Александр Громов
Звездная пирамида
Глава 7. Ларсен и Зябь
Ему тоже хотелось кричать. Он молчал лишь потому, что от кричи не кричи – ничего уже не изменишь. Но по адресу Зяби и ее архистарейшин Ларсен, скрежеща зубами, мысленно произнес немало разных слов.
Его провели! До последней минуты он оставался в убеждении, что архистарейшины ему же и поручат вербовку планет-вассалов. Кому же еще, как не ему? И пункт договора о передаче правительству зародыша нового звездолета он выполнил с легким сердцем. И по закону, и по договору зародыш принадлежал правительству этой никчемной планеты, но, спрашивается, на что он этим ископаемым? И сами ведь не полетят на вербовку, и не найдут среди туземцев никого, кто мог бы полететь. Дело для них новое, заведомо рискованное и уж точно не для заплесневелых мозгов. Ну конечно, они должны были сторговаться с ним, Ларсеном!
Вышло иначе. Получив зародыш и уверения в том, что именно так он и должен поначалу выглядеть, а равно и инструкцию по уходу за ним, архистарейшины взяли тайм-аут. Ларсена это не встревожило. В конце концов, если старые пеньки не умеют шевелить мозгами быстро, то пусть шевелят медленно. Можно и подождать.
– Эй! Ты в порядке?
Корабль отозвался в том смысле, что желает отдыха, подзарядки и самопрофилактики. Всякому известно: желание корабля заняться своим здоровьем – нехороший признак. У людей примерно так же. Корабль больше не мог почковаться, и это было плохо. Но он был еще жив, и это было хорошо.
Правда, для подзарядки ему требовалась энергия извне. Планета находилась далековато от своей звезды, и звездолет просил разрешения приблизиться к ней, чтобы хорошенько прожариться в ее лучах. Проделать это без человека на борту ему было даже удобнее.
– Оставайся на месте, – велел Ларсен. – Можешь заняться самопрофилактикой.
– Благодарю, хозяин. Сколько у меня времени?
– А я почем знаю? Несколько дней.
– Позволю себе заметить: на полную регенерацию изношенных систем мне потребуется не менее восемнадцати стандартных суток.
– Даю десять.
– Этого недостаточно, хозяин.
– Поговори еще у меня! – буркнул Ларсен. – Много воли взял. Начни с главного, а там посмотрим. Пока справляйся без подсказок.
– Хозяин покидает меня?
– На несколько дней. Режим безопасности – «умеренно дружелюбная планета», на защитный периметр энергию не трать. Если в тебя попытается проникнуть посторонний – долбани его легонько, чтоб жив остался.
Последние слова были сказаны на всякий случай. Побывав по роду профессии на многих планетах, Ларсен умел быстро составить мнение о туземцах. Зябиане не вызывали опасений. Простейший тест подтвердил это: пустой пластиковый ящик, который Ларсен сразу после приземления нарочно вынес из корабля, так и лежал на своем месте, помеченный собаками, но не тронутый человеком. Ящик был виден издалека, но по траве к нему не тянулись ничьи следы, за исключением следов самого Ларсена. Более суток очень удобный ящик, полезный в хозяйстве всякому селянину, стоял на виду бесхозным и никому не понадобился!
Нелюбопытны и законопослушны – только такое умозаключение и можно было сделать о зябианах на основе ящичного теста. Не позволяя себе расслабиться, Ларсен в то же время не ощущал беспокойства. Вместо того чтобы ночевать в звездолете, он вернулся в Пупыри, вновь заселился в гостиницу и стал ждать.
Ответ архистарейшин был получен через секретаря спустя три дня. Отказ. Простой и категорический отказ.
Удар был тем болезненнее, что Ларсен не ждал его. Понадобилось время, чтобы понять: архистарейшины против всех ожиданий решили рискнуть. Эти скопидомы решили, что смогут обойтись своими силами, а его, Ларсена, просто и без всяких затей спихнули в кювет, даже не поторговавшись как следует. Скупердяи сельские, дремотные, заскорузлые!
Но хитрые.
Пришлось признать: в оценке туземцев он ошибся, потому-то и решил, что с них можно содрать столько, сколько захочется. На других вербуемых планетах его запросы были куда скромнее. И всё, как правило, сходило гладко.
