Александр Карпов
Разведчик от бога
Глава 1
– А ну посторонись, посторонись! Дорогу, дорогу! – громким хриплым басом кричал скачущий вдоль солдатской пешей колонны всадник. – Дорогу давай!
Одетый в мохнатую шапку, в светлый полушубок, опоясанный ремнями и портупеей, сидя на высоком жеребце, он галопом пронесся по занесенной снегом обочине дороги. За ним следовали еще двое, тоже верхом на громко сопящих и выдыхающих огромные клубы пара лошадях. Один в таком же полушубке, в ремнях. Другой – в шинели, с карабином за спиной. Обогнав идущую в две шеренги маршевую роту, они скрылись в пелене метели.
– Ему хорошо, он на коне, – занудно пробурчал один из солдат, закрывая раскрасневшееся от мороза лицо суконной рукавицей.
– Что ж хорошего? Отвечать за всех, приказ выполнять, – ответил первому второй, уклоняя лицо от ветра.
– Он – командир, у него забот побольше ваших! Подтяни-ись! – громко закричал низким голосом идущий во главе колонны высокий широкоплечий сержант.
Сгорбившись от тяжести вещмешков, патронных и гранатных ящиков, противотанковых ружей, винтовок, массивных стволов и станков пулеметов, солдаты шли в неизвестном им направлении. Подгоняемые ветром и липким снегом, который таял от прикосновения к их горящим от напряженных тел шинелям, они растянулись на целый километр. Длинной серо-зеленой змеей солдатская масса покоряла снежную целину. Кто-то падал, но тут же вставал. Кому-то помогали встать. Но, несмотря ни на что, вся колонна держала темп, никого не теряя, продолжала двигаться туда, где только что скрылись в складках местности проскакавшие мимо всадники.
Запряженные в повозки и сани лошади, следовавшие в конце, иногда сходили с протоптанной дороги и вязли в глубоком снегу. Ездовые кричали на измотанных усталостью, выбившихся из сил лошадей, били их плетьми. Бывшие недавно деревенскими мужиками солдаты отборным матом крыли горе-погонщиков, сами брали под уздцы лошадок. Другие упирались в остовы саней. И все разом вытаскивали завязшую упряжку на дорогу.
Колонна выравнивалась и снова растягивалась.
– Часов шесть уже топаем! Сил никаких не осталось! – гнусавил один из солдат.
– Все тело ноет! Мокрый весь от пота, плеч уже не чувствую! – стонал второй.
– Да уйметесь вы! Подтяни-ись! – снова громко кричал высокий сержант.
Серая людская масса, выпуская клубы горячего легочного пара, кряхтя, огибала очередной пригорок.
– Скорей бы привал! – тихо, чтобы не слышно было сержанту, произнес коренастый круглолицый солдат, с трудом переставлявший короткие кривые ноги, обутые в громадные, не по росту, валенки.
– Потерпи еще немного, – успокаивал его Егор. – Вон впереди наши командиры уже на каком-то пригорке стоят. Спешились. С ними рядом еще какие-то начальники. На нашу колонну смотрят. Планшеты развернули. Значит, не просто так еще два командира с ними рядом. Скоро придем!
Коренастый одернул руку, в которой сжимал лямку патронного ящика, повернулся в сторону Егора и тут же споткнулся. Упал на одно колено и так же быстро поднялся.
– Давай руки поменяем. Левая затекла. Так и ящик этот проклятый уронить недолго, – закряхтел он.
Егор быстро, не сбавляя хода, стал перехватывать ношу из правой руки в левую, вставая по правую сторону движения.
– Фу! – выдохнул коренастый и снова повернулся, пытаясь посмотреть на товарища.
Метель понемногу стихала, ветер успокаивался. Начинало светать. Затянутое серыми плотными облаками небо, слабо пропускавшими солнечный свет, абсолютно не проглядывалось, а потому давило на измученных тяжелым затяжным маршем людей. Солдаты то и дело поднимали лица и начинали смотреть вперед, вместо того чтобы, почти полностью сжав веки и опустив головы, терпеть колкие удары крупных снежинок по щекам.
