как их страх давит на меня так сильно, что я не могу дышать. Паника, зародившаяся у меня в желудке, поднимается все выше и сдавливает мое горло острыми когтями.
Моя концентрация сбивается, и магия чувствует мою слабость. Она ждала этого момента, и теперь, когда я потеряла контроль, зверь делает прыжок.
Магия впивается в меня острыми клыками еще глубже, чем обычно. Некогда приятное тепло жжет кончики моих пальцев, распространяясь по телу с быстротой пожара и разрывая меня на части. Я словно дышу через тростник и никак не могу набрать в легкие достаточное количество воздуха. Сотни испуганных лиц обращены в мою сторону, пока я пытаюсь снова взять контроль в свои руки.
Но ничего не выходит. Магия поглощает меня.
Дикая жестокая сила гудит в каждой клеточке моего тела, и я провожу по зубу заключенного окровавленным пальцем, чувствуя, как его жизнь тяжело пульсирует у меня в руках. Я бросаю его в огонь, а затем вынимаю из своего мешочка кость и отправляю ее следом. Аран кричит, пока кость в его пальце хрустит и наклоняется под неестественным углом. Даже не поморщившись, я нахожу еще одну кость и пригоршню зубов. Я бросаю их в огонь и продолжаю истязать его тело, отрывая кусочек за кусочком.
Среди зрителей слышатся возмущенные вздохи и едва различимые крики протеста, пока Аран давится собственными зубами, которые один за другим выпадают у него изо рта. Но все эти звуки не могут прорваться сквозь мое забытье. Я не чувствую, как пламя лижет мои щеки, как огонь опаляет мои волосы. Все, о чем я могу думать – это зубы, кровь и кости преступника, которые мне надо собрать, чтобы пополнить запасы в своей сумке.
– У тебя черная душа, – я слышу свои собственные слова, обращенные к Арану, пока он впивается ногтями в землю и делает несколько жадных вдохов. – Ты не заслуживаешь быстрой смерти.
В моей голове раздается беспощадный шепот зверя, который велит мне избавить остров от этого порочного человека, а затем найти остальных. Стереть его душу с земли и уничтожить остальных заключенных. А потом… зачем останавливаться? Каждая душа грешна в той или иной мере, так почему не забрать их все?
Задыхаясь, я тянусь к следующей кости. Холодный пот стекает по моей шее, пока я обматываю ее волосами Арана и обмакиваю ее в его кровь. Передо мной бьется огонь, жаркий и голодный. Я предлагаю ему кость: он плюется и трещит, прежде чем поглотить ее.
Из воспаленного горла преступника вырывается крик, когда все его оставшиеся пальцы одновременно ломаются. Его всхлипы заглушают даже шум водопада.
– Сжальтесь, – с каждым словом он выплевывает еще немного крови. – Прошу, во имя богов, сжальтесь.
– Боги не отвечают на мольбы грешников, – я словно слышу себя со стороны. – Как и я.
Где-то вдалеке раздаются крики людей, но я не могу разобрать, что они говорят. Я позволяю своей магии вгрызаться в пленника, ломая кость за костью, пока Аран не превращается в груду искалеченных конечностей на каменной плите. Его истерзанное тело лежит сломанное, искривленное под неестественными углами. Он – деформированная глина, подчиненная моей воле и раскрашенная кровью.
Я готовлюсь к очередному удару, когда на мое плечо ложится чья-то рука. С моих губ слетает тихое рычание, и я поворачиваюсь, уставившись в карие глаза с золотыми прожилками. Осознание того, что на меня смотрит отец, приходит не сразу. Его глаза мокры от слез, и моя кожа чешется от беспокойства.
– Амора, – эта отчаянная мольба достигает моего сознания и охлаждает пламенную магию. Я покачиваюсь на месте, и все вокруг расплывается у меня перед глазами. – Прошу, хватит.
Толпа приходит в волнение, и едва различимые, искаженные крики давят на мое сознание, заставляя голову раскалываться от боли. Я сосредотачиваюсь на отце, использую его как якорь, чтобы вернуться в реальность. Магия внутри меня шипит от негодования, стараясь удержать контроль в своих цепких когтях. Я задыхаюсь в его железной хватке и захожусь в приступе кашля, но все же возвращаю ее в русло.