Будучи вспыльчив по природе, Ларсен поломал кое-что в гостинице, но, несколько остыв, щедро заплатил хозяйке за ущерб, избежав таким образом объяснений с полицией.
А вопить от ярости все-таки не стал. Это было не в его характере. Молчаливая злость куда опаснее для недругов, нежели шумная.
Опыт и логика подсказывали: человеческие руины, называющие себя архистарейшинами, не совсем глупы. Сами они нипочем не отправятся в Галактику в качестве вербовщиков. Значит, найдут других из числа зябиан. Ха-ха, тут им придется постараться…
Даже интересно: среди кого они начнут поиски?
Туземцы – народ дремучий, мирный, тихий. За три дня Ларсен повидал многих столичных жителей и ни в одном не почувствовал даже слабого намека на авантюризм. Их азарт проявлялся лишь при драках уличных собак – тут туземцы собирались толпой, болели за того или иного пса и делали ставки. Может быть, армия как естественное прибежище энергичных, агрессивных от природы людей? У Зяби ее не было. Полиция? Как и повсюду в Галактике, полицейских Зяби интересовало теплое благополучие, а не безумные, по их мнению, предприятия. Пожарные? Спасатели? Профессиональные спортсмены? Первые и вторые недалеко ушли от полицейских, а третьих на Зяби не было. Кого, спрашивается, местное правительство пошлет в бесконечно далекий и пугающий аборигенов космос? Где они, искатели приключений?
Их не было даже в столичных барах, трактирах и кабаках всех сортов. Ларсен обошел десятка два подобных заведений, от фешенебельных, по меркам здешнего захолустья, до грязных забегаловок, узнал, что местное пойло, в самом деле превосходное на вкус и убойное в смысле результата, называется не «гу-кло» или «ду-пло», а «бу-хло», нанял нескольких пьянчужек, чтобы те прислушивались к свежим сплетням и докладывали ему, но так и не увидел ни одной достойной внимания драки.
Ларсен не поручился бы головой, что на Зяби вообще нет искателей приключений, но счел этот вариант наименее вероятным. Есть, конечно, авантюристы, где-нибудь да существуют. А только поди найди их в короткий срок!
Итак, первый вариант отпадал. Вариант второй: отбор достойнейших. Соберут, как это водится на патриархальных планетах, многолюдную сходку, выберут всем миром благополучных и честных – тут уж не откажешься без того, чтобы подвергнуться всеобщему осуждению. Ну, допустим, выберут лучших… То-то и оно, что лучшие-то они здесь, а не там, где им предстоит действовать. Там-то они сразу напортачат и вернутся, поджав хвост, ибо деревенщина и в Галактике останется деревенщиной.
Ларсен поставил бы пять против одного на то, что архистарейшины это понимают. Лысые пеньки, развалины – а ум еще теплится! Так что и этот вариант не казался очень уж вероятным.
Оставалось третье: кандидаты в вербовщики будут назначены из числа тех, кто провинился перед законом.
Такие есть всегда и везде, даже на самой благополучной планете. Вопрос лишь в их количестве. Человек везде человек; сонное царство Зяби просто не могло до конца вытравить в каждом зябианине предприимчивость вкупе с некоторым пренебрежением к законам. А если так, то архистарейшинам останется лишь выбрать среди правонарушителей – покоенарушителей по-местному – несколько подходящих кандидатур.
Можно, кстати, и сэкономить на их вознаграждении. Забвение прежних проступков – уже само по себе замечательный стимул лететь куда угодно, хоть к другой галактике, и вернуться героями в ореоле славы.
Этот вариант Ларсен посчитал самым вероятным. Уже следующим вечером, поставив в харчевне выпивку туповатому телеграфисту, он узнал о телеграммах, разосланных в полицейские отделения на местах. Пазл сложился.
Оставалось ждать. Ларсен жил в гостинице, тратя имперские банкноты, принимаемые здесь по грабительскому курсу, дегустировал туземное бу-хло, слушал разговоры завсегдатаев местного бара, порой ставил кому-нибудь выпивку в обмен на крохи информации, выжидал и наблюдал. Когда вся команда новоиспеченных вербовщиков соберется вместе, оценит сложность задачи и придет от нее в ужас, он попытается договориться с ними.
Возможно, они согласятся.
