Александр Ежовский
Флаг для козлятников
Ученые с уверенностью заявляют, что примерно 350 миллионов лет назад сухопутная жизнь девонского периода зародилась именно в Сибири.
Часть I «Ни родины, ни флага»
Сегодня была его очередь охранять детей. С утеплённой лёжки на краю заснеженного котлована хорошо видны окрестности, и барахтающиеся внизу ребятишки были как на ладони. Сергей, как заботливая самка, постоянно пересчитывал выводок, загибая в просторных шубенках пальцы. «Десять», – находил он последнего съехавшего с горки сорванца, оглядывался вокруг и снова начинал считать.
Намётанный глаз засёк движение в дальнем осиннике. Сергей заслонился от полуденного солнца и всмотрелся внимательнее: вот частокол серых стволов снова перечеркнул белый силуэт маскхалата.
– Чужаки! Чужаки идут! – громко крикнул он вниз. Загнул десятый палец за последним забежавшим в укрытие ребёнком и потянулся за карабином.
Но двое в осиннике не собирались прятаться и, выйдя на открытое место, размашисто пошли на лыжах прямо к убежищу. Один из них достал синюю тряпку и помахал ею над головой. Это был их сегодняшний знак. Сергей выдохнул, отряхнулся от снега и пошёл в обход карьера, навстречу своим охотникам.
Запыхавшийся Янис ещё издали начал выкрикивать новости.
– Гости! Конные! Опять шашками коз рубили!
– Не ори на морозе, горячий латышский парень, – остановил его Сергей.
Отрубленные косульи головы начали находить прошлой зимой. Потом охотники заметили нескольких всадников с шашками. Тогда же их окрестили «казачками», и как потом оказалось, были недалеки от истины. Сами казаки пожаловали по весне, целый десяток всадников на замученных лошадках. Без особых политесов вручили Сергею Указ атамана, в котором тот объявлял себя верховным правителем Новой Сибири, вводил воинскую повинность, а так же патронный и продуктовый налог. Указом Сергей пообещал подтереться в самое ближайшее время и предупредил, что если те продолжат истреблять косуль, то для начала он будет стрелять по лошадям. Охрану тогда удвоили, но казачки больше не объявлялись. Сергей даже забыл про них, не приняв всерьёз этот маскарад и, видимо, зря.
Он не стал держать разгорячённых добытчиков на холоде и продолжил задавать вопросы, когда они переоделись и выпили по полкружки горячего сбитня. Из рассказа охотников выходило, что дичь загоняли грамотно. Косуль сняли с дневных лёжек и выгнали в поле, где всадники порубали шашками почти всё стадо. Разделали животных там же. Кровавый след волокуш с мясом уходил в сторону озера, а головы сложили в кучу и оставили им, как ещё одно послание.
– Это не дело, Серёг! – негодовал разрумянившийся Янис, отчего акцент становился ещё протяжней. – Если они с озёрными снюхались и все наши уговоры порушили, то надо идти и предъявлять!
– Предъявлять за что? Что они тоже кушать хотят? – попытался остудить его Сергей.
– Пусть тогда вместе с нами за косулями на лыжах побегают, и мясо со шкурами напополам, а всех маток в стаде вырубить – это настоящее скотство, – не унимался Янис.
– Тут согласен, – вздохнул Сергей. – Вечером обмозгуем, что да как.
Оставив охотников отдыхать, Сергей стал собираться за дровами. В такие морозы их расход заметно увеличивался, и теперь каждый взрослый должен был принести в дровник двойную норму. Пока он выбирал в кладовой топор под руку, его кто-то потянул за полу сзади. Сергей обернулся. За спиной стояла утонувшая во взрослой телогрейке восьмилетняя Лиза и глядела на него непропорционально большими, как у старых икон, глазами.
– Чего тебе, Лизёнок? – наклонился к ней Сергей, – шишек принести?
Она замотала головой.
– А чего тогда? Ранеток мороженых?
Мелкая снова отказалась. Сергею эта молчанка начала надоедать.
– Лизонька, мне жарко тут в тулупе стоять. Говори, чего хотела, и я пойду.
– Дядь Серёж, а почему озёрные нас «козлятниками» зовут? Это же обидное прозвище.
Меньше всего он ожидал услышать от девочки такой вопрос.
– И что же в нём обидного? – наигранно удивился Сергей.
Девочка растерялась.
– Ну, козёл, он же с рогами, – протянула она. – А ещё вонючий и мекает, – быстро дополнила девочка свой ответ, будто вспомнив чьи-то слова.