Отец крепко держит меня в руках, его пальцы впиваются в мою кожу все сильнее и сильнее, пока мое зрение не проясняется. Я закрываю рот, чтобы меня не стошнило от запаха крови. Мои руки блестят багрянцем, и от этого вида меня начинает трясти. Дым обжигает мои легкие, а каменная плита уходит из-под ног, когда я, наконец, понимаю: я потеряла контроль над своей магией.
Голова идет кругом, и я падаю на колени.
Я спустила зверя с цепи, позволив ему украсть мои чувства и завладеть моим телом.
Передо мной лежит мертвый Аран. Он больше не похож на человека: от него осталась только порванная кожа и искривленные конечности. Мои руки утопают в грязи, и я пытаюсь узнать его, но это бесполезно. Используя магию правильно, я могу даровать быструю смерть. Но в произошедшем не было ничего быстрого. Аран был замучен и искалечен.
И это дело моих рук.
Я прижимаю лоб к грязному камню, склонившись возле его тела, и чувствую, как глаза начинает щипать.
– Мне так жаль. Клянусь богами, мне так жаль.
Но мои извинения ничего не значат. Теперь, когда я слышу, что кричат люди, я понимаю, что даже боги не смогут мне помочь.
– Это зверь!
– Она все уничтожит!
– Это ее надо казнить! Она убьет нас всех!
В первых рядах я замечаю лицо матери: ее тело словно онемело. Лицо тети Калеи исказилось от ужаса. Между ними стоит Юриэль, вцепившийся в руку матери. Его лицо, некогда раскрасневшееся от вина, приобрело пепельно-белый оттенок. Отец стоит спиной к толпе, и только я могу видеть ужас в его глазах, слышать его рваное дыхание. Когда его руки начинают трястись, он прижимает их по бокам. Мои руки покрыты кровью, и я не единственная, кто стоит, уставившись на них.
– Я не могу тебя защитить, – еле слышно шепчет отец, словно эти отчаянные слова предназначены для него самого. Затем он повторяет их громче жестким надломленным голосом. – Во имя богов, Амора, я не могу тебя защитить!
Я даже не успеваю собраться с мыслями, когда чьи-то сильные руки оттаскивают меня назад. Два стражника хватают меня под руки, избегая острых костяных шипов на моей короне и эполетах, и удерживают меня на месте.
– Прости меня, – грудь отца тяжело поднимается. – Я сделаю все возможное, чтобы это исправить.
Мир кружится. Кружится. Кружится. По моему телу расползается отвратительный холод. Он берет начало где-то в районе желудка, растекаясь по ногам и рукам. Темнота заволакивает мои глаза, угрожая сокрушить мой разум после такого мощного выброса магии.
Если бы стражники не держали меня с обеих сторон, я бы наверняка упала на землю. Мои попытки усмирить зверя отнимают у меня последние силы. Я должна удержать его.
Я стараюсь держать глаза открытыми, сосредотачиваясь на происходящем, чтобы видеть разочарованное лицо отца, когда он отворачивается от меня. Его последний взгляд проникает мне под кожу, заставляя меня вздрогнуть от боли.
Я почти не слышу, что он говорит, но его слова пронзают меня, словно тысяча ножей.
– Отведите ее в тюрьму.
Глава 5
Я останавливаю свой нечеткий взгляд на тюремной решетке, используя ее в качестве якоря, просто чтобы на чем-то сфокусироваться.
Крепко обняв колени, я пытаюсь сохранить оставшееся тепло, пока жгучий холод впивается в мою кожу. Я много раз бывала в этой темнице, но только не в таком виде: без оружия, оставленная в холодной камере.
Мне было всего пять лет, когда отец впервые привел меня в темницу поздней осенней ночью. Мой взгляд был мутным и заспанным, когда мы спускались по крутой лестнице под звездным светом, пока вся остальная Арида спала мирным сном. Только после того, как за нашими спинами мелькнула луна, мои глаза сосредоточились на редких факелах, освещавших тюремные камеры, и отец сказал, что пришло время пробудить мою магию.
Я была в восторге. И все же, чем дальше мы уходили, тем сильнее ощущался холод, пробиравший меня до самых костей. Ко мне пришло осознание, что сейчас произойдет что-то важное, только я не понимала, что именно.
