Александр Гордиенко
Год Мужчины. Эффект женщины
Поначалу мне показалось, что этот Раскин пропустил мой вопрос мимо ушей. И вообще мне показалось, что он опять обиделся. Правда, я не поняла почему. Однако от вопроса не ушел:
– Екатерина, мы потому и остановились на вашей кандидатуре, учитывая, что вы более чем кто-либо другой сможете держать это в тайне и ни с одним человеком на Земле не будете обсуждать данный вопрос. В том числе и с вашим будущим мужем.
Я, конечно же, не утерпела:
– А вы не боитесь обсуждать эту деликатную тему со мной. Я пока еще не согласилась.
– Не боимся, – при этом он так посмотрел на меня, что да, я поняла, не боится, что у него тысяча и один вариант закрыть эту тему. И некоторые из них могут мне совсем не понравиться. Выдержав паузу, Акива несколько смягчил ситуацию:
– Имя я вам пока не называл, так что мы сейчас здесь обсуждаем общие условия сделки.
– Хорошо, – я попыталась резюмировать первую часть переговоров. – Вы хотите, чтобы я стала женой вашего… протеже-олигарха, супружеский долг исполнять не надо, да, кстати, а ему не девяносто лет? Очень, знаете ли, неприятно, когда на тебя смотрят, как на продажную тварь.
– На этот счет ваши сомнения напрасны. Как минимум, в два раза меньше озвученной вами цифры.
– И то, слава богу… Итак, продолжим: насколько я должна участвовать в его жизни? Нет, не так. Насколько я поняла, я ему на фиг не нужна, за исключением демонстрации семейной идиллии. То есть, сформулирую по-другому: какова степень трудовой занятости? И главное – а что, собственно, вы мне предлагаете взамен, учитывая, что я лишаюсь романтической первой любви и обретаю статус строгой семейной женщины? Со всеми вытекающими воздержаниями.
– То есть вы согласны?
– Я не услышала ваших условий.
– Они будут сказочными, поверьте. Но здесь не место обсуждать подобные сделки. Очень уж оно… открытое. Предлагаю вам проехать в наше посольство, где и обсудим все детали.
– Как ты понимаешь, Валя, мы договорились. Женихом оказался Григорий. На следующий день мы с Акивой улетели в Лондон, где он нас познакомил. Григ отнесся ко мне без интереса, но достаточно вежливо. Чувствовалось, что ко мне он относится как к одному из условий крупной сделки, которое необходимо соблюдать. Присутствующий на встрече Акива объяснил мне, что по понедельникам я буду получать перечень мероприятий, на которых я должна присутствовать, в среднем, из обязательных – одно-два в месяц, остальные – по желанию, что жить я смогу либо в лондонской квартире, либо в загородном доме, и из обязательного – создавать впечатление обычной семьи, без скандалов, что свадьбы на самом деле не будет, но в средствах массовой информации будут размещены соответствующие статьи о том, что Григорий Суханов взял в жены русскую звезду Екатерину Строеву… ну и дальше в том же духе – что можно, что нельзя. В общем, контракт рассчитан на пять лет, после чего мы с Григорием разведемся, и я смогу жить, как захочу. При одном единственном и понятном условии – держать язык за зубами.
– Так все и было до сегодняшнего дня, – Катя достала очередную сигарету.
– Он что, выбросил тебя из своей жизни? – Валентина подтолкнула подруге лежавшую на столе зажигалку.
– Да нет. Он выбросил себя из своей жизни.
– Не понимаю…
– Я и сама не все понимаю. Догадывалась кое о чем, конечно. И, естественно, он мне все не сказал. Вернее, сообщил только то, что счел нужным. А сообщил он мне, что наш контракт можно считать расторгнутым. По его прошлым делам начали копать. Ты же понимаешь, было бы желание накопать под очень богатого человека. Свои российские активы он переписал на меня – так как продать их он не успевает, типа – все равно пропадут. Отметил, что вела себя я правильно, сама никуда не лезла, глаза ему не мозолила, во время официальных выходов в обществе глупую любовь не изображала, его светлое имя интрижками не порочила. В общем, он даже стал уважать меня… За что и проявил невиданную щедрость.
