Аластер Рейнольдс
Алмазные псы
– Завеса, – подсказал доктор Грелле.
– Кто-то может забавляться, придумывая для него название, – продолжила я. – Нас же интересует, как он будет реагировать. Я распорядилась запустить небольшой измерительный зонд прямо в объект. Ничего похожего на научную аппаратуру – у нас на борту такого нет. Просто запасной скафандр с несколькими датчиками. Но это поможет нам представить, чего ожидать от объекта.
– Когда ваш зонд вернется?
– Без малого через двадцать шесть часов.
– Вы должны были сначала посоветоваться с группой экстренного пробуждения, капитан, – сказал доктор Грелле.
– Почему?
– Вы запустили ракету в объект неизвестного происхождения. Вы знаете, что это ракета, и мы тоже знаем. А объект?
– Нам неизвестно, есть ли у него разум, – ответила я.
– Пока неизвестно, – поправил меня доктор Грелле.
Следующие шесть часов мы со Струмой потратили на осмотр корабля. Излазили корпус вдоль и попрек, изнутри и снаружи, чтобы выявить все повреждения и убедиться в том, что нас не ждут новые сюрпризы. Внутри было еще терпимо. Но находясь снаружи, в смотровой капсуле, я все время чувствовала за спиной эту черную стену.
– Ты уверен, что не было никакого другого способа остановить пауков, кроме как продырявить корабль?
– У вас большой опыт подавления мятежей сочленителей, капитан?
– Не особенно.
– Я изучал тактику, которую они применяли на Марсе, в начале прошлого века. Они безжалостны, безразличны к смерти и не склонны к капитуляции.
– Марс – это древняя история, Струма.
– Но уроки из нее все-таки можно вынести. Сочленителей нельзя считать разумным противником, готовым вести переговоры. Они больше напоминают нервно-паралитический газ, норовящий добраться до тебя любым способом. Нам необходимо было загнать их в ту часть корабля, которую мы могли бы запечатать, а после, если потребуется, снова открыть. Нам удалось решить задачу, но с большим ущербом для корабля. – Он смотрел на меня с суровой стоической решимостью из другой смотровой капсулы, скользившей параллельно моей. – У нас не было выбора. Мне совсем не нравилось то, что мы делали, но при этом я прекрасно понимал, что корабль способен отремонтировать себя.
– Получилось лучше некуда.
Я кивнула на черную поверхность. При нашей нынешней скорости она приближалась с каждой минутой на три километра.
– Что, по-вашему, я должен был сделать? – спросил Струма. – Позволить им захватить корабль и перерезать всех остальных?
– Ты не можешь знать их намерений.
– Могу, – возразил Струма. – Потому что Магадиз сама мне сказала.
Я дала ему время насладиться победой, а затем спросила:
– Кто такая Магадиз?
– Пленная. Я бы не назвал ее лидером, у сочленителей нет лидеров как таковых. Но есть руководящее звено – лица, которым доверяют работу с информацией высокого уровня и принятие решений. Она как раз из таких.
– И ты даже не заикнулся о ней до сих пор?
– Вы спрашивали о главном, капитан. Я рассказал о главном. К тому же Магадиз крепко досталось в схватке. С тех пор она то приходила в сознание, то снова его теряла и не всегда была в ясном уме. Как заложник она большой ценности не имеет, поэтому не вполне ясно, что теперь с ней делать. Возможно, стоит прикончить прямо сейчас.
– Я хочу взглянуть на нее.
– Так и думал, что вы захотите, – сказал Струма.
Наши капсулы направились к открытому проему стыковочного отсека.
К тому времени, когда я добралась до Магадиз, та уже была в сознании и вменяема. Струма и другие офицеры заперли ее в дальнем конце корабля, отдельно от других пленных, а затем соорудили импровизированную клетку из электростатических щитов вокруг каюты, чтобы не допустить нейронного контакта Магадиз с остальными сочленителями.