Возможно – откажутся. И напрасно. Это будет непродуманное, весьма опрометчивое решение. Во-первых, они начнут спотыкаться с первых же шагов, в чем им следует помочь – раз, другой, третий – и помогать до тех пор, пока они сами не взмолятся о помощи.
А во-вторых, с полученным туземцами единственным эмбрионом звездолета всегда может что-нибудь случиться.
Глава 8. «Топинамбур»
Больше всего на свете Цезарь не любил, когда кричат. Именно по этой причине он совершил свой самый первый побег из самого первого в своей жизни приюта. Предварительно сунув в кровать наоравшей на него воспитательнице трубчатого скунсоежа. Было тогда Цезарю аж шесть лет. С тех пор сменилось множество приютов и воспитательных домов, и количество побегов росло сообразно количеству приютов.
Семирамидин крик поражал не только уши, но и воображение.
– Да они что, издеваются?! Да я их!.. Еще архистарейшины называются!.. Архикретины! Да я дойду до самого императора… как его там зовут! Да я им… – тут в Устинье Компост прорезалось деревенское происхождение, – топинамбуром по сусалам! Да, именно по сусалам, по наглым бородатым сусалам! Что они нам подсунули? Кусок навоза какой-то! Как на этом лететь? Куда на этом лететь?..
– Семирамида, помолчи, а? – безуспешно попытался вклиниться Ной, но только изменил направление звуковой атаки.
– Да и с кем лететь? – Семирамида переключилась на присутствующих с непринужденностью, говорящей о большом скандальном опыте. – С этим вонючим фермером? С этим карточным шулером? С этим прыщавым недомерком?..
На какой-то миг она замолчала, чтобы набрать в грудь порцию воздуха, и в паузу вклинился Сысой:
– Никто тебя не неволил, Семирамида, сама согласилась.
– На это я не соглашалась!
– Правда? – Сысой иронически улыбнулся и поскреб пух на черепе. – В подписанном тобою соглашении сказано вполне определенно: ты участвуешь в проекте, а Совет архистарейшин предоставляет звездолет. Вот он, звездолет. Надо ли понимать твои слова так, что ты отказываешься выполнять условия соглашения?
– Да! – завизжала Семирамида. – Отказываюсь! Еще как отказываюсь!
Сысоя это ничуть не смутило.
– Прекрасно. Я и сам начинаю думать, что ты не годишься. Тебя заменят. Надеюсь, ты внимательно прочла соглашение и понимаешь, что делаешь.
Семирамида так и замерла с раскрытым ртом. Ной слегка усмехнулся. Цезарь тоже понял, но не отразил на лице ничего, поскольку во все глаза смотрел на темно-коричневое бугристое нечто в руке Сысоя. Ипат стоял столбом и простодушно моргал.
– Пошли, подпишешь отказ, – предложил Сысой. – Только не кричи, ладно? Голос сорвешь. А он тебе еще пригодится – раковолков пугать. Они, бывает, забегают с Дурных земель…
– Что-о?.. – Семирамида задохнулась. – Почему?..
– Почему? – Тут Сысой поискал глазами, куда деть эмбрион звездолета, заметил, что Цезарь не отрывает от него глаз, и сунул «кусок навоза» ему в охотно подставленную руку. – Почему, говоришь? Я тебе скажу почему. Во-первых, не надо было тебе устраивать скандал прямо на сцене, срывая концерт. Во-вторых, совсем не следовало царапать Изабелле Заозерной физиономию. Раз и два – в сумме это дает покоенарушение второй категории. В-третьих, чтение – полезная привычка. Если бы ты дочитала соглашение до конца, то знала бы: отказ исполнить его требования означает усугубление тяжести покоенарушения на одну ступень. Два да один будет три. Итого – третья категория. Ну-ну, не дергайся… В Дурные земли тебя не изгонят, а вот пятилетнюю ссылку в какую-нибудь полупустыню близ границ оных земель я тебе твердо обещаю… Пошли?
Семирамида молча замотала головой. Ной откровенно наслаждался, на всякий случай отступив на шаг. Ипат моргал. Один лишь Цезарь не реагировал уже ни на что. Все его внимание было поглощено покоящимся на его ладони эмбрионом звездолета.
– Так-то вот, – сказал Сысой и вышел. Повисла тишина.
