Альбина Нури
Мертвая вода
Не следует думать, что человек является древнейшим
или последним властителем Земли,
или что известная нам форма жизни существует в одиночку.
Старейшины были, Старейшины есть и Старейшины будут.
Они ходят среди нас ‹…› Они расхаживают,
оставаясь незамеченными, в пустынных местностях,
где произносятся Слова и исполняются Обряды во время их Сезонов.
Говард Филлипс Лавкрафт. Ужас Данвича
Часть первая
Больше всего человека пугает неизвестность.‹…›
Незнание включает воображение.
Бернар Вербер. Мы, боги
Глава первая
– Стой! Тормози! – закричала Полина и прижала кулаки ко рту, как будто хотела затолкать свой вопль обратно.
Женя тоже хрипло выкрикнул что-то бессвязное и резко затормозил, одновременно вывернув руль влево. Полину бросило вперед с такой силой, что ремень безопасности врезался в грудь. Стало больно дышать, но она едва заметила это.
Краем сознания, почти не понимая того, что видит, Полина осознала, что «Тойоту» повело в сторону, протащило еще пару метров до полной остановки. После она с ужасом думала: если бы по встречной полосе ехали машины, случилось бы самое страшное. Но дорога в обе стороны была пуста.
Машина остановилась, и все разом смолкло – визг шин, их с мужем испуганные крики, рев двигателя. Как будто дирижер взмахнул палочкой, и оркестр послушно опустил инструменты. В наступившем безмолвии было что-то жуткое, тишина была неестественной, потому что она могла означать только одно: они не успели, и мальчик…
– Мальчик! – выдохнула Полина. – Женя, он… Мы его…
Не успела она договорить, как они оба начали выбираться из машины. Ладони у Полины взмокли, она чувствовала, что ее трясет от страха. В висках стучало, голова немного кружилась.
Нет, нет, это невозможно! Ладно, если бы за рулем оказалась она сама, новичок, но Женя – водитель опытный и крайне аккуратный. Он никогда никого не подрезал, не гонял на предельной скорости, пропускал пешеходов. Женя не мог сбить человека! Только не он!
«Не просто человека – ребенка… Мы сбили ребенка! Женя ведь врач, как он переживет, если… Нет, пожалуйста, нет… Пусть мальчик будет жив! – Мысли кружили и кружили в голове, наталкиваясь друг на друга, пока она вылезала из машины и подбегала к лежащему на асфальте… телу? Телу?! – Ох, господи, пусть только мальчик будет…»
– Он жив, – выдохнул Женя, и Полина осела прямо на асфальт, прислонившись к боку автомобиля, обхватив себя руками. Облегчение было таким сильным, что слезы потекли из глаз.
Женя склонился над ребенком, осматривая его, но, увидев, что творится с женой, поднял голову и коснулся ее лица:
– Полечка, с тобой все нормально? Сильно ударилась? Прости, я должен был сразу…
– Нет-нет! – она замахала руками, сняла очки и вытерла слезы. – Все хорошо, Жень, я просто испугалась. Ничего не болит. – Она переменила позу, неловко поднявшись на четвереньки, и приблизилась к мальчику. – Что с ним? Он без сознания? Мы все-таки задели его?
Полина однажды прочла, что аварии, как ни странно, чаще происходят в погожие дни, в светлое время суток на хорошей дороге. Потому что когда дождливо или дорога разбитая, водитель поневоле сосредотачивается, вглядывается в каждую кочку, а если все спокойно, то он расслабляется, теряет бдительность и может даже заснуть за рулем.
Вот как сейчас. И дорога пустая, и видимость отличная, и местность знакомая. Но ведь Женя ни в чем не виноват! Мальчик появился так неожиданно…
Сейчас ребенок лежал на боку, подогнув под себя одну ногу и вытянув вторую. Спутанные темные волосы были слишком длинными и закрывали его лицо. Мальчик был одет в старенькие вытертые джинсы и зеленую футболку. На ногах – стоптанные кроссовки, надетые на босые ступни.