Не желая рисковать, ее привязали к койке, закрепив зажимами грудь, талию, запястья, лодыжки и шею. И все же мне стало неуютно от такого близкого соседства с ней. Раньше я не испытывала недоверия к сочленителям, но слова Струмы о Марсе высвободили хранившийся в моей голове огромный запас слухов и воспоминаний. С сочленителями обходились дурно, но и они не упускали случая отплатить тем же. Они были людьми, но на самой грани этого понятия. У них была человеческая физиология, усиленная до высокой приспособляемости к неблагоприятным условиям. И человеческий мозг с внедренной в него усовершенствованной нейронной сетью, далеко превосходившей все, чем обладали демархисты. Их сознания были взаимно переплетены, а чувство индивидуальности расплывалось за прозрачными границами черепов и тел.
Именно поэтому Магадиз была бесполезна как заложник. Начнем с того, что она лишь частично присутствовала здесь, и этими частями – телом и содержащимся в нем небольшим фрагментом разума – можно было пожертвовать. Другая же часть Магадиз все еще оставалась с сочленителями.
Я подошла к ней. Она была худая, вся из острых углов. Руки, насколько я могла разглядеть под зажимами, напоминали сложенные клинки, готовые в любой момент раскрыться и нанести удар. На почти безволосой голове ясно проступал черепной гребень. Лицо Магадиз покрывали синяки и порезы, один глаз так ужасно заплыл, что трудно было понять, выбит он или все еще остается на месте.
Но другой глаз уставился на меня.
– Капитан.
Она выговорила это слово очень старательно, но я заметила, что губы были в крови, во рту не хватало нескольких зубов, а язык чудовищно распух.
– Магадиз, тебя ведь так зовут? Мои офицеры утверждают, что вы, сочленители, пытались захватить корабль. Это правда?
Мой вопрос, похоже, в равной степени рассмешил и разочаровал ее.
– К чему об этом спрашивать?
– Я хотела бы понять, что произошло, до того как мы все умрем.
Один из офицеров за моей спиной держал в руках эксимерную винтовку, целясь в голову Магадиз.
– Мы не верили, что вы сумеете должным образом исследовать артефакт, – ответила она.
– Значит, вы уже знали о нем?
Она чопорно кивнула, несмотря на зажим, удерживающий шею.
– Разумеется. Но только в общих чертах. Объект сопоставимого со звездой размера, очевидно, искусственного происхождения, очевидно, созданный не человеком. Он нас крайне заинтересовал. Но действующее соглашение ограничивало наши возможности по сбору информации на устраивающих нас условиях.
– Вы сказали «действующее соглашение»! Больше ста лет мирного сотрудничества. Зачем вы поставили его под угрозу?
– Дело в том, что появление этого объекта все меняет.
– Но вы даже не знаете, что это такое!
– Мы передали всю собранную информацию нашим Материнским Гнездам. Там проанализируют то, что мы нашли, как только сигнал дойдет до них. Но не стоит обманывать себя, капитан. Это не наша технология – налицо физические принципы, выходящие далеко за пределы наших даже чисто теоретических горизонтов. Та часть человечества, которая сумеет воспользоваться хотя бы частью этого нового знания, оставит всех прочих в пыли истории. Союз с демархистами сослужил нам хорошую службу, пока был выгоден для нас. Но всему приходит конец.
– Вы рискуете развязать войну ради стратегического преимущества?
Она озадаченно прищурила здоровый глаз:
– А какое еще бывает преимущество?
– Я могла бы… Я должна была бы убить вас немедленно, Магадиз. Как и всех остальных сочленителей. Вы натворили достаточно, чтобы дать мне такое право.
Она подняла голову:
– Ну так убейте.
– Нет, не убью, пока от вас есть польза. Через пять с половиной суток мы столкнемся с объектом. Если хотите пощады, подумайте о том, как этого столкновения избежать.
– Я уже обдумала наше положение, – сказала Магадиз. – Для надежды нет никаких оснований, капитан. Можете меня казнить, но приберегите один патрон для себя. Возможно, потом вы оцените мой совет.