– На тебе сейчас жилетка из шкуры косули, – усмехнулся Сергей. – Разве она воняет?
Девочка опустила глаза и пощупала ладошкой мех телогрейки, словно впервые увидела свою одёжку. Потом поднесла пальцы к носу и принюхалась.
– Не воняет, – подняла она довольный взгляд после окончания своего эксперимента. – А почему же тогда косулю козлом называют? – тут же последовал очередной вопрос.
– Эм, – замялся Сергей. Он и правда не знал, почему местные называют лесную косулю «козой». Ведь между этими животными очень мало общего. Разве что рога да копыта.
– А давай мы как-нибудь у бабушки Тани про это спросим, – облегчённо выдохнул Сергей, придумав способ отвертеться от пространных объяснений.
– А когда? – полный интереса и ожидания взгляд Лизы снова упёрся в Сергея.
– Вот сразу после ужина и спросим, – неловко погладил он её по голове и схватился за ручку двери как за спасительную соломинку.
Выскочив подальше от этого душного взгляда на мороз, он в очередной раз убедил себя, что разговоры с детьми – не его конёк. Ни научить их толком ничему не мог, ни сказки сочинить, ни истории внятно рассказать. Бабам лапши на уши навесить или с мужиками поспорить – это да, а с детьми как-то не складывалось. Даже отвертеться от очередных вечерних расспросов не смог. Хотя, как тут отвертишься, когда в тебя такими глазами.
Щурясь от искрящегося снега, он зашагал по тропинке, ещё раз прокручивая в голове разговор с маленькой Лизой. «Местные называют козой… Местные».
А ведь он тоже местный, но ответа на этот вопрос не знал. Много лет назад он в компании таких же местных сорванцов прибегал с лыжами и санками на этот заброшенный кирпзавод и катался со склонов глиняного карьера пока одежда не превращалась в обледенелый панцирь. Но разве его тогда интересовали такие вопросы. А потом… Потом были другие местные: с бородами, в чалмах и с автоматами, чёрные, в панамах и тоже с автоматами. Потом были московские, казанские, челябинские и новосибирские местные с дубинами и озверевшими лицами. А теперь вот он здесь, у себя на родине, но местным себя так и не считает. Может потому, что всё вокруг стало бывшим, включая Родину? И осталась только эта жалкая горстка людей?
Сергей дошёл до ближайшего колка с сухостоем и принялся за работу. А в голове опять роились вопросы: «И кто же он для этой горстки людей? Местный, или наёмник, что охраняет их за еду и кров? И почему он пришёл именно сюда? Разве мало на свете других укромных мест?» Но в стуках топора всё время слышался один и тот же ответ: «Ни родины, ни флага». Именно этим упрёком три зимы назад его и встретили родные места.
Когда началась эпидемия, он служил по контракту в Ливии. Руководство ЧВК поспешило вернуть их домой, пока не закрыли границу. На родине наёмников сразу бросили пресекать беспорядки, а как прошла первая волна эпидемии, отправили на расчистку жилья и улиц. Новая «испанка» косила людей без суда и следствия, не разбирая возраста и положения; как и обычный грипп, болезнь длилась неделю, но чаще справлялась быстрее. Лекарства не помогали, и люди гибли от лёгочных кровотечений, атакуя переполненные больницы. Сергей живых в жизни видел меньше, чем перекидал тогда трупов.
Поначалу военным удалось взять ситуацию под контроль. Действовал комендантский час, раздача гуманитарки, эпидрежим и всё такое. Но инфекция не унималась: за первой волной пришла вторая, появились другие, более страшные мутации вируса, и люди продолжали умирать десятками тысяч, несмотря на вроде бы наведённый порядок.
А потом наёмников догнала война. Оказалось что те, кто спасался в горах и пустынях от бомб, спаслись и от заражения. И людские потоки вскрыли границы, хлынув из Азии и Африки в Европу, уничтожая последний шанс для спасения – изоляцию.
Пока была связь и горючка, какое-то подобие линии фронта присутствовало, но по мере истощения ресурсов, всё свелось к грызне за респираторы, жратву и патроны. Когда все городские и военные запасы были уничтожены, людская саранча потянулась в деревни, где пытались укрыться от заразы остатки населения. Многие прятали в глубинке беременных жён и родившихся в это непростое время детей, поскольку ходили слухи о чудодейственных противовирусных средствах, сделанных из костного мозга младенцев. Всколыхнулась муть работорговли, поговаривали об охоте на людей и людоедстве. Горстки выживших вынуждены были уходить всё дальше и дальше в леса, где ещё можно было прокормиться, а самое главное – затеряться и самому не стать добычей.
