Алекс Рудин
Егерь-3: Назад в СССР
Глава 2
– Ну, что ты думаешь о предложении Андрея, Володя?
Генерал нетерпеливо наклонился к собеседнику.
За пыльным окном купе отъезжал назад выкрашенный жёлтой краской вокзал, немного похожий на готический собор.
По дороге из Черёмуховки в Волхов они почти не говорили. Да и вчера вечером тоже. Слушали Андрея, опасаясь перебить его и сбить с настроения. И Георгий Петрович и Беглов достаточно пожили на белом свете. И прекрасно знали, когда надо высказывать своё мнение, а когда лучше его попридержать.
А Андрей говорил. Неумело, сбиваясь, путаясь в мыслях и воспоминаниях, он рассказывал им о том, что случится с их страной в следующие сорок пять лет.
Огромный срок!
Но и предстоящие перемены огромны, даже невообразимы!
Кто в своём уме мог сейчас представить, под какой откос покатится сильная и великая страна?
Сердце Георгия Петровича жгла невообразимая горечь. Горечь неминуемого поражения в заранее проигранной войне. Но генерал-лейтенант умел отбрасывать в сторону эмоции. Взглянув холодным взглядом на предложение Синицына, он был вынужден признать, что Андрей рассудил верно.
«Как ему это удаётся?» – подумал Георгий Петрович. – «Ведь совсем молодой парень ещё. Сколько ему? Двадцать пять? Двадцать четыре?»
И тут же одёрнул себя.
«В прошлой жизни ему было шестьдесят два. Побольше, чем тебе сейчас. И он наяву пережил всё то, о чём ты только слышал».
На вокзале генерал решительно двинулся в сторону касс дальнего следования. В скором поезде, который шёл из Котласа в Ленинград, нашлось свободное купе. Предъявив документы, Георгий Петрович забронировал все четыре места. Теперь у них с Володей были два часа, чтобы поговорить спокойно и откровенно.
– Так что ты думаешь? – повторил генерал, глядя на проплывающие мимо деревянные бараки Ленинградского тупика.
Прежде, чем ответить, Беглов повернул ручку на двери и запер купе изнутри.
– Я думаю, что Андрей нашёл наилучший возможный выход, – не колеблясь, сказал он.
– А не слишком он рассудителен? Понял, что в одиночку использовать свои знания не сможет, и предложил нам скооперироваться…
Владимир Вениаминович улыбнулся.
– Дело не в рассудительности, Жора. Просто Андрей – хороший человек, который не может спасаться сам, бросив в беде близких. Надвигающиеся перемены он воспринимает именно как катастрофу. И хочет защитить тех, кто ему так или иначе дорог. А мы с тобой попали в это число.
Владимир Вениаминович хлопнул ладонью по сиденью. Соскучившийся Жека воспринял хлопок, как сигнал. Он тут же запрыгнул к хозяину и попытался дотянуться мокрым языком до хозяйского носа.
– Пошёл прочь! – грозно пробасил Владимир Вениаминович, отпихивая пса.
Жека обиженно тявкнул и соскочил на пол.
Георгий Петрович рассеянно потянул из кармана пачку папирос. Вынул папиросу, сунул её в рот. Похлопал себя по карманам в поисках спичек. Потом опомнился, взглянул на друга и вынул папиросу изо рта.
– Да кури уже! – махнул рукой Владимир Вениаминович. – Окно откроем, проветрим.
В подтверждение своих слов он поднялся на ноги и дёрнул вверх створку длинной форточки, вдавив кнопки на ручках. В купе ворвался холодный октябрьский ветер. Ритмичный стук колёс стал громче, и даже покачивание вагона ощутилось отчётливо.
Привычным движением пальцев Георгий Петрович смял мундштук папиросы и закурил. В горле запершило – слишком много папирос он выкурил за последние сутки. Но дым успокоил, позволил соображать яснее.
– Да, Володя, ты был прав, когда сказал, что нам нужно только подождать, – кивнул генерал. – В который раз поражаюсь твоему умению читать людей.
– Это наука, – дёрнул плечом Владимир Вениаминович. – Точно такая же, как и все другие науки.
– Так что мы будем делать? – спросил Георгий Петрович.
– Помогать, – ответил психотерапевт. – По мере сил помогать Андрею и ждать. Собирать информацию. Играть не вслепую, а с полным пониманием ситуации.
В дверь купе властно постучали.