Полина осторожно убрала волосы с лица мальчика и воскликнула:
– Я его знаю!
Женя, который продолжал осторожно осматривать пострадавшего, поднял голову:
– Что? Откуда?
– Он в деревне живет. Я его возле магазина встречала. Мы даже поговорили пару раз. Его Аликом зовут. Я еще, помню, спросила, Алик – это Альберт? А оказалось – Александр.
Полина сразу обратила внимание на этого мальчика. «Удивительно красивый ребенок! – подумала она, впервые увидев его. – Какой-то сказочный принц». Бледная до прозрачности кожа, густые темно-каштановые волосы, тонкие, выразительные черты лица и огромные, невероятно яркого синего цвета глаза.
Мальчик сказал, ему одиннадцать лет, но на вид она не дала бы больше девяти: слишком уж он был маленького росточка, худенький и щуплый для своего возраста.
Алик отличался от деревенских мальчишек, да и вообще от других детей. У Полины был некоторый опыт общения с ребятишками этого возраста. Во-первых, дочке Соне почти столько, она чуть старше, а во-вторых, прежде Полина работала школьной учительницей, преподавала математику в так называемом среднем звене: пятых – восьмых классах. Алик был не похож на остальных: рассудительный и тихий, он говорил чересчур правильно и как-то по-взрослому. Такой же недетской была и грусть, застывшая в его взгляде.
Женя выпрямился и задумчиво сказал, глядя на жену:
– Мы могли задеть его легонько, по касательной. Но вообще-то я уверен, что успел свернуть, да и скорость была низкая.
– Тогда что с ним такое? Почему он без сознания? Он в шоке?
– Мальчик избит. Посмотри.
Муж приподнял футболку.
Полина ахнула: все тело ребенка было в кровоподтеках. Вдобавок на шее виднелись следы синяков. Она не заметила их сразу, но теперь ясно видела. Некоторые синяки уже пожелтели, и точно такие же заживающие гематомы были на руках.
– Не могу сказать точно, внешних признаков – ран, ушибов нет, но, возможно, у него травма головы. Может, и внутренние кровотечения есть. Я ведь не специалист.
Женя был медиком, но специализация, в самом деле, другая.
– Мы не можем сами отвезти его в больницу?
– Я боюсь его трогать.
– Скорую вызывать? Полицию? – с трудом выговорила Полина, думая о другом. В голове не укладывалось: кто мог сотворить такое с бедным ребенком?
– Надо, конечно. Только когда еще они приедут, – озабоченно говорил Женя, одновременно выискивая в записной книжке сотового нужный номер.
Разумеется, он прав. Вечер субботы, уже почти девять. От Казани – тридцать километров. Впрочем, дорожная полиция, наверное, приедет из ближайшего райцентра. Скорая тоже может отвезти мальчика в местную больницу, но, насколько Полина знала мужа, он этого не допустит. Ребенка отвезут в Республиканскую детскую больницу – она как раз на въезде в город, у Жени там масса знакомых врачей.
Пока муж говорил с кем-то, Полина вспоминала, как все случилось.
Они возвращались из Новых Дубков в Казань. В прошлом году купили участок в этом коттеджном поселке и начали строиться. Сама Полина не видела большой необходимости в загородном доме. Она называла себя городской девчонкой, очень любила их казанскую квартиру и не стремилась перебираться в сельскую местность.
Но Женя буквально бредил собственным домом и радостями жизни на лоне природы. Расписывал все в красках, пока Полина тоже не начала проникаться.
– На осень и зиму будем в Казань переезжать, а пока тепло – жить за городом! – убеждал муж.
Теперь сам дом уже построен, но дел все равно – непочатый край: еще нет ни крыши, ни окон, ни дверей, ни внутренней отделки, не говоря уже о приусадебных постройках.
Магазин, про который Полина говорила мужу, был в Старых Дубках – деревне близ поселка. Там, судя по всему, и жил Алик.
