Александр Михайловский
Спасение царя Федора
– Отче, – спросил я, – ну хоть заглянуть-то туда можно? А вдруг там найдется что-то нужное и очень важное, как раз для выполнения наших заданий.
– Заглянуть можно, но очень осторожно. Поиск артефактов в мертвых мирах – сиречь сталкерство – это не самое приятное занятие. Впрочем, вы, русские, как всегда верны себе; чуть что – подавай вам скатерть-самобранку, деревья, на которых растут готовые банки тушенки и сгущенки или, на худой конец, полевой синтезатор «Мидас» в ударопрочном полевом армейском исполнении… Не то что толерантные европейцы, чья фантазия не идет дальше денежных деревьев с золотыми монетами вместо плодов и долларами вместо листьев.
– Да уж, – сказал я, – от золотых монет, если что, может быть хоть какая-то польза. В большинстве более-менее цивилизованных миров их у вас примут если не по номиналу, так хотя бы по весу золота, и выдадут в ответ еду, одежду, женщину и крышу над головой. А вот от долларов в диком месте совершенно никакой пользы. Для того, чтобы подтереться бумажки с мертвыми президентами слишком маленькие, а для того, чтобы обклеить сортир, их должно быть слишком много. Так что, предпочитая все необходимое в натуральной форме, мы все делаем правильно, рассчитывая на то, что сразу попадем в дикую местность, где сможем рассчитывать только на себя.
– Да ладно, – махнул рукой священник, – сходите в тот мир, пошарьте по высокотехнологическим помойкам и попробуйте обрести свои лампу Аладдина, скатерть-самобранку, сапоги-скороходы и меч-покладинец. Но помните, что это занятие может быть весьма опасным, и даже в мертвом мире пойдя по шерсть, можно оказаться стриженым..
Да уж, хороший совет дал Небесный отец, и ведь ни одного слова не было сказано, отчего пятнадцать тысяч лет спустя могла погибнуть целая группа миров, отделившаяся от Главной Последовательности как раз во времена Юстиниана или сразу же после него. Что касается гибельной развилки – то это мог быть захват Константинополя аварско-персидской армией в 626 году и полный разгром византийской империи, после чего восточное православие утрачивает позиции, маргинализируется, подобно предшествующим древним церквам, оставляя западную ветвь христианства монопольно править миром, в том числе и Русью. Других развилок негативного плана мы с Ольгой Васильевной (которая по моей просьбе перечитала все, что имеется у нее в библиотеке по этому периоду, на ближайшем отрезке времени не видим.
Кстати, в тех же книгах написано, что штурм Константинополя аваро-персидской армией сорвался из-за того, что по загадочным причинам оказались уничтожены штурмовые лодки вассальных аварскому кагану славянских отрядов. Это вызвало репрессии кагана по отношению к славянам, после чего те покинули его войско и ушли по домам, а без них авары и персы взять Константинополь уже не смогли. Византийцы, как всегда в таких случаях, приписали это событие божественному вмешательству, но честно говоря, так ли они были неправы, и, быть может, то, что делаю я и мои товарищи, это не первая правка истории, с поворотом ее в другое русло…
Но на самом деле точка развилки и метод ее запечатывания представляет для нас чисто умозрительный интерес. В прикладном плане значительно важнее знать те причины, по которым погибла целая группа миров. Если это было что-то вроде тотальной ядерной войны или глобальной экологической катастрофы, то это одно, а если человечество просто состарилось и вымерло – совсем другое. Хотя я могу запросто представить, как вымирает так называемый «цивилизованный мир», но в мою голову не лезет, как естественным путем могли вымереть полные жизненной энергии народы Азии, Африки и Латинской Америки. Прежде чем подобные однополярные миры могла постичь демографическая катастрофа, какие-нибудь мальтузианцы, которых в однополярном мире никто не сдерживал, из благих намерений (а на Западе все делается именно из них) должны были тем или иным способом полностью загеноцидить так называемое «нецивилизованное население». Но опять же, это только догадки, пока еще не имеющие практического применения.