Владимир Вениаминович мгновенно обернулся на стук. Лицо его стало жёстким, настороженным.
Стук повторился.
Помедлив секунду, Беглов повернул ручку защёлки.
В коридоре стоял проводник.
– Что же вы делаете, товарищи? – укоризненно сказал он. – В купе курить не положено! Дым на весь вагон! Немедленно прекратите это, или…
Жека повернул голову и звонко тявкнул на проводника. Проводник запнулся, набирая в грудь воздуха.
Но тут Владимир Вениаминович достал из кармана красную книжечку удостоверения и махнул ею перед собой.
Лицо проводника побледнело, глаза расширились и дёрнулись в сторону, словно две пойманные мыши.
– Товарищ… э-э-э… товарищ… – забормотал он.
– Принесите, пожалуйста, чаю, – мягко сказал ему Владимир Вениаминович. – Только с сахаром. И пепельницу.
– Сейчас! – облегчённо выдохнул проводник, повернулся и исчез.
Через минуту он появился снова, держа в правой руке два гранёных стакана в алюминиевых подстаканниках. В стаканах плескался горячий чай.
Спросив взглядом разрешения, проводник вошёл в купе и поставил стаканы на стол. Достал из кармана металлическую пепельницу и поставил рядом.
– Что-нибудь ещё? – неживым голосом спросил он у Владимира Вениаминовича.
– Нет, спасибо, – строго нахмурил брови Беглов. – Очень вас прошу – не тревожьте нас до самого Ленинграда.
– Хорошо, конечно!
Проводник повернулся и вышел.
Владимир Вениаминович запер за ним дверь.
– Вот так вот, Жора, – криво улыбнулся он. – Боится нас народ. Боится и не любит. А знаешь, почему? Просто у этого засранца в служебном купе припрятано несколько бутылок водки, которые он продаёт пассажирам по тройной цене. Вот тебе и бизнес, о котором говорил Андрей Иваныч. Первые росточки, так сказать!
Он сел на своё место и посмотрел в окно.
– Кое-что нам нельзя делать категорически, Жора!
Генерал вопросительно поглядел на него.
– Светиться самим.
Владимир Вениаминович загнул толстый большой палец.
– Светить Андрея. Кому бы то ни было. И третье – давить на него.
Георгий Петрович согласно кивнул.
– Б…! – неожиданно выругался он. – В собственной стране придётся в Штирлица играть!
Генерал смял окурок папиросы. Хотел с досадой выбросить его в окно, но передумал и опустил в пепельницу.
– Посмотри на это с другой стороны, – улыбнулся Владимир Вениаминович. – Нам выпал уникальный шанс – знать будущее и иметь возможность подготовиться к нему. Андрей всё решил правильно. Если нельзя спасти страну – можно помочь хотя бы какому-то количеству людей. Собрать их вместе, объединить общими интересами. А потом – и общими задачами.
– Какая-то первобытная коммуна получается, – криво улыбнувшись, пошутил Георгий Петрович.
– Интересное сравнение, – кивнул Беглов. – Именно коммуна. Ну, так ведь и мы с тобой – коммунисты.
Владимир Вениаминович запрокинул назад крупную голову и гулко расхохотался.
А скорый поезд, мягко покачиваясь на стыках рельсов, всё ближе подъезжал к Ленинграду.
Бледный проводник в запертом на ключ служебном купе прятал на дно сумки с бельём бутылки «Московской» и пачки болгарских сигарет.
***
Я посмотрел вслед уходящему поезду. Железные круги буферов на заднем вагоне напомнили мне круглые любопытные глаза, а автосцепка между ними – угрожающе сжатый кулак.
Всё, обратного пути нет. Я рискнул довериться генералу и Владимиру Вениаминовичу, и теперь целиком завишу от них.
Утешает, что в случае провала их тоже не оставят на свободе. Мы окажемся в соседних лабораториях в качестве подопытных мышей. Слишком опасно наше знание.
Несмотря на эти мысли, я испытывал гигантское облегчение. Теперь не надо тащить этот груз одному и мучиться от невозможности что-то сделать. Со связями Георгия Петровича и Беглова всё становится намного проще.
Но Беглов! Вот жук!
– Вы согласитесь на новые сеансы гипноза Андрей Иванович? – как бы между делом спросил он. – Не подумайте, что я хочу нарушить своё слово. Но эти сеансы могут дать нам подробности, о которых вы забыли. А что, если они окажутся важными?
И когда я наотрез отказался, он сразу же отступил.
