Альбина Александровна Ярулина
Железная леди
–– Не смей повышать на меня голос!
–– Не смей прикасаться ко мне! – прорычала я в ответ.
–– Убирайся из моего дома! – взбесился Кирилл, подтолкнув меня к выходу.
–– С удовольствием! – намеренно крикнула я, дабы позлить этого идиота.
Громкий хлопок двери прекрасно справился с ролью точки, поставленной мною в «трогательной» и «лирической» сцене нашего прощания.
Переступив порог каземата, я обернулась: близ кухни стояла Алия с сияющей улыбкой на округлом розовом лице. Она развернула шоколадную конфету и сунула ее в рот.
–– Когда вернется отец, – чавкая, начала она, – он убьет тебя.
–– Простые углеводы разрушают мозг.
–– Ага, – согласилась Алия, продолжая чавкать от удовольствия, – но ты все равно сдохнешь раньше меня. Между прочим, отец уже знает, что ты всю ночь шлялась по мужикам и не ночевала дома.
–– Настучала? Молодец!
–– К сожалению, не успела настучать, меня лишили этого удовольствия, – кривляясь, ехидно сказала она.
–– Сука, – буркнула я себе под нос, не имея более сил держать себя в руках.
Бросив куртку на пол, я сдвинулась с места. Алия шагнула назад – улыбка сползла с ее лица. Две секунды – и я оказалась рядом с этой неумной мажоркой. Наверное, машинально она попыталась закрыть лицо ладонями, опасаясь, что именно в него я вцеплюсь ногтями. Это неосторожное движение и спровоцировало меня на нападение, ведь трогать ее руками я уж точно не собиралась, зная о последствиях. Резкий жест Алии вынудил меня защищаться, а, как известно, лучшая защита – это нападение. Я вцепилась в ее пухлые руки – она оглушительно завизжала от боли. Мои ногти легко вонзались в нежную холеную кожу, перепачканную кровью, которая струилась из царапин.
–– Отпусти ее! – прошипел мне в ухо Никита, пытаясь отодрать меня от Алии. – Ты с ума сошла?
Опомнившись, я разжала пальцы и оказалась в его руках. Алия с ужасом смотрела то на меня, то на свои окровавленные предплечья, периодически вытирая слезы с алых щек.
–– Если хоть слово скажешь Сабурову, я сдам тебя, – предупредила я, пытаясь унять распоясавшуюся ярость.
–– Хватит! – рявкнул Ник, скорее, от страха и, схватив меня за руку, потянул в кухню. – Ты ума лишилась? – спросил он, когда мы оказались в саду у будки Барона. – Полный дом охраны. Они все донесли бы Дамиру, если б увидели то, что ты тут вытворяешь. Да ты хоть представляешь, что будет, узнай он о твоих выходках?
–– О каких выходках? – флегматично спросила я, увалившись на газон. Барон подошел ближе и, наклонившись надо мной, лизнул лоб. – Фу! – раздраженно отмахнулась я и вытерла его тыльной стороной ладони. – Нельзя!
Пес как-то по-человечески обиженно вздохнул и лег подле, вытянувшись вдоль моего тела.
–– Она полная идиотка, но провоцирует тебя очень умело, ты заметила? – Ник тоже вздохнул и опустился на траву. – Не обращай на нее внимания и уж тем более руки держи при себе: у вас силы неравные.
–– У меня нет больше сил, держать себя в руках…
Большой жук пролетел над нами, громко потрескивая крыльями, и совершил жесткую посадку где-то в районе сакуры, рухнув в траву. Барон поднял голову, удивленно уставившись на дерево. Его блестящий нос попытался понюхать жука на расстоянии, но, похоже, так и не уловив запаха, разочарованно шморгнул. Пес протер его языком и наконец, успокоившись, опустил голову на мою руку. Ветер тихо зашелестел листьями, мешая тишине равномерно смешиваться с прогретым солнцем воздухом.
–– Ладно, – Никита повторно вздохнул. – Лучше расскажи-ка мне, куда ты делась ночью из клуба?
–– Не помню, – соврала я. – Делась куда-то не туда, наверное. Я перебрала немного.
–– И что?
–– Ничего! Я заблудилась: перепутала выход с входом.
