И однажды он неожиданно для себя нашел ответ.
«Васюк напоминает Сережу. Напоминает не очертаниями лица, – между ними нет ничего общего. У Сережи были серые глаза, у Васюка голубые, и овал лица и волосы у него другие. Но есть что-то родственное в душах обоих. Какая-то одинокая сосредоточенность и замкнутая грусть. Вот также и Сережа любил, уставившись взором в одну точку, уноситься куда-нибудь мыслями. И печальная складка – ее иногда замечал Николай Кирилыч – лежала в складках его губ.
Открытие взволновало Казанцева. Он проникся к Васюку особой нежностью, и она увеличивалась еще потому, что мальчик был отмечен несчастьем.
«Такое совпадение!.. – думал Казанцев… – Ясно, что именно те страдания, которые переживает мальчик, делают его похожим на Сережу. Эта печальная складка на губах! Милый Сережа! Мы слишком мало давали тебе, занятые своею жизнью, жизнью взрослых. Но ты детским непосредственным чутьем угадывал, может быть, правду, чувствовал ту драму, которая должна была произойти между твоими родителями. Ведь, говорят, дети лучше умеют улавливать настроения…»
Раз, в приливе нежности, Казанцев подошел к Васюку и нежно положил руку на его белую головку.
– Васюк, почему ты не играешь с детьми?
– Так, не хочется…
– Ты сидишь, как старичок… Не скучно тебе?
– Нет… Я никогда не скучаю…
Мгновенно вокруг него собрались прочие дети.
– У него батек сухорук.
– Как сухорук? – спросил Казанцев.
А так… рука отсохла… Летось мужики рубили делянки, а его отец сосну валил да не увернулся, сосной-то его поперечь и зацепило… Теперь рука отсохла…
Казанцев проникался все большим сожалением к Васюку.
– Как же вы теперь живете?
– Где матка, а где я по хозяйству управляемся, – ответил Васюк.
– Чем же вы кормитесь?..
Васюк покраснел и замялся.
– Они в кусочки ходят… – ответили школьники.
– В кусочки – это значит Христа-ради, милостыню собирают… – пояснил один школьник. – И Васюк кусошничает… Как из школы придет, так сейчас с сумкой и по селу…
Казанцев с особенным участием осмотрел мальчика. – Надо что-нибудь сделать для него, – решил он. С этого момента Васюк стал ему еще родней.
«Как жестока и несправедлива жизнь!.. – думал он. – Неужели мало одного несчастья мальчику, физического уродства?.. Нет, – надобно же случиться так, что и отец его заболел… Как будто в жизни людей господствует необоримая сила, которая играет ими жестоко и властно…»
Часто Казанцев вспоминал о жене…
В чувство его врывались тоска, боль и раздражение. Он не мог примириться с тем, что личная жизнь его так нелепо могла разбиться…
И от тоскливых мыслей он старался уходить в работу, забыться.
За месяц жизни в деревне он получил от жены короткое сообщение:
– Поступила в труппу в Саратове… Первый сезон играю здесь, – второй в Казани.
Казанцев был уверен, что Фелицын также в Саратове, и ревность угнетала его. «Произошло между ними объяснение, или нет?..» – спрашивал он сам себя.
Он отгонял эти ненужные мешающие мысли:
– Не все ли равно?.. Какое мне дело до них?.. В сущности, раз все кончено, то глупо и бесполезно ревновать…
Но где-то в уголке души сверлила мысль…
«А, может быть, еще не все кончено?.. Не все!..»
После письма жены Казанцев взял дневник, который он время от времени вел, и занес в него следующее:
«Странное и противоречивое существо человек!.. Вот уже месяц, как я с детьми… Чувствую, что в мою жизнь входит что-то новое, светлое и умиротворяющее душу… Я обновляюсь, воскресаю, хочу любить весь мир. Почему же, после письма Вали, в меня вошла ненужная, мешающая жить, злоба. Когда мы прощались, я был полон самых добрых желаний к ней. Откуда же вражда?..»
Сторож Наум суетился в комнате возле печи, подкладывал дрова и раздувал огонь. Казанцев издали любовался его спокойными самоуверенными движениями, его могучей фигурой с широкой крупной спиной. Видно было, что в молодости это был богатырь.
«Вот у таких людей, как Наум, все ясно. Нет ни терзаний, ни сомнений, потому что жизнь их проста и наполнена непосредственной близостью к природе.»
– Наум…
– Чего изволишь, родимец?..
– Вот я хотел спросить тебя, Наум… Ты ведь был женат?..
– Так точно-с… был…
– Ладно ты жил с женой в семье?
– Как тебе молвить, голубь… – Наум повернул к нему строгое лицо с длинной кудельной бородой. – Кое ладно, а кое нет… Чать, живые люди.
– А она любила тебя?..
– Отчего ж не любить, голубь?.. Жена завсегда мужа слушаться должна.
– Хорошо, Наум… Ну, а часто в вашем быту бывает, чтоб жена изменяла мужу?