– Хорошо, конечно! И с той информацией, которая есть, мы можем горы свернуть!
Мы договорились всё хорошенько обдумать и встретиться через неделю в Черёмуховке – обсудить конкретный план действий.
В животе заурчало. Надо бы пообедать.
Я взглянул на часы на высокой вокзальной башне – без четверти три.
А поеду-ка я домой, к родителям! Отец и мама ещё на работе, но сестрёнка наверняка уже вернулась из школы. Да и Серёжка вот-вот придёт.
Я завёл машину и поехал в сторону дома.
– Андрей! Привет, братик!
Не успел я вылезти из-за руля, как сестрёнка бросилась мне на шею, болтая ногами.
– Я соскучилась! Прокатишь на машине? Серёжку катал, а меня – ни разу!
Олька обидчиво надула губы, а сама смотрела хитро, с прищуром.
– Давай, прокачу!
Я чмокнул сестру в нос и осторожно расцепил её руки, которые стиснули мою шею.
– Садись, поехали.
– Ух ты!
Олька мигом взобралась на переднее сиденье, с любопытством оглядела машину изнутри. Сморщила нос:
– Фу! Псиной воняет!
Я рассмеялся.
– Так это же охотничья машина! Извини, духами побрызгать забыл.
Я медленно тронул машину в сторону реки.
Олька искоса поглядывала на меня.
– А Серёжка девочку привёл! – громким шёпотом сообщила она.
От неожиданности я инстинктивно нажал на тормоз, и машина дёрнулась.
– Какую девочку?!
– Не знаю!
Сестра округлила глаза.
– Красивая такая. Серьёзная.
– Когда привёл? – спросил я.
– Утром. Мама с папой уже ушли, а я в школу собиралась. А Серёжка куда-то ушёл и вернулся с девочкой. Сказал, что она посидит у нас. Ой, смотри! Корабль!
По реке, в направлении шлюза медленно поднимался лесовоз. Смешная конструкция – вся палуба забита плотно увязанными штабелями брёвен, а на самой корме возвышается высокая надстройка. Наверное, не очень удобно смотреть вперёд через длинную палубу, да ещё и заваленную грузом.
Под широким тупым носом лесовоза поднимались невысокие буруны пены.
– Что за девочка? – спросил я Ольку, поворачивая налево, в сторону Ильинского сада.
– Я же сказала – красивая. Её Таней зовут.
Ну, Серёжка! Ну, обалдуй! Что он затеял? Ничего, сейчас вернёмся домой, я с ним разберусь!
– А ты меня на карусели сводишь? – спросила Олька.
– Непременно, – пообещал я. – В субботу.
– А мороженое купишь? – обрадовалась сестра.
– Конечно! Какие карусели без мороженого? А сейчас поехали домой – разберёмся с твоим братцем!
– Почему " с моим«? Он и твой брат тоже!
– Вот с нашим братцем и разберёмся.
Мы проехали по Расстанной улице мимо серого кирпичного здания школы-интерната, мимо деревянных домов частной застройки и вздымавшейся над ними телевизионной вышки. Я вспомнил, как однажды мы с ребятами залезли на эту вышку. Дома со стометровой высоты казались плоскими, словно были нарисованы на земле. А люди напоминали муравьёв.
Когда пришло время слезать вниз, я чуть не остался на вышке насовсем. Мощная ажурная металлическая конструкция совершенно не замечалась вблизи, и казалось, что хлипкая лестница висит в пустоте. Руки вцепились в ступеньки так, что побелели пальцы, и я с огромным трудом заставлял себя сделать каждый шаг.
Но какое же невыразимое чувство облегчения охватило меня, когда я снова очутился на земле!
На перекрёстке возле Дома Культуры железнодорожников я свернул на улицу Вали Голубевой. На этой тихой зелёной улочке находился магазин «Молоко», в который меня с самого детства отправляли… ну, понятно, за чем. За молоком, конечно!
У нас был высокий трёхлитровый бидон – жёлтый с красными маками на круглых боках. На проволочной ручке – деревянный крутящийся набалдашник, чтобы не резало пальцы.
Этим бидоном было очень удобно размахивать – конечно, когда он пустой. Только надо было снимать с него крышку, чтобы не улетела. Но потом я приспособился прижимать крышку резинками от маминых бигуди.
А вот обратно домой с полным бидоном приходилось идти осторожно, внимательно глядя под ноги, чтобы не споткнуться, и не разлить молоко.