–– Угу, смешно, – пробубнил он. – Сабуров, наверное, пол утра смеялся, когда ему сообщили, что тебя нет в доме и не было всю ночь.
–– И что? – перекривляла я Никиту.
–– Ничего! Теперь тебя не выпустят из дома до его приезда.
–– Что? – раскрыла я рот от искреннего удивления, усевшись на траве. Барон насторожился, перевернувшись на живот и подняв голову. Он внимательно наблюдал за Ником, контролируя каждое его движение.
Я отстегнула карабин от ошейника и, поднявшись с газона, направилась в дом.
–– Барон, ко мне! – отдала я команду – он тут же оказался рядом.
–– Ты с ума сошла! – крикнул вдогонку Никита, но это не принесло положительного результата, на который, по-видимому, он рассчитывал.
На моем пути откуда ни возьмись возник Артем, остановив меня у подножья лестницы.
–– Ты что натворила? – одновременно и сердито, и испуганно спросил он. – У нее все руки в царапинах.
–– Я что, интересовалась ее руками? – скорчила я недовольную мину. – На кой ты мне об этом говоришь?
Барон оскалился и зарычал, сдвинувшись с места. Я успела ухватить его за ошейник.
–– Алия расскажет все отцу, – шепнул заговорщицки он, покосившись на озлобленного пса.
–– Ну если она решила овдоветь, то, конечно же, пускай расскажет.
По-видимому, Барону наш разговор не очень-то нравился. Рык становился громче, а лапы начинали движение в сторону Артема, натягивая ошейник.
–– Ты же понимаешь, я не удержу его, – кивком указала я на обозленную лохматую тушу. – Тебе лучше уйти.
–– Саша, она сказала, что все расскажет…
– Он сейчас кинется, – предупредила я, дернув пса на себя. – Фу! Нельзя! – повторно дернув Барона, я потянула его в сторону лестницы.
Войдя в комнату, я увалилась на кровать и позвала пса к себе. Он неуклюже взобрался на кровать и, обнюхав предварительно покрывало, улегся рядом. Я повернулась к нему и обняла за шею, уткнувшись носом в жесткую шерсть.
–– Я больше не могу, – прошептала я, отстранившись.
Барон обнюхал лицо, прикасаясь к нему холодным мокрым носом, и стал слизывать слезы с щек, пофыркивая.
До приезда Сабурова я не отлипала от Барона. Это обеспечило мне покой и одиночество. Лежа головой на теплом мягком животе пса, я шепотом читала заученные наизусть стихотворения Сергея Есенина, иногда вытирая стекающие по коже слезы. Поэзия великого поэта всегда волновала мою душу, вызывая восхищение. Боль Сергея Александровича отзывалась во мне, заставляя испытывать жалость и сострадание. Мне было жаль его, но себя, конечно, больше. Барон, внимательно слушая любимые мною строки, периодически вздыхал и хлюпал сопливым носом, от чего казалось, что он тоже испытывает сентиментальные эмоции. Казалось, он плачет, понимая смысл прочтенных мною слов. Казалось, он разделяет мою безграничную любовь к творчеству Есенина… казалось…
Неделя истребителем в режиме форсажа пронеслась незаметно. Я сидела на газоне, рядом, как всегда, лежал Барон, тяжело дыша от невыносимого утомительного пекла. Дождеватели распыляли воду, увлажняя газон, низкорослые розовые кустики, взъерошенную шерсть пса и мою кожу, вылизанную до бронзы солнечными лучами. Капли переливались красками, рисуя в воздухе радугу. Я, надувая жевательную резинку в пузырь, с интересом наблюдала за божьей коровкой, которая носилась по моей мокрой ноге взад-вперед, не зная куда деть себя от падающих сверху капель.
–– Александра! – погубил мою беззаботность рычащий тембр мужа. – Подойди!