Когда в их батальоне перестали обращаться друг к другу по званиям и завели собственных рабынь, Сергей с товарищем решили, что им тоже пора валить. Прихватили побольше сухпая с патронами и двинули подальше от этого «непотребства». Товарища прирезали на третий день из-за торчащего дрына СВД, когда тот пошёл в разведку. Сергей убеждал его взять укороченный автомат, но тот сроднился со своей винтовкой, а она ему, видимо, за что-то отомстила. Значит, не все зарубки на прикладе были честными.
Без напарника Сергей стал втройне осторожнее. Старался не разводить костров и не стрелять без острой необходимости. Тщательно маскировал места отдыха, а спать устраивался на деревьях, растягивая гамак из плащ-палатки между ветвей. Но после того, как его чуть не сожрала стая одичавших собак, Сергей понял, что пора выходить к людям. Но найти тех, кто не желает чтоб их нашли, оказалось не так-то просто. И вместо человеческого жилья он натыкался на одни пепелища.
Через неделю скитаний, Сергей набрёл на едва заметную лесную тропку, по которой явно кто-то недавно ходил. Петляя по ней, Сергей добрался до обнесённого крепким тыном посёлка на берегу небольшого озерца. Полдня понаблюдав за этим поселением из леса, он не заметил ни признаков рабского состояния кого-либо из жителей, ни другой дикости, коими грешили городские шайки. Жители посёлка копались на огородах, ловили рыбу, ходили в лес за ягодой и грибами, что-то мастерили. На вышке за тыном всегда находился вооружённый часовой, наблюдающий за окрестностями. А это значит, что в поселении установлен хоть какой-то порядок, и скорее всего он сможет в него вписаться, доказав свою полезность. Тем более, что лишний ствол и умеющие с ним обращаться руки в это время никому не помешают.
Поселение оказалось общиной родноверов, что Сергея вовсе не удивило. В городе он уже успел насмотреться на всевозможных пророков, мессий и прочие секты с культами, от которых волосы вставали дыбом. Так что вера в языческих богов – не самое худшее на что можно было наткнуться в лесах.
Приняли его настороженно и при условии, что его оружие будет храниться у местного воеводы и выдаваться в руки лишь в случае нападения на общину. Сергей и сам бы так же поступил с вооружённым новичком, так что явного отторжения такое условие у него не вызвало. Пришлось, правда, каждый вечер слушать наставления местного волхва о величии древних богов и карах, нас постигших, за отказ от веры славных предков. А через какое-то время дважды пройти на капище не очень приятные ритуалы посвящения, заканчивающиеся клеймением раскалённым железом. При приёме в общину Сергею на левой стороне груди выжгли знак языческого бога Рода, чем-то напоминающий свастику в солнечном диске и дали новое имя Неждан. А при приёме в дружину, на его левом плече был выжжен знак Перуна в виде колеса с восемью спицами.
Жить Сергея староста отправил в полуземлянку к одинокой женщине с двумя детьми. Общение с ребятишками у него, как водится, не задалось, а вот с ещё не старой вдовушкой всё сладилось очень быстро и к обоюдному удовольствию. Каждое утро староста распределял общинников по работам. Получали задание и дружинники, если не была их очередь нести ночной караул. Так что трудились все вместе с рассвета до заката. Сергей быстро вспомнил как работать топором и рубанком. Даже столярничать взялся, обновив почти всю рассохшуюся мебель в землянке. Ему начинала нравиться такая неспешная и размеренная жизнь, пока не случилось то, чего он никак не смог принять ни разумом, ни сердцем.
Однажды вечером работы закончились раньше обычного, и вся община переоделась в украшенные яркой вышивкой праздничные одежды. Сожительница тоже выдала Сергею расшитую собственными руками рубаху с плетёным поясом, и они, оставив детей в землянке, отправились на капище. Там встали в хоровод, пропели старым богам кощуны, но вместо уже привычной финальной братины с квасом в круг завели еле стоящую на ногах бледную женщину в длинной до пят рубахе. Волхв начал громогласно вещать о гневе богов за нетвёрдую в них веру, а вдовушка шепнула Сергею на ухо:
– Горячка у неё и кашель. Будет предков просить о здоровье родóвичей.
Сергей подумал, что опять будет какой-то языческий ритуал, но женщину привязали к свежему берёзовому столбу и начали обкладывать хворостом.