Голова ротной колонны стал плавно поворачивать, огибая редкий лес, в направлении между двумя поросшими высокими березами возвышенностями, направляясь в глубокий и широкий овраг.
На правой возвышенности их встречали пятеро в командирской амуниции, с биноклями на груди, планшетами на ремнях через плечо. За ними стояли вооруженные коноводы, державшие под уздцы длинноногих жеребцов. Командиры внимательно осматривали прибывающую пешую колонну, живо что-то обсуждали и, активно жестикулируя, указывали друг другу на отдельные ее части.
– Ну наконец-то! Похоже, прибыли! – выдохнул коренастый, выпрямляя согнутую спину. – Смотри, как тут все обустроено.
Егор, следовавший с ним почти во главе колонны, устало поднял голову, чтобы разглядеть появившийся перед ними новый вид.
По мере их приближения стали видны люди в военной форме, с оружием. Ездовые выводили под уздцы из оврага исхудавших лошадей, запряженных в груженые сани. Солдаты в ватниках переносили громоздкие ящики из одного укрытия, сделанного на склоне оврага, в другое. Дымилась полевая кухня. Чуть дальше горела пара костров, возле которых на растянутых между деревьями веревках сушились длинные лоскуты, похожие на бинты.
Почти пологие стены оврага были изрыты входами в землянки, умело обустроенными в данных условиях местности. Строительство некоторых еще велось, о чем говорило активное движение нескольких десятков солдат, работавших пилами и топорами. Многие из них были без верхней одежды. Рядом со строителями образовывалась кладка из заготовленных бревен. Одно из них, самое крупное, солдаты вчетвером несли на плечах к очередной, почти достроенной, землянке.
– Посторонись! – громко прокричал низким голосом сержант, следовавший во главе колонны.
Строители тут же выпрямили спины, прекратив на время свою работу, и расступились, пропуская вновь прибывших.
– Откуда вы, братцы? – спросил один из них.
– Из тыла. С запасного полка, – послышался ответ, резко прерванный громкоголосым сержантом:
– Разговорчики!
Егор перестал чувствовать накопившуюся за время марша усталость. Он с любопытством оглядывал земляной городок и его обитателей, пытаясь душой ощутить новую фронтовую жизнь, совсем недавно принявшую его к себе, в свои суровые, могучие, пахнущие порохом объятия. Он с наслаждением вдыхал дым костров, улавливая новые, еще не знакомые ему запахи войны.
Где-то позади колонны послышалась словесная перепалка вновь прибывающих со «старожилами», закончившаяся общим дружным смехом. Кто-то из командиров навел порядок в строю.
Егор осматривал очередную попавшуюся ему на глаза землянку, вход в которую закрывало суконное полотно. Перед ней на натянутых веревках сохли в дыму костра стираные бинты.
Из-под занавески выглянула немолодая женщина, голова ее была повязана белым платком. Она крикнула что-то пожилому солдату, возившемуся рядом с запряженными санями. Тот кивнул в ответ и снял висевшее над костром ведро. Стоящие рядом сани были чем-то нагружены и накрыты грязной мешковиной. Пожилой солдат уже было направился с ведром в сторону землянки, из которой его позвала женщина в платке, но, увидев приближающуюся колонну, быстро поставил ведро на землю и подбежал к саням. Он стал спешно поправлять мешковину, которая, как назло, стала сползать с другой стороны, обнажая зловещую картину скорбного груза.
Низенькие крестьянские сани были нагружены частями человеческих конечностей, ампутированных у тяжелораненых в полевом медицинском пункте, мимо которого двигалась сейчас маршевая рота.
Егор почувствовал подступивший к горлу ком. Ему стало не по себе. Он быстро отвернулся, пытаясь отвести взгляд от ужасного содержимого саней. Позади себя он услышал тихий протяжный стон одного из товарищей.
– Видал? – спросил он кого-то рядом.
– Приехали, называется! – послышалось в ответ.