Скривившись от отвращения, я намеренно медленно поднялась с газона и подошла к нему. Потревоженная моя злость, выскочив из-за угла, вцепилась в глотку моему страху. Тот, взвизгнув и вырвавшись из ее пасти, ныркнул в узкую щель между легких. Я глубоко вдохнула и с вызовом посмотрела в жуткие глаза Сабурова. Он смотрел на меня так, как смотрят на маньяка, в уголовном деле которого – стопки фотографий с изображением изуродованных им трупов: с ненавистью, призрением, отвращением и… страхом? Откуда в его взгляде взялся этот симпатичный страх, так приглянувшийся мне? Один широкий шаг – и Дамир ухватил меня за руку, дернув на себя. Он наклонился к лицу и, гладя на меня в упор, прошипел:
–– Что ты здесь устроила? Что за выходки? Ты жена депутата Сабурова, а не малолетняя шлюха! Тебе тридцать лет, а ты и по сей день не научилась вести себя достойно в обществе! Где ты шлялась всю ночь?
Я бережно хранила молчание, как золотой запас России, доверенный мне адмиралом Колчаком, с вызовом и немалой долей высокомерия глядя мужу в глаза. Его заметно начинало трясти от негодования.
– Сука, – продолжал шипеть он, – ты пожалеешь об этом. Иди в комнату! – приказал Дамир, подтолкнув меня к дому. – Супружеский долг никто не отменял! – меня аж передернуло от услышанного. Хотелось бежать без оглядки, куда глаза глядят, но, к сожалению, бежать мне было некуда.
Время безустанно неслось вперед, а меня по-прежнему держали как невольницу взаперти. Всю свою энергию я оставляла в зале, уделяя как можно больше времени «железу» и бассейну, а вечера проводила, как правило, в обществе Барона, валяясь праздно на пушистом газоне. Вот и сегодня, после вечерней тренировки я вышла в сад, мечтая о покое и одиночестве.
Небо стремительно темнело. Молодой месяц, выбравшись из-за кромки леса, засеял безоблачную синюю пашню звездным зерном. Садовые фонари освещали благоухающие цветущие кустарники. Притаившийся под повислой березой сверчок иногда напоминал о своем присутствии в вечернем саду приятным стрекотанием. Барон дрых без задних лап, негромко похрапывая и шмыгая носом. Натянув на голову капюшон толстовки, я откинулась на спину, рассматривая звездный блеск. Беспардонный комар жужжал громко и противно, наматывая надо мною круги. Иногда отгоняя его от лица рукой, я тут же возвращала ее на холодный газон, запуская пальцы в траву.
–– Сашка, – что-то шепнуло у меня над головой, спугнув готовящегося к атаке пикирующего комара. Я подняла глаза ко лбу, недовольно взглянув на Ника, нависшего над моим лицом. – Тебя Дамир зовет, еще тише прошептал он, кивая в сторону кухонных дверей. – Они в холле.
–– Они? – спешно уселась я, разбудив Барона. Тот, подскочив на лапы, зарычал. – Да тихо ты! – толкнула я его в бок.
–– Там Алия и Артем, – продолжал шептать Никита, иногда поглядывая на распахнутые двери.
–– Странно, – тоже шепнула я и тоже глянула на двери.
– Иди, – протянул он мне руку, – не заставляй его ждать, – схватившись за его горячие пальцы, я поднялась с газона. Выбора не было – пришлось идти.
Я вошла в гостиную и, скинув с головы капюшон, осмотрела присутствующих: Алия сидела на диване, держа за руку своего ненаглядного, Дамир стоял у камина, опустив локоть на полку, нависшую над топкой.
–– Александра, присядь, – указал он рукой на кресло – я присела.
Взгляд мой скользнул по напряженному лицу Никиты, застывшего на пороге кухни, а потом по недовольной раскормленной физиономии Алии. Она, заметив мой интерес, демонстративно повернулась к отцу. Я последовала ее примеру.