Много веков назад мастера с Валуки помогали строить эту тюрьму в подножии горы, проделав три длинных тоннеля, которые представляют собой три разные темницы.
Первый тоннель предназначается для мелких преступников и коротких сроков. В этом ответвлении всегда мало охраны, а у входа стоят королевские стражники.
Второй тоннель отводится для более серьезных преступлений, таких, как нападение, а иногда даже убийство. Охраны здесь больше, и вся стража – высококвалифицированные маги из разных частей королевства.
В третьем отделении содержатся самые опасные преступники, те, кого мы с отцом определили как наиболее кровожадных. Это тюрьма для тех, кто не просто убил однажды, а будет убивать снова и снова. Для тех, кто измывался над своими жертвами наиболее отвратительными способами и не испытывает ни капли раскаяния за содеянное. Обычные камеры заменены на запечатанные комнаты, которые охраняются лучшими стражниками королевства. Я бы не выстояла в поединке даже с одним из них.
Тогда мы с отцом ушли глубоко в третий тоннель. Проход становился все уже и темнее, и от страха у меня волосы вставали дыбом. С каждым шагом металлический запах крови, стоявший в воздухе, становился сильнее.
Мы не останавливались, пока не дошли до самой дальней комнаты. Там нам пришлось подождать, пока стражники откроют дверь тремя разными ключами.
Дальше все происходило как в забытьи, но я помню лицо заключенной и звон ее цепей. Она была примерно такого же возраста, как я сейчас, со светлыми волосами и испуганными голубыми глазами. Я помню, что не могла отвести от них взгляда, спрашивая себя: чем она заслужила такую судьбу? В тот момент отец вложил в мою ладонь кинжал: тот самый, что я использую и по сей день.
– Тебе придется сделать это, Амора, – отец взял мою дрожащую руку и помог прижать клинок к коже заключенной.
Девушка плакала, но стоило ее крови запачкать лезвие, как зверь внутри меня ожил, и мне больше не требовалась помощь отца. Как только я позволила этой силе волной пройти по моему телу – темнота и крики перестали казаться пугающими. Я позволила зверю наслаждаться ее кровью, пока она не упала замертво. Когда чудовище, наконец, было удовлетворено – я пришла в себя.
Но дороги назад уже не было.
Отец крепко прижимал меня к себе, а зверь прочно укоренился в моей душе и не покидал ее с тех самых пор.
Понадобилось всего несколько месяцев, чтобы усмирить зверя и восстановиться физически, но кошмары не прекращались еще много лет. С тех пор мне приходилось посещать тюрьму каждый год, чтобы моя магия находила выход и зверь оставался сытым.
Я никогда не получала удовольствия от казней или от вида умирающей души. Но в конце концов я поняла, что кто-то должен делать это ради спасения Визидии, и боги выбрали меня. И все же мне не по душе эти жуткие тоннели, и в знак протеста я пинаю железные прутья своей камеры. Это не приводит ни к чему, кроме боли в моей лодыжке. Я шиплю и утыкаюсь лбом в колени. Стражникам стоит поторопиться и принести мне еду, чтобы я могла прийти в себя.
Так как моя магия бесполезна без моего мешочка и огня, они бросили меня в первый тоннель: небольшое одолжение и, возможно, призрачный знак уважения, потому что здешние камеры самые чистые. Но из-за плохой вентиляции это место воняет плесенью и человеческими экскрементами, отчего меня тошнит еще сильнее.
– Похоже у нас здесь новенькая, – насмехается заключенный из противоположной камеры, косясь на меня в жутком красноватом свете факела. Этот человек – один из нескольких заключенных, кого я могу разглядеть в полутьме. – Никогда бы не подумал, что тебя запрут за решеткой, принцесса. Может, устроишь для нас небольшое представление? – он причмокивает губами, пока заключенная из другой камеры пускается в подробное рассуждение о том, как она порезала бы меня на кусочки и скормила мое тело Луске [1] – морскому чудовищу из страшных сказок для непослушных детей.
– Попробуй, и мы посмотрим, чем все кончится, – рычу я. Мои руки инстинктивно тянутся к сумке на поясе, но ее отобрали вместе с кинжалом. Мне бы хотелось заткнуть им рты.
Хоть я не и не показываю вида, их слова задевают меня за живое.