Итак, в настоящий момент мы готовим сразу три операции. Во-первых – сталкерскую вылазку в верхний мертвый мир, для чего требуется реанимировать ведущий туда канал. Во-вторых – операцию по отжиму Крыма у татар и турок в 1605 году, для чего надо собрать войска в ударный кулак и дождаться того момента, когда канал в мир Смуты станет проницаемым. В-третьих – спасательную операцию по извлечению из-под удара царской семью Годуновых; тут на всякий случай, если дело затянется до упора, необходимо подготовить специальный штурмовой отряд из бойцовых лилиток и первопризывных амазонок, а также дождаться десятого июня (если, конечно, к тому времени мы уже будем иметь доступ во тот мир). Если Годуновых спасти не удастся, то все равно, ситуация не станет и безнадежной, хоть и осложнится. Гришку Отрепьева, Владислава Жигимонтовича, второго и третьего Лжедмитриев, а также бояр-изменников и прочих предателей, польстившихся на польские посулы, ждет ужасный конец, потому что до сантиментов ли тут, когда спасают великую державу.
* * *
05 июня 1605 год Р. Х., день первый, Раннее утро. Москва, Кремль, боярский дом Годуновых
Низвергнутый московскою толпою царь Федор II Борисович
Начало лета года мира 7113-го от сотворения было смутным во всех смыслах этого слова. Брожения и шатания, вызванные внезапной кончиной царя Бориса Федоровича, усугубились жаркой и душной погодой, которая то и дело разражалась бурными грозами. От этой давящей на грудь и виски влажной жары смутно хотелось прохлады и перемен к лучшему. Люди от этого стали нервными, вздорными, и в то же время доверчивыми к льстивым посулам разных проходимцев, то и дело обещающих молочные реки в кисельных берегах. По крайней мере, юному свергнутому царю хотелось верить, что всему виной не отсутствие у него личного авторитета, которым можно было бы надавить на войско и на бояр, не деятельность его родни, по старым обычаям тянущих на себя все, что плохо лежит, и не прилипшая к его отцу, как дерьмо к сапогу, изрядно пованивающая история с сыном Ивана Грозного от седьмого брака – так называемым, «царевичем5 Дмитрием».
Короче, едва помер папенька, как все начало расползаться как прелые онучи. Верные до того законному государю бояре и воеводы принялись перебегать на сторону вора и самозванца, народ принялся роптать, желая улучшения своей доли, на украинах снова, как во времена вора Хлопка, зашевелились казаки и беглые холопы, а за ними встали в боевую стойку войска Речи Посполитой, Швеции и Крымского ханства, готовые терзать ослабевшую и погрязшую в междоусобицах Московию.
Первого июня (по юлианскому календарю) толпой москвичей во главе с боярами-изменниками Никитой Плещеевым и Гаврилой Пушкиным была арестована не только семья бывшего царя, но и многие родственники – как со стороны Годуновых, так со стороны Скуратовых-Бельских6. Другие же родственники – такие, как Богдан Бельский, двоюродный брат Марии Годуновой – напротив, перешли на сторону вора и самозванца, и принялись служить ему с такой горячностью как будто это был их законный государь.
Время подходило к заутрене, и ворочающийся на мягкой постели в утренней полудреме юный свергнутый царь соизволил наконец-то открыть глаза – и тут же замер от ужаса. Опочивальня была едва освещена тусклым огнем лампадки, но стоящий прямо возле его ложа мужичина, странно одетый, при вложенном в ножны мече и гладко выбритый, будто лях, был виден во всех подробностях, словно сам светился изнутри. Собственно, с того момента, как начались неустройства и власть начала утекать из рук Годуновых как вода между пальцев, юный Федор был уверен, что всех их рано или поздно обязательно убьют, потому что ни один самозванец не оставит в живых представителя предыдущей династии, разве что его сестра Ксения еще может представлять собой определенную ценность в смысле закрепления а Лжедмитрием прав на престол через брак с дочерью предыдущего царя. Но и это тоже сомнительно, потому что при Самозванце уже состояла юная полячка, положившая глаз… нет не на бывшего холопа и монаха-расстригу, а на престол Московского царства, на который она сама собиралась усесться тощим задом, а затем усадить туда своих детей.