–– Я хотел сказать вам: тебе, Александра, и тебе, Алия, – по очереди посмотрел на нас Сабуров, – что меня совершенно не устраивает обстановка в доме. Совсем скоро здесь появится ребенок, – начал он издалека, а Алия уставилась на меня в изумлении, наверняка заподозрив в беременности. – Ваши постоянные склоки всех утомили. Алия, ты будущая мать и обязана поменять свое поведение: оставь, наконец, Александру в покое. Она никогда не покинет этот дом вопреки твоему желанию. Ты обязана смириться с ее присутствием и с тем, что она моя жена. Ты сделала свой выбор, – кивнул он в сторону Артема. – Я принял его и пошел тебе на уступки: позволил выйти замуж по любви. Ты же мой выбор принимать не намерена, как я погляжу. По-твоему, это справедливо по отношению ко мне? – Алия покачала головой, стыдливо опустив глаза. – По-моему, тоже. Ты была, есть и останешься моей дочерью. Твое место никто не займет, так же как никто не займет и место Александры, – Дамир немного помолчал и продолжил, обратившись ко мне: – А теперь ты, – он поместил на меня свои по-восточному раскосые глаза, – у Алии – бессрочная неприкосновенность: она моя дочь и носит под сердцем моего наследника. А ты никто и звать тебя никак, всего-навсего плюс один ко мне, и не более того. Так, будь добра, и веди себя соответствующе. Да, ты моя жена, но никакого отношения к моей дочери не имеешь и играть роль мачехи не будешь в связи с мизерной разницей в возрасте. Я ясно излагаю свою позицию? – опять взглянул он на нас с Алией поочередно. Она кивнула, а я провокационно фыркнула, нагло улыбнувшись. – А ты, дорогой мой зять, больше времени проводи со своей женой, чтобы у нее не было времени цеплять мою жену. Ясно? – строго спросил он Артема.
–– Ясно, – покорно ответил тот.
– Это очень хорошо, что всем все ясно.
Фыркнув повторно, я отвернулась от сабуровской надменной физиономии.
–– Иди к себе, Александра! – заметив мое недовольство, приказал Дамир.
С радостью подскочив с кресла, я замерла на месте, уставившись на влетевшего в гостиную охранника с пистолетом в руке. Он вмиг оказался перед Сабуровым, заслонив его своим широкоплечим торсом. Никита ловко выхватил из кобуры пистолет, направив его в сторону входа. За моей спиной послышался какой-то грохот, а после и шаги. В гостиную вбежали четверо мужчин в камуфляжной форме, черных балаклавах на головах и с автоматами в руках.
–– Стволы на пол! – рявкнул один из них, направив дуло на Сабурова, а тот поспешно кивнул, заворожено глядя на вооруженную шайку.
Пистолеты с грохотом повалились на паркет. Никита пнул свой ПМ носком ботинка и поднял руки над головой. Дамир шагнул в мою сторону, по-видимому, желая оказаться подле.
–– Стоять на месте! – зло рявкнул автоматчик, самый низкий из банды. – Еще одно движение – и я стреляю на поражение, – поставил он Сабурова перед фактом. Тот снова кивнул, демонстрируя покорность.
Один из налетчиков повесил автомат на плечо и подошел ко мне, схватив за руку. Я вздрогнула, взглянув на побелевшее лицо мужа. Казалось, он даже дышать перестал, наблюдая за нами. Мужчина потянул меня в сторону выхода, крепко сжимая пальцы на предплечье.
–– Оставь ее! – рыкнул Дамир, самоотверженно сдвинувшись с места.
–– Еще раз двинешься – и я пристрелю ее, – прохрипел худой и длинный, держа Алию на мушке.
Сабуров в растерянности глянул на посиневшую от страха дочь и опять повернулся ко мне. На его смуглых щеках играли жилы, а на вспотевшем лбу отчетливо виднелись три глубокие морщины.
Оказавшись за воротами дома, мужчина впихнул меня в салон «Хантера», громко захлопнув дверь этого раритета, причем не с первого раза. Сопротивляться я и не собиралась, так как мне по-прежнему было безразлично в чьем плену доживать остаток своих дней. Он повернул ключ в замке зажигания – внедорожник громко зарычал, вибрируя высоко стоящим на колесах кузовом, и осветил ночь, обволакивающую пустую улицу поселка, ярким светом круглых фар. Вжав педаль газа в пол, налетчик свободной рукой скинул ремень автомата с плеча и, бросив его на заднее сиденье, схватился за руль. УАЗ, рыча, бурча и завывая, быстро отдалялся от дома, закидывая стрелку спидометра вправо. Мужчина мельком взглянул на меня и стянул балаклаву с лица. Я замерла в оцепенении, рассматривая довольную физиономию Хромова. Он сиял ярче новенького тульского самовара, лукаво улыбаясь.
–– Что за цирк? – спросила я, насупившись.
–– Что, не понравился? – подмигнул мне правым глазом Кирилл. – Жаль, медведя не привезли, было бы куда круче.
–– Ты что, издеваешься? – прошипела злобно я. – На вопрос ответь! – повысила я голос, перекрикивая рев двигателя.