– И где он ее проявил?
– Валя, он сказал мне, что оставил мне все в акциях. Ты знаешь, что такое акции?
– Знаю.
– Очень хорошо. Единственное работающее предприятие, где я стала полновластной владычицей, он так и сказал: «полновластной владычицей», – это охранное агентство здесь, в Москве. Я там даже один раз была. С Акивой. Григ сказал, что там грамотные руководители, и настоятельно советовал с ними познакомиться. Они должны со мной связаться.
– А если не свяжутся?
– Не знаю. Посмотрим. Он сказал, что их деньгами и всем имуществом могу распоряжаться только я. Теперь могу.
– Слушай, а может, он тебя тайно любил?
Екатерина улыбнулась, но как-то грустно.
– Любил он только своего Акиву. Он гей. И когда понял, что я обо всем догадалась и отнеслась к этому с пониманием, то тогда, по-видимому, и завоевала его если не уважение, то терпимость. Все встало на свои места: он был депутатом. И я нужна была ему как жена депутата. И как депутат он должен был вернуть все свои деньги в Россию. Он этого точно не хотел делать. А здесь, в Москве, это поняли. И начали под него копать. Терять ему стало нечего: путь понятный – прекращение полномочий, спрятать свои миллиарды подальше и – на райский остров вместе с Акивой.
– Так это Акива был его пассией?
– Ты знаешь, вот чего я не поняла, так это – кто был чьей подругой.
Катя пригубила виски:
– Вот так бывает. И замуж сходила, и девицею осталась. Сказать кому – засмеют. В моем-то возрасте… Пойдем, подруга – великие дела нам предстоят: Железнова изводить будем.
*** (5)(1) Маша
Где-то в Новой Зеландии. Гористое побережье. Лагуна
За 10 дней до точки отсчета. Понедельник. 9.30 утра
«А сегодня он – изумрудный», – Маша стояла на небольшой площадке, огороженной массивными деревянными отполированными временем перилами, перед ней до горизонта простирался Тихий океан. Площадка была «смотровой» и поэтому располагалась на самой высокой скале, отделявшей лагуну от океана. «Да, именно изумрудный, а не зеленый… Как же красиво. И как же далеко. Как далеко от него». Маша про себя усмехнулась превратностям судьбы: «Я могу видеть все это великолепие только благодаря Железнову. Только из-за того, что он появился в моей жизни, муж захотел уехать на край света. Правда при условии, что с ним поеду я… А если бы я не поехала… Нет. Дети не должны видеть семейных скандалов. И дети не должны видеть растерянного отца с заискивающим взглядом. У детей не должно возникнуть чувство неполноценности из-за того, что у них нет папы, как у всех. Я поступила совершенно правильно»… Совсем некстати раздался зуммер телефона. Без особого желания взглянув на определитель, Маша грустно улыбнулась: «Деваться некуда»:
– Да, Сергей Борисович. Я договорилась… Они приняли все наши условия, – разговаривая по телефону, Мария Николаевна Азарова развернулась в сторону глубокой и красивой лагуны, окаймленной скалами, сплошь покрытыми тропической растительностью. Лишь небольшой участок берега был явно искусственного происхождения – пологий берег напротив современной и красивой виллы, в которой жила она, Мария Николаевна. С мужем и детьми.
– Да… Они согласились – никаких офшоров. Первый транш в понедельник. Да… В ближайший. Нет… Документы сегодня мне выслали. Самолетом. Должны быть завтра. Обязательно… Спасибо… И вам всего доброго».