Деньги на молоко всегда лежали в бидоне – по причине отсутствия карманов в детской одежде. И нет, я ни разу не забыл их вынуть. Или один раз, всё-таки, было?
Продавщицу в магазине тоже звали Валя – как ту девушку-разведчицу, в честь которой была названа улица.
Тётя Валя была полной женщиной с добрым лицом. Всегда в белом халате и белом поварском колпаке, она наливала мне в бидон молоко литровым алюминиевым черпаком на длинной ручке.
Иногда мама, кроме молока, просила купить сметану. Тогда мне давали авоську, в которой лежала пол-литровая банка с полиэтиленовой крышкой, и денег побольше.
Я всегда пересчитывал сдачу, а тётя Валя умилялась:
– Ты и считать умеешь?
– Конечно, – с гордостью отвечал я. – Мне же шесть лет!
Сейчас за молоком наверняка ходит Олька.
– Олька, – спросил я, – ходишь за молоком?
– Конечно, – ответила сестра. – Вчера ходила. Хочешь? Там ещё осталось – папа не всё выпил.
Но вчерашнее молоко я тоже не любил с детства. За ночь на его поверхности скапливался желтоватый налёт сливок и потом комочками плавал в кружке.
Фу, брр!
Рядом с магазином, в соседнем здании находился городской комитет комсомола. В девяностые годы в помещении горкома откроют первый в городе видеосалон. В нём будут крутить «Коммандо» со Шварценеггером, «Зловещих мертвецов», в которых по полу бегает отрубленная рука, и бесчисленные боевики с Брюсом Ли в гнусавом малопонятном переводе.
Проезжая мимо красной таблички, я мимоходом подумал, что это не случайность – видеосалон с сомнительными фильмами в комсомольском комитете. Может, его и открыли те самые вчерашние комсомольские вожаки?
Возле пожарной части мы повернули к себе во двор. Я остановил машину прямо напротив подъезда. Надо же – никаких проблем с парковкой! А через пятнадцать-двадцать лет этот тихий зелёный двор в несколько рядов займут подержанные ржавые иномарки и «Жигули».
– Оля, ты обедала? – спросил я сестру.
– Нет, – Оля беспечно мотнула косичками. – Я не хочу.
– Так нельзя, – строго сказал я. – Испортишь желудок.
– Там, наверное, эта… Таня!
– Ну, и что? Пойдём, познакомимся. Она ведь человек, а не баба Яга.
Мы поднялись по лестнице, и я дважды позвонил в звонок.
За дверью послышались торопливые шаги и шёпот.
– Прячутся! – уверенно сказала Олька. – У меня ключ есть.
Она выудила из-под куртки плоский ключ на верёвочке.
– Давай откроем дверь и поймаем их!
– Погоди! – ответил я. – Давай лучше сделаем вид, что ничего не знаем. Пусть Серёжка сам проколется!
– Точно! – просияла сестра. – Только Серёжка поймёт, что я тебе всё рассказала.
– А ты спокойно иди в свою комнату и делай уроки. Наверняка Серёжка спрячет Таню в комнате родителей.
– Хорошо, – кивнула Олька.
Я ещё раз нажал кнопку звонка.
– Кто там? – тихо спросил из-за двери Серёжкин голос.
– Серёга, это я! Открывай!
– Андрюха? Сейчас!
Замок щёлкнул, и Серёжка выглянул из-за двери. Тревога на его лице мешалась с облегчением.
– А я думал, это мама пришла, – сказал он. – А ты что тут делаешь?
– Подвозил охотников на поезд и решил у вас пообедать. Накормишь?
– Да у нас еды нет. Мы же не ожидали, что ты приедешь. Я вот только последнюю котлету доел.
Тут Серёжка увидел, что в дверь из-за моей спины проскочила Олька, и в страхе уставился на неё.
Все эмоции так явно читались на лице брата, что я чуть не расхохотался.
Олька, не обращая никакого внимания на Серёжку, прошла в свою комнату и закрыла дверь. Я услышал, как грохнул о стол её ранец.
Серёжка перевёл взгляд на меня.
– Ничего, – ободряюще улыбнулся я. – Ты – растущий организм, тебе надо хорошо питаться. А я пожарю яичницу.
С этими словами я разулся и пошёл на кухню. Серёжка хвостиком шёл за мной.
Дверь в спальню родителей была плотно заперта. Я прислушался – оттуда не доносилось ни звука.
