Александр Левитов
Расправа
– В брань? – раздавалось в толпе. – Ах ты господи!
– Следствует ее теперича сюда привесть и наказание мирским судом положить, – за то я вас и пою, – закончил дядя Федот.
– Как не наказать? – согласно запел хор. – Бабенка она вдовая, убогая; уму-разуму беспременно научить ее надоть.
– Мы это живо скомандуем! Мы ее, Козлиху безрогую, с одного маху сюда предоставим, – улыбался сторож, накидывая на плечи дырявый армячишко.
– Ббу-у-у! Трры-рр-ры! – заревела пьяная толпа на предоставленную с одного маху Козлиху.
– Ты какими делами занялась? – азартно спрашивал ее писарь.
– Почто ты людей почище себя обижаешь? – кричали из толпы.
А Козлиха стоит так-то, сама в землю потупилась, красная вся. И конфузно-то ей и досадно, потому зло взяло, что за ее же добро ее же и судят теперь на миру и ругают.
– Православные! – взмолиться она было со слезами попробовала, – вы ведь все хресты носите…
А сама перед крыльцом наземь упала, как бы в ноги всему сходу кланялась.
– Вот, сейчас умереть, пречудная бабенка какая! – с насмешливой улыбкой толковал Козлихе арестовавший ее сторож. – Нечего в ногах-то валяться, а лучше штраф приготовь поскорей, потому без штрафу тебе быть невозможно. Рази не видишь, глупая, какая тут махина вина выпита? Должна ли ты после того нас угостить, али нет? Сказывай?
– Васильюшка! Кормилец ты мой! Где же я теперича возьму этот самый штраф?
– Ах ты голова с мозгом! – возражал ей Василий. – Рази мир-то без угощения когда расходился? Ему, уж коли он собрался, вот как надобно выпить – вплоть!
– Веди-ка ты ее, Василий, без разговора в чулан, – скомандовал писарь. – Мы ее там ублаготворим. Перестанет она с богатыми людьми в ругательство вступать.
– Отец родной! Микита Иваныч! – завопила Козлиха. – За какую же провинность в сарай меня весть велишь?
– Разговаривай! – крикнул писарь.
Сторож как бы колебался тащить бабенку.
– Я так полагаю, Микит Иваныч, как мое рассуждение есть, может, она насчет штрафу осилит как-нибудь, – вмешался он.
– Вправду, может, она как-нибудь на четвертинку собьется. Выпить бы теперича, признаться, знатко бы, – вступились мужики.
– Штраф штрафом, – возразил заступникам дядя Федот, – а блох из нее выпужать беспременно следует, потому я вас для самого этого дела и вином поил.
– Ну ин в самом деле, ребята, прохворостить ее. Што же мы, вправду, задарма, што ли, вино-то пили? – единодушно согласились на крыльце.
Василий потащил Козлиху в пожарный сарай… а между тем услужливая сходка с шумом и гарканьем распивала третью четверть благодарного дяди Федота.
– Вот те и вся недолга! – радостно вскрикнул сторож, взбегая на крыльцо. – Пробрал я ее, как и быть надоть. До новых веников не забудет.
Козлиха съежилась в своем изорванном зипунишке, так что казалась гораздо меньше, чем на самом деле.
– Милая ты моя, – наставительно сказал ей толстый мужик, сходя с крыльца, – поклонись теперь миру да за штрафом как можно скорее сходи. Акромя того, делать тебе здесь нечего. Бежи-кась.
– За что же я буду платить штраф? И где я его возьму? – зарыдала Козлиха.
– Мир тебя на ум наставил, а ты его попоштовать не хочешь? Это, я тебе сказываю, большой ты грех на себя принимаешь, Козлиха, – резонировал толстяк, покачиваясь. – Ты то теперича возьми: чем ты господу богу угодить можешь? Постом и молитвой! Это я тебе истинную правду сказываю. Ты ее и понимай.
– Кормилец ты мой! Да я бы радостью рада, только всего-то на все и денег-то у меня дома два пятака да трынка. Как же вы – эдакая-то ли вас сила сидит на крыльце – пить на них будете?