От страха Федору хотелось закричать и позвать на помощь, но голоса не было. Все, что сумел тихо произнести шестнадцатилетний отрок, были слова из сказки, которую в детстве рассказывала ему нянька:
– Дяденька, дяденька, не убивай меня, я тебе еще пригожусь…
– Конечно пригодишься, – так же тихо ответил незнакомец на странном, но несомненно русском языке, присаживаясь на его ложе, – но убивать я тебя не буду не поэтому…
– А почему, дяденька? – почти машинально спросил Федор. – Ведь если ты меня убьешь, от вора-самозванца тебе будет всяческий почет и уважение, еще и деньги небось отсыплет…
– Деньга, – ответил незнакомец, – ничто, да люди все. Но ты, царевич, вставай и собирайся. Уходить пора, а то так и до настоящих убийц добалакаемся.
– Я не царевич, я царь, – возмутился Федор, рывком садясь на постели, и тут же опустил голову, – правда, пока что бывший царь.
– Вот именно, что бывший, так что теперь снова царевич, – подтвердил незнакомец, – дело в том, Федя, что мастерству Правителя нужно учиться самым настоящим образом, потому что шапка Мономаха, в отличие от прочих головных уборов, снимается только вместе с головой. Понятно?
– Понятно, – ответил юноша и тут же растерянно произнес, остановившись посреди спальни: – Добрый человек, а как же я буду одеваться без мамок и нянек? Я же не умею.
– Ох ты, горе царское, самоходное, – вздохнул незнакомец, щелкнув пальцами, – как много у тебя вопросов, а одеться сам не можешь. Настоящий мужчина-воин должен суметь, проснувшись среди ночи одеться и вооружиться за сорок пять ударов сердца, чтобы встретить врага во всеоружии.
Едва незнакомец закончил говорить, как низенькая дверь в царевичеву опочивальню отворилась и в нее заглянула девица – весьма странная девица, потому что одета она была так же, как и давешний незнакомец – по-мужски, и при этом была такого большого роста, что, ей пришлось перегибаться чуть ли не пополам, чтобы заглянуть в дверь.
– Слушаю вас, обожаемый командир? – низким грудным голосом произнесла девица.
– Как там дела, Ниия? – спросил незнакомец.
– Все в порядке, обожаемый командир, – ответила девица, – правда, младшая женщина плачет так, будто у нее наступил свой личный сезон дождей, зато старшая собирается с такой скоростью, будто это новобранец, услышавший сигнал тревоги.
– Очень хорошо, Ниия, – кивнул незнакомец, – передай там, пусть пришлют мамок и нянек – одеть чадо царское и изготовить его в путь-дорогу. Время не ждет.
Потом он повернулся к застывшему в ожидании Федору и произнес:
– Первый урок, юноша. Не только верные слуги должны заботиться о своем патроне, (сиречь Правителе), но и он должен беспокоиться о них, входить в их положение и оберегать, а не только грести все под себя. В противном случае все может получиться, как у тебя после смерти твоего папеньки. Едва он помер – и крысы толпами побежали с корабля искать тебе господина пощедрее да поудачливее. А все твои дядья и маменька решили обогатить своих родных, раз уж нету за ними сурового царского пригляду. Отец твой умер, а ты сам когда еще вырастешь. Характер у тебя мягкий, и произойди все это в более спокойные времена, вертели бы они тобой как куклой, делая так, что ты царствуешь, а они правят. Насмотрелись, как твой отец делал это во времена твоего милейшего тезки Федора Ивановича, и решили повторить.