Начавшийся было разговор прервал громкий женский крик:
– Ты что, старый, не мог свою поклажу раньше вывезти!
Егор помотал головой и стал смотреть под ноги, стараясь больше ничего не замечать. Сделав несколько шагов, он услышал совсем рядом:
– А, пушечное мясо прибыло. Пополнение!
Он повернулся на голос и увидел двух сидевших на бревне солдат с перебинтованными руками. Они, не обращая внимания на Егора, смотрели на всю колонну целиком. Раненые курили самокрутки и щурились от едкого табачного дыма.
Позади них виднелась еще одна землянка, видимо, являвшаяся частью полевого санитарного пункта. Врытые в землю постройки тоже использовались в медицинских целях, о чем свидетельствовали вывешенные на просушку гирлянды стираных бинтов, кипящие на огне ведра с водой, протоптанные в плотном снегу тропинки, соединявшие входы в землянки. Вокруг сновали молодые девушки в военной форме. Многие из них были опоясаны брезентовыми или матерчатыми фартуками, заметно испачканными засохшей кровью.
Егор не совсем так представлял себе передовую и ближний тыл. Совсем не вписывалось в его представление наличие крови, грязи, груды ампутированных конечностей и слова о прибытии «пушечного мяса». И хоть стращали молодых солдат в запасном полку уже повоевавшие сержанты, но молодой восемнадцатилетний мозг упорно отказывался воспринимать словесные страшилки о войне. Перед глазами стояли только подвиги и стремительные кавалерийские атаки, поддерживаемые натиском матушки-пехоты.
Послышавшийся впереди шум отвлек Егора от тяжелых мыслей. Он поднял голову и увидел спускающихся в овраг раскрасневшихся солдат в распахнутых телогрейках с лопатами и кирками в руках. При виде пополнения они прекратили разговоры и остановились. Один из них, видимо пришедший последним, обошел своих товарищей и вышел вперед. На нем была лихо сдвинутая на затылок кубанка. За пояс был заткнут топор. В одной руке он держал лопату, в другой толстый моток веревки. В губах солдат перекатывал потухшую самокрутку. Он ухмыльнулся, хитро щурясь, быстрым взглядом окинул солдат в колонне и громко, так, чтобы всем было слышно, сказал:
– Не успели вчерашних похоронить, а нам уже новых прислали! Теперь этих закапывать будем!
Шедший во главе колонны широкоплечий сержант повернулся и быстро направился в сторону солдата с лопатой. Всем стало ясно, что лихому говоруну сейчас может крепко достаться от здоровяка-командира, который, как было видно, уже сжимал кулак.
– Товарищ сержант! – послышался голос командира роты. – Встаньте в строй!
Сержант с досадой посмотрел в сторону своего начальника и вернулся в начало колонны, которая стала сворачивать в сторону, следуя по дну оврага, сливавшегося с другим, менее широким, лесным оврагом.
Егор успел уловить взглядом, как при виде богатыря-сержанта говорун попятился назад и, споткнувшись о ком земли, упал на пятую точку, выронив из рук инструменты. Потухшая самокрутка выпала изо рта.
– Похоронная команда, – послышалось в колонне.
– По нашу душу объявились.
– Разговорчики в строю! – навел дисциплину громкоголосый сержант.
Егор стал разглядывать соединение двух оврагов, заселенное менее плотно, чем тот, по которому они только что прошли. Во втором овраге землянок уже не было. Крутые стенки местами были изрыты. В образовавшихся проемах просматривались укрытые брезентом или мешковиной угловатые конструкции, в которых угадывались сложенные штабелями ящики.
– Колонна, стой! – громко крикнули впереди.
Егор и его коренастый напарник машинально поставили на землю уже изрядно поднадоевший за время марша патронный ящик. Так же поступили и остальные, опуская под ноги поклажу и пытаясь размять затекшие спины и плечи.
– Товарищи бойцы! – послышался впереди тот же голос, что остановил движение. – Ящики с патронами заносите под навес справа по ходу движения. Ящики с гранатами – налево. С бутылками с зажигательной смесью – вперед, вправо, возле шеста.
