Александр Бубенников
Системный сбой
7. Снова у отставника
Ветров честно предупредил Инну, что хозяина квартиры Игоря Ивановича нет на месте, к нему нельзя дозвониться, посему они могут оказаться «у разбитого корыта с намыленной шеей». Правда, в течение дня туда подъедет отец Андрея, чтобы взять оттуда вещи Андрея. Посему всё зыбко, туманно, но какие-то шансы есть.
– В любом случае, мой визит туда не будет неожиданным ни для Игоря Ивановича, ни для отца Андрея.
– Вы знаете их обоих, – вырвалось у Ветрова, невольно подумавшего о соскочившем с уст Серина титуле «Казанова» Андрея – давно или недавно?
– После его разрыва с Лидой. Вы ведь это хотели спросить?
Ветров благоразумно промолчал и не ответил на прямой вопрос, приложив смартфон к уху, якобы занятый дозвоном отставному полковнику. И ему всё-таки удалось дозвониться в последний момент. Отставник сказал дрогнувшим голосом, что уже знает о смерти Андрея от терапевта.
– Что с вами, Алексей, что произошло?.. На вас лица нет…
Обрадованный Игорь Иванович встретил у себя Алексея и Инну как старых знакомых, галантно приложился губами к тонкой руке Инны. Подробно принялся рассказывать о кончине Андрея со слов Киры Борисовны. Ветров не перебивал его, догадываясь, что этот рассказ важен не для него, знавшего всё в деталях, зато много значит для Инны.
За чаем Ветров осторожно спросил:
– Кому вы так подробно рассказывали о кончине Андрея?..
– Сначала его отцу, тот созвонился с его матерью… Они, родители Андрея, уже давно в разводе, как это не печально… Отец Андрея после звонка матери, другим родичам из Ростова позвонил… А потом меня вызвала на диспансеризацию Кира Борисовна… – закончил с грустной виноватой улыбкой свои пояснения Игорь Иванович.
Скоро Ветров, воспользовавшись паузой, возникшей в куртуазном разговоре во время «чаепития в Мытищах» на кухне между Инной и хозяином квартиры, осторожно спросил о мужчине, его тезке, унесшем отсюда компьютеры. Непроизвольно заметил, как навострила ушки Инна.
Полковник с тяжелым вздохом покачал головой:
– Вы прямо в следователи по особо важным делам заделались, Алексей. Оказывается, это ваш сотрудник из другого подразделения института. Он и вас знает, и даже Инну. Между прочим, он и о вас, Алексей спрашивал. Ну, это неважно. А приходил он сегодня рано утром, второй раз…
– Как сегодня утром?
– А вот так. Снова приказ замдиректора, доверенность бухгалтерии… Ему был нужен на время персональный компьютер Андрея… В институте инвентаризация… Вернут…
Ветров молчаливо кивнул головой, ожидая разъяснения, он-то знал, что этот ноутбук – для личной домашней работы и доступа в интернет – они вместе с роутером Wi-Fi выбирали и покупали с Андреем еще в те времена, когда тот только появился в их лаборатории. Отставник-полковник, радуясь своей проверенной годами военной хитрости, подмигнул левым глазом сначала Инне, потом Ветрову, мол, знай наших.
– Из компьютера Андрея, по его совету я скопировал все файлы на электронный диск. Там мои мемуары, тексты Андрея, еще что-то…
– Это правильно, Игорь Иванович – тихо, многозначительно сказала Инна, – всегда всё надо копировать… На всякий пожарный случай…
– Молодец я, что копию сделал, – потребовал себе похвал старик, – мы тоже компьютерной грамоте набрались через специалиста за то время, пока он квартировал у меня… Царство ему небесное… Через час-полтора отец Андрея подойдёт – так мы с ним договорились по телефону.
Пока Инна мыла чашки на кухне, Ветров спросил старика, как всё же выглядит этот сотрудник института Игорь, посетивший эту квартиру дважды и унесший компьютер на инвентаризацию. Старик рассказал доходчиво и кратко, добавляя к атлетическому сложению и росту «хрипатого» особые приметы – невзрачный, глаза с еле заметным косоглазием, шрам над правой бровью. Это уже было что-то существенное.