– Да, я понял, – растерянно сказал царевич и спросил, – скажи же наконец, добрый человек, кто ты такой, какого роду-племени, кто твой господин и какой у тебя чин, раз говоришь со мной таким уверенным тоном о вещах государевых, ведаемых лишь немногими? Конечно, я вижу, что ты опоясанный воин, получивший меч, пояс и шпоры, быть может, даже боярин или князь, но больше мне о тебе ничего не ведомо, кроме твоих слов о том, что ты пришел спасти меня и моих родных от верной смерти.
– Имя мне, – ответил незнакомец, – Сергей Сергеевич Серегин, правитель Великого княжества Артании, господин тридевятого царства, тридесятого государства, победитель в очном поединке еллинского бога грабительской войны Ареса и сатанинского отродья херра Тойфеля, командующий примерно тридцатитысячной собственной армией, равной которой не найдется в этом мире, уже уничтожившей две злобные варварские орды. А господин мой, дающий мне силы и полномочия – это Творец Миров и Создатель всего Сущего, Бог-Отец и Святой Дух, который, разговаривая со мной, сам себя предпочитает называть Небесным Отцом. Готов поклясться тебе на мече и целовать в том крест, что все, что я тебе сейчас сказал – святая правда и абсолютная истина; а также в том, что моя цель – это спасение Руси и превращение ее в самое мощное государство. Готов поклясться я тебе и в том, что не ищу я у вас себе ни доли, ни удела, ни руки твоей сестры, и от моей помощи московское царство не уменьшится, а только прирастет землями.
– Ух ты… – только и смог сказать царевич Федор, года Серегин плавно извлек меч из ножен и тот засиял жемчужно-белым светом. Затем гость три раза произнес: «Клянусь! Клянусь! Клянусь!» – после чего поцеловал нательный крест. В ответ князя Артанского прямо на глазах облекло бело-голубое сияние, и в небесах раздался рокочущий гром – тот самый, который «посреди ясного неба».
Едва все это завершилось, как набежали мамки и няньки и принялись одевать-обувать царевича Федора, чисто как малое дите. Правда, европейские короли и принцы в это время были ничуть не лучше – те не только одеться-раздеться самостоятельно не могли, но даже сходить в сортир; и прислуживали им не мамки-няньки, а настоящие дворяне, почитавшие эту службу ничуть не хуже армейской.
* * *
Двести пятьдесят седьмой день в мире Содома. Полдень. Заброшенный город в Высоком Лесу, он же тридевятое царство, тридесятое государство, Башня Силы
Капитан Серегин Сергей Сергеевич, Великий князь Артанский
Эвакуация семейства Годуновых из Москвы 1605 года от Рождества Христова прошла без сучка и задоринки. Стража, стоявшая у старого боярского терема, в котором Борис Годунов жил до тех пор, пока не пролез в цари, так ничего не увидела и не услышала, потому что портал мы открывали прямо внутри дома, и помимо матери и сестры отставного царя, изъяли и всех слуг, прислужниц, приживалок и приживалов, оставив Лжедмитрию и перешедшим на его сторону боярам совершенно пустой дом.
Дальше в той Москве все пошло как по писаному. Самозванец в столицу ехать отказался – а то как же, ему требовались трупы свергнутого царя и его матери, а также живая царевна Ксения для глумления и поругания; а вместо того они исчезли из запертого терема, сбежали-с – и при этом не было обнаружено ни подкопа, ни какого лаза, а насмерть запытанная стража так и не смогла поведать ничего внятного. Поэтому Лжедмитрий I, не доехав до Москвы, расположился в том самом селе Красном, которое первым признало его «государем Дмитрием Ивановичем», а на Москве сейчас «царствует» боярин Васька Голицин, достойный тезка и предшественник (но не предок) другого Василия Васильевича Голицына, орудовавшего во времена смены караула от царевны Софьи к Петру Первому. Что же касается нынешнего Васьки Голицына, то вот как написали про него историки:
«В начале июня 1605 года князь Василий Голицын был прислан Лжедмитрием в Москву как наместник и руководил убийством Фёдора Годунова. В дальнейшем неизменно был на стороне победителей во всех конфликтах, участвовал в свержении и Лжедмитрия (один из организаторов заговора в 1606), и Василия Шуйского (1610). В. В. Голицын участвовал в посольстве к Сигизмунду III (1610), был задержан в Польше как пленник вместе с митрополитом Филаретом. Умер в Вильно, находясь польском плену в 1619 году. Потомства не оставил.»