Закончив разговор, Маша посмотрела в сторону дороги, прорубленной в скалах над лагуной – время приближалось к обеду, с минуты на минуту должен был показаться лимузин, на котором привозили детей из школы. «А это еще что?» – по дороге двигался небольшой пикапчик, явно чья-то служба доставки. Пожав плечами, Маша двинулась вниз, к дому, по огороженной деревянными перилами дорожке с вырубленными в скале ступеньками. Не пройдя и двадцати метров, она заметила маячившего за пальмами охранника.
– Густав! Я же просила не шпионить за мной! Что вы здесь делаете! Вам мало видеокамер?!
– У меня приказ, мэм.
– Чей приказ?!
– Господина Дениса, мэм. Вы же знаете…
– Считайте приказ отмененным, – холодно бросила Мария Николаевна. – Мной. С этого момента, – и двинулась в сторону дома.
Маша успела вовремя. В холле, выходящем на две стороны дома и соединяющем (или разделяющим, все зависит от точки зрения) два мира – вид на океан и вид на ухоженный сад в английском стиле, Линда, старшая homelady, с педантичной немецкой дотошностью вела допрос обескураженного курьера, который не мог дать ответа ни на один из ее вопросов: кто, что, откуда? Между ними на невысоком журнальном столике находилась большая корзина с огромным букетом очень высоких и абсолютно чистых белых роз.
– Я вам еще раз повторяю. Мы не заказывали цветы. Даже такие красивые. Вы, по-видимому, ошиблись адресом, и оплачивать этот букет мы не будем!
– Все уже оплачено, мадам. Я только доставил его по указанному адресу.
– Кем оплачено?
– Я не знаю, мадам.
– Как это так?! Как это вы не знаете! А что вы знаете?!
– Мадам, заказ поступил анонимно. По интернету. Деньги поступили на наш счет, с оплатой за доставку и даже с чаевыми.
– Много?
– Цветов? Сколько заказывали – сто одна роза.
– Чаевых много?
– Господин оказался достаточно щедрым.
– Откуда вы знаете, что это господин?!
– Я не знаю. Я предполагаю.
– Да как вы можете…
– Хватит, Линда! – появившаяся в холле с «океанского» входа Маша моментально оценила ситуацию – ей были известны ответы на все «Кто»? «Что?» и «От кого» – безумно красивые белые розы в немереном количестве – это Железнов. Больше – никто. – Линда, отнесите цветы ко мне в спальню и рассчитайтесь с молодым человеком – кивок в сторону курьера.
– Мэм, доставка оплачена, – только врожденная немецкая экономность подтолкнула старшую управляющую к легкому возражению-напоминанию. – Вместе с чаевыми, мэм…
– Мне нужно повторить? – Мария Николаевна смотрела сквозь Линду. – Не разочаровывайте меня, Линда.
– Да, мэм, – Линда опустила глаза.
– И позвоните Патрику. Где дети? Небось, опять кормит их мороженым в городе?
– Да, мэм.
– Это от него?!!
Маша резко развернулась: в дверях лифта, соединяющего оба этажа виллы, стоял муж.
– Да что же это такое! Почему Он знает, где мы?! – в голосе Дениса звучало нескрываемое возмущение, а в глазах присутствовали растерянность и страх.
Совершенно некстати в дверях со стороны сада появились дети: Елена, высокая стройная светловолосая девочка лет двенадцати с умненькими глазками, и Сергей, очень серьезный юноша, несмотря на свои шесть лет.
– Ой, какие красивые, – Елена всплеснула руками, направляясь к букету белых роз на столике. – Мама, это тебе подарил любовник? – совершенно непосредственно спросила дочь.
Маша, краем глаза видя, что муж готов вот-вот взорваться и сорваться на крик, тепло улыбнулась дочери и, чуть повернув голову в сторону мужа, спокойно произнесла:
– Не устраивай истерик. Хотя бы при детях, – и, приобняв дочь за плечи на правах «мамы – старшей подруги», улыбаясь, весело зашептала на ушко Елены. – Откуда у нас такие глубокие познания? В школе научили? – Маша несколько натужно рассмеялась. – Доченька, герои-любовники – это из сериалов и кинофильмов. Чтобы поддержать интригу. А у меня один герой – наш папа, – и, развернувшись к Линде, жестко отдала команду. – Отнесите цветы наверх ко мне.