– Все равно я никуда не полечу, – заявила Семирамида уже почти спокойным голосом. – А встречу еще эту Изабеллу Заозерную – глаза ей выцарапаю.
– А что у тебя там стряслось с Изабеллой? – спросил Ной.
– Да так… Сука она. Моя песня должна была закрывать концерт, а не ее.
– Так и в программе было написано?
– Да мало ли что там напишут! – вспыхнула Семирамида. – Кто сборы делает – я или она? Чья популярность выше?
– Значит, когда объявили тебя, а ты отказалась выйти, эта самая Изабелла попыталась силой вытолкнуть тебя на сцену?
– Ага. И еще лыбилась, тварь! Тут я, конечно, вцепилась ей в патлы. В рыжие крашеные патлы!
– Умно, – похвалил Ной. – Тебе еще осталось съездить членов Совета по бородатым сусалам. Чем ты собиралась их угостить – топинамбуром, кажется? Взять топинамбур за ботву – и корнеплодом по сусалам?
Никто не хихикнул, но Семирамида и без того начала подозревать, что над ней издеваются. И быть бы в гостиной великому шуму, если бы Ипат, до сих пор хранивший молчание, не подал вдруг голос:
– Семирамида права.
– Чего? – не понял Ной.
– Он и впрямь похож на клубень топинамбура. – Ипат указал пальцем на эмбрион. – Давайте так его и назовем – «Топинамбур». А что маленький, так это ничего. Архистарейшины обещают, что он вырастет.
– Точно? – усомнился Ной.
– Конечно, вырастет! – убежденно сказал Цезарь.
– Это еще почему?
– Потому что он маленький. Все маленькое растет. Я вот еще расту, например.
Ной смерил шкета взглядом и только усмехнулся.
– Все равно! Я! На этом! Лететь! Отказываюсь! – отчеканила Семирамида.
Ипат лишь развел руками, Цезарь поднял голову, чтобы посмотреть на удивительную тетку, готовую отказаться от счастья полета, а что подумал Ной, не узнал никто. Вполне вероятно, он, подобно Семирамиде, не горел желанием горбатиться на Совет, однако помалкивал об этом.
Вслух же сказал другое:
– Может, он и правда вырастет. Поглядим. Когда мы вернемся с триумфом, нас на руках носить станут. Получишь свои двадцать пять тысячных процента с отчислений наших новых вассалов – купаться будешь в роскоши. Знаешь, сколько это? Даже если это будут нищие миры вроде нашей Зяби, все равно десять самодвижущихся экипажей себе заведешь плюс золотой нужник. Кто тогда перед тобой Изабелла Заозерная? Пф! Пыль под ногами.
– Патлы я ей все равно выдеру, – пообещала Семирамида. Впрочем, видно было, что слова Ноя произвели на нее впечатление.
– Выдирай сколько хочешь. Кто тронет национальную героиню? Максимум – порицание да штраф.
– Да хватит вам! – не выдержал вдруг Цезарь. – Смотрите! Он ведь правда живой…
Эмбрион звездолета по-прежнему был при нем, чуть-чуть грея и совсем слегка щекоча ладонь. Нельзя было понять, остается ли он в покое или слегка шевелится. Не в силах сдержать свербящее желание, Цезарь осторожно погладил один из отростков эмбриона пальцами свободной руки – и зажмурился, как довольный котовыхухоль, от нахлынувших эмоций…
* * *
Если нет острой необходимости заставлять человека делать то, чего ему делать не хочется, то пусть найдет занятие себе по душе – всем лучше будет. Ни Ипат, ни Ной, ни Семирамида такого занятия себе еще не нашли. Ну и пусть страдают, решил Цезарь. Он-то нашел себе дело!
«Топинамбур»? Ну, пусть будет «Топинамбур». Название съедобного корнеплода звучало солидно, так мог бы называться какой-нибудь механизм, скажем, часть буровой установки. Не зря же название оканчивается на «бур»! Не сравнить ни с репой, ни с брюквой. Цезарю оно нравилось.
Ипат и Ной подержали эмбрион в руке, но и только. Ной лишь пожал плечами, после чего сунул руки в карманы и принялся насвистывать, а Ипат попытался выразить на своей крестьянской физиономии какую-то эмоцию, да так ничего и не выразил. Покряхтел и отдал эмбрион Цезарю. Семирамида же наотрез отказывалась прикоснуться к «Топинамбуру» не только пальцем, но даже веником.