– Отец с мамой на работе? – как бы между прочим спросил я у брата.
– Ага, – кивнул он.
Я зажёг газ, поставил на него сковороду и полез в холодильник.
– Ого! Целых семь яиц! Ну, парочку-то я точно съем! Серёжка, ты хочешь яичницы?
– Я? Нет!
Серёжка растерянно крутил головой.
– Иди, спроси сестру. Она, наверное, голодная.
– Да их в школе обедом кормят! – возразил Серёжка. – Андрюха, а ты надолго?
Я пожал плечами.
– Не знаю. Хотел заскочить на минутку, перекусить и ехать к себе. А теперь вот думаю маму дождаться. Она когда придёт? Через час?
На лице Серёжки промелькнуло выражение ужаса.
– Да мама сегодня поздно придёт! Она говорила, что у них там какое-то собрание.
– Понятно, – ответил я, разбивая яйца на сковороду. – Жаль. А ты чего стоишь? Садись.
Яйца зашипели в раскалённом масле.
Серёжка закрутил головой.
– А Олька тебе… Андрюха, я сейчас! И правда, спрошу Ольку – вдруг она голодная!
Он быстро выскочил из кухни.
Я подождал, пока яйца схватятся, посолил их и быстро перевернул деревянной лопаткой. Потом выключил газ. На горячей сковороде яичница дойдёт и так.
Осторожно ступая в носках по половицам, подкрался к двери Олькиной комнаты. Оттуда доносились голоса.
– Конечно, скажу! – звонко произнесла Олька. – А ты как думал?
– Да тише ты! – шипел Серёжка. – Она попозже уедет. Не говори! Я тебе свой пенал отдам!
– И фломастеры! – дерзко заявила маленькая вымогательница.
– Ишь, чего захотела! – возмутился Серёжка.
– И отдашь! Или прямо сейчас всё расскажу!
– Ладно, ладно! Только ты молчи! Как Андрюха уедет – я сразу её выпущу, и она уйдёт!
Я осторожно вернулся на кухню. Переложил яичницу в тарелку и отрезал кусок хлеба от буханки, которая лежала в деревянной хлебнице.
Через минуту вернулся огорчённый Серёжка.
– Олька есть не хочет, – сказал он. – Села уроки делать.
– А ты сделал? – спросил я.
– Давно уже! – отозвался Серёжка.
– Молодец! – похвалил я брата, и взялся за вилку. – Ты в институт-то поступать не передумал?
– А почему я должен был передумать? – огрызнулся Серёжка.
– Ну, мало ли… – миролюбиво протянул я. – Вдруг друзья отговорили. Или с какой-нибудь девочкой познакомился, и тебе теперь не до учёбы.
– Да иди ты! – вспыхнул брат, но тут же взял себя в руки.
– А с ребятами из экспедиции созваниваешься? – снова спросил я.
– С какими ребятами? – деланно удивился Серёжка.
– Ну, вот хоть с Таней.
– С Таней?
Брат сделал вид, что задумался.
– А, вспомнил! Нет, не созванивался.
– Что так? Ты же всего две недели тому назад её на вокзале провожал. Поссорились, что ли?
Серёжка беспомощно смотрел на меня. Да и мне надоело играть с ним в кошки-мышки. Я вздохнул, отодвинул тарелку и взглянул на часы.
– Серый, помнишь, я тебе говорил, что ты можешь на меня положиться?
– Ну!
Брат исподлобья смотрел на меня.
– Мама придёт через час. Позови, пожалуйста, Таню, и вместе обсудим – что у вас случилось.
Серёжка прикусил губу.
– Давай, Серый!
Дверь спальни родителей тихонько скрипнула. На пороге стояла Таня.
Она была одета в коричневое школьное платье и чёрный фартук. На груди крошечным алым пятнышком горел комсомольский значок.
– Здравствуйте! – тихо сказала Таня.
Глава 3
– Да нельзя ей домой! – отчаянно выкрикнул Серёжка. – Ты же ничего не понимаешь!
Я посмотрел на брата.
– Так объясните. Что вы собирались делать? Через пятьдесят минут вернётся мама – что ты собираешься ей сказать?
– Я, наверное, поеду, – вздохнула Таня.
Её руки нервно теребили подол передника.
– Я… просто не хотела идти в школу сегодня. Мне надо было подумать. Села в электричку и поехала к Серёже.
Таня встала с табуретки.
– Там моя куртка…
Чёрт! Детский сад какой-то.