Остаток этого первого дня мы потратили на подтверждение того, что уже и так знали. Наш корабль был изуродован и обречен беспомощно дрейфовать в сторону объекта.
Пассажирские корабли, предназначенные для рейсов между обжитыми, цивилизованными звездными системами, не имели ни шаттлов, ни больших катеров для полетов в открытом космосе. Ни спасательных шлюпок, ни буксиров – ничего такого, что могло бы столкнуть нас на другой курс или повернуть наш дрейф вспять. Даже содержимого грузовых трюмов не хватило бы для такого маневра. Я это точно знаю, потому что внимательно просмотрела таможенную декларацию в поисках какого-то волшебного решения нашей проблемы: контейнера с ракетными двигателями или чего-нибудь еще в том же роде.
Корабль массой в миллион тонн, даже при скорости пятьдесят метров в секунду, обладает слишком большой инерцией. Нужно что-то посерьезнее, чем запасной примагничивающийся двигатель или реактивный ранец, чтобы изменить нашу судьбу.
Хотя вопрос о том, какой будет наша судьба, разумеется, оставался пока открытым.
Вскоре нам предстояло это узнать.
За час до того, как скафандру предстояло достичь поверхности объекта, я собрала на мостике Струму и других офицеров, а также доктора Грелле и представителей пассажиров. Наш импровизированный зонд продолжал передавать информацию на всем протяжении суточного полета. За этот срок не было замечено значительного изменения параметров или хотя бы намека на реакцию объекта.
Он оставался черным, холодным и совершенно беззвездным. Даже находясь всего в десяти тысячах километров от него, скафандр не обнаружил никаких следов радиации, кроме слабого микроволнового шума. Он непрерывно посылал импульсы к поверхности, но не регистрировал ни отраженного, ни рассеянного сигнала. Гравитационное поле оставалось таким же спокойным, как и в остальном межзвездном пространстве. Объект должен был из чего-то состоять, но даже если его распределенная масса равнялась массе луны, не говоря уже о планете или звезде, скафандр уловил бы перепад.
Следовательно, объект не был физической поверхностью. Это энергетический барьер или разрыв реальности? Но даже энергетическое поле должно было заметно изменить траекторию скафандра.
Значит, что-то другое. Что-то, как намекала Магадиз, лежащее целиком за гранью нашей физики. Искусно сооруженный излом или трещина в пространстве-времени. Возможно, бессмысленно даже пытаться построить концептуальный мост между тем, что знаем мы, и тем, что представляет собой объект. По крайней мере, бессмысленно для обычного человека. Но я подумала о том, что сможет из этого извлечь сеть тесно связанных друг с другом близких к гениальности умов. Сочленители уже разработали вооружение и двигательные установки, выходящие за пределы возможностей нашей техники, даже если они и подпитывали нас время от времени подсказками и озарениями из своей «вспомогательной физики», словно заверяя союзников в том, что опережают их всего лишь на шаг-другой.
Скафандр находился в восьми тысячах километров от поверхности объекта, когда его показания стали странными. Сначала это были мелочи, которые можно было, почти не кривя душой, списать на неисправность сенсоров. Но странностей становилось все больше и больше, и от них уже нельзя было отмахнуться, поскольку крайне маловероятно, чтобы все эти поломки могли случиться одновременно.
Я с пересохшим от волнения ртом уставилась на цифры и графики.
– Что это? – спросила Чахари, одна из пассажирок.
– Нам необходимо подробней изучить эти данные… – начал Струма, но я перебила его:
– Нет. Достаточно и того, что они нам уже сказали. Индикаторы ускорения на скафандре пошли вразнос. Как будто их тянут и толкают в сотни разных направлений. Как кусок пластилина в ладонях… И с каждой минутой становится все хуже…
Я говорила с грубой прямотой, ведь не было никакого смысла подслащивать пилюлю для пассажиров. Их пробудили, чтобы они принимали решения вместе с нами, и уже по одной этой причине им необходимо понимать весь ужас нашего положения.