Весь день Полина с Женей провели на стройке, муж общался с рабочими, ей тоже нашлось чем заняться, а к вечеру засобирались обратно. Правда, поздновато, и Полина волновалась, как там Соня. Хотя дочке уже почти тринадцать, она не любила оставлять ее одну. В тот момент, когда все произошло, Полина как раз набирала номер телефона их городской квартиры, чтобы узнать, как дела у их девочки.
– Она сразу поймет, что ты ее караулишь, поэтому и звонишь домой, а не на трубку, – усмехнулся Женя. – Подумает, не доверяешь.
– Ну и пусть, – упрямо отозвалась Полина. – Доверяй, но проверяй. И потом, я не ей не доверяю, а этой Лиле. Свалилась тоже на нашу голову.
Полина повернулась к Жене и хотела сказать, что она думает про школьную подругу дочери, как этот мальчик выскочил (а если быть точной, вывалился, будто его силой толкнули в спину!) из придорожных кустов.
Федеральная трасса – примерно в семи километрах от этого места. Там каждый день, в любое время суток движение оживленное, а на проселочной дороге в субботу вечером почти никогда никого не бывает. Днем автомобили снуют туда-сюда: у всех стройка, не только у Суворовых. А в это время – тишина. Рабочим ездить незачем, а хозяева домов либо уже успевают уехать обратно в Казань, либо, если дом готов для заселения, вечеряют здесь, в Новых Дубках.
Полина все так же сидела на земле возле мальчика, продолжая машинально гладить его по спутанным волосам. Женя включил «аварийку», выставил знак – мало ли, не хватало еще, чтобы кто-то влетел в них. Начинало темнеть. Полина глянула на часы – почти девять.
– Ты Соне-то позвони, – сказал муж.
– Ох, точно, – спохватилась она, – совсем из головы вылетело.
Пока она говорила с дочерью, объясняя, почему они с папой задерживаются, уговаривая девочку лечь спать, не дожидаясь их (точно зная, что убеждать бесполезно), подъехала машина ГИБДД. Тут же вслед за ней – скорая: как и предполагала Полина, Женя вызвал платную, из Республиканской больницы.
Мальчика, который так и не приходил в сознание, положили на носилки. При этом с одной ноги свалилась кроссовка, и Полина подбежала, чтобы поднять ее, надеть. Разношенная, потерявшая первоначальный цвет и форму обувь была великовата мальчику, старенькие джинсы протерлись в нескольких местах. Глядя на Алика, который сейчас выглядел особенно хрупким и беззащитным, она почувствовала, что сердце ее сжалось. Как это обычно бывало в подобных ситуациях, Полина помимо воли представила на его месте собственную дочь, и на глаза снова навернулись слезы.
Женя подошел, обнял ее за плечи.
– С ним все будет хорошо? – сдавленным голосом спросила Полина.
– Надеюсь.
– Что гаишники говорят? Тебя не обвиняют?
– Не забивай голову, все нормально, – отмахнулся муж. – Думаю, мне тоже нужно поехать в больницу. Я, конечно, по телефону договорился обо всем, но мало ли, что может понадобиться.
– Я с тобой! – немедленно вызвалась Полина.
– Нет-нет, Соня там одна, поезжай домой. Я вернусь на такси.
Полина не стала спорить. Она слишком устала, да и понимала, что от ее присутствия в больнице не будет никакого толку.
Женя спросил, сможет ли она сесть за руль, и Полина заверила его, что прекрасно справится. На самом деле чувствовала она себя неважно, голова побаливала, во всем теле была какая-то напряженность, но беспокоить мужа не хотелось.
Пусть и говорил он с ней бодрым и уверенным тоном, пускай и ясно было, что его вины в случившемся нет, состояние мальчика вызвано не наездом, но Полина видела: Женя сильно переживает, беспокоится за ребенка. Если с ним случится что-то плохое (самое страшное нельзя произносить вслух, этому еще бабушка с детства научила!), мужа это надолго выбьет из колеи.