Пока главным подозреваемым у Самозванца был окольничий Богдан Бельский, заправлявший всем в Москве до прибытия Василия Голицына. При царе Борисе Годунове Бельский находился в ссылке, после смерти царя был амнистирован вдовствующей царицей, с которой он находился в родстве, а как только запахло жареным, он одним из первых перешел на сторону Лжедмитрия. В общем, все основания для подозрений были налицо, тем более, что и стражу возле терема, где содержались Годуновы, выставлял тоже он.
Секир-башка ему была неизбежна и поделом. А то закажешь Ольге Васильевне сделать выборку по биографии такого поца – потом читаешь и дивишься, какую это ловкость и гибкость в членах надо иметь, чтобы от царя Федора Борисыча перекинуться к Лжедмитрию I, от него к Ваське Шуйскому, от Васьки Шуйского к Лжедмитрию II, от Лжедмитрия II к польскому королевичу Владиславу Сигизмундовичу, от него – к Михаилу Романову, и все это с прибытком, новыми вотчинами и денежными пожалованиями. А морда, простите, не треснет? Пусть этот Богдан Бельский будет первой ласточкой, говорящей о неукоснительном претворении на Руси принципов «кто чем грешил, тот тем и ответит» и «по подвигу и награда». А то, понимаешь, привыкли тут к боярской неприкосновенности, и уже измену за измену не считают.
У нас же тут дела тоже идут своим чередом. «Царь» Федор оказался так же пригоден к своей роли правителя огромной мятущейся державы, как и последний представитель династии Романовых на российском троне. Нет, дураком, неучем и негодяем юноша не был – в этом отношении дела обстояли как раз обратным образом – но вот того закаленного стального стержня, какой необходим в любом правителе, чтобы не согнуться и не сломаться под напором внешних обстоятельств, в нем не было. Тут он был не чета великому князю Александру Ярославичу в мире, где мы отразили Батыево нашествие. Тот развивался как правитель и полководец буквально не по дням, а по часам; и горе будет крестоносцам, когда они по наущению папы сунутся на русские земле. «Новый» Александр Ярославич, которому уже не надо будет оглядываться на копошащихся за спиной монгол, их живьем сожрет и костей не оставит.
А это плохо – правители без внутреннего стержня долго не живут. Нет, бывают и счастливые исключения, вроде Людовика XIII во Франции, но там такой стержень имелся внутри кардинала Ришелье, что и помогло Людовику выстоять, а Франции даже усилиться. Здесь же, в окружении Федора Годунова, своего Ришелье нет и не предвидится, скорее наоборот. Тут либо жадные родственники с голодными глазами, гребущие под себя все, что плохо лежит, либо политические проституты боярского происхождения, торгующие собой и Родиной по принципу «а кто больше заплатит».
А вот кто виновен в том, что с Федором Годуновым все получилось именно так, то знает только Бог. Но он молчит, хочет, чтобы я во всем разобрался сам. Скорее всего, как обычно бывает в таких случаях, во всем виновна семья. Папенька, изворотливый как глист, потому что в страшные времена окончания царствования Ивана Грозного сумел не просто выжить, но и взобраться на такую позицию в государственной системе управления, которая сперва сделала его всесильным премьером при полностью отстранившимся от дел царе-богомольце Федоре Иоанновиче, а потом позволила и самому занять трон для себя и своих потомков.