Они снова втроем говорили об Андрее, о скорых похоронах, об их организации, хлопотах, которые лягут на плечи Ветрова с родичами покойного. В это время в дверь квартиры позвонили. Это был отец Андрея, изможденный отчаянием мужчина, с лысым черепом и cедой бородой. Ему тут же предложили стакан чая. За столом на кухне он разговорился.
– Будем относиться к смерти сына философски. Я был обязан умереть раньше сына. Но случился сбой в господних планах на отца и сына: отец жив, сын мертв. Таков первый парадокс, я был плохим отцом, но мне дарована жизнь. Андрей был славным добрым сыном, безмерно одаренным от природы, но господь раньше времени призвал его на небеса. А второй парадокс заключается в том, что я уже приготовил себе могилу на кладбище моих родителей, деда и бабки Андрея. А теперь это место будет занято вместо меня моим сыном. Его мать ведь хотела похоронить его у себя на родине, в Ростове. Мы с его матерью давно расстались, к слову сказать. У нее своя жизнь, свои дети от разных браков, а у меня своя жизнь, другие браки, а сын один. Потому мать Андрея не возражала против похорон сына в Москве… Инночка, я прав или не прав, что настоял на своем в выборе последнего пристанища Андрея?..
– Вы правы, конечно, правы, – пылко, со слезами в голосе произнесла Инна.
– Будем вместе ходить на могилку Андрея. Я вас, Инночка, в душе уже называл невесткой. А тут такое горе… Какая страшная несправедливость: сыновьям умирать раньше их отцов. Пусть неважных, плохих отцов. Зато я первым из всех разглядел дар божий, талант великий у сына, наставил его развивать и совершенствовать данные богом и родителями дар и талант. Отец своим даром и талантом не распорядился, как следует.
Полковник же разливал по крошечным рюмкам коньяк из своего запасника. Сказал как-то грустно и проникновенно:
– Помянем, друзья, раба божьего Андрея, царствие ему небесное…
Когда выпили и помянули, старик стал вспоминать о квартиранте. Начал с того, что тот обучил ему компьютерной грамотности, набил на компьютере тексты его мемуаров, писанные за долгие пенсионные годы – и всё это составляло под старость особый смысл жизни одинокого человека. И старик нашел понимание и отзывчивость в юном квартиранте, у которого своих дел и хлопот было по горло.
– А он своё драгоценное время отрывал от себя, на меня тратил, не зная о том, что ему ранний конец уготован… Как-то странно говорил, ничего не боюсь – что в жизни, что после жизни… Я ему, как же так, Андрей… Есть же такая поговорка: Бога боюсь – никого не боюсь, а Бога не боюсь – всех боюсь… А он только смеялся своей чистой белозубой улыбкой: с Богом у меня, небоязливого, особые отношения, он меня простит за то, что я и его не боюсь, и он знает об этом, помогая мне в моих исследованиях… С боязнью я бы ничего не сделал бы, а без боязни всё смог и всё смогу… Это он о своих программах, алгоритмах, текстах, стихах сгенерированных на машине Андрея – and…
– Какие тексты, стихи, – округлила глаза Инна, – я не знаю о них.
Тот, не впадая в лишние, досужие объяснения, разливал по новой рюмке, приговаривая, что «Бог любит Троицу, а Бога, любящего Троицу, надо всё же бояться – всё равно надо трижды по-русски поминать усопшего, доброго и талантливого».
Старик всё сделал так, как ему посоветовал Ветров: на его глазах передал с краткими комментариями электронный диск Инне с текстами с ноутбука. Ветров видел всё это своими глазами и слышал собственными ушами его напутственные, проникновенные слова, записного заговорщика:
– Это единственный экземпляр – храните и берегите, как зеницу ока… Мало ли что в наше смутное неспокойное время… Я найду вас, милая…
Улучив момент, подмигнул Ветрову и буркнул:
– Я всё сделал так, как вы меня наставляли, Алексей… Правдоподобно получилось, не переиграл?