Тем лучше! Конкуренты отпали, и ревность Цезаря мигом улетучилась. Мало ли что эмбрион звездолета считался принадлежащим всей планете – по факту он принадлежал ему одному!
«Недурная карьера для вчерашнего беспризорника», – мог бы заметить кто-нибудь вроде Ноя Занозы, но Цезарю подобные мысли и в голову не приходили. Мысли взрослых вообще ерунда, они всегда не о том.
Забравшись с ногами на диван в гостиной, Цезарь гладил эмбрион, ощущая в ответ радостное тепло где-то внутри себя, и млел. За ужином «Топинамбур» лежал у него на коленях, как котенок, разве что не мурлыкал. На ночь Цезарь положил его себе под подушку и не прогадал – видел счастливые сны. А после плотного завтрака, когда Ипат, сдерживая сытую отрыжку, собирался поискать, чем бы заняться, да и в настроении Ноя с Семирамидой также прорезалось благодушие, в дверь столовой постучали. Не деликатным тихим стуком и не громким требовательным, а по-деловому. И вслед за стуком без приглашения вошел незнакомец.
Четыре пары глаз уставились на него. И прежде чем незнакомец заговорил, всем четверым стало ясно: инопланетник. На Зяби таких не делают.
Высокие тут есть. Мускулистых сколько угодно. Иногда попадаются и со шрамами поперек лица. Встречаются и носители всех трех указанных признаков. Но столь скупого и точного в движениях человека можно искать среди зябиан долго-долго. А уж столь гордых и заносчивых гостей, прямо с порога смотрящих на жильцов как на мелкое недоразумение, на Зяби не сыщешь днем с огнем.
Какому зябианину охота попадать под обвинение в покоенарушении? Только этим обстоятельством объяснялось, почему физиономию непрошеного гостя украшал лишь одинокий шрам, а не комплект из шрама и свежих синяков с кровоподтеками. Наглецов нигде не любят.
Ипат набычился и задышал. Семирамида, напротив, затаила дыхание. Ной один раз взглянул на вошедшего и отвел взгляд, сразу как-то преобразившись. Казалось, он стал меньше и незначительнее, чем на самом деле. Один лишь Цезарь, баюкавший на ладони «Топинамбур» и оттого расслабленный, встретил вошедшего спокойно, но, увидев, куда первым делом уперся взгляд чужака, мигом убрал руку за спину и ощетинился.
А инопланетник, быстро оглядев всю четверку, остановил взгляд на Ипате, по-видимому, признав в нем главного.
– Вы – вербовщики, – сказал он скорее утвердительно, чем вопросительно. Чужой акцент резал уши. – У меня к вам предложение…
– Эй, дядя! – немедленно перебил Цезарь. – А поздороваться?
– Предложение такое…
– А поздороваться? – нутряным басом прогудел Ипат, проверяя под столом, легко ли складываются пальцы в кулак.
– Я – Ларсен, – после некоторой паузы отрекомендовался гость. – Волк Ларсен – так меня называют. Вольный вербовщик. Это я завербовал вашу планету. У меня к вам предложение…
– А поздороваться?!! – взревел Ипат, медленно поднимаясь из-за стола.
Поднялся и Ной, на вид – робкий замухрышка, и, втянув голову в плечи, поплелся якобы к себе в комнату, хотя на самом деле наметил заход с фланга.
– Здравствуйте, – сказал наконец Ларсен, подвигав желваками. – Итак, я Ларсен. Можете не представляться. Я знаю, кто вы.
– Откуда? – спросил Ипат.
– От ваших же сограждан. – Ларсен презрительно усмехнулся. – Они не слишком любопытны, но если что разузнают, не видят смысла скрывать. Вас не выпускают из этого дома, а меня к вам пропустили. Значит, секретности нет. Вряд ли ваше правительство вообще знает, что это такое. – Новая усмешка. – Я даже знаю, сколько вам предложили за вербовку пяти планет. Вы оказались здесь не по своей воле – отрицать, надеюсь, не станете? Уверен, что каждый из вас мечтает вернуться туда, откуда он был взят. Делаю вам предложение: вы пишете доверенность, мы летим и заверяем ее на любой имперской планете не ниже седьмого уровня пирамиды, вы пережидаете там, а я после окончания работы доставляю вас на Зябь и возвращаю звездолет.