Насколько мы могли судить, скафандр все еще передавал информацию, когда достиг отметки в семь тысяч километров от поверхности объекта. Впрочем, после этого он продержался считаные минуты. Нагрузки росли и росли, пока целые блоки датчиков не начали выходить из строя. Вскоре скафандр сообщил о серьезных повреждениях оболочки, его рукава и брючины разрывались и сминались со все возрастающими силами. Он закувыркался, посылая нам лишь отрывочные импульсы с кодированными данными.
Пока совсем не пропал.
Я взяла небольшую паузу, чтобы успокоиться, а потом заговорила:
– Даже когда скафандр еще посылал сигналы, на него действовали силы, намного превосходящие предел прочности корабля. Мы развалимся вскоре после прохождения отметки семь тысяч километров… а неприятности начнутся намного раньше. – Я проглотила комок в горле. – Мы знаем, что это не черная дыра, но возле поверхности объекта с пространством-временем происходит что-то очень странное. И если мы подойдем слишком близко к ней, нас разорвет на части, совсем как этот скафандр.
И тут нас накрыло. Корабль застонал, и на меня навалилась выворачивающая наизнанку тяжесть. Зазвучал сигнал тревоги, заполыхали аварийные красные лампы.
Это было все равно как если бы мы плыли по спокойному морю и вдруг над нами прокатился огромный вал, а следом за ним пробежали постепенно слабеющие волны.
Но вскоре потрясение прошло, чем бы оно на самом деле ни было.
Первым пришел в себя доктор Грелле.
– Мы все еще не знаем, обладает ли этот объект разумом, – произнес он пронзительным голосом, который я уже успела возненавидеть. – Но, думаю, в одном теперь можно не сомневаться, капитан Бернсдоттир.
– В чем же это? – спросила я.
– В том, что вы нашли способ рассердить его.
Струма принес хорошие новости как раз в тот момент, когда я особенно нуждалась в них.
– Это крайнее средство, – начал извиняться он еще до того, как перешел к делу, – но, учитывая текущее положение вещей…
– Рассказывай.
Он показал мне блок-схему многочисленных ремонтных операций – сложный, запутанный график, напоминающий осьминога, а затем карту с нашим положением относительно сферы.
– Вот наша позиция – тридцать пять тысяч километров от поверхности.
– Возможно, поверхность сейчас для нас не самая серьезная проблема, – предположила я.
– Допустим, у нас осталось всего двадцать пять тысяч километров до того, как начнутся трудности, – чуть меньше шести дней. Но этого может хватить. Я просмотрел первоочередные задачи в расписании ремонта и думаю, что удастся сжать сроки их выполнения.
Я заставила себя не вцепиться сразу в призрачную надежду.
– Ты сможешь?
– Как я уже сказал, это крайнее средство, но…
– Избавь меня от оговорок, Струма! Просто объясни, что мы должны или не должны делать.
– Как правило, ремонт главных двигателей важней всего остального. И в этом есть смысл. Если что-то случается с маршевыми двигателями, когда летишь на околосветовой скорости и пытаешься ее сбросить, то при цейтноте… В общем, нужно в первую очередь чинить двигатель, если только не рассчитываешь промахнуться мимо нужной системы на несколько световых лет или даже больше. – Он сделал многозначительную паузу. – Но у нас другая ситуация. Нам нужно восстановить контроль над вспомогательными двигателями, чтобы изменить направление дрейфа. Потом понадобится целый год или даже десять лет, чтобы достичь релятивистских скоростей, но мы, по крайней мере, останемся в живых. И сможем переждать в криосне.
– Допустим, – согласилась я.
– Если изменить основной график и пренебречь ремонтом главных двигателей, а также всего остального, без чего мы сможем прожить ближайшие шесть дней, то моделирование говорит, что у нас есть шанс восстановить вспомогательные двигатели раньше, чем мы достигнем отметки десять тысяч километров. Мы нейтрализуем дрейф и направим его в другую сторону, чтобы избежать встречи с этим чудовищем. А потом уже будем беспокоиться о возвращении домой. И если даже не получится снова завести главные двигатели, мы сможем в конце концов запросить помощь и дождаться ее здесь.