–– На какой именно? – прикинулся он идиотом. – О цирке?
–– Какого черта тебе от меня надо?
–– А ты-то тут при чем? – хмыкнул он, недовольно взглянув на меня и спрятав глупую улыбку. – У меня притязания исключительно к твоему благоверному.
Я раздула от негодования ноздри, чтобы втянуть как можно больше воздуха в легкие для пламенной речи, но произнести ее не успела. Автомобиль прижался к забору чужого дома и заглох. Хромов уселся вполоборота и, схватив меня за плечо, притянул к себе. Желанный страстный поцелуй коснулся моих губ. О сопротивлении я не думала и в этот раз, так как моя похоть страстно желала прикосновений этого мужчины. Он вызывал сильное желание, отключая мозг от системы здравоснобжения разума, блокируя сигналы об опасности. Повиснув на его шее, я прогнула спину от возбуждения, ответив на поцелуй. Постанывая от желания, мне казалось, что я задыхаюсь от охватившей тело страсти. Она жаром наливала мышцы, сокращая их последовательно и волнообразно. Кирилл с трудом отстранился и, тяжело дыша, прошептал:
–– Ты больше не вернешься к нему.
Вновь впившись в губы поцелуем, он задышал еще тяжелее, чем прежде, не в силах отказаться от удовольствия.
–– Я хочу тебя, – опять шепнул Хромов и сжал мои губы в своих, коснувшись их языком.
–– Я не хочу тебя, – прошептала я в ответ, продолжая целовать его.
–– Врешь.
–– Нет, – целуя его влажное от пота лицо, возразила я.
Хромов отодвинул меня и пристально посмотрел в глаза. Его страсть развеялась, словно пепел по ветру, а взгляд стал холодным.
–– Зачем ты…
Он так и не сказал то, что могло бы выразить степень его ошеломления и разочарования. Казалось, Кирилл не может поверить в то, что я в слуг и искренне произнесла это злосчастное «нет». Не мог поверить в то, что мой отрицательный ответ мог уживаться с подлинной страстью, не поддающейся контролю. Я желала провалиться сквозь землю куда-нибудь в чистилище, только бы избавить себя от его обременяющего, грузного взгляда. Сильное желание сказать правду я поборола, ведь позволить себе такое увлечение, как любовник, имея такого мужа, как Сабуров, не могла, как и не могла приговорить человека к смерти просто потому, что мною овладела страсть. Дамир никогда не позволит мне покинуть его дом и уберет любого, кто попытается помочь мне осуществить заветную мечту, которой не суждено было сбыться.
–– Отпусти меня, пожалуйста. Я должна вернуться домой, – произнесла я, глядя в лобовое стекло для того, чтобы Кирилл не видел мох слез.
–– Зачем? – он продолжал рассматривать профиль в полутьме. – Я же сказал, что ты не вернешься к нему.
–– Мне нужно кормить пса.
–– Какого пса, Сандра? – искренне удивился Хромов, аккуратно коснувшись моих холодных дрожащих пальцев.
–– Лохматого, – смахнула я слезу со щеки. – Кирилл, я должна вернуться к нему.
–– Должна? Ты уверена?
–– Я хочу, – вцепившись в дверную ручку, я до боли сжала пальцы, чувствуя, как обручальное кольцо ранит кожу бриллиантовой россыпью, как оно ранит мою обреченную на плен душу.
–– Хорошо, – с каким-то хладнокровным безразличием сказал он, отпуская дрожащие не от холода пальцы.
Чем ближе автомобиль становился к сабуровскому логову, тем больше мне хотелось передумать и, попытав счастье, сбежать с Кириллом, но вернувшийся здравый разум внятно разъяснил мне свою позицию, лишая надежды на свободу. Хромов смотрел прямо перед собой, не позволяя себе касаться моего профиля взглядом разочарования. Он крепко держался за руль, периодически вдыхая врывающийся в приоткрытое окно холодный воздух. А я, напротив, больше не вдыхала, мечтая задохнуться не от боли, а от асфиксии, но легкие непроизвольно наполнялись кислородом, поддерживая жизненные показатели в пределах нормы.