Ему было тридцать пять, как и ей, но и на четвертом десятке он не утратил способности переживать чужую боль, как свою собственную. Наверное, в этом был секрет его успешной медицинской карьеры.
Держась друг за другом, они выехали на трассу, и вскоре Полина потеряла скорую из виду: та ехала гораздо быстрее. Салон внедорожника, где еще недавно они были вдвоем с Женей, вдруг показался слишком большим, пустым и словно незнакомым.
Почему-то пришло на ум, что все безвозвратно изменилось, муж покинул ее навсегда, оставил одну, и больше они никогда не встретятся. Снова, уже в который раз за вечер, захотелось плакать. Да что это с ней, в самом деле?
«Хватит, нечего забивать голову всякой ерундой!»
Стремясь отринуть глупые, нелепые мысли, Полина сосредоточилась на дороге.
Глава вторая
Полина жарила оладьи им с Сонечкой на завтрак. Чтобы перевернуть их на другой бок, требовалась сноровка: оладьи скользили по сковородке с керамическим покрытием, уворачиваясь от лопатки, как живые.
Женю она уже проводила на работу: он уходил в восемь. Муж никогда не настаивал, чтобы Полина вставала вместе с ним и накрывала на стол, говорил, что в состоянии сам сварить себе кофе и сделать бутерброд.
Но она все равно поднималась по звонку его будильника, а иногда и раньше, даже если не нужно было провожать дочку в школу. Во-первых, ей нравилось проводить с Женей утро, ухаживать за ним, говорить о разных мелочах, поправлять галстук, целовать на прощание. А во-вторых, было как-то неловко валяться в кровати, ощущать себя бездельницей, которой никуда не нужно спешить, в то время как муж торопится по делам.
Золотистая горка оладушек уже красовалась на столе, а Сони все не было. «Каникулы каникулами, но вставать каждый день в одиннадцатом часу – это ни в какие ворота не лезет!» – недовольно думала Полина, доставая из холодильника сгущенку и варенье.
Ясное дело, до полуночи провалялась с планшетом, ролики смотрела, «зависала» в соцсетях.
«Все мы мухи, пойманные в эти паучьи сети, висим и не делаем попытки высвободиться», – думалось иногда Полине.
Свет в детской она гасила около одиннадцати (в учебные дни – ровно в десять, но по случаю каникул давалось послабление), компьютер и телевизор выключала, но это, разумеется, не мешало дочке потихоньку встать и взять планшет. Можно было бы застать Соню с поличным и устроить разнос, но скандалить не хотелось. Подростковый возраст давал о себе знать: девочка стала раздражительной и своенравной, пустячная ссора могла обернуться затяжным конфликтом.
– Я в десять часов вайфай отключаю. Каждые пять минут захожу проверять, чем она там занимается, пока не заснет! – говорила соседка Гульнара. – Их ведь один раз прокараулишь, потом всю жизнь плакать будешь. То группы самоубийц, то еще чего!
Полина вроде и понимала это, но давить на дочь не хотела. Да и была уверена (может, и напрасно), что хорошо знает свою дочь, что та ей доверяет и не станет делать глупостей.
– Соня-засоня! Вставай, завтрак на столе! – в третий уже раз позвала Полина, стараясь сохранить спокойствие духе. – Сейчас все оладьи съем, тебе не оставлю!
Когда дочка появилась в дверях – уже умытая, одетая в шорты и футболку, – Полина допивала первую чашку кофе. Будет и вторая. Можно было бы налить сразу в большую кружку, но тогда напиток успеет остыть, а остывший кофе Полина терпеть не могла.
– Доброе утро, мам, – Соня чмокнула мать в щеку и схватила оладью.
– Сядь и поешь нормально, – притворно нахмурилась Полина и привычным жестом поправила очки. Она вообще толком не умела сердиться на свою дочурку.