– Таня, сядь, пожалуйста, – очень мягко сказал я.
Таня снова опустилась на табурет.
– Ребята, любую проблему можно решить. Но сначала надо её понять. А как понять, если вы молчите?
Я видел, что мои слова не убедили их. Глубоко вдохнул, чтобы успокоиться, и продолжил:
– У меня есть знакомые. Очень хорошие знакомые, которые смогут помочь. Но надо же сначала разобраться, верно?
Серёжка беспомощно смотрел на Таню. Ох, знаю я этот взгляд! Братишка влюбился по уши, и даже скрыть это не может.
Таня сидела, низко опустив голову. Уши её чуть покраснели.
– Моя мама… – с трудом сказала она. – Ну, в общем, она выпивает. И ещё…
– Приводит домой мужчин, – закончил я за Таню.
Она вскинула голову.
– Откуда вы знаете?
– Таня, если я ошибся, то прошу меня простить. Но…
– Вы не ошиблись, – еле слышно прошептала Таня.
– Понятно.
Я почесал переносицу.
И в самом деле, всё было понятно. Мать у девочки пьёт давно. Но если Таня убежала из дома – значит, случилось что-то ещё.
Я догадывался, что именно. Но какой смысл расспрашивать об этом девочку? И без того ясно, что ей нельзя возвращаться домой одной.
– Другие родственники у тебя есть? Такие, у которых можно пожить какое-то время?
– Бабушка, – кивнула Таня. – Но она уже старенькая. Если я к ней пойду – её мама будет ругать.
Голос Тани задрожал.
– А подруги? – торопливо спросил я. – Ты можешь у кого-нибудь переночевать?
– Да. У меня есть подруга, Ира. Мы вместе учимся. Иногда я у неё ночую, но…
– Но переехать к Ире насовсем ты не можешь.
Таня опустила голову ещё ниже.
– У Иры очень хорошие родители. Но у них двухкомнатная квартира, и ещё младшие брат и сестра.
Знакомая ситуация. Вот с чем в СССР до сих пор трудно – так это с жильём.
– Понятно, – снова сказал я. – Поэтому летом ты записалась в археологическую экспедицию.
– Не поэтому! – снова выкрикнул Серёжка. – Таня любит историю! И учится очень хорошо!
– Это правда? – поинтересовался я.
– Да, – кивнула Таня. – У меня одни пятёрки. Я уроки на продлёнке делаю с первого класса – всё равно там больше заниматься нечем.
– Одни пятёрки – это очень хорошо. Но сегодня ты школу прогуляла, так? Что завтра скажешь учителям?
– Я написала записку, как будто от мамы. Что заболела. И попросила Иру отнести её Валентине Михайловне.
– Валентина Михайловна – это ваш учитель?
– Классная руководительница.
– А что она преподаёт?
Я спросил это просто так, чтобы Таня хоть немного расслабилась.
– Русский язык и литературу.
– Так. Сегодня ты ночевала у Иры?
Таня молча кивнула.
– А телефон у твоей подруги есть?
– Есть у её соседки, бабы Веры.
– Ты можешь ей позвонить? Чтобы Ира и её родители не волновались?
– Да.
Таня опять хотела встать с табуретки, но я остановил её.
– Подожди.
И повернулся к Серёжке.
– Серёга, поставь-ка чайник! Попьём спокойно чаю и подумаем – как быть.
Серёжка молча поднялся, налил в чайник воды и поставил на плиту.
– Думаю, сегодня ты вполне можешь переночевать здесь, – наконец, сказал я. – Только предупреди Иру. А я поговорю с родителями. Серёжка, у вас к чаю что-нибудь есть?
Брат заглянул в полку, которая висела над холодильником.
– Печенье. Вот!
Он поставил на стол вазочку с изрядно подсохшим сухим печеньем.
– Не годится.
Я нашарил в кармане три рубля и протянул брату.
– Держи! Сгоняй в магазин, купи пряников. Возьми полкило колбасы, если будет. Хлеб с булкой. И картошки. А, погоди!
Я протянул ему ещё рубль.
– Десяток яиц.
Хлопнула, закрывшись за Серёжкой, входная дверь.
– Спасибо! – сказала Таня.
Я улыбнулся.
– Да не за что. Олька! Иди сюда!
Сестрёнка немедленно оказалась в кухне. Понятное дело – подслушивала в коридоре. На Таню она даже не взглянула, всем видом изображая равнодушие.