Маменька Федора, дочь Малюты Скуратова, Мария Скуратова-Бельская не сколько властолюбива, сколько честолюбива, и желает, чтобы ее семья была самой-самой-самой, не только на Руси, но и вообще в мире. Но ума, чтобы исполнять роль опорного стержня для своего мягкого как глина сына, Бог ей не додал, а посему все ее требования касаются только внешней, показной, стороны царских обязанностей. И переубеждать ее в ошибочности этого пути бесполезно. Просто не поймет. И никого другого к сыну не подпустит, и даже появись рядом с Федором такой кардинал Ришелье – мамочка будет гнать его всеми силами, ибо только ей принадлежит прерогатива промывать сыну мозги – и больше никому. Тут надо бы посоветоваться с патриархом Иовом и митрополитом, а в будущем тоже патриархом, Гермогеном – умнейшими людьми своего времени и большими патриотами России, настоящими святыми, положившими за нее свою жизнь. Патриарх Иов, кроме всего прочего, был сторонником династии Годуновых и сподвижником в государственных делах царя Бориса Годунова.
И мы посоветовались с Иовом, еще как посоветовались. Дело в том, что патриарх, узнав о чудесном исчезновении свергнутого царя вместе с семьей, сейчас же организовал в Успенском соборе Кремля благодарственное богослужение, призывая православный люд молиться за здоровье и процветание царя Федора Борисовича, царицы Марии и царевны Ксении. Сказать, что это взбесило клевретов Лжедмитрия – значит не сказать ничего. Васька Голицын был еще где-то за горизонтом, Богдан Бельский уже сидел под стражей, поэтому хватать и не пущать патриарха примчались два верных сподвижника вора Лжедмитрия – приятели и братья-акробатья Никита Плещеев и Гаврила Пушкин.
Но получилось очень нехорошо. Едва только эти два криворуких недоделка ухватились за патриарха, чтобы сорвать с него патриаршьи ризы и выволочь из храма (у Лжедмитрия был уже готов свой кандидат в патриархи, некий грек Игнатий), как вдруг в воздухе рядом с алтарем распахнулась дыра, из которой пахнуло миррой и ладаном – и появились обряженные в белые ризы господние ангелы саженного роста (бойцовые лилитки в зимних масхалатах, которые они использовали в мире Батыевой погибели) которые, не обнажая своих двуручных мечей (храм ведь) так наподдали святотатцам, что те кувырком летели до самого выхода. Гавриле при том случае пинком отшибло зад и протащило кувырком до самого выхода, на Никите, схватившемуся за саблю, переломало правую руку в трех местах, а также нанесло многочисленные ссадины и ушибы на наглую морду лица.
Сопровождавшие этих двоих различные блюдолизы и подхалимы не стали дожидаться ангельских тумаков и слиняли из Успенского собора впереди собственного визга. Заработать копеечку мелкими поручениями Самозванца – это они завсегда, а вот подставляться из-за этой копеечки под гнев Господень – на это они не согласные, пусть хватают и не пущают патриарха еще какие-нибудь придурки, которых не жалко, а они лучше поглазеют на это со стороны.
А вслед разбегающимся клевретам Лжедмитрия на вполне внятном и понятном русском языке летели обещания, что если кто еще попробует обидеть этого святого человека, простыми пинками не отделается. Такого святотатца будут ждать адские муки еще на этом свете, а затем смертная казнь через Большую Токатумбу, после чего муки начнутся сначала, и уже навечно. И чтобы даже на пушечный выстрел не смели приближаться к патриаршему подворью. А кто не послушает этого предупреждения – тот пусть пеняет только на себя, судьба его будет печальна на страх другим.
В результате такого внушения ни одна лжедмитриева собака даже близко не смела подойти к патриарху Иову и патриаршему подворью. Рассказы о том, как ангелы господни пинками выкидывали святотатцев из храма, мгновенно разошлись по Москве, а Гаврила Пушкин при случае спускал порты и демонстрировал всем встречным и поперечным святой синячище, возникший у него с благословения господня ангела прямо на мягких тканях седалища, после чего рассказывал как благословил его тот ангел сапожком под это самое место, и как летел он, благословленный, по воздуху до самого выхода, аки голубь, и как он теперь ест только стоя, как конь, и спит исключительно на животе, дабы не осквернить святое благословение прикосновением к обыденности. И все это с шуточками и прибауточками. А чего ему не шутить – вон, Никитке Плещееву ангелы, благословляя, и руку изломали, и морду исковеркали, да так, что мать родная его теперь не узнает.
