Александр Грин
Чужая вина

Полная версия

Собравшись с духом, пряча за спину раненую руку, Ганувер предстал перед молодой девушкой, посмотревшей на него взглядом великого изумления. В ее лице проступил внезапный румянец, но без улыбки, без живости: сухой румянец досады.

По-видимому, она укладывалась, только что кончив собирать мелочи. Раскрытый большой чемодан стоял на полу.

Ганувер сказал только:

– Не бойтесь. Фен, это я.

Его глаза искали в ее лице мнение о себе, но не нашли. Молча он протянул письмо.

Наградой за это был долгий взгляд, пытливый и немилостивый. Она резко взяла письмо, прочла и вышла из равновесия. Вся, всем существом восстала она против удара, еще не зная, что сказать, как и куда двинуться, но Орт, видя теперь ее лицо, сам взволновался и отступил, готовя множество слов, которым в смятении не суждено было быть сказанными.

Девушка села, прикрыв глаза маленькой, крепкой рукой, но, вздохнув, тотчас увела слезы обратно.

– Лучше бы вы убили меня, Орт! – сказала она. – И вы еще читали это письмо… Как назвать вас?!

– Но иначе я не был бы здесь, – поспешно возразил Ганувер. – Выслушайте меня, Фен. Я не знал, клянусь вам, какое место в вашей жизни занимает этот Фицрой. Знай я, – я, может быть, простил бы ему добрую половину того, что он наговорил мне. Дело прошлое: оба мы были пьяны, и вся эта история произошла под вывеской «Трех медведей». Слово за слово. Последним его словом было, что я негодяй, последним движением – бросить в меня стакан. И тут я спустил курок, что сделали бы и вы на моем месте. Правда, из-за таких же историй я должен был отсюда бежать, но разве помнишь это, когда кипит кровь? Как видите, Фицрой ранен, и жив, и зовет вас. Надо было торопиться, пока вы не сели на пароход. Что вы сегодня должны поехать, узнал я из этого же письма. Я не терял времени. Пусть весь стыд останется мне, но я рад, что вы узнали обо всем вовремя.

– Скажете ли вы, наконец, как попало к вам это письмо?

– Скажу. Я поднял его на дороге. Я переходил дорогу. Я не знаю, кто отделал Гениссера, но вся его контора была рассыпана на пространстве двадцати – тридцати шагов. Гениссер был мертв. Грязное дело, и я не знаю, кто ограбил его. Когда я собирал письма, то увидел ваше имя… При других обстоятельствах я не… не читал бы письмо. Но тогда…

Он хотел сказать, что поддался внушению совпадений, – странности случая, вырезанного ужасным ударом, – но не нашел для этого слов, умолк и прислонился к стене, смотря на девушку с раскаянием и тревогой.

– Вскрыть письмо?! – сказала она, ударяя ладонью по столу. – О, черт возьми! Я еще не знала вас хорошо, Орт!

– Палка о двух концах, – возразил он, слегка обозлясь. – В противном случае вы бы не знали о положении дел.

– Да, но это сделали вы!

– Увы, я! И вот сплелся круг; как хотите, так и судите.

– Однако вам попадет за Гениссера, – сказала, помолчав, Фен. – И за все вообще.

– Не я убил Гениссера, – отвечал Ганувер, – я уже сказал вам.

Он нахмурился и прислонился к стене, толкнув нечаянно спрятанную за спиной руку. Он побледнел, согнулся от боли.

– А это что? – подозрительно сказала она, указывая на бинт.

– Ничего, – ответил Ганувер, стягивая зубами и правой рукой размотавшуюся повязку. – Прощайте, Фен. Скажите… Скажите Фицрою, что я очень жалею… Я…

Он застенчиво посмотрел на нее и, махая шляпой, направился к выходу.