– А как же архистарейшины? – подала голос Семирамида.
– Им об этом знать не обязательно. Они получат корабль и пять вассальных планет. Чего им еще? А вы на время ожидания получаете суточные, а по возвращении – еще и ореол героев. Просто так, ни за что. При этом всю работу я выполняю за вас. Идет?
– И деньги, конечно, получаешь за нас? – тихонько спросил Ной.
Ларсен рассмеялся.
– Хочешь найти бесплатного вербовщика? Валяй ищи. А может, сам хочешь взяться?
– Может, и хочу, – еще тише ответствовал Ной.
Ларсен решил не обращать на него внимания.
– Тех, кто воображает, что эта работа им по плечу, – сказал он, – вынужден разочаровать. Самонадеянность – опасная болезнь. Даже у меня случаются проколы. У вас же просто ничего не выйдет.
– Почему? – спросил Ипат.
– Потому что вербовщик – это творческая профессия, а вербовка – искусство, – снисходительно пояснил Ларсен. – Когда-то было не так. Давно. Во времена моего деда. Когда заполнялся третий или четвертый уровень пирамиды, удачные вербовки совершались порой полными лопухами. Мой дед был таким лопухом, пока не научился кое-чему. Сейчас иные времена. Хотите взяться сами? Вот смеху-то будет. Для начала вы намотаетесь по Галактике до одурения, прежде чем найдете населенную планету вне имперской пирамиды. Потом вам предложат убраться оттуда подобру-поздорову…
– Почему? – вновь спросил Ипат, не поспевающий неторопливой мыслью за словами Ларсена.
– Чаще всего потому, что правители этой планеты не захотят становиться девятым уровнем пирамиды. На четвертый или пятый уровень они согласились бы охотно, приняли бы даже седьмой, а девятый их не устраивает. А может случиться и так, что вы сами будете рады унести оттуда ноги. Попадаются ведь и дикие миры. Вы видели одичавших людей? Хищников, каннибалов и потрошителей? Я видел. Наконец, если каким-нибудь чудом вы наткнетесь на пригодную для вербовки планету, итог известен заранее: никто не захочет иметь с вами никакого дела…
– Почему? – в третий раз спросил Ипат.
Шрам Ларсена искривила саркастическая гримаса.
– Мужик, ты в зеркало себя видел?
– А ты себя? – внезапно спросил Цезарь.
Между ним и Ларсеном находился обеденный стол, и беспризорник отлично понимал, что сцапать наглеца гостю будет не так-то просто. Да и кто еще тут самый большой наглец?!
Ларсен также оценил невозможность наказать сопляка немедленно и решил притвориться тугоухим.
– И последнее, – сказал он. – Эмбрион звездолета нуждается в уходе, а молодой звездолет – в объездке. Возможно, он у вас не умрет, прежде чем вырастет. Допускаю. Они довольно живучие, эти эмбрионы. Но вы никогда не сумеете объездить его как следует. Это тоже искусство. Объездка, если вести ее по всем правилам, процесс непростой и продолжительный. Вы надеетесь справиться сами?
– Уж как-нибудь, – отрезал Цезарь, вызывающе шмыгнув носом.
– Как-нибудь! – Ларсен расхохотался. – Именно как-нибудь! Он и повезет вас как-нибудь, можете не сомневаться. Как-нибудь! Ха-ха!
– Валил бы ты, дядя, отсюда, – насупившись, молвил Цезарь.
– Что? – Ларсен перестал хохотать. – Может, ты справишься с объездкой, шкет?
– Может, и справлюсь.
– Что-что? – Ларсен приложил ладонь к уху. – Я не ослышался? Да ты, малец, еще глупее, чем я думал. Хочешь покажу, что ты ни черта не смыслишь? Дай-ка сюда на минутку эмбрион!..
– Какой эмбрион? – с самым невинным видом спросил Цезарь.
– Тот, который ты прячешь за спиной, – ухмыльнулся Ларсен. – Давай-давай. Не бойся. Я покажу только одну штуку, и всем станет ясно, что…
– Не давай ему! – предостерег Ной.
– Я и не собираюсь, – буркнул в ответ Цезарь.