Вот это я понимаю – сила пропаганды и внушения. Зато у нас появилась возможность спокойно открыть портал на патриаршье подворье, прямо в келью к патриарху Иову, и поговорить с сиим благословенным старцем, обсудив сложившееся положение. На это дело пошли только мы с отцом Александром и юным царевичем Федором Борисовичем, потому что заявляться к патриарху со всем нашим бабьим кагалом было просто неудобно, да и патриаршья келья, как я уже знал, была помещением маленьким, не чета царским палатам – там и три дополнительных человека – настоящая толпа. Царевича Федора мы с собой взяли исключительно для того, чтобы убедить патриарха в серьезности своих намерений и показать, что семья Годуновых у нас, и с этой семьей все обстоит благополучно.
Портал в полутемную патриаршью келью открылся совершенно бесшумно, и так же бесшумно мы с отцом Александром шагнули за порог, сделав юному царевичу знак соблюдать тишину, но патриарх Иов, читавший толстый фолиант в снопе света, падающем через узкое окошко, то ли услышав за спиной какой-то шорох, то ли почувствовав дуновение воздуха, обернулся.
Наверное, ваш покорный слуга в полной воинской экипировке, взятой со штурмоносца, отец Александр в священническом облачении и юный Федор в своей повседневной одежде, были немного не тем, чего патриарх ожидал от такого внезапного визита. Быть может, он думал, что его опять должны посетить ангелы господни, а быть может, ожидал, что к нему на огонек зайдут Иисус Христос и мать его Дева Мария. Впрочем, царевич Федор, который стоял чуть позади, потом сказал, что в тот момент, когда мы шагнули в келью, вокруг нас обоих появилось заметное призрачное бело-голубое сияние, так что у Иова с самого начала не должно было возникнуть сомнений по поводу того, кто зашел к нему; поэтому он встал с деревянного табурета и, опираясь на посох, приготовился слушать то, что ему будет сказано.
Первым тишину нарушил отец Александр; сияние вокруг него набрало яркость, что говорило о том, что Небесный Отец здесь, все видит и слышит, но находится в спокойном расположении духа, потому что яркость свечения ауры оставалась умеренной. То ли дело было, когда он уничтожал адскую тварь при нашем попадании в мир Подвалов. Тогда аура священника полыхала как промышленная электросварка, что глазам смотреть было больно, а голос грохотал так, что закладывало уши. И стоило это ему немало – почти сутки постельного режима.
– Приветствую тебя, сын мой Иов, достойный из достойных, – произнес громыхающим голосом Небесного Отца отец Александр, подняв правую руку в благословляющем жесте, – и благословляю тебя на труды тяжкие во имя истинной православной веры, русского народа и единого российского государства, которое должно объединить все народы, противостоящие Сатане и борющиеся с его земными слугами.
Даже у меня, человека уже привычного к таким манифестациям, по коже пошел мандраж, а чего уж говорить о непривычном к такому патриархе, который, правда, перенес свое волнение стоически, ничуть не показывая охватившего его смятения. Широко перекрестившись в ответ и поклонившись в знак того, что принимает благословение, патриарх, понявший, что сейчас с ним разговаривал отнюдь не простой священник, смиренно произнес:
– Благодарю тебя, Господи, за лестную оценку скромных трудов раба твоего Иова и радуюсь, видя, что отрок Федор Борисович, о судьбе которого я так беспокоился, находится под опекой и защитой твоих верных слуг, как и я, недостойный, которого твои ангелы защитили от хулителей и поругателей, разогнав тех крепкими затрещинами…
– Разве я сказал «раб», сын мой? – удивился Небесный Отец. – Вечно вы, люди, придумываете себе то, что вам никогда не говорилось, стоит мне только отвернуться в сторону. Разве же ты, при рождении нареченный Иоанном, в доме своих родителей был рабом своего отца и своей матери? Разве ж говорили они тебе: «Ты наш раб Ивашка» и держали тебя в черном теле?