Наблюдая за тем, как Соня уписывает оладьи за обе щеки, обмакивая их в сгущенку, Полина с грустью думала, как быстро пролетело время. Заезженная, банальная фраза, но ведь и правда: только недавно пухлая Соня в облаке рыжих кудрей, сидела в коляске и тянула ручки ко всем пробегающим мимо котам и собакам, а теперь вот, пожалуйста, скоро взрослая девушка будет. Только и осталось от прежней малышки – любовь к животным да рыжие волосы.
Эта рыжина была предметом постоянных Сониных огорчений. Полина тоже была рыжеволосой, только оттенок ближе к каштановому, и волосы ее не вились. Дочка же взяла от отца волнистые волосы, а от матери – цвет, увеличила все это многократно, и в результате на голове у нее красовалась шапка густых, огненных кудрей. Да к тому же еще веснушки имелись – пусть и не очень яркие, заметные, но все же.
Полина пыталась убедить дочь, что это придет ей индивидуальности, что русых и темноволосых много, а она такая – одна, но все было напрасно. В этом возрасте детям не хочется выделяться из толпы сверстников, так что пределом дочкиных мечтаний было разрешение родителей на выпрямление и окраску волос.
Споры не прекращались, тема эта периодически всплывала в разговорах, и Полина, говоря по правде, отлично понимала Соню. Она вспоминала себя: ей, единственной во всем классе, приходилось с начальной школы носить очки, и она отнюдь не радовалась, что отличается этим от других девочек и мальчиков.
«Очкастой» или «четырехглазой» дразнить ее перестали довольно скоро, но все равно она жутко комплексовала из-за плохого зрения. Как только появилась возможность, стала носить контактные линзы, но три года назад обнаружились проблемы в роговице, и от линз пришлось отказаться, вновь вернувшись к очкам.
– Мам, а где Хоббит? – озабоченно поинтересовалась дочь. – Он утром ко мне не пришел.
– Я его на балконе видела, – ответила Полина. – Но вообще-то он спал у тебя в ногах, когда я подходила тебя будить в первый раз.
– А он не свалится с балкона? – не в первый уже раз спросила Соня. Она беспокоилась за Хоббита и нуждалась в том, чтобы все постоянно подтверждали: ничего плохого с ним не случится.
Как будто понимая, что о нем говорят, в кухню вплыл роскошный пушистый кот. И откуда такая важность походки, величественная посадка головы и снисходительно-надменный взор у обычного беспородного найденыша, удивлялись Полина с Женей.
Неслышно ступая мягкими лапами, не глядя на хозяев, кот с достоинством прошествовал к миске в углу и принялся хрустеть кормом.
– Привет, Хоббит! – Соня моментально слетела со стула и бросилась к своему любимцу.
– Не трогай его, когда он ест! Еще укусит.
– Не укусит! Он у нас хороший, да, Хоббит? – приговаривала Соня, поглаживая кота. – Хоббит – хороший кот, послушный!
Дочка принесла его осенью, три года назад: нашла в подъезде. Тогда это был тощий, дрожащий заморыш, лопоухий и тонконогий. Котенок жалобно мяукал, широко разевая крошечный розовый ротик, а глаза у него были круглые, умные, страдальческие и серьезные.
– Папуль, он так на Фродо Беггинса похож! – сказала Соня, уговаривая родителей оставить котенка. – Глаза прямо точь-в-точь!
Так он и стал Хоббитом, очень скоро превратившись в огромного, нахального и своевольного котяру. Вся семья его обожала, а он снисходительно принимал всеобщую любовь.
После завтрака Полина мыла посуду, а Соня сидела рядом, на кухонном диванчике, гладила Хоббита и болтала.
– Знаешь, мамуль, Лиля сказала, что хочет быть как ты.
Вот это новости! С чего бы?
– Почему? – спросила Полина, предчувствуя подвох. От Лили всего можно ждать.
– Ну, она говорит, ты хорошо устроилась. Не работаешь, сидишь дома. Нашла богатого мужа, и теперь всю жизнь можно отдыхать. И она так хочет.
Здрасте, приехали.
– А ты что ей сказала?
Соня неопределенно пожала плечами. Хоббит высвободился из ее объятий и сиганул прочь из кухни.