Высокий сержант вышел в сторону так, чтобы в колонне его все видели. Он осмотрел первый взвод и громко прокричал:
– Что встали? Вперед, шагом марш! Кто с патронами – направо, с гранатами – налево! Выполнять!
Егор и коренастый солдат нехотя наклонились за своим ящиком. Взяли его за лямки, с трудом подняли и, устало переставляя ноги, двинулись в направлении, указанном сержантом.
– Ставь сюда, ребята, – тихо произнес не замеченный до этого старшина в длиннополой шинели, указывая рукой место для поклажи.
– Ну наконец-то! – вымолвил коренастый, отводя назад плечи и поправляя ремень винтовки.
– Прямо проходите. Не нарушать строй! – снова загремел голос сержанта. – Не задерживаться!
Егор с напарником зашагали дальше по дну оврага, следуя указаниям старшего. Эти шаги, несмотря на отсутствие груза в руках, все равно давались тяжело. Затяжной марш, отягощенный тыловым недоеданием, делал свое дело. Солдаты еле стояли на ногах. Почти все сняли рукавицы и осматривали мозоли на ладонях, образованные лямками от тяжелых ящиков. Многие потирали плечи, изображая болезненные гримасы на лице.
Егор, чтобы как-то отвлечься, поднял голову и стал смотреть в просвет неба между высокими деревьями. Невольно он стал ловить себя на мысли, что уже давно не видел солнца, небо длительное время было затянуто густыми, темными, плотными облаками. Вид мрачного хмурого неба отягощал общую картину дня, половина которого, еще из темноты февральского утра, была проведена в тяжелом пешем марше к передовой.
– Ничего, весна вот-вот! – сказал стоявший рядом с ним коренастый, тоже смотревший в просвет между деревьями.
Мимо солдат быстро, почти бегом, проскочил сержант в направлении движения и, встав во главе колонны, громко скомандовал:
– Вперед, шагом марш!
Солдаты с трудом двинулись дальше, еле переставляя обутые в валенки измученные ноги. Позади все еще слышалась суета выгружаемой поклажи. Колонна снова остановилась.
Егор выглянул из-за плеч впереди стоявших солдат. Ему стало видно, как сержант, вытянувшись по стойке «смирно», докладывал кому-то.
– Что там? – спросили его сзади.
– Да пока непонятно, – ответил Егор. – Похоже, наш сержант представляется новому начальству.
– Значит, прибыли на место, – подтвердили сзади.
– Скорее бы курить разрешили, мочи нет, – послышалось рядом.
– И пожрать!
– Ага, и поспать! – вставил свое коренастый.
Тем временем сержант встал вполоборота к колонне, прокричал:
– Первый взвод, за мной, шагом марш!
Он резко повернулся и зашагал в направлении тропы, уходившей по дну оврага вправо, в узкий земляной проем, начинавший петлять и подниматься ступенями наверх.
Егор шагнул вперед, оставляя позади себя коренастого, и направился по проему за идущими впереди бойцами своего взвода.
– Щукин, что, больше всех воевать захотелось? – заворчал сзади солдат, адресуя свое шутливое возмущение идущему впереди Егору.
– А он и в запасном полку вперед всегда лез! – кто-то подхватил шутку коренастого.
– Щукин такой. Ему больше всех всегда надо! – поддержал еще кто-то в строю.
Солдаты вереницей, один за другим, шли по траншее, то останавливаясь, то снова ускоряясь и опять останавливаясь, утыкаясь в спины друг другу.
– Снять штыки! – прозвучало впереди.
– Снять штыки! – повторил команду Егор, передавая ее по цепи, немного повернув голову назад.
– Снять штыки! – послышалось многократно сзади.
– Чем штыки-то помешали? Винтовки с ними пристреливали, – возмутился коренастый.
– Траншея неглубокая. Зимой глубже не вырыть. Грунт мерзлый, – ответил кто-то впереди, скрывавшийся в первой стрелковой ячейке. – Штыки демаскируют. Фрицы видят, как мы тут перемещаемся.