Я бы тоже никогда не подумала, что окажусь по другую сторону решетки. Но таковы законы Визидии: если Монтара не может контролировать свою магию души, он становится опасным для общества и содержится в заключении вплоть до суда. Самый лучший исход – шанс на вторую попытку, худший – казнь. Так как других возможных наследников из семьи Монтара нет – я сомневаюсь, что они убьют меня. Для этого я слишком ценна. И все же мне не хочется рисковать.
Мне нужно выбраться отсюда. Достать немного еды. Подкрепить силы.
Найти способ все исправить.
Но вместо этого я застряла в проклятой камере, лелея призрачную надежду на то, что отцу удастся убедить людей довериться мне еще раз. Убедить их, что я должна стать Верховным Анимантом. Будущей королевой. Они должны поверить, что у них нет другого выбора. Так как тетя Калея втайне изучила магию зачарования – она приведет королевство к гибели, если попытается освоить еще одни чары.
Больше всего на свете я хочу защитить Визидию и показать моим людям, что могу стать достойным лидером. И все же, когда настал момент, ради которого я тренировалась всю свою жизнь, – я не смогла этого сделать.
Я не могу злиться на них за то, что меня заперли за решеткой, хотя здешний затхлый воздух душит меня. Они были правы, когда отобрали мои вещи, они правы, что боятся меня. Конечно, Арана полагалось казнить, но не таким чудовищным способом.
Отцу не хотелось отправлять меня в тюремную камеру, но он должен подчиняться закону. И все же, это осознание не помогает притупить боль.
Я обхватываю голову руками и крепко зажмуриваюсь, прогоняя образ мертвого тела Арана из своего сознания.
Резкий скрип тюремных дверей эхом разлетается по тоннелям и так гулко отдается у меня в голове, что мне приходится подавить очередной приступ тошноты. Несмотря на свое размытое зрение, я открываю глаза, в надежде увидеть отца, который скажет мне, что все будет хорошо, что несмотря на мой провал, люди решили дать мне еще один шанс.
– Амора?
Мой желудок завязывается в узел. Я узнаю этот голос еще до того, как Феррик подходит к моей камере медленными неуверенными шагами.
В тусклом свете факела он похож на испуганную лису – с его светлой кожей, зачесанными назад рыжими волосами и острыми скулами, под которыми залегли темные тени. Он сморщил нос и широко распахнул свои зеленые глаза, словно заключенные могут в любую минуту вырваться из своих камер и напасть на него. Затем я замечаю, что он с трудом удерживает на руках три подноса с едой. С тихим стоном я подтягиваю себя ближе к прутьям, пока он опускается на колени и ставит подносы на пол.
Видимо он принес все, что смог утащить с праздника: рулет, набитый острыми креветками, кокосовый карри и сладкий рисовый пудинг, три шпажки с пресноводным угрем, миндальные пирожные и карамельный молочный торт по знаменитому курманскому рецепту. На другом подносе стоят четыре миски традиционного рагу с Валуки: дичь, закопченная на вулканическом угле, с картофелем и луком, которые тают во рту, словно сахар.
– Не так я представлял себе наш сегодняшний романтический ужин, – Феррик садится на грязный пол, напряженный из-за насмешек и игривого свиста других заключенных, и толкает подносы ближе к моей камере. – Ты в порядке? Как я могу тебе помочь?
– Где мой отец? – спрашиваю я, просовывая руки сквозь решетку. – Он должен был прийти сюда, – стараясь не принюхиваться к тюремным запахам, я запихиваю в рот пирожное. Сахарная миндальная выпечка тает у меня на языке, и восприятие становится все четче. Я издаю довольный стон, но вдруг замечаю, что лоб Феррика наморщен, а глаза прищурены.
– Он… пытается разобраться с последствиями произошедшего. Я попробую тебе помочь, но сперва тебе нужно подкрепиться. Стражники принесли бы тебе только хлеб, – он усмехается, и в его голосе звучит горечь. – Я знал, что тебе понадобится гораздо больше.
Это правда. В большинстве случаев, магия подпитывается жизненными силами, а это значит, что в какой-то момент тело становится слишком истощенным, чтобы творить магию. Но аридийская магия уникальна, потому что она привязана к душе: именно душа является источником моей магической энергии. И если я использую слишком много сил – я буду не просто истощена, как другие маги. Я буду мертва.