Внедорожник прижался к каменному забору, остановившись метрах в двадцати от дома Сабурова. Кирилл по-прежнему смотрел прямо перед собой, сжимая пальцы на рулевом колесе. Мельком коснувшись взглядом его напряженного лица, я выскочила из салона. Джип взвыл и, скрипнув колесами, рванул с места. Поднятая покрышками с неасфальтированной дроги пыль взвилась вверх, погрузив меня в серую дымку. Я медленно опустилась на колени и, прижав ладони к лицу, зарыдала. Рыдания были громкими и отчаянными, наполняя длинную улицу панихидными звуками скорби. Непонятно откуда возник Сабуров. Поднимая меня с колен, он что-то говорил, но это что-то я не слышала и не понимала, продолжая рыдать от чувства обреченности. Он крепко держал дрожащую фигуру в руках, пытаясь отыскать на ней причину громких рыданий и отчаянных всхлипываний, но ему не суждено было рассмотреть зияющую рану, которую оставил Хромов в моей теперь уже пустой груди.
–– Ты ранена? – взволнованно спросил он, продолжая осматривать меня и ощупывать ладонями. – Что он сделал? – не обнаружив ни крови, ни увечий, попытался выяснить Дамир, но я продолжала кричать от боли, рыдая взахлеб. – Хватит! Замолчи! – рявкнул он, желая привести меня в чувство. Сабуров встряхнул тело, которому были безразличны его желания, оно продолжало содрогаться от плача. – Звони врачу! – крикнул кому-то он и, прижав меня к себе, повел в сторону дома.
Успокоилась я только тогда, когда примчавшийся на зов депутата семейный врач при помощи инъекции разбавил мою кровь каким-то волшебным одурманивающим раствором. Там, в забытье, куда меня отправил врачеватель, было до безумия хорошо, спокойно, а главное, безразлично. Вот только это безразлично, в отличие от хорошо и спокойно, никуда не делось поутру. Оно еще долго циркулировало с моей крови, подавляя эмоции.
Втиснувшись в спортивный костюм, я стянула волосы в хвост и, стараясь не издавать лишних звуков, вышла из комнаты. Благо, в доме было пусто и тихо. Добравшись до кухни, я наполнила чашку кофе и, развернув протеиновый батончик, уселась на стул. Утреннее солнце, поднимаясь все выше и выше, заливало сад теплым светом. Его лучи переплетались с ветками пышных деревьев и путались в блестящей от росы паутине, которую так старательно вывязывали всю ночь длиннолапые пауки. Ветер играл невесомым тюлем, периодически то выдувая его на улицу, то вдувая обратно в дом. Цветущая липа слышимо шелестела листвой, а ее сладкий аромат наполнял помещение кухни. Но мне все это было безразлично. Если совсем недавно подобные мелочи способны были доставить удовольствие, то сейчас я не испытывала ничего. Меня не восхищали обильно цветущие кустарники магнолии, не радовало утреннее пение птиц, не манил свежескошенный зеленый газон, не просыпалось желание потискать любимого пса. Даже мысли о Кирилле не способны были заставить бедное сердце сокращаться чаще. Надеясь на то, что любимое до дрожи «железо» сумеет пробудить эмоции от летаргического сна, я отправилась в зал. Но, к сожалению, даже «чудотворные» штанги и гантели не оправдали моих надежд. Я подошла к зеркальной стене и внимательно посмотрела в свои пустые глаза. «Он убил меня», – медленно сказала я про себя. Вот только не считая смерть уважительной причиной отказа от тренировки, я, скинув толстовку, приступила к разминке. Громкая музыка отвлекала от ненужных мыслей, ранее выпитый крепкий кофе наполнял организм энергией, схомяченный без зазрения совести и не учтенный в суточный калораж батончик заряжал силой. Тренировка была, как никогда, изнуряющей.
Опустив штангу на стойку, я подняла со скамьи полотенце и прижала его к лицу. Несколько секунд кислородного голодания – и я жадно вдохнула прохладный воздух кондиционера. Мой взгляд коснулся зеркальной глади, а тело вздрогнуло от неожиданности: за спиной стоял Ник. Я тут же убавила звук и повернулась к нему.
–– Он уезжает завтра вечером, – негромко сказал Никита, подходя ближе, – ты знала?
–– Нет. Надолго?