Ему было страшно. Он видел, как рубец на лице Ларсена налился кровью, и понимал, что сейчас может произойти что угодно. А еще он умел хитрить не хуже Ларсена и только дивился, что есть на свете, оказывается, тупицы, клюющие на такой примитивный обман.
Эмбрион ему, как же!..
Окажись Цезарь с Ларсеном один на один – удрал бы через окно. Но неприятель был в численном меньшинстве, и Ной – это было ясно видно – прекрасно понимал игру инопланетника. Ипат стоял столбом, шевеля ушами от мозговой натуги, – соображал, наверное, следует ли ему обижаться на слова Ларсена о зеркале. Однако Цезарь не сомневался – уж этот-то придет на выручку, если дело дойдет до боя. Может, помедлит секунду-другую, но придет обязательно. Лишь на Семирамиду Цезарь не возлагал никаких надежд.
– А я ведь предлагал вам договориться по-хорошему… – Голос Ларсена, и без того грубоватый, внезапно приобрел твердость жести, а правая рука потянулась к отвороту куртки. – Никому не двигаться! Застрелю!
Пистолет словно сам прыгнул ему в руку. И одновременно, не потратив лишнего мгновения, сбоку на Ларсена кошкой прыгнул Ной. Ныряя под обеденный стол, Цезарь услышал, как оглушительно завизжала Семирамида, и на секунду потерял способность что-либо видеть от выскочившей из дула пистолета ослепительной молнии. Что-то шваркнуло в стену, зашипело, как плевок на раскаленной плите, и в столовой сразу завоняло горелым. Из-под края скатерти Цезарь мог видеть только ноги. Вначале это были ноги Ларсена, а Ной, как видно, висел на нем, производя некие манипуляции с болевыми точками вольного вербовщика. Один шипел, другой хакал. Потом на пол со стуком упал пистолет. Полсекунды спустя мелькнули и пропали ботинки Ноя, донесся звук падения – впрочем, аккуратного, – и Цезарь истолковал эти звуки так: Ларсен оторвал от себя противника и швырнул его через всю столовую. Ной, конечно, приземлился мягко, как кот.
Тут не следовало терять времени. Цезарь рыбкой нырнул вперед, пытаясь схватить пистолет, – и очень вовремя отдернул руку, иначе ее оттоптали бы. Вместо одной пары ног вдруг стало две, и вторая пара принадлежала женщине. Непрекращающийся визг Семирамиды отчаянно резал уши, а судя по тому, как взревел Ларсен, певица пустила в ход не только голос, но и ногти. В следующее мгновение туфли Семирамиды оторвались от пола, визг перешел в хрип, и Цезарь уже хотел предпринять еще одну попытку завладеть оружием, но сейчас же к двум парам ног добавилась третья. Чуть косолапая, обутая в крестьянские опорки большого размера.
Ипат.
Туфли Семирамиды вновь коснулись пола, зато ноги Ларсена взвились в воздух и принялись болтаться туда-сюда. Ларсен издал короткий, слегка придушенный рык. Ипат закряхтел, сказал «ух», и окно в столовой почему-то взорвалось, разбросав осколки стекла. Стало почти тихо.
Когда Цезарь вылез из-под стола, Ипат уже поливал из графина тлеющую стену, раскрасневшаяся и очень довольная Семирамида охорашивалась перед зеркальцем, а Ной, едва заметно прихрамывая, бродил по комнате, осторожно вертя в руках пистолет Ларсена. «Топинамбур» был цел, уютно устроился в ладони и навевал хорошее настроение.
Прошло, должно быть, с полминуты, прежде чем в столовую – глаза вот-вот выпадут на пол, рот распахнут, дробовик на изготовку – ворвался караульный.
– Что? Что такое?! Почему шум?!
– Посетитель от нас вышел, – насмешливо объяснил Ной, засовывая пистолет за пояс. – Дикий какой-то. Ему бы в дверь выйти, а он предпочел окно. Странные они, эти инопланетники, правда?
Не сводя выпученных глаз с рукояти плазменного пистолета за поясом Ноя, караульный попятился и охотно присоединился к высказанному мнению.
– Мальчики, – голосом сытой кошечки промурлыкала Семирамида, – добудьте мне щепочку.
Она уже поправила прическу и теперь готовилась вычищать из-под ногтей кровь и клочья шкуры Ларсена.