– Всё вышло отлично, Игорь Иванович, лучше не придумаешь. Потом я объясню, что так было надо…
– Если доживу до объяснения…
Старик вскользь пояснил, заметив изменение в лице Ветрова, что Кира Борисовна рекомендует сразу же после похорон квартиранта лечь в стационар – подлечиться, укрепляющие и тонизирующие витамины принять – всё бесплатно, как заслуженному ветерану труда и орденоносцу. Ветров подумал, что сразу после похорон, может на поминках, он предупредит старика, чтобы тот не попал в ту самую больницу, куда упекли Андрея, прямо в лапы «черного доктора». Но это потом, а пока он оставляет их всех, Игоря Ивановича, Евгения Александровича, Инну поджидать к вечеру мать Андрея – прямо самолетом из Ростова…
«Как всё запуталось в жизни его, её… Андрей не боялся Бога, бравировал даже этим, по воспоминаниям старика… Не боялся любви… Любовь нужна Богу, любовь страшна дьяволу… Андрей не боялся ничего и никого – ни Бога, ни дьявола… Только уже нет Андрея… А мир, по-прежнему, поле битвы Бога и дьявола – уже после Андрея…»
– Инна, что случилось на сервере? Как пропала зашифрованная информация о системе с новыми алгоритмами, что мы передали с Андреем из этой квартиры, – Ветров кивнул наверх, – посредством вай-фай…
– Диверсия, одним словом, вырубили нарочно, наверняка после того, как прочитали и скопировали ваш последний с Андреем вариант модифицированной системы с новыми его алгоритмами… Это было в смену, когда я дежурила в компьютерном центре…
– Кто устроил диверсию, вырубил сервер?
– Откуда я знаю… Догадываюсь, конечно, но пальцем не ткну на злодея… Догадываетесь почему?.. Потому что мне пора определяться: беременна – это временно или как?.. Вот и вы, первый друг Андрея, не советчик в таких делах…
– Я рад бы называть себя его первым другом… Но я думал, что его первые друзья – его возлюбленные… Выходит, что Лида – это в прошлом, а вы – сейчас, в настоящем… А к ней в больнице и кардиоцентре, где он скончался, все обращались как к жене его, пусть гражданской жене…
– У гражданской жены не было и не будет от него ребенка, а у его тайной и последней возлюбленной может родиться еще сын или дочка… Если возлюбленная или любовница его, как угодно можно называть меня, решится на подвиг, если не совершит убийства или самоубийства…
8. Похороны и поминки
До дня похорон у Ветрова, как, впрочем, у большинства ребят из его лаборатории, были сплошные хлопоты. Дирекция приняла решение устроить прощание с покойным в институте, в большом холле между актовым залом и аудиторией, в которых проходили заседания научно-технического и ученого совета. Чин церемонии похорон резко повышался даже не выбором места прощания, а тем, что, по слухам, при прощании должны были присутствовать директор и замдиректора по науке. Академика-директора в последнее время, из-за его недомогания и почтенного возраста видели только на заседаниях НТС и ученого совета.
От Сорина и Серина Ветров услышал совсем удивительную новость, что даже Клопов, узнав о скоропостижной кончине Андрея, решил прервать на пару дней свой отпуск, твердо обещав приехать на похороны прямо из санатория.
Рабочим распорядителем похоронной процедуры в институте был завлаб Серин. По его распоряжению и его стараниями просторный холл был превращен в похоронное скорбное место посредством присборенных черных штор на окнах, притушенных люстр с лампами, горящими в четверть накала, прибитых там и сям еловых ветвей вперемежку с черными траурными лентами.
Наверное, из-за присутствия на официальной процедуре прощания народу пришло много, не только из отдела Сорина, но и из других отделов. В длинной очереди ораторов, подобранной Сериным, Ветрову и Инне было уготовано место где-то в самом конце; еще бы впереди столько именитых и заслуженных людей. А самыми первыми должны были выступить директор и его первый зам Клопов.
Сразу после минуты памяти, торжественно объявленной Сориным, когда скорбным молчанием все присутствовавшие, склонив головы, отдали дань уважения покойному в дешевом гробе, в самом центре траурного холла, перед выступлением Клопова, Ветров внимательно разглядел мать и отца Андрея. Они были рядом, отец поддерживал свою супругу, с которой он развелся тогда, когда Андрей, по его словам, переходил из яслей в детский сад. Но траурный зал воспринимал их как одно неразрывное ценное – родителей человека, которого провожали в последний путь. Родители, почерневшие от горя, неотрывно глядели на гроб и что-то тихо синхронно шептали, никому не понятное, совсем не различимое.