– Олька, ты фломастеры у Серёжки уже выпросила?
– Да больно надо! – фыркнула сестрёнка. – Они у него старые, засохшие уже!
– А новые хочешь? Тогда приюти хорошего человека на ночь в своей комнате, ладно? С папой и мамой я договорюсь.
Олька задумалась.
– Не надо фломастеров. Я и так приютю… приючу… Тьфу! А ты точно договоришься? Не влетит?
– Не влетит, – улыбнулся я. – Идите, пообщайтесь. А я маму с работы встречу.
Я вышел на улицу. Зябкий октябрьский ветер пробирал до костей. А Таня ещё собиралась на электричку! Мужественная девчонка!
В общих чертах в моей голове уже созрел план действий. Но не хватало кое-какой информации.
Темнело. Череда дворов возле трёхэтажек освещалась только лампочками, которые горели над каждым подъездом. Сейчас их никто не разбивал и не выкручивал, чтобы унести домой. Золотое время!
В конце улицы показалась невысокая женская фигура. Я сразу узнал её, и сердце защемило.
Это шла с работы мама.
В детстве я иногда поджидал её вот так, возле подъезда. Всегда замечал издали и бежал навстречу, чтобы помочь поднести сумку.
Почему не встречал возле работы? Да чёрт его знает. Наверное, потому, что забывал, забегавшись с пацанами.
Я быстрым шагом пошёл навстречу маме.
– Привет, мам! Давай сумку!
– Андрюша! Ты как здесь?
– Приехал по делам, и вот.
Мама радостно улыбнулась. Она всегда умела радоваться каждой мелочи – солнечному дню, встречному человеку, хорошей книжке.
Даже цветы у неё на окнах никогда не вяли – зеленели и цвели даже зимой, в морозы. Несколько раз я видел, как подруги приносили ей полуувядших задохликов в горшках. Но стоило им постоять у нас дома – и они на глазах крепли, пускали новые листья, а потом и бутоны.
– Слушай, мам! – внезапно сказал я. – А не хочешь в выходные приехать ко мне? Сходим за грибами вместе!
– Почему нет? – улыбнулась мама. – Только в субботу, ладно? Я и отца захвачу.
– Договорились. Слушай, тут такое дело… только вы Серёжку не ругайте, ладно? Я уже с ним поговорил. Не мог он по-другому поступить.
Внимательно поглядывая на мамино лицо, я рассказал ей про Таню.
– Пусть она сегодня у вас переночует, ладно? С Олькой я договорился. А завтра я постараюсь всё уладить.
– Как? – нахмурилась мама.
– Есть один план, – улыбнулся я. – Только мне придётся сегодня уехать. А вот и Серёжка!
– Серёжка? – удивилась мама. – Откуда?
– Я попросил его в магазин сбегать за продуктами.
Мама только покачала головой.
– И что вы там накупили? Совсем взрослые стали, сами хозяйничаете.
– А то! – гордо ответил я.
– Ты наверх-то поднимешься? – спросила мама.
– Поднимусь. Мне ещё позвонить надо.
– В квартире я снял трубку и набрал номер черёмуховского сельсовета.
– Фёдор Игнатьевич! Добрый вечер! Это Синицын. Фёдор Игнатьевич, очень важное дело! Вы можете найти Павла и Алексея Дмитриевича? Да, Воронцова! Я приеду через…
Я взглянул на наручные часы.
– Да, через два часа. Мне очень надо с ними встретиться. Можно в сельсовете, или у меня дома. Спасибо, Фёдор Игнатьевич!
Я положил трубку. На кухне уже лилась из крана вода – мама мыла картошку, которую принёс Серёжка.
– Андрюша! – окликнула она меня. – Ты поужинать-то успеешь? Картошка быстро сварится, а колбасу я поджарю. Серёжка «Любительской» взял, с жиром – на бутерброды вы такую всё равно не едите.
– Какая была – такую и взял! – возмущённо фыркнул Серёжка.
В дверь позвонили.
– Андрюша, открой – это отец! – сказала мама.
Я повернул ребристое колёсико замка.
– Привет, батя! А у нас гости. Точнее, гостья. Ты уж не пугай её, пожалуйста!
Отец, ничего не понимая, смотрел на меня.
– Да проходи, сам всё поймёшь!
Стол мы перенесли в комнату к дивану, чтобы все могли поместиться. Пока расставляли табуретки, я успел шепнуть Тане:
– Ничего не бойся и не стесняйся. А завтра утром поезжай прямо в школу. Всё будет хорошо. Поняла?