Поднявшись в спальню, Маша застыла у панорамного окна шириной во всю спальню с видом на бескрайний, бесконечный океан. Серый океан.
За спиной у Маши хлопнула дверь. Маша продолжала бездумно смотреть на океан, ощущая его исполинские размеры и такое же равнодушие: «Ему все равно. Катит и катит свои волны. Миллионы лет. Не испытывая ничего, кроме этого монотонного движения. А может, и не замечая его».
– Все, что ты можешь мне сказать, я знаю, – произнесла Маша, не оборачиваясь, – как и то, что ты знаешь, почему я здесь. Только ради детей.
– Ради детей!!! – Денис всплеснул руками и двинулся было к Маше, но натолкнувшись на холодную чужую спину, так же быстро вернулся к двери. – Ради детей!!! «Мама, это твой любовник?!» – в голосе Дениса явно слышался сарказм. – Ты так (!) понимаешь «ради детей»?!
– Прекрати, – устало произнесла Маша, продолжая стоять спиной к мужу, не желая видеть его, – ты же знаешь, что между нами ничего не было.
– Тогда зачем тебе это?! – Денис, размахивая руками, бегал по комнате от стены к стене. – Зачем ставить под угрозу все, чего мы столько лет добивались! Ты же мать! Ты же хочешь, чтобы наши дети учились в Лондоне! Ты же хочешь, чтобы им не пришлось столько пройти, чтобы занять достойное место в жизни!
На секунду Денис остановился. Маша продолжала стоять у окна, не оборачиваясь и никак не реагируя на слова мужа. Денис продолжил движение поперек спальни, кидая слова в спину жене. – Скажи, ну что?! Что (!) он может дать тебе и детям?! У него же ничего нет! Ни-че-го!!! Ты хочешь, чтобы дети спали в одной комнате?! Ты хочешь, чтобы они получили «среднее», – в голосе Дениса опять прорезался сарказм, – образование?! Во всех смыслах – «среднее»!
– Тебе этого не понять, – Маша говорила устало и равнодушно, совершенно уверенная в том, что да, ему этого «никогда не понять.
– Да! Мне этого никогда не понять! Что?! Что в нем «такого» (!), что завораживает тебя, как кролика! Ты – эгоистка! Ты думаешь только о себе! А не о детях, якобы ради которых ты сюда приехала! И он – эгоист, которому наплевать на всё и на всех.
Маша медленно развернулась. В глазах ее стояли слезы.
– Ты прав в одном. На чужом горе счастья не построишь, – Маша сверкнула глазами. – Я имею в виду тебя. Тебе больше не нужно переживать. Я прекращу все отношения с ним. Взаимоисключающим образом.
– Что ты имеешь в виду? – Денис озадаченно и в то же время подозрительно всматривался в Машино лицо.
– Это не важно. Важно, что у детей будет такой замечательный отец, как ты.
*** (1)(2) Железнов
Уютное кафе в старом районе Москвы
За 9 дней до точки отсчета. Вторник. 22.29
У нее что-то случилось. Что – этот вопрос уже вторую неделю был доминантой всего существования Железнова. Ноги сами принесли его сюда – в уютное кафе, стилизованное под средневековье, в старом районе Москвы. В кафе, где состоялась главная встреча в его жизни. Встреча с Машей.
За год здесь ничего не изменилось: все те же каменные стены и потолок. Арки. Камин. Полумрак. Факелы. И народу немного, как и тогда. Только тогда это был понедельник. Это Железнов точно помнил – понедельник. А сегодня – вторник. Не время для отдыха. Время для размышлений.