– Конечно, нет, Господи, – склонил голову патриарх Иов, – прости мя неразумного, за нанесенную ненароком обиду.
– Да не обидел ты меня, сын мой, а огорчил, – ответил Небесный Отец, – ну да ладно. Как человеку доверенному и отмеченному в стремлении к благочинию, в личном разговоре разрешаю тебе обращаться ко мне «Отче Небесный». Понятно?
– Понятно, Отче Небесный, – согласился патриарх, – я вот тут, между прочим, все жду, когда ты наконец закончишь воспитывать меня, старого, и начнешь говорить о том деле, ради которого вы ко мне и пришли. Не зря же давеча твои ангелы Гришкиных прихвостней от меня затрещинами и пинками разгоняли – только треск стоял по храму божьему.
– О деле, сын мой, – ответил Небесный отец, – с тобой будет говорить мой, как ты выразился, слуга, Великий князь Артанский Сергей Сергеевич Серегин, воин и полководец, выполняющий в разных мирах мои особо важные задания. Рука его тяжела, действия решительны, а войско многочисленно, конно, людно и оружно. Именно его воительницы, на которых лежит мое благословение, не обнажая мечей, выкидывали вчера из Успенского собора клевретов Самозванца, да так, что любо-дорого было смотреть. Но об этом т-с-с-с. Можешь считать князя Серегина ипостасью архангела Михаила, впрочем, в чем-то они с Михаилом пересекаются, а в чем-то абсолютно самостоятельны. Священника, голосом которого я говорю, зовут отец Александр, и он весьма достойный человек и священнослужитель, образованный, глубоко мыслящий и истово верующий, иначе не смог бы он стать моим голосом. На сем наш разговор прекращается, твое святейшество патриарх Иов, будь тверд в своей православной вере, и продолжай делать дальше то, что ты уже делаешь сейчас. Dixi!
– Ваше Святейшество, – произнес я, обращаясь к патриарху, когда тот немного отошел от общения с Небесным Отцом, – дело, с которым мы к вам пришли, в первую очередь касается юного царевича…
– Царя, уважаемый Сергей Сергеевич, – поправил меня патриарх Иов, – пусть он и царствовал очень недолго и безвластно, но все же царствовал.
– Царя, Ваше Святейшество, – ответил я патриарху, – из Федора Борисовича еще предстоит сделать. И дело тут не только в том, чтобы подсадить его на трон да нахлобучить на уши шапку Мономаха. Если бы все было так просто, мы бы к вам не обращались. У меня вполне достаточно вооруженной силы, чтобы в капусту изрубить и самого Самозванца, и всех его сторонников, и сызнова посадить царя Федора Борисовича на трон. Но долго ли он там усидит без нашей поддержки – это вопрос особый, а вечно мы его поддерживать не сможем, потому что Отец наш Небесный дает нам и другие задания, которые мы тоже должны выполнять.
– Вы считаете, – наклонил голову Иов, – что мальчик не способен самостоятельно править? Так это и неудивительно в его-то возрасте…
– Да, неудивительно, – ответил я, – но что хуже всего – Федор Борисович так воспитан, что состоятельно править не сможет и через год, и через два, и через пять, и через десять. Я имею в виду править самостоятельно, не опираясь на постороннее мнение и не спрашивая советов у авторитетов. При этом надо отметить, что мальчик обладает глубоким и острым умом, хорошо образован и прекрасно представляет себе картину мироустройства во всем ее многообразии, любит свою родину Русь и готов все сделать для ее блага. Но эти положительные качества отнюдь не делают Федора Борисовича идеальным правителем.