Солдаты почти одновременно стали снимать с плеч винтовки и скручивать с них штыки.
– Значит, пришли, – заключил Егор, повернувшись к коренастому. – Передовая здесь!
– Без тебя знаю, что пришли, – раздраженно ответил тот.
– Да, похоронная команда тоже обрадовалась! – сказал солдат, стоявший за коренастым.
Егор сжал от досады губы. Ему было противно слышать подавленное настроение не желавших воевать товарищей. Он негодовал внутри себя из-за того, что есть в его взводе такое, и старался в душе быть ближе к тем, кого считал себе родным по духу. Именно с ними он хотел бы по приказу командира подняться в атаку и пойти навстречу затаившемуся впереди врагу.
Мысли его прервал неожиданно двинувшийся вперед только что стоявший впереди солдат. Егор закинул за спину винтовку и двинулся следом за ним. Несколько сотен метров они шли по петляющей траншее, периодически останавливаясь и снова двигаясь вперед. Перед ними мелькали расположенные слева стрелковые ячейки. Справа, как правило, были ответвления траншеи в сторону тыла или появлялись проемы, служившие входами в землянки.
– Пригнуться! – передали по цепи.
Бойцы ступили в отрезок траншеи, стенки которого были почти вполовину ниже, чем до этого. Наконец мелкий участок кончился и появилась возможность идти опять в полный рост.
– Снайпера работают! – пояснил появившийся в ближайшей ячейке небритый солдат с очень худым лицом.
– Ага! До фрицевской траншеи метров восемьсот. Ветер боковой. Это каким снайпером надо быть, чтобы точно работать, – прозвучал голос невидимого из соседней ячейки солдата.
– Ветер стих! И снег перестал идти! – громко пояснил невидимому бойцу небритый. Потом повернулся к Егору и спросил: – Откуда вы, мужики?
– Из восемнадцатого запасного.
– И долго вас там продержали? – снова спросил худой, доставая из кармана ватника большой грязный кисет.
– Полтора месяца голодом морили и гоняли с утра до вечера! – влез в начинавшийся разговор коренастый.
Солдатская вереница вновь двинулась вперед по траншее. Потом стала сворачивать вправо и через некоторое время вышла в небольшой овраг, стенки которого также были изрыты входами в землянки.
– В одну шеренгу становись! – прокричал сержант, отойдя в сторону и повернувшись к солдатам.
Пробежав еще немного по дну оврага, Егор ткнулся плечом в идущего впереди и остановился, повернувшись лицом к командиру. Так же сделали все остальные. Немного помявшись, солдаты подровнялись в строю, одновременно поправляя на себе ремни, амуницию, лямки вещмешков, винтовки. Сержант обвел взглядом строй, прошел вдоль шеренги, быстро и въедливо осмотрев каждого. У некоторых он своими руками поправил что-то из обмундирования. Потом отпрянул, выпрямился, демонстрируя выправку, сделал суровое лицо и громко прокричал:
– Равняйсь!
Он снова обводил взглядом солдатскую шеренгу, когда из землянки за его спиной вышел, на ходу поправляя шапку, немолодой невысокий мужчина в солдатской шинели и валенках. В петлицах на воротнике проглядывались комсоставские кубари. Усталое небритое лицо, красные от недосыпа глаза, потрескавшиеся обветренные губы, грязная шинель и такие же грязные валенки. Егору стало сразу понятно по внешнему виду появившегося, что тот является здешним старожилом и в этих траншеях и землянках находится уже длительное время. Несмотря на измученный вид и непривлекательный облик, новый начальник обладал суровым начальствующим взглядом. Он из-под густых черных бровей осмотрел шеренгу, потом встал возле сержанта, лицом к солдатам.
Из соседней землянки вышел еще один обладатель кубарей, одетый в грязный, опоясанный ремнем и портупеей полушубок. На ногах его были хромовое сапоги, на голове каска, надетая на подшлемник. Он был моложе, чем первый, выше ростом, но имел такой же усталый вид. Окинув взглядом строй, он встал чуть в стороне от первого командира.
