Александр Амфитеатров
Старый муж – грозный муж
– Бог с тобой, Фидо! Какой ты для неё жених? Уж и для Тамары ты был, если правду говорить, старенек, а с тех пор тебе прибавилось еще семь годов; Нина-же теперь как раз в тамариных летах.
– Мне ее Тамара обещала, – угрюмо проворчал Фидо, – и она тогда согласилась, дала слово.
– Помилуй, Фидо! какое слово у семилетней?
– Что мне за дело? Я хочу ее в жены и возьму. Если ты откажешь мне, Михр, я буду врагом тебе на всю жизнь и назову семью твою клятвопреступной.
Дзнеладзе растерялся. Он не боялся вражды, но укор в клятвопреступничестве – тягчайшее обвинение, какое только может представить себе совесть грузина.
– По крайней мере, позволь мне подумать, Фидо, я посоветуюсь с батюшкой.
Получив такой ответ, Фидо тотчас же пошел во двор к священнику.
– Смотри, отец! – сурово сказал он, – если ты вздумаешь говорить против меня, когда к тебе придет Михо Дзнеладзе, то вспомни сперва, что у меня ружье хорошо стреляет. Ты человек бедный, и у тебя дети. Нехорошо им остаться сиротами.
Батюшка, после этих слов, как только увидал Дзнеладзе, замахал на него руками, прежде чем тот успел открыть рот:
– Убирайся от меня и с Ниной своей, и с Фидо своим!.. Когда столкуетесь, приходите, – я их перевенчаю, а до тех пор знать не хочу ваших дел!
Все старухи селения тоже оказались на стороне Фидо: по их мнению, завет умирающей – дело ненарушимое, как сама судьба.
– А вот я ее обвенчаю завтра-же с каким-нибудь молодцом, так и узнаете вы, какое оно ненарушимое!.. озлился Михо.
– Венчай, но, если она обещана Фидо, то рано или поздно рук его не минует: их судьба связала.
До самого Тифлиса ездил Дзнеладзе за советами, пытая старых, мудрых, сведущих в обычаях людей, и везде слышал одно и то-же; судьба… судьба… судьба!