– Нам обязаны будут ответить, – сказала я.
– Конечно.
– И ты уже… внес эти изменения в график?
Он горячо закивал:
– Да. Учитывая то, как мало времени у нас в запасе, я посчитал, что лучше не медлить.
– Ты все правильно сделал, Струма. И подарил нам шанс. Мы обратимся к представителям пассажиров. Может быть, они простят меня за тот случай со скафандром.
– Вы не могли предугадать, капитан. Но это как соломинка для утопающего… шанс, не более того. График ремонта – это только оценка, но не твердая гарантия.
– Знаю. – Я похлопала его по плечу. – Воспользуемся тем, что у нас есть.
Я отправилась повидаться с Магадиз, решив пока утаить от нее новости, что принес Струма. Сочленительницу по-прежнему содержали под вооруженной охраной в электростатической клетке, пристегнутой к креслу. Я села напротив нее.
– Мы скоро умрем, – начала я.
– Это не новость, – ответила Магадиз.
– Я хотела сказать, что мы умрем не так, как ожидали. Не просто столкнемся с объектом и прекратим существовать настолько быстро, что даже не почувствуем боли. От этого варианта я тоже не в восторге, но предпочла бы его другому.
– Какому?
– Медленной и мучительной смерти. Я запустила к объекту исследовательский зонд – скафандр, набитый датчиками.
– Это было разумное решение?
– Может быть, и нет. Но он открыл нам, чего следует ожидать. Пространство-время рядом с этой сферой… Оно свернуто, расколото, не знаю, как еще сказать. Перестроено. И способно реагировать. Ему не понравился мой скафандр. Оно разорвало его, как тряпичную куклу. То же самое произойдет с кораблем и со всеми, кто находится внутри. Только мы сделаны не из металла, а из кожи и костей. Для нас все будет куда медленней и неприятней, потому что скафандр летел на гораздо большей скорости, когда соприкоснулся с измененным пространством-временем. Мы приблизимся не спеша, и боль будет расти с каждым часом.
– Я могу научить вас кое-каким способам управления болью, – сказала Магадиз. – Возможно, вы найдете их полезными.
Я хлестнула сочленительницу по лицу, на и без того распухшей губе выступила кровь.
– Вы были подготовлены к встрече с объектом. Вы знали о его существовании. Из этого следует, что у вас была какая-то стратегия, какой-то план.
– Был. Пока вы его не расстроили.
Она криво усмехнулась, недобро сверкнув здоровым глазом. Я хотела ударить еще раз, но какая-то холоднокровная часть моей души остановила занесенную руку. Я сознавала всю бесполезность воздействия болью на сочленителей. Или надежды на то, что угроза боли, даже растянувшейся на много часов, может изменить намерения Магадиз.
– Дайте мне какую-нибудь подсказку. Вы умны, пусть даже и разъединены с остальными. Вы пытались захватить корабль. Ваши люди изобрели и изготовили многие его важные системы. Вы способны придумать что-то такое, что может увеличить наши шансы.
– Мы собрали информацию, – ответила она. – Все остальное уже не имеет значения. Я готова умереть. Как это произойдет, меня не интересует.
Я кивнула, давая ей понять, что рассчитывала услышать что-то в этом духе. Но у меня было что еще ей сказать.
– Это вы поставили нас в такое положение, Магадиз, вы и ваши люди. Может быть, остальные смотрят на все так же, как вы, и готовы принять смерть. Как по-вашему, они не передумают, если я начну убивать их прямо сейчас?
Я ждала ответа, но Магадиз только смотрела на меня, и выражение ее лица ничуть не изменилось.
Кто-то окликнул меня по имени и званию. Я обернулась и увидела Струму по ту сторону электростатической клетки.
– Я здесь еще не закончила.