– Сказала, что вы у меня оба классные.
Полина сочла, что должна объяснить кое-что. Она отложила полотенце, которым вытирала вымытую посуду, и присела рядом с дочерью:
– Вообще-то Лиля не совсем права. Когда я выходила замуж за папу, он учился на третьем курсе медицинского, а я – педагогического университета. Никаким богачом он не был. Потом папа учился в ординатуре, а я работала. Ты же знаешь, я только несколько лет…
– Да ладно тебе, мам. Ты что, расстроилась? Все я знаю! – Соня обняла мать за шею и вскочила. – Пойду, погуляю, ладно? С Лилей.
Вечно эта Лиля! Полина ощутила глухую, черную волну неприязни к однокласснице дочери, которая в последние годы получила статус лучшей подруги.
Это была черноволосая, востроносая, похожая на галчонка девочка с хитреньким маленьким личиком и щуплой фигуркой. Ее воспитывали мать, вечно занятая на работе, и бабушка, из которой Лиля вила веревки.
Неуправляемая, лишенная детской наивности, расчетливая и какая-то прожженная (Полина не могла подобрать другого определения), она могла повлиять на Соню не лучшим образом, но дочка испытывала к подружке необъяснимо сильную привязанность.
Иногда Полина думала, что Лиля для Сони – кто-то вроде Хоббита: найдя ее однажды, открыв для себя, дочь впустила девочку в свое сердце, прониклась к ней любовью, привязалась всей душой, и этого не изменить.
Соня уже умчалась, созвонившись с Лилей и пообещав вернуться к обеду, а Полина все сидела на диванчике. На душе скребли кошки.
Вот, значит, как она выглядит со стороны? Ленивая домохозяйка на шее богатого мужа. Бесполезное, изнеженное существо вроде болонки. Но ведь это не так!
Пока Женя не встал на ноги, она работала за двоих. Не только брала двойную нагрузку в школе, но еще и по ученикам бегала, подрабатывала репетиторством. Даже с Соней сидела меньше года, а потом вышла на работу, оставив свою крошку на попечение бабушки, мамы Жени. Хорошая была женщина, в позапрошлом году умерла, царствие ей небесное.
Только шесть лет назад, когда открытый Женей медицинский центр «Красота и здоровье» стал приносить хороший доход, она уволилась и осела дома. У мужа оказался не только врачебный талант, но и деловая хватка, так что дела шли в гору. Поначалу центр специализировался только на стоматологии, но теперь сфера услуг расширилась: челюстно-лицевая хирургия, косметология, пластические операции – все это пользовалось огромным спросом.
Теперь у них с мужем было все – дорогие машины, отдых за границей, квартира, а вскоре появится загородный дом. Но знавали они и времена, когда приходилось еле-еле сводить концы с концами.
Поначалу Полина не хотела оставлять работу: можно было, к примеру, пойти к мужу в клинику бухгалтером. Она ведь математик, подучилась бы и смогла. Но у него уже работали отличные специалисты, а раздувать штат, чтобы пристроить жену – зачем? Занимать чье-то место, пользуясь привилегиями хозяйской жены, она не считала возможным. Честнее было посвятить свое время семье. Полина сняла с плеч Жени все бытовые заботы, занималась ремонтом и отделкой их новой квартиры, возила дочку на занятия хореографией и в художественную школу.
Она никогда не сидела сложа руки, не бегала днями напролет по салонам красоты – какое право имеет какая-то Лиля говорить такое, вешать ярлыки?!
Полина сама понимала, что не стоит обращать внимания на слова глупой завистливой девчонки, но ничего не могла с собой поделать. К тому же, говоря по правде, Лиля наступила на больную мозоль…
«Нет уж, дудки! Не стану я об этом вспоминать! Нечего сидеть и жаловаться на жизнь – прекрасную, между прочим, жизнь, о которой большинство женщин могут только мечтать!»
Думать нужно о хорошем: о дочери и любящем муже, об отпуске у моря и новом доме…
Однако подумалось о другом.