Как и тогда, Железнов занял место в углу, лицом ко входу. За грубо срубленным столом, на той же табуретке. Железнов сделал глоток виски и прикурил сигарету. «Почему она молчит? Что же у нее могло произойти?» – мысли о Маше ни на секунду не оставляли его. Она всегда была с ним – в мыслях, в чувствах, чтобы он ни делал и где бы ни находился – она всегда была с ним. Женщина, которую он любил, любил безумно, безмерно и безнадежно.
Они договорились, что он не будет ей писать. Она настояла на этом. Она все знает. Знает, что ждет. Знает, что для него нет ничего более важного в жизни, чем она. А она раз в неделю присылает ему small message service (sms), чтобы не сойти с ума от разлуки. Как правило, короткую: «Я с тобой».
«Ну, понятно, дети рядом… Совсем ни к чему лишний раз унижать мужа – он, по-видимому, хороший отец и обычный нормальный человек (за плохого она бы и не вышла), единственно что – нелюбимый… Проблемы по работе? Вряд ли. Это не повод не писать. Потеряла телефон и не помнит твоего? Гм… Не хотелось бы об этом думать – потому как, если не помнит, значит для нее это особо и не важно…» – Железнов мучительно пытался «вычислить» причину Машиного молчания, раз за разом обходя стороной одну и ту же мысль, с которой он категорически не хотел мириться: Маша устала. Устала от двойной жизни, от немых укоров мужа. Устала от ожидания. От ожидания, когда закончится эта трехлетняя новозеландская командировка на край света, от ожидания, пока дети вырастут, и от молчания Железнова, которому она под страхом сохранения их любви приказала молчать…
Железнов поднял руку. Бармен Штоссер (Железнов как-то не удосужился узнать, что означает эта последовательность букв – прозвище или фамилию) отреагировал моментально – кивнул головой и совершил несколько несложных манипуляций с бутылкой, бокалом и их перемещением в сторону Железнова, определяемых простым понятием «повторить».
От размышлений Железнова оторвал телефон – Наум:
– Да, Няма.
– Саня, ты где? Я тут у тебя в кабинете наблюдаю грустного, одинокого и молчаливого Оберста, ты что, уволился?
– Спит он. Не разбуди. У тебя редчайшие аналитические способности – не всякий мозг может связать часовое отсутствие в офисе с увольнением.
– Так двадцать два тридцать всего. Я тут на монтаже парюсь, а ты свалил. Без спроса, заметь.
– Я так понял, есть хочешь?
– Стал бы я тебя по мелочам беспокоить.
– Женился бы ты и по вечерам имел бы котлетки горячие в постель.
– Саня, вот ты скажи мне – ну что я тебе такого сделал, чтобы ты мне гадости на ночь глядя говорил?! А? Вот что?
– Это зажаренная картошечка с котлетками – гадость?! В мусорном бачке ты не бомжевал!
– Картошечка… – чувствовалось, что Наум голодно сглотнул. – Саня, ну почему ты не женщина, я бы…
– Размечтался. Ладно, так и быть, устрою тебе фронтовой ужин.
– Это что?
– Бутылка водки, огурцы соленые, селедка, банка тушенки, шматок сала…
– Шматок сала, – в голосе Наума звучало блаженство, – и картошечки…
– Сейчас заскочу в «Азбуку» и – домой, стол накрывать. За полчаса управишься?
– Считай, что уже все бросил и бегу!
Железнов схлопнул телефон и уже махнул было рукой Штоссеру: «Счет, пожалуйста», но не срослось – загораживая стойку, перед ним стояла Екатерина Строева. Собственной персоной. И – в полный рост.
– Здравствуйте, Александр. Разрешите присесть? – Строева, не отрывая взгляда от Железнова, повела оголенным плечом в сторону свободного места напротив него.
– Не говори, что ты здесь оказалась случайно, – Железнов отметил, что с нарядами у Екатерины, как всегда, все в полном порядке. В этот раз на ней было какое-то супермодное короткое и, судя по простоте линий, очень дорогое и несимметричное платье – правая верхняя часть просто отсутствовала, оголяя плечо, а рукав трансформировался в самостоятельную единицу – в черную перчатку по локоть. – Я здесь бываю один раз в месяц, так что не говори, что тебе сказали, где меня всегда можно найти.