Для скорбных речей был приготовлен микрофон, возможно, потому, что длинную очередь ораторов открывал сильно шамкающий директор с его нечленораздельной речью, которую трудно было воспринять на слух без соответствующей техники. Директор сказал что-то общее, что обычно говорят в таких случаях – сожаление о скоропостижной смерти перспективного сотрудника, которому работать бы и работать на благо отечественной науки. Незапланированный конфуз, происшедший в самом конце его выступления, не испортил впечатления от неожиданного появления на траурной церемонии директора. Он сказал то, что о чем не знал Ветров, вообще мало кто знал об этом. Оказывается Андрей, еще до прихода в институт, будучи студентом, опубликовал в международном математическом журнале всего одну авторскую статью с фантастическим рейтингом цитирования, редчайшим по всем меркам, так называемым «импакт фактором».
Директору чуть ли не со всех концов света слали письма мировые светила с приглашением Андрея на конференции, в институты и университеты для работы. Вторая недавно опубликованная статья Андрея в соавторстве с Клоповым, Сориным и Сериным, также набирает рейтинг в научном мире. Но смерть помешала юному, необычайно талантливому исследователю завершить цикл работ по прорывным поисковым алгоритмов распознавания образов и нечеткой логики, которыми он мог, воистину удивить и потрясти мир. Еще бы немного времени отпустить ему, и…
И тут кто-то из глубины зала негромко, но твердо сказал: «И удивил, и потряс уже, а не ещё». Директор то ли не расслышал, то ли плохо расслышал, но как-то скомкал речь, стушевался, заканчивая банальным – вечная ему память…
В выступлении первого зама директора, лощеного и загорелого членкора, звучал красной строкой тезис мэтра, будущего лидера института: Лосев был полон надежд и свершений, он много обещал как яркий и перспективный исследователь. Как много бы успел свершить в науке вообще, в сфере «Computer science», особенно в бурно развивающейся области поисковых и генерирующих решения алгоритмов и машинных систем, если бы не его ранняя трагическая смерть. Какие у него были безбрежные творческие планы, которым не дано было реализоваться и о которых знали его учителя. Имена учителей не были названы, но последовательное перечисление отдела, лаборатории и того непреложного факта, что отдел патронировался первым замдиректора по науке. Всё это свидетельствовало о том, что к научным учителям Андрея должны быть причислены и Клопов, и пишущие докторские диссертации завотделом Сорин и завлаб Серин. Как ни странно этот тезис о нереализованных планах усопшего, о которых знали только его учителя, развили выступившие следом Сорин и Серин.
Стоявшая рядом с Ветровым Инна взяла его за локоть. Легонько призвала склонить к её плечу голову. Прошептала прямо в ухо, чтобы никто из окружающих не расслышал ее гневной тирады:
– Не пойдёшь же на публичный скандал в таком месте и в такой скорбный час. Андрей сам мне рассказывал, как его уламывали его, чтоб он оказался в аспирантах у того же Клопова, или того же Сорина, даже Серина. Хотя всего несколько его гениальных озарений в его нескольких алгоритмах стоят всех научных трудов блестящей продвинутой троицы…
Когда дошла очередь до Ветрова, то тот, неожиданно потеряв дар речи у микрофона, неотрывно глядя на гроб, с трудом осилил несколько предложений, что Андрей был лучшим из лучших, в науке, в дружбе, во всём – только сейчас он это понял и просит за это прощения у друга… После своего скомканного выступления Ветров уже не слышал о чем говорила Инна… Церемония прощания подошла к концу, жизнь продолжалась с выносом гроба их холла… Подставив плечо гробу, Ветров неожиданно зажмурился, неожиданно люстры засияли сильней… Словно кто-то невидимый сверху решил, нечего зацикливаться на смертях, когда столько нерешенных дел и обязанностей у живых…
Вереница траурных автобусов подъехала к старому Кунцевскому кладбищу. Там у отца Андрея был скромный родовой придел. Письма из института и президиума РАН сыграли свою роль – хоронить там разрешили. По просьбе матери Андрея институт даже оплатил вызов похоронного оркестра на кладбище. Об этом уже в автобусе Ветрову буркнул Серин: попробуй, откажи ей, если она затвердила, что у них в ростовском роду всех достойных людей хоронили под оркестр. Понимать приказала так: лишь недостойных хоронят без оркестра… В ответ на улыбку Серина Ветрову надо бы было тоже улыбнуться, но того на кладбище среди могил, крестов и памятников совсем заклинило – ни улыбки, ни слов, ничего лишнего и суетного. И грохнул знаменитым шопеновским траурным маршем оркестр. И Ветров, чтобы никто не видел его слез, нацепил на нос специально взятые на кладбище огромные черные очки.