Перед мысленным взором всплыло лицо мальчика, которого они чуть не сбили на той дороге. Алика. Вот уж кто точно имел все основания обижаться на судьбу, так это он.
Женя вернулся домой далеко за полночь. Мальчик находился в состоянии глубокого шока, к тому же у него диагностировали нарушение кровотока головного мозга.
В последующие дни муж постоянно справлялся о его здоровье, оплатил все необходимое, подключил лучших специалистов. Больше позаботиться о мальчике было некому:
– Представляешь, мать у него умерла в прошлом году, она сына одна растила. Ее брат Михаил взял мальчика к себе, – рассказывал Женя. – Как он его опекал, ты и сама видела – на ребенке живого места нет.
В тот день, когда они едва не переехали Алика, мужчина, как выяснилось, убил свою жену! Хотел и до племянника добраться, но тот увернулся, выбежал со двора, бросился прочь и едва не угодил под колеса машины.
Теперь дяде Алика грозил срок, а мальчику после выздоровления предстояло отправиться в детский дом. Других родственников у него не нашлось.
Полина вспомнила обо всем этом и решила проведать Алика. Его уже перевели из реанимации в палату, так что посещения разрешены. Вот только навещать его, кроме представителей органов опеки и полицейских, некому.
«Давно надо было в больницу съездить», – со стыдом думала Полина, забираясь в машину. – «Он там почти неделю, а я так и не собралась». Женя делал все, что мог, его совесть чиста, а сама она отмахнулась от мальчика. Все время находились дела поважнее.
Конечно, они не обязаны заботиться о ребенке и никакой вины перед ним у них с Женей нет. Но бросать на произвол судьбы маленького человечка, которого судьба связала с ними таким причудливым образом, все равно казалось неправильным.
Полину пропустили в палату к Алику без проблем: она позвонила мужу, и он все устроил.
– Его, наверное, в начале следующей недели выпишут, – сказал Женя, и она подумала, что если бы так и не навестила мальчика, то потом ругала бы себя.
Республиканская больница была огромная, похожая на улей. Много этажей – много сот, в которых люди деловито копошились, подобно пчелам. Молоденькая медсестра со следами подростковых угрей на щеках проводила Полину в палату, где лежал Алик.
Кроме него, там были еще два пациента. Один мальчик лежал, закутавшись с головой в простыню, отвернувшись к стене, а второй, увидев Полину, с любопытством оглядел ее и вышел в коридор.
В палате было душно. В тяжелом, спертом воздухе, словно липкая серая паутина, повис неистребимый, въевшийся в стены запах медикаментов, хлорки, аммиака, залежавшейся в тумбочках еды. И сквозь всё это пробивалась прогорклая, едкая и при этом чуть сладковатая вонь – запах болезни, страдания, страха, который сочился из пор десятков и даже сотен детей, дневавших и ночевавших в этой палате.
Полина поморщилась, быстро подошла к окну, взялась за ручку, потянула ее на себя. В палату светлой, радостной волной хлынуло лето. Ворвавшись, оно моментально воцарилось в палате, нарушив чинную застоявшуюся тишину. Занавеска затрепетала, как флаг, потом натянулась, словно парус. Вдалеке звенели чьи-то голоса, слышался шум проезжающих автомобилей.
Кровать Алика, аккуратно застеленная клетчатым одеялом, стояла возле стены напротив окна. На мальчике была больничная пижама казенного вида, в руках он держал раскрытую книгу и во все глаза, не скрывая изумления, глядел на Полину. Огромные, искристые глаза небесной синевы казались чересчур большими для его худенького личика.
– Так ведь лучше, правда? – улыбнулась она.
Ей было немного неловко под этим удивленным взглядом. Он не ждал, что она придет, вообще никого не ждал, и она вдруг снова, как тогда, на дороге, почувствовала, как щемит от жалости сердце.