– Смирно! – скомандовал сержант и, повернувшись к вышедшим из землянок начальникам, доложил о прибытии своего подразделения, как того требовал суровый армейский порядок.
После обмена уставными приветствиями, первый командир сделал два шага вперед и, сложив за спиной руки, обратился к солдатам хриплым простуженным голосом, кашляя после каждой произнесенной фразы:
– Товарищи красноармейцы! Вы прибыли на передний край для смены подразделений, которые будут отведены в ближайший тыл для отдыха. – Он сделал паузу, откашлялся, прижимая сжатый кулак к губам, потом продолжил: – Сегодня вам предстоит атаковать передний край обороны противника, расположенного возле деревни Шашкино. Вы должны будете стремительным и решительным броском с боем выбить ненавистного врага из занятых им позиций и, преследуя его, отогнать и уничтожить. Затем так же, с боем, ворваться в занятую противником деревню и освободить ее от фашистских захватчиков.
Он посмотрел на солдат, ловя на себе пытливые взгляды. Как опытный командир, он понимал по их глазам, что в каждом из подчиненных есть осознанное восприятие момента. Потом снова откашлялся и сделал два шага назад, уступив место следующему оратору. Вперед вышел второй командир и, глядя куда-то в ноги солдат, произнес похожую речь, завершив ее словами:
– Коммунисты и комсомольцы, шаг вперед!
Весь солдатский строй шагнул вперед, глядя на выступавшего, который, повернувшись к сержанту, скомандовал:
– Нале-во! На боевые позиции шаго-ом марш!
Егор, сосредоточенно и внимательно выслушав выступление обоих воинских начальников, обратил внимание на то, что ни один из них не смотрел в глаза людям из прибывшего пополнения. Ни один из них не представился: не назвал свое воинское звание, должность, имя, фамилию. Все это врезалось в сознание бойца, привыкшего в запасном полку к другому отношению. Это показалось Егору больше странным, чем необычным. Он почувствовал себя временщиком в своем положении. Тяжело вздохнув, он зашагал по новой извилистой траншее вслед за идущими впереди бойцами.
– Шашкино! – услышал он за спиной голос коренастого. – Щукин, слышал? Мы от дома совсем не далеко! А я думал, куда это мы идем?
Только сейчас Егор понял, что действительно находится всего в десятке километров от своей родной деревни. Это немного его успокоило, но в то же время ввергло в тягостные думы о сожженном еще в декабре родительском доме. Том самом доме, в котором он провел все свое детство и жил до самого отъезда на учебу в техникум. Том самом доме, который своими руками строил его отец, где росли вместе с ним его братья и сестры.
Егор вдруг вспомнил о старшем брате, о судьбе которого не знал с начала войны. Еще в июле прошлого года они почти одновременно приехали к родителям: младший – из Иваньковского техникума, старший – с Донбасса, где жил уже давно, где завел семью, воспитывал сына. У брата на руках уже была повестка из военкомата. И чтобы не оставлять жену одну с маленьким ребенком, он привез ее к родителям, решив, что здесь им будет лучше, пока он будет воевать.
Егор вспомнил свой последний разговор с братом Петром. Они вечером сидели на крутом берегу маленькой извилистой и всегда холодной речки Снежедь. Рассказывали друг другу о своем житье-бытье, о повседневных заботах, об интересных случаях. Они не виделись с братом несколько лет и даже не переписывались все это время. Отсутствие писем объяснялось внезапным отъездом брата после конфликта с отцом из-за того, что тот в очередной раз бранил мать. На следующее утро, проснувшись, юный Егор увидел ее заплаканное лицо и узнал о случившемся. А свой новый адрес Петр так и не сообщил. Это было за несколько лет до начала войны. А тогда, в июле прошлого, сорок первого года, они, сидя на берегу реки, пытались предвидеть скорое окончание войны, скорую победу над врагом.