– Прежде чем выйти из строя, скафандр уловил отраженный сигнал. Мы только сейчас выделили его из того шума, что посылал нам зонд в последние мгновения.
– Отраженный от чего? – спросила я.
Струма вздохнул и уже начал отвечать, но, взглянув на Магадиз, передумал.
Это был другой корабль. Очертаниями похожий на наш – конический корпус с острым и тупым концами, два вынесенных двигателя в самой широкой части, – только меньше размером, изящней, темней. Мы заметили, что корабль значительно поврежден, но мне подумалось, что он еще может нам пригодиться.
Корабль дрейфовал в восьми тысячах километров от поверхности объекта. Не вращался по орбите, поскольку никакая сила не удерживала его на циклической траектории, а просто остановился, словно попал в штиль.
Дожидаясь, пока соберутся остальные, мы со Струмой обменялись мнениями.
– Типичная для сочленителей схема размещения двигателей, – сказал он, обводя пальцем какие-то смутно различимые усовершенствования. – Значит, это они изготовили корабль и послали сюда, никого не уведомив, грубо нарушив Европейское соглашение. И это не случайность, что мы его обнаружили. Объект сопоставим по размерам со звездой, отсюда мы можем сканировать лишь малую его часть. Если только все пространство вокруг не усеяно другими аварийными кораблями, нас, должно быть, умышленно подвели к нему.
– Теперь понятно, как они узнали об объекте, – задумчиво проговорила я. – От прошлой экспедиции. Очевидно, она потерпела неудачу, но экипаж должен был сообщить какую-то информацию одному из своих Гнезд – достаточно, чтобы вызвать желание взглянуть на находку поближе. Подозреваю, что наши сочленители собирались подлететь к кораблю, чтобы забрать выживших или дополнительные сведения, оставшиеся на борту. – Мои пальцы напряглись, невольно сжимаясь в кулаки. – Я должна расспросить Магадиз.
– На вашем месте я бы не тратил времени. Она не желает говорить нам ничего полезного.
– Только потому, что примирилась со смертью. Я не сказала ей о том, что мы изменили график ремонта.
– Это все еще наша главная надежда на спасение.
– Возможно. Но было бы упущением с моей стороны не изучить и другие возможности, просто на случай, если график ремонта не поможет. Этот корабль – слишком ценный приз, и я не могу оставить его без внимания. Очевидно, это исследовательское судно. В отличие от нашего, на нем могут быть шаттлы или что-нибудь еще, что послужит для нас тягачом. Мы даже можем использовать сам корабль, чтобы подтолкнуть «Равноденствие».
Струма почесал подбородок:
– Прекрасно в теории, но он сейчас гораздо ближе к объекту, чем та точка, в которой забарахлил скафандр. И даже если мы сочтем разумным отправиться туда, у нас все равно нет шаттла для такого перелета.
– Это вовсе не разумно, – согласилась я. – Даже безумно. Но у нас есть смотровые капсулы, и одна из них должна долететь до цели. Я готова рискнуть, Струма. Это лучше, чем сидеть здесь и думать, как бы еще помучить Магадиз, только для того, чтобы отвлечься от мыслей о еще большей боли, которая ждет всех нас.
Он поразмыслил над моими словами и мрачно, почтительно кивнул.
– Учитывая обстоятельства, думаю, вы правы. Но я не пущу вас туда одну.
– У капитана есть право… – начала я.
– …принять помощь от своего первого помощника, – закончил он.
Хоть я и твердо настроилась на свой план, мне все-таки нужно было поделиться с другими офицерами и представителями пассажиров. Я рассказывала им, как мы обнаружили другое судно и теперь хотим найти ему применение, а они сидели и слушали, не задавая вопросов.
– Вы уже знаете, что у нас есть надежда изменить направление дрейфа корабля. Мы смотрим на ситуацию с оптимизмом, но при этом меня учили всегда иметь запасной план. Даже если на борту другого корабля не окажется нужного оборудования, там могут храниться важные данные, которые принесут нам пользу.