Мальчик выглядел странно взрослым и вместе с тем казался трогательно маленьким на длинной узкой больничной кровати. Некоторое время они просто смотрели друг на друга: Полина почему-то смешалась, не знала, что сказать. А потом он тихо и застенчиво поздоровался и улыбнулся. Она подумала, что в жизни не встречала человека, которому бы настолько шла улыбка.
Именно в этот момент, рассказывала потом Полина мужу, она и приняла то самое решение, пусть даже и не осознала его до конца.
– Привет, Алик. – Она придвинула к кровати стул и села. Он тоже сел, спустив ноги на пол и нащупав тапочки. – Мне сказали, что тебя можно проведать. Ты не против, что я пришла?
Мальчик покачал головой.
– Ты же помнишь меня, правда? Мы встречались как-то возле магазина, а потом… Ну, я тоже была в машине, которая…
– Я знаю, – перебил он и снова улыбнулся. – Вы Полина.
– Да, – она помедлила. – Как ты себя чувствуешь? Ничего не болит?
– Все хорошо, – ответил он. – Врач сказал, меня скоро выпишут. Тут все ребята хотят скорее домой, а я не хочу.
Полина не нашлась с ответом, вместо этого схватила свой пакет и принялась доставать и выкладывать на тумбочку гостинцы. Мандарины, виноград, творожные сырки, шоколадки…
– Не знала, что ты любишь, взяла всего понемногу.
– Спасибо, я все люблю, – сказал Алик. – Но я столько не съем.
– Ничего, скушаешь потихоньку. С ребятами поделишься. – Она протянула руку и осторожно погладила мальчика по темным волосам. Потом снова полезла в пакет. – Я суп сварила. Очень вкусный, куриный. И оладьи испекла. Мы сегодня с дочкой на завтрак ели, и я тебе тоже принесла попробовать.
– Здорово! – его лицо просияло. – Мама часто пекла оладьи. Я давно не ел.
Полине стало противно от себя самой, стыдно за свою сладкую и гладкую жизнь. Богатенькая барынька, сидела там, в своей хорошенькой квартирке, лила кукольные слезки, обижалась, что ее посчитали пошлой домохозяйкой, и упивалась своим горем. Решила отвлечься, развеяться, а заодно и поиграть в добросердечную даму-благотворительницу. Притащила недоеденный суп и оладьи, мандарины выкатила… Про Алика в отрыве от собственных переживаний она и вовсе не думала.
«Наверное, я кажусь ему расфуфыренной глупой курицей».
Но угадать, о чем думал этот мальчик, было невозможно. Он смотрел пристально, внимательно, и, хотя осуждения в его взгляде не было, ей стало неуютно под этим взором. Она не понимала, как вести себя с ним, о чем говорить. Все темы, которые обычно перебирают в беседах с детьми такого возраста, применительно к этому мальчику казались надуманными, искусственными, мелкими. Алик словно вернулся откуда-то, где детям бывать запрещено, и знал такое, о чем знать не нужно, по крайней мере, пока не отметишь восемнадцатый день рождения.
Они поговорили еще немного («Что за книгу ты читаешь?», «Чем увлекаешься?» «Подружился со здешними ребятами?»). Алик отвечал серьезно и рассудительно, тщательно подбирая слова, как будто боялся сболтнуть лишнее.
Потом мальчик, который выходил в коридор, вернулся вместе с полной молодой женщиной, и они принялись громко разговаривать, не обращая внимания на окружающих. Полина засобиралась домой.
Алик вышел в коридор, проводил свою гостью до лестницы. Она шла, размышляя, что сказать ему на прощанье, но в итоге все вышло спонтанно. Сама от себя не ожидая, Полина внезапно наклонилась к Алику и поцеловала его в прохладную щеку.
– До встречи. Скоро обязательно увидимся, – проговорила она и, пытаясь скрыть волнение, быстро отстранилась от мальчика, побежала вниз по ступенькам.
Алик смотрел ей вслед. На площадке между этажами Полина обернулась и помахала ему. Мальчик тоже поднял руку и проговорил:
– Я буду вас очень ждать.