– Не буду, – Екатерина присела напротив Железнова. – Я подъехала к офису, все знают, что раньше девяти вы не уходите. А вашу машину я знаю.
– Да откуда же?
– Знаю, – Строева смотрела в глаза Железнову и явно не собиралась раскрывать источник своих знаний. – Дождалась и поехала за вами.
– Надо же! – Железнов искренне удивился. – За мной трудно удержаться…
– Трудно.
– …я достаточно быстро езжу. И где же ты была? Я уже минут сорок здесь. Или отстала, а потом кружила по району, пока не увидела мою машину?
– Не решалась зайти. Если честно, боялась.
– Ты – и боялась?! – Железнов усмехнулся. – Как-то не срастается.
– Боялась, – Строева пожала плечами. – Я сама удивилась этому ощущению. Сидела в машине и смотрела на вас через окно.
– И? – Железнов взглянул на часы, что-то прикинул в голове и закурил сигарету.
– Мне показалось, что вам одиноко, вот я… и зашла.
– Неправдоподобно, – отрезал Железнов. – Но да ладно. Зачем ты хотела меня видеть?
– Хотела извиниться за истерику на кастинге.
– Ага. Странно это…
– Со мной такое впервые, – Катя попробовала перебить Железнова. – Простите меня…
– …женщинам с твоим характером, – Железнов не остановился и продолжал говорить одновременно с Екатериной, – испорченным всеобъемлющим круглосуточным вниманием мужчин, плюс с твоим статусом жены миллиардера – это несвойственно.
– Вы меня не знаете. Совсем, – Катя говорила совсем тихим голосом. – Да и статус изменился. Кардинально.
– Согласен, что не совсем. Первоначальная оценка любого нового человека формируется на основании так называемого жизненного опыта. Путем сопоставления – подбора наиболее близкого аналога из известных на момент знакомства. А потом она, эта первоначальная оценка, корректируется по результатам личного общения. Но тут ситуация несколько иная: я точно знаю о тебе то, чего не знаешь ты.
– Странно… – Строева на мгновенье задумалась. – Вы мной не интересовались, я бы почувствовала… Женщины всегда это чувствуют.
– Ты аномалия. Статистическая аномалия. Именно поэтому я и обратил на тебя внимание.
– Аномалия? – Екатерина явно не понимала, о чем говорит Железнов.
– Да. Выбивающаяся из общего ряда. Не такая, как все.
– Каждый человек индивидуален. Не такой, как все.
Железнов несколько удивленно посмотрел на Екатерину – он ожидал от нее более поверхностных оценок, если вообще ожидал.
– Веришь в уникальность человеческой личности? Если личности, на первый взгляд, и не видно?
– Верю, – в интонации Строевой Железнову почудился вызов.
– Это хорошо. Тогда объясню. Ты меня удивила – теоретически ты не должна была бы верить, – Железнов еще раз взглянул на часы. – Только кратко – меня Наум ждет, а опаздывать – это не мой стиль. Так вот…
– А можно мне с вами? – очень тихо спросила Катя.
Прервавшись на полуслове, Железнов вдруг увидел, что знаменитые на всю страну зеленые замораживающие глаза Кати стали почти голубыми, что иногда, как знал Железнов, происходит с зеленоглазыми в минуты душевного напряжения или эмоционального всплеска.
– Меня муж бросил. И мне очень плохо, – так же тихо продолжила Катя.
– Бывает, – Железнов про себя усмехнулся, вспомнив, как он много-много лет назад, на заре своей юности сбежал от своей первой и, как выяснилось по состоянию на сегодняшний день, последней жены. – А выглядишь как будто хорошо.
– Ну, пожалуйста. Я не хочу сегодня быть одна.
– Ладно. Но при одном условии – рот не открывать, вопросов не задавать.
– Я согласна.