Единственное письмо от Петра семья получила где-то через месяц после его отъезда. Написано оно было, судя по штемпелю полевой почты, уже из действующей армии и было очень скудного содержания. Такие письма обычно пишут только для того, чтобы не заставлять родственников сильно волноваться. Мол, все со мной в порядке, живой, здоровый. Но вместе с письмом для матери пришло еще одно – для жены Петра. Текст его был большим, на несколько страниц, что вызвало у матери, простой и почти безграмотной деревенской женщины, неподдельную ревность к снохе.
Мысли Егора переключились на мать. Парню стало грустно. Он представил ее глаза, ее лицо. С таким лицом, плача и обнимая сына, она провожала его в армию. Из трех сыновей Егор был вторым, кому предстояло отправиться на фронт. Но вместо праздничного отъезда на службу, как это было в их деревне до войны, мать провожала сына наскоро и буднично, из чужого дома. Их собственный дом к тому времени был уже месяц как сожжен фашистами при отступлении. Их семье, как и многим односельчанам, удалось чудом вырваться из огненного ада.
Отец, мать, младший брат, жена старшего брата с маленьким племянником – все они вместе оставались в Теплом, на квартире у материных родственников. Жили в маленькой, тесной комнатушке. Егора немного успокаивало то, что отцу каким-то невероятным образом удалось уберечь их корову. Сначала он прятал ее в лесу, совсем близко от деревни. Смог уберечь ее и от дикого зверя. Потом спасал от войсковых индендантов, готовых забрать на нужды армии все съестные припасы. Потом – от пропитанных военными походами гитлеровцев. Потом от зверствующих полицаев, ставленников новой оккупационной власти. И даже бушевавшее возле деревни кровавое сражение, сопровождавшееся обстрелами, не коснулось их коровы. Как отцу удалось все это проделать на зависть другим односельчанам, Егору было непонятно.
Они покидали пепелище родной деревни, спешно убегали в лес, неся на руках лишь то, что смогли второпях выкинуть из горящего дома. В лесу нашли свою корову и с ней через несколько дней смогли перейти так называемую «линию фронта». Потом дойти до селения родственников. И все дни, проведенные в пути, Егор не находил себе места от мыслей о жестоком сожжении фашистами их деревни.
Ему вспоминались ночлеги в домах у случайных людей, которые сердечно и со скорбью принимали их у себя, как приходилось спать в лесу у костра, как плакала от переживаний за маленького сына жена Петра. Как младший брат Иван подговаривал Егора сбежать назад, в деревню, раскопать припрятанное оружие и попытаться попасть в Красную Армию.
– Что-то неспокойно у меня на душе, – вдруг сказал коренастый, – ты видел, как эти двое выступали. Первый, видимо, наш новый ротный. А второй – политрук. Как думаешь, почему они нам в глаза не смотрели? Все как-то скучно прошло.
– Я тоже это заметил, – ответил Егор.
Он едва успел договорить, как солдатская вереница остановилась в траншее. Впереди послышался громкий бас сержанта, выкрикивавшего фамилии бойцов и пробиравшегося сквозь земляную тесноту к хвосту колонны.
– Щукин, Козлов, – сержант дошел до Егора и коренастого, – вы сюда.
Он жестом указал на проем в правой стенке траншеи, являвшийся входом в стрелковый или пулеметный окоп. Бойцы вжались спинами в мерзлый грунт, пропуская мимо себя здоровяка-командира, который, едва протиснувшись мимо них, тут же начинал раздавать указания дальше и размещать остальных. Егор первым протиснулся в узкий проем, который вывел его в довольно широкий окоп.
– Пригнись только, боец, – услышал он и сразу разглядел сидящих в земляных нишах двух солдат.
Один был молодой, низенький, худой и сутулый. Второй поплотнее и постарше, с густыми рыжими усами. Они были одинаково одеты в ватные штаны и в ватные куртки, в высокие валенки, на головах каски на подшлемниках. В ногах у них стоял станковый пулемет «Максим» без щитка. Ниши в стенках окопа были заполнены коробками для пулеметных лент. Солдат постарше, казалось, совсем не обратил никакого внимания на Егора и коренастого. Молодой, напротив, живо стал расспрашивать новичков.