– А я, дура, не догадалась взять с собой темные очки, – тихо сказала ему Инна, держащаяся с ним рядом, поодаль откуда-то взявшейся на кладбище Лиды. Возможно, она была и в институтском холле на процедуре прощания, только Ветров там ее не разглядел в толпе сотрудников и других родичей Андрея, прибывших туда с его родителями.
Сначала надо было поднимать с могильного холмика мать и отца Андрея, потом Лиду. Самое время – припасть к холмику с цветами и венками Инне, но она не торопилась. Она по-прежнему стояла рядом с Ветровым с гордо поднятой головой, на удивление Ветрову в глазах ее не было не слезинки. Напрасно она что-то недавно говорила о необходимости взять с собой на кладбище черные очки. Не было такой острой необходимости.
Подошла Лида и негромко спросила Ветрова, нарочно, словно не замечая рядом Инны, будто там одно пустое место, где и когда будут поминки. Услышав чёткий подробный ответ, молчаливо кивнула головой и произнесла со значением.
– Правильно, скромно и со вкусом. Я так и думала, что в этом недорогом кафе. В институтской столовой Андрей никогда не закусывал. Да и вообще он мало времени проводил в институте, любил работать в одиночку или с тобой вдвоём, Алексей…
Только Лида отошла, как Инна полушепотом Пожаловалась Ветрову:
– Надо же и здесь она уколола меня… Я не из числа единственных напарников, общество которого выдерживал Андрей…
Кроме ребят из лаборатории и их отдела на скромные поминки пришли еще двое из других отделов. Одного из них Ветров часто видел Андрея, причем не только в стенах института, в кафе, на выставках, спектаклях – то был Влад. Второй «чужестранец» как бы лишенный признаков возраста был некто Жора, эсэнэс, из остепененных. Андрей старался избегать общества этого Жоры, но тот почему-то лип к компаниям молодых людей, где часто восседали Андрей и Алексей. Молодых да ранних Жора покровительствовал советами и поучениями, как надо жить и как надо работать в институтах закрытого профиля. Смешил научными и прочими байками из жизни академиков и членкоров, с которыми был, «на короткой ноге», с тем же замдиректора по науке. Славно и естественно комиковал Жора. Все воспринимали его, как необходимую к столу мебель со старым инвентарным номером, мебель, без которой ничего не происходит.
Ветров знал, что при жизни Андрей почему-то недолюбливал Жору, почти всегда при случайных встречах остро пикировался с ним, но почему-то именно к Ветрову справа подсел шустрый Жора, властно «попросив» освободить место рядом с «источником светопреставления». Ведь, как они когда-то договорились с Инной на кладбище, по левую руку от Ветрова села Инна.
Выпили по первой стопке, стоя, не чокаясь. И тут же, прилипший к Ветрову, как банный лист, Жора зашептал Андрею в ухо:
– Я уже слышал о вашем отпуске, всё подписано. Хоть в Ростов на похороны ехать не надо – странно ведь как-то… Очень странно и противоестественно, словно начальство порешило на какое-то время избавиться от надоедливого, много знающего сотрудника… А ведь не вы только один что-то знаете, Алексей… Я, к примеру тоже что-то знаю неизвестное вам, батенька о том, кто рабочие станции из квартиры Лосева дезавуировал…
– Игорь их с персональным компьютером дезавуировал, как вы изволили выразиться, – одними губами прошелестел Ветров. – Может быть, что-то еще более существенное я не знаю.