– Поняла, – серьёзно кивнула Таня.
И я подумал, что у неё не было детства. Или детство кончилось так давно, что девочка успела его забыть.
– Сколько тебе лет?
– Пятнадцать. Позавчера исполнилось.
Вот тебе и раз!
***
Через час я выехал из города. На автозаправке возле Лисичек предъявил талон, который получил у Тимофеева, и залил в бак двадцать литров бензина.
Бензина тратилось много – охотобщество не могло снабжать меня в полном объёме. Выручил, как всегда, Георгий Петрович – он договорился с командиром соседней воинской части. Той самой, откуда приезжали солдаты строить охотничьи домики на озере.
Заправив машину, я неторопливо покатился по пустой дороге в сторону Киселёво. Наконец-то у меня было время обдумать всё, что произошло за день.
Если коротко – я предложил Георгию Петровичу сотрудничество. В одиночку, даже зная грядущие события, я мало, что мог. А вот вместе…
Вместе мы могли хоть как-то обезопасить наши семьи и близких от неминуемо грядущего краха. У генерала и Владимира Вениаминовича было куда больше возможностей, чем у меня. Да и головы у них соображали хорошо. Ведь не зря же они дослужились до своих постов.
А если так – то отчего бы не противостоять трудностям вместе?
Эта мысль пришла мне в голову не вчера. Я обдумывал её ещё с самого первого знакомства с Георгием Петровичем. Но тот инцидент с гипнозом чуть не заставил меня передумать.
Смешно! Я сам был почти готов рассказать всё. А когда сведения вытянули из меня против воли, случайно – разозлился и испугался. Всё-таки, человек – натура противоречивая.
Но, наблюдая за генералом, я убедился, что своё слово он держит. Ни Георгий Петрович, ни Владимир Вениаминович не пытались больше вызнать у меня хоть что-то о будущем. И когда я немного остыл – это стало последним решающим аргументом в их пользу.
Интересно, подумал я. А вдруг всё это – ловкий ход психотерапевта? Вероятно, именно он убедил Георгия Петровича, что давить на меня бесполезно. Возможно, Владимир Вениаминович понимал, что рано или поздно я буду вынужден открыться. И терпеливо дождался момента.
Ну, и пусть! Всё равно теперь я чувствовал себя увереннее. Теперь у меня было больше возможностей.
Я проехал засыпающее Киселёво и свернул на песчаную дорогу, которая вела в Черёмуховку. Ещё оставалось время, чтобы в деталях обдумать план на завтра.
– Рискованно!
Павел взъерошил светлые волосы. Он непринуждённо сидел на краю стола Фёдора Игнатьевича. Алексей Дмитриевич Воронцов устроился на стуле для посетителей, а сам председатель сидел за столом и неодобрительно косился на Павла. Точнее, на ту его часть, которую видел лучше всего.
– Паша! Ты мне стол сломаешь! Взгромоздился, как ворон на ветку! Ну-ка, давай – слезай!
Участковый встал со стола, сделал два шага к двери и обратно и снова повторил:
– Рискованно!
– Хорошо бы поговорить с директором школы, в которой учится девочка, – рассудительно заметил Алексей Дмитриевич. – Там десятилетка?
– В том-то и дело, что нет, – ответил я. – Восьмилетка. На следующий год надо либо поступать в училище, либо переводиться в другую школу.
– Ага!
Алексей Дмитриевич нахмурил лоб.
– Теоретически, можно предложить девочке перевестись к нам. Но как она будет добираться?
– Об этом рано говорить, Алексей Дмитриевич, – ответил я. – Девочку надо выручать уже сейчас. Иначе мать не даст ей спокойной жизни.
– Я не против, Андрей Иваныч! – улыбнулся Воронцов. – Хотя, план у вас, прямо скажу, авантюрный. С классной руководительницей разговаривать будем?
– Попробуем, – ответил я. – Вроде бы Таня отзывается о ней доброжелательно.
– Хорошо бы пригласить её с нами. Как представителя школы.
– Паша, а ты с мгинской милицией можешь договориться?
Я с надеждой посмотрел на участкового.
– Вряд ли, – с досадой ответил Павел. – Это уже не наш район, у них там своё начальство. Простого участкового никто и слушать не станет. А капитана я дёргать не хочу – он ещё после тех торговцев оружием в себя не пришёл.