Доктор Грелле выдавил сухой безнадежный смешок:
– Что бы это ни было, оно определенно принесло много пользы своему экипажу.
– Даже слабая надежда лучше, чем вообще никакой, – ответила я, сдерживая раздражение. – Да и хуже нам от этого никак не станет. Если мы со Струмой не вернемся с корабля сочленителей, остальные офицеры справятся с управлением «Равноденствием», когда будет восстановлен контроль над вспомогательными двигателями.
– Скафандр вызвал ответную реакцию объекта, – напомнил Грелле. – Откуда вам знать, что произойдет, если вы приблизитесь к нему в смотровой капсуле?
– Я не могу этого знать, – сказала я. – Но мы остановимся не на той дистанции, на которую подошел скафандр, а раньше. Это лучшее, что мы можем сделать, доктор. – Я повернулась к остальным, надеясь на их молчаливую поддержку. – Ничто не обходится без риска. Вы шли на риск, когда доверяли свою жизнь криокапсулам. Сейчас у нас есть некоторые шансы починить корабль, прежде чем он окажется слишком близко от поверхности объекта. Но мне этого недостаточно. Я дала клятву, когда получила эту должность. Вы все мне очень дороги, но я должна думать о еще двадцати тысячах пассажиров.
– Вы хотите сказать девятнадцати, – вежливо поправила меня Чахари. – Сочленителей можно больше не считать – ни спящих, ни бодрствующих.
– И все же они остаются моими пассажирами, – ответила я.
Ни один план не оказывается на деле таким же простым, как выглядит в момент озарения. Смотровым капсулам хватало топлива на расчетную дальность полета к неуправляемому кораблю, но в обычном режиме это путешествие заняло бы слишком много времени. Если на аварийном судне сочленителей найдется что-нибудь полезное, я должна успеть все это осмотреть, привести в порядок, а потом использовать. Кроме того, мне не хотелось, чтобы возвращение зависело от гипотетического шаттла или буксира. Значит, нужно оставить запас топлива в капсуле на обратный путь к «Равноденствию». Если уж моему кораблю суждено пойти ко дну, мне следует находиться на его борту в тот момент, когда это произойдет.
Выход был найден, но вряд ли его можно назвать приятным.
Вдоль всего корпуса «Равноденствия» шла электромагнитная пусковая шахта для грузов, которые требовалось перебросить с одного корабля на другой. В последнее время мы редко ею пользовались, потому что летали с малой загрузкой, и я почти забыла о ее существовании. К счастью, смотровые капсулы были невелики и легко помещались в шахте. Выброшенные из корабля электромагнитными силами, они могли быстрей долететь до места и сэкономить топливо на обратный путь.
Но было и два минуса. Во-первых, требовалось больше времени на подготовку капсул к длительной работе. А во-вторых, пуск подразумевал чудовищное ускорение. Что хорошо для грузового контейнера, то не очень подходит для людей. В конце концов мы пришли к рискованному компромиссу: ускорение в пятьдесят g, действующее в течение четырех секунд, даст нам на выходе двести метров в секунду. Крайне незначительная скорость, но это максимум, который мы сможем выдержать, с учетом того, что нужно будет сделать что-то полезное в пункте назначения. Фазу пуска и большую часть дальнейшего полета нам предстоит провести без сознания, что сохранит ресурсы и избавит нас от связанных с перегрузкой неудобств.
«Равноденствие» медленно развернули и нацелили, словно пушку, на аварийный корабль сочленителей. Не имея возможности использовать мощность двигателей, мы обошлись гироскопами и регулируемым сбросом давления. Одно это заняло целые сутки. К счастью, не нужно было нацеливаться с идеальной точностью, мелкие ошибки мы могли скорректировать уже в полете.
С момента моего воскрешения прошло шесть дней, расстояние до поверхности объекта сократилось вдвое. Еще трое суток потребуется, чтобы добраться до корабля сочленителей, и к этому моменту у нас останется меньше трех дней на то, чтобы как-то применить найденные там средства. Теперь уже даже не каждые сутки, а каждый час приближал нас к критической точке.