–– На сутки. Только это секрет. Дамир не хочет, чтобы кто-либо узнал об этой поездке.
–– Тогда откуда узнал ты?
–– Услышал его разговор…
–– Подслушал? – перебив, хмыкнула я, всем своим видом демонстрируя фальшивое осуждение.
–– Это имеет значение?
–– Для меня, нет. Я поеду в бар и напьюсь до полусмерти.
–– Угу, только чур я в этом не участвую.
–– Почему?
–– Охрана тебя все равно не выпустит из дома…
–– Поможешь мне сбежать… – начала я, но Ник перебил:
–– Куда тебе бежать? Эти игры с огнем до добра не доведут. Я же сказал, что больше не участвую в твоем «самоубийстве». Саша, он же не шутит. Эта мразь убьет и не поморщится, но самое страшное – наказание за содеянное его никогда не настигнет.
–– Плевать. Я устала бояться. Рано или поздно он все равно убьет меня, это дело времени. Я хочу жить, а не сидеть в этом осточертевшем доме. Никита, я не могу так больше.
–– Извини, – покачал он отрицательно головой, давая понять, что не намерен помогать мне.
–– Если ты не поможешь, я в красках опишу Сабурову все позы, в которых ты трахал меня на нашем семейном ложе во время его командировок.
–– Ну и сука же ты… – с ужасом глядя на мой уверенный взгляд, прошептал Ник.
–– Да, – согласилась я. – В этом мерзком мирке каждый выживает, как может.
–– Хорошо, – кивнул он. – В бар, так в бар.
Никите удалось вывезти меня из дома в багажнике своего автомобиля, который в этот раз ищейки Сабурова даже шманать не стали. Спустя час после моего побега я уже сидела за барной стойкой, потягивая мартини из конусовидного бокала, на дне которого мертвым грузом лежали бесполезные зеленые оливки, словно парочка разбухших утопленников, покрывшихся зеленой тиной. Ночь стремительно неслась вперед, напоминая экспресс «Рязань-Москва», который облюбовал губернатор Подрязанья, а я никак не могла ощутить алкоголь в крови. Не было ни легкости, ни опьянения, зато напряжения – хоть отбавляй. Цель не была достигнута, опять погружая меня в разочарование.
Спрыгнув с барного стула, я поплелась к выходу, сопровождая движения вздохами. Тело по-прежнему наполняла усталость и странная необъяснимая тяжесть. Оказавшись на парковке, я подошла к автомобилю Никиты, который он заботливо оставил мне, дабы не дежурить под стенами бара полночи. Теперь необходимо было забрать его из дома и, поместив себя в багажник, вернуться в «тюремную камеру» раньше конвоира. Разблокировав двери, я взялась за холодную ручку, но нырнуть в салон не успела: какая-то сволочь уцепилась за мою руку. Обернувшись, я испуганно осмотрела лицо абсолютно незнакомого хмыря, стоящего неприлично близко ко мне. Он соорудил из губ улыбку, напоминающую омерзительный шакалий оскал.
–– Привет, детка! – прошипел он, продолжая лыбиться, словно полоумный идиот, пребывающий в одиночной палате психиатрической клиники. – Я же сказал, что это жена депутата, – произнес он, повернув голову вправо, после чего я заметила еще одного такого же точно идиота.
–– Да ладно, – покачал отрицательно тот головой, – она на шлюху больше похожа, нежели на жену слуги народа.
–– Одно другому не мешает, – хихикнул полоумный с шакальей улыбкой.
Я стояла неподвижно, наблюдая за несимпатичными маргиналами. А причиной неподвижности был нож, зажатый в руке обладателя хищного оскала, все еще сжимающего мою руку в своих шершавых сухих пальцах.
–– Вот это удача, – произнес тихо тот, что стоял чуть в стороне, – представляешь, какую награду за нее отвалит депутат? – мечтательно сказал он.
–– Ну что, куда ее?
–– Давай в дом моей бабки отвезем, там ее хрен кто найдет.
Острие ножа больно уткнулось в шею под подбородком, а шакалья морда наклонилась к моему перепуганному лицу.
–– Только тихо, – прошипела морда и оскалилась.
–– Убери руки от нее! – громко произнес до боли знакомый голос.
Мы втроем повернулись и уставились на Хромова, стоящего в свете фонаря и наблюдающего за происходящим, так сказать, со стороны.