– Откуда, парни? Курить есть? Сами-то местные? – Глаза солдата сияли. Он стал подмигивать и потирать руки, ожидая угощения и новостей.
– На какой вопрос сначала ответить? – быстро отозвался Щукин, почти перебив шустрого пулеметчика.
– Да ладно тебе. Можешь вообще ничего не рассказывать, – ответил тот, уставившись на коренастого, который уже извлекал из кармана шинели матерчатый кисет и мятый лист газеты.
Пулеметчик постарше медленно повернулся в сторону прибывших, лениво осмотрел их и снова прислонился головой к земляной стенке окопа, закрыл глаза.
– У вас все с оружием? – хрипло спросил он.
– Да, – с удивлением ответил Егор. – А что?
Старший заерзал плечами, то ли от холода, то ли пытаясь поудобнее устроиться.
– Те, что до вас были, совсем без оружия пришли. Некоторые ночью выползали к немецким позициям. Там собирали что есть. Потом им подвезли. Но все равно на всех не хватило, – лениво проговорил он и снова заерзал плечами.
В окопе повисла тишина, которую прервал Егор:
– И что?
– Что, что? – ответил ему шустрый. – Так в атаку и пошли. Кто с винтовкой, кто с голыми руками.
– У раненых товарищей оружие забирали? – последовал вопрос Егора.
– Если успевали! – резко ответил ему старший и кивнул в сторону бруствера слева от себя. – Вон сам посмотри.
Шустрый завертелся на месте, внимательно глядя то на Егора, то на коренастого. Он как будто пытался получить удовольствие от того, что станет свидетелем первого взгляда молодых солдат из окопа. Первого взгляда тех, кто только что прибыл на передовую. Он открыл рот и, едва не высунул язык, ожидая увидеть их реакцию.
Щукин и Козлов машинально и почти одновременно медленно приподнялись на цыпочках, вытянув шеи. Встав в полный рост, Егор смог разглядеть видневшийся впереди участок поля, заканчивавшийся где-то далеко, перед полосой деревьев густого леса. Его взгляду предстало то, что здесь называлось полем боя. Но ничего ужасающего на нем Егор не увидел. Только заснеженные или черно-серо-грязные земляные бугорки. Этот вид ему напомнил вид обычной колхозной пашни, какой она бывает во время начала таяния снега. Только комья земли значительно крупнее, чем эти бугорки. Он повел взглядом из одной стороны в другую и только сейчас разглядел в одном из бугорков занесенное снегом тело в шинели. Из-под снега виднелся ботинок. В метре от него торчала почти белая кисть руки. Остальное Егор не разглядел. Его одернул и потянул вниз первый пулеметчик.
– Не торчи. Мало ли что, – сказал он.
– Ну как? – спросил шустрый, уставившись на Егора.
– Остынь, Мотя! – осек его старший. – Себя вспомни, когда сам первый раз так смотрел.
Егор сел на свое место и опустил голову.
– Что там, Щукин? – услышал он нервный голос коренастого.
– Лучше сам посмотри, – предварительно выдохнув, ответил Егор.
Козлов засуетился на месте, но так и не нашел в себе смелости приподняться. Он несколько раз громко сделал вдох-выдох и только тогда привстал, выглядывая поверх бруствера. Спустя несколько секунд он вновь сел и обвел взглядом присутствующих.
– Ладно, успеете еще насмотреться, – заключил старший пулеметчик, протягивая руку к шустрому, чтобы забрать у него дымящуюся самокрутку.
В проеме окопа появился высокий молодой человек в комсоставском полушубке, туго опоясанном ремнями и портупеей, с кожаной командирской сумкой на поясе.
– Так! – Он посмотрел на пулеметчиков. – Собирайтесь. В тыл уходите. Сбор в том овраге, где березовая роща начинается. Там вас старшина ждать будет. И бегом, чтоб не задерживаться мне тут!
Старший и шустрый тут же подскочили на своих местах. Засуетились, пытаясь просунуть в проем тяжелое тело пулемета на станке.