В какой-то мере Феррик это понимает. Его целебная магия тоже черпает энергию из его тела. И хотя этот процесс не так опасен, как в случае с магией души, нам обоим нужна еда, чтобы восстанавливать силы. Я собираюсь съесть все, что он принес, до последней крошки.
– Спасибо тебе за это, – говорю я, схватив уже вторую миску с рагу.
Феррик кивает, а затем неуверенно протягивает руку сквозь прутья, стараясь не задеть въевшуюся в них грязь. Когда он прижимает ладонь к моей щеке, я неуверенно замираю, пока его кожа не нагревается, и я чувствую острое покалывание целебной магии. От неожиданности я с шипением дергаюсь назад, но, подняв руку к щеке, понимаю: царапина, полученная с утра, исчезла.
Феррик улыбается и поднимается на ноги.
– Мне нужно идти, но я вернусь. Я попробую найти твоего…
Раздается скрип, и двери тюрьмы снова открываются. Набравшись сил, я вскакиваю на ноги, ожидая увидеть отца, но вместо этого к нам неторопливо идет молодой советник с Валуки. Феррик старается не выдавать свое раздражение, но его грудь раздувается, как иглобрюхая рыба.
– Кто ты такой? Кто дал тебе разрешение прийти сюда?
Увидев Феррика, советник останавливается. Я оглядываю его в поисках оружия и замечаю палаш, пристегнутый к поясу, но он не тянется к своему клинку. Вместо этого молодой человек выпрямляет спину и гордо поднимает голову.
– Меня зовут Бастиан Баргас. Я – сын барона Баргаса и отправлен сюда в качестве представителя Валуки на сегодняшнем празднике. Мне нужно поговорить с принцессой.
Руки Феррика, прижатые к его бокам, слегка подрагивают.
– Барон Баргас – друг моего отца, – медленно говорит он. – Я разговаривал с ним множество раз, и он никогда не упоминал, что у него есть сын.
Мимолетное смятение Бастиана быстро испаряется. Его улыбка становится уверенной и совершенно прекрасной, когда он достает из кармана своего красного сюртука сложенный лист бумаги и показывает его нам. В углу темнеет печать, застывшая на сургуче, и я сразу узнаю эмблему, которой пользуется знать Валуки. Она похожа на королевскую, но вместо одного костяного угря и короны на ней изображены целых две хищных рыбы, обвивающихся вокруг дымящего вулкана. Только семья Баргас может использовать эту печать.
– Неужели? – спрашивает Бастиан. – Что ж, учитывая мою репутацию, неудивительно, что отец не горит желанием упоминать меня в разговорах.
Феррик хватает письмо у него из рук и быстро читает его с напряженным лицом.
– И почему же барон не смог приехать? – он касается сургучной печати, словно хочет проверить ее подлинность.
– Там же все написано, – равнодушно отвечает Бастиан. – Боюсь, мой отец страдает от серьезного пищевого расстройства. Скажем так: он не хотел рисковать и выставлять себя на посмешище с той или иной стороны, – он ловко выхватывает письмо из рук Феррика, осторожно складывает его пополам и убирает обратно, напоследок похлопав по карману. – А теперь, если вы не возражаете…
Феррик скрещивает руки на груди. Он тоньше Бастиана, но если посол с Валуки достаточно широкоплеч, то Феррик отличается высоким ростом. У него на поясе висит рапира, но она не поможет ему выиграть бой, который он, кажется, собирается начать.
– Извините, но я не могу этого допустить.
Я вздыхаю. Мне не хочется смотреть, как он проиграет.
– У тебя нет никаких полномочий в этом вопросе, Феррик. Отойди, – когда он поворачивается ко мне, чтобы возразить, я бросаю на него предупредительный взгляд. – Может, меня и заперли за решеткой, но я все еще могу принимать решения самостоятельно. Отойди.
Тени на лице Феррика становятся темнее, пока его глаза мечутся между мной и неожиданным посетителем.
– В любом случае мне нужно найти короля. Но я скоро вернусь, – не удостоив меня прощальным взглядом, он протискивается мимо Бастиана, и брови молодого посла вопросительно поднимаются наверх.