Перед отлетом я решила повидаться с Магадиз.
– Я рассказала вам о моих планах на случай, если вы можете сообщить нам что-нибудь полезное. Мы обнаружили ваш корабль, который вы, очевидно, так стремились отыскать. Вы постоянно что-то замышляли у нас за спиной, несмотря на все свои заверения. Надеюсь, вы получили два-три секрета от этого объекта, потому что вам теперь понадобится любая помощь, какую вы только сможете найти.
– Война всегда была лишь вопросом времени, капитан Бернсдоттир.
– Думаете, сможете победить?
– Думаю, мы добьемся своего. Но конечный результат меня не волнует.
– Это ваш последний шанс что-то изменить. Я взяла бы вас с собой, если бы твердо знала, что могу вам доверять, что вы не обратите системы корабля против меня просто ради мести. Но если у вас есть что сказать, чтобы увеличить наши шансы…
– Да, – ответила она, дав мне искру надежды, и тут же погасила ее. – У меня есть что сказать. Убейте себя прямо сейчас, пока есть возможность сделать это безболезненно. Вы еще будете благодарны мне за этот совет.
Я вышла из клетки и обнаружила, что доктор Грелле с выражением застарелого недовольства на лице, сложив руки на груди, наблюдал за нашей короткой беседой с безопасного расстояния.
– Я так понимаю, разговор не дал результата?
– Вы ожидали чего-то большего?
– Я не претендую на роль морального компаса корабля, капитан Бернсдоттир. Если считаете, что избиение пленников послужит нашим целям, это ваше дело.
– Я не избивала ее. Эти синяки и кровоподтеки уже были на ней, когда она попала сюда.
Он внимательно посмотрел на меня:
– Значит, вы ее и пальцем не тронули, ни разу?
Я уже собиралась опровергнуть обвинение, но одумалась, не успев запятнать свою честь откровенной ложью. Вместо ответа я заглянула ему в глаза, требуя скорее понимания, чем прощения.
– Это был хорошо подготовленный кровавый мятеж, доктор. Они пытались всех нас убить. И преуспели бы в этом, если бы я и мои офицеры не приняли крайних мер.
– Ну, раз так, хорошо, что у вас при себе оказались инструменты, необходимые для подавления мятежа.
– Я вас не понимаю.
Он кивнул на офицера, все еще державшего Магадиз под прицелом эксимерной винтовки. Это тяжелое двуручное оружие больше подходило для поля боя, чем для поддержания порядка на корабле.
– Я не ахти какой знаток истории, капитан. Но нашел время, чтобы изучить в общих чертах случившееся на Марсе. Невил Клавэйн, Сандра Вой, Галиана, Великая Марсианская Стена и орбитальная блокада первого Гнезда…
– Это имеет какое-то отношение к делу, доктор Грелле? – резко спросила я.
– Да как вам сказать? Насколько я помню из уроков истории, Коалиция за невральную чистоту столкнулась с большими трудностями, когда пыталась захватить в плен кого-то из сочленителей. Они способны почти любое оружие обратить против его владельца. Удержать их в живых так долго, чтобы успеть провести допрос – еще сложнее. Они легко могут покончить с собой. И одну вещь вы просто обязаны усвоить крепко-накрепко: никогда не направляйте на пленного сочленителя высокотехнологичное оружие.
Второй раз за девять дней я выныривала в грубо смятое сознание сквозь толщу сумбура и неприятных ощущений. На этот раз не из криосна и не из менее глубокой формы усыпления. Я сидела в одиночестве, втиснутая в противоперегрузочное кресло, перекрещенные ремни безопасности давили на грудь. Я шевельнула онемевшей рукой и расстегнула пряжку. Воздушная подушка под спиной осела. Теперь я находилась в невесомости, но по-прежнему не могла двигаться. Смотровая капсула с трудом вмещала человека в скафандре.