–– Вали отсюда, мужик, подобру-поздорову! – прошипел шакал, поскуливая.
Кирилл как-то разочарованно вздохнул, качнул головой и, мне даже показалось, закатил глаза от глупости этих идиотов, а после извлек из-за пояса пистолет. Затвор блеснул под светодиодной фонарной лампой, а предохранитель громко щелкнул, предупреждая о боевой готовности. Маргиналы переглянулись и вновь повернули опешившие физиономии к Хромову. Простофиля с улыбкой шакала спрятал нож за спину и отступил назад.
–– Ну чё ты сразу не сказал, что это твоя девка? Мужик, ты это… не глупи… обознались мы… попутали… мы уходим…
Эти двое кинулись прочь, а я, повернувшись к Кириллу, вцепилась взглядом в его лицо. Он спрятал за спину пистолет и замер в ожидании, рассматривая мое лицо, по которому уже стекали горячие слезы. Я подошла к нему ближе, зачарованно глядя в любимые глаза, и прижалась к высокому телу, уткнувшись носом в рубашку. Тихий плач становился громче с каждым последующим вдохом. Держать себя в руках было бессмысленно, ведь такой тяжкий груз я удержать никогда бы не смогла. Это слишком неподъемная ноша. Кирилл прижимал меня к груди, касаясь ладонью головы.
–– Сандра, не плачь, – попросил он, прижавшись губами к виску.
Я тут же отстранилась и заглянула в серые глаза, пытаясь найти в них утешение, но не было там ничего… абсолютно ничего… ничего, кроме чувства.
–– Я люблю тебя, – не сдержавшись, призналась я, беспрерывно размазывая струящиеся слезы по щекам.
Он в упор смотрел на меня как на что-то немыслимое, непостижимое, нереальное, фантастическое. Неожиданно Кирилл крепко прижал меня к груди и, наклонившись к уху, прошептал:
–– Я люблю тебя, Сандра. Больше жизни люблю. Я не верну тебя ему. Я не смогу. Ты поедешь со мной? – снова отстранив меня от груди, он пристально посмотрел в мокрые глаза.
–– Поеду, – сказала я, подкрепив сказанное кивком.
–– Ты уверена? – спросил Хромов, коснувшись ладонью слезной щеки.
–– Я уверена, Кирилл.
Когда шикарный черный «Кадиллак», подобно крылатой колеснице, летел по трассе, как мне казалось, в сторону земного рая, суля приятные перемены, я не думала о том, что слово «казалось» станет ключевым во всей этой истории. Два дня, проведенные рядом с Хромовым, навсегда останутся в памяти. За эти короткие два дня я успею понять: мужчины умеют любить. Любовь Кирилла не миф, она реальность. Его любовь теплая и мягкая. Она мгновенно тает на языке, возбуждая рецепторы и вызывая зависимость. Она настолько приторно сладкая, что порой возникает желание ощутить горечь и терпкость, именно те, что присутствовали в нашем сексе. Раньше я не могла даже представить, что мужчины способны так любить: открыто, горячо, не стесняясь чувств, демонстрирующих слабость и уязвимость.
–– Сандра, просыпайся! – разбудил меня ранним утром взволнованный Кирилл. – Надо срочно уезжать! – возбужденно говорил он, натягивая в спешке брюки.
–– Что произошло?
–– Он ищет тебя. Уже весь город на уши поставил: объявлен план «Перехват», менты шмонают всех без разбора.
Чем дольше я смотрела на Кирилла, тем больше мне казалось, что он сошел с ума. Его слова напоминали лихорадочный бред, принять который я не могла, вернее не желала. Но ведь я прекрасно знала, что все именно так и закончится, знала, что Сабуров землю рыть будет и непременно меня из-под этой самой земли достанет. На что я надеялась?
–– Надо спешить. Поднимайся, – вернул Хромов меня в реальность бытия, продолжая безрезультатно бороться с собственной нервозностью. – Если выезды перекроют, мы не сможем покинуть город. В аэропорту, на вертолетных площадках и в порту уже дежурят патрули. Попробуем прорваться на машине…
–– Кирилл, прорваться куда? – перебила я его. – Нам некуда бежать. Рано или поздно Сабуров найдет меня, это дело времени.