– Однако, батенька… – искренне изумился Жора. – В таких случаях говорят, покойник еще при жизни слишком много знал.
– Это Андрея вы имеете в виду…
– Причем здесь Андрей, – свистящим негодующим шепотом выдал Жора, – скорее вас, Ветров. Знаете откуда?
– От верблюда, Жора…. Скоро во всём разберемся… – Эти слова Ветров произнес уже не шепотом, а вполголоса, с надрывом. И подумал почему-то о том, что не видел на траурной церемонии прощания, потом на кладбище тоже отставника-полковника Игоря Ивановича, ведь тот обещал быть там – «как штык».
Жора отпрянул от Ветрова и с ненавистью поглядел на него. Инна, сидящая по левую руку, вызывающе в упор прожгла Жору испепеляющим взглядом и остановила взгляд, почти умоляющий на Ветрове.
– Алексей, я всё слышала, у меня музыкальный слух с детства, посему я должна с вами переговорить с глазу на глаз. Прямо сейчас. Разделяю вашу тревогу и напряжение. Я тоже больше всего удивлена тем, что с нами нет сейчас Игоря Ивановича. Он мне клятвенно обещал прийти в институт на прощание, потом поехать вместе с нами на кладбище. Я ему несколько раз звонила, но никто не подходит к телефону…Возможно, с ним что-то случилось… Нам надо вместе сходить на квартиру Андрея…
– И еще вместе с Лидой, – шепнул в ухо Ветрова Жора. – Весёлая у вас будет компания, Алексей… С двумя гражданскими женами покойного, бывшей и настоящей, к тому двумя аспирантками Клопова, пользованными шефом для мужских утех при фригидной жене Иде…
– Не надо так, – тихо, произнес Ветров, брезгливо поводя плечом, словно открещиваясь от скабрезной реплики Жоры, – пока ещё уважаемый Георгий…
– Понял, понял… – зашептал после очередной поминальной чарки Жора. – Всё, всё понял, как не понять, мы из понятливых. Только на первых импровизированных поминках понимаешь, как безжалостен мир, лишающий нас общества гениев. Я об Андрее, убывающем в вечность и забирающем с собой вечность земную с его любимыми женщинами… О, если бы вечно так было, помните слова из романса, Алексей, где в вечности нега, любовь всех близких мужчине женщин, которые были рядом с ним, светлым и чистым, как говорится и поётся в народе…
Ветров уже не слушал его, алкоголь делал свое черное дело, оглушая всё существо, чтобы не чувствовать хрупкости и беззащитности человеческого существа перед грозными опасными ветрами окружающего мира за его плечами. Он знал, что после пятой поминальной стопки, он поедет с Инной на квартиру Игоря Ивановича.
Так он и сделал, сказав ребятам из лаборатории: «Мы скоро вернемся, не закругляйтесь раньше времени, посидим еще, помянем».
Только вышли они из кафе не вдвоём, а втроём. К Ветрову с Инной за компанию присоединился Влад, из теоретического сектора, что находился в подчинении самого директора-академика. Оказывается, это был он, подавший странную многозначительную реплику во время директорской речи: насчёт «ещё» и «уже». Влад в этом признался сразу. Это была не первая неожиданность в скорбный день похорон Андрея. На квартире Игоря Игоревича они не застали отставного полковника, зато обнаружили сотрудников милиции. Оказывается, сегодня умер хозяин квартиры, почему-то вызвавшей на дом терапевта из поликлиники Киру Борисовну. Она же и позвонила в милицию.
– Он же собирался идти в поликлинику к ней сразу же после похорон, – сказал Ветров, глядя прямо в глаза Инне.
– Да, я тоже об этом сразу подумала, – сказала, еле ворочая языком, в каком-то столбняке Инна, – кошмар за кошмаром… А где же сама Кира Борисовна, – обратилась она к милиционерам, – что вас сюда вызывала…
– А ей самой стало плохо, прямо при нас, – ответил молоденький лейтенант с морской фамилией Морев. – За ней заехал ее коллега, врач… Ага, вспомнил имя, импозантный мужчина такой… Семен Борисович…
