Правда – хорошо, а счастье лучше – Александр Островский

Когда я была юна и простодушна, мне казалось, что роман XIX века движим любовью, но теперь, будучи в зрелом возрасте и воспринимая вещи намного сложнее, я вижу, что именно деньгам, а не любви отводится там центральное место. Маргарет Этвуд

У Островского есть все, чем славна русская классика – яркий своеобразный язык, реалистические зарисовки из жизни, острые социальные вопросы. Наверное, общеизвестно, что его любимая тема – жизнь купеческой среды. Неудивительно, что деньги здесь – поистине движущая сила сюжета. В сборнике шесть очень разных пьес Островского, но кроме сказочной «Снегурочки», все они построены на проблеме денег и кредита. Отсутствие денег толкает Лидиньку на поиски богатого мужа («Бешеные деньги»), рухнувший кредит Самсона Силыча служит завязкой в пьесе «Свои люди – сочтемся!» В «Последней жертве» самое изощренное наказание для отрицательного персонажа – поманить богатым приданым, а потом ничего не дать. Даже Юлия из той же пьесы – казалось бы, эфирное создание, а первая мысль после крушения великой любви – не о чем другом, как о деньгах."Бешеные деньги". Пьеса выглядит не самой удачной. Островский пытается показать купца – положительного героя, но этот положительный Васильков не слишком убедителен. Как-то на живую нитку сшиты в нем франклиновский идеал бережливого капиталиста и сентиментализм (так и слышишь: «Знайте же, грубые сердцем, что и купцы чувствовать умеют!»). Но за темой влюбленного купца лучше обратиться к Болеславу Прусу ; его Вокульский действительно умеет чувствовать. Васильков же в любви руководствуется формулой: «Я чувствую, что буду игрушкой женщины, ее покорным рабом. Хорошо еще, что у меня довольно расчета, и я никогда не выйду из бюджета». В конце концов, он выглядит столь же бессердечным, как и циничная Лидинька. Для обоих не существует ни любви, ни дружбы, в основе которой не лежал бы денежный расчет."Свои люди – сочтемся!" считается одним из шедевров Островского, и по заслугам. Пьеса показывает купеческое Замоскворечье не таким, каким оно хотело бы выглядеть, а каким оно было на самом деле. Не слишком образованное, не слишком честное. Почтенный купец Самсон Силыч легко идет на аферу, лишь бы не возвращать долги. Стряпчий Сысой Псоич, приказчик Подхалюзин, сваха Устинья Наумовна с удовольствием помогают ему обделывать делишки, стараясь заодно надуть и своего благодетеля, и друг друга. Сюжет составляет изящная схема фальшивого банкротства и завуалированного грабежа кредиторов. Забавный момент: В.А. Белявский в своей книге «Вавилон легендарный и Вавилон исторический» рассказывает точно о такой же схеме надувательства, но только ее провернули в VI веке до нашей эры!

Идеалов, хоть франклиновских, хоть любых других, здесь не встретишь. Цинизм персонажей, заметный и в «Бешеных деньгах», здесь просто зашкаливает. Зато все очень заботятся о внешней благопристойности. «Нужно быть осторожным в самых незначительных поступках, от которых зависит кредит», – советовал Франклин. У Островского даже Подхалюзин, который в поступках не стесняется, лелеет свою деловую репутацию («А вот мы магазинчик открываем, милости просим! Малого ребенка пришлете – в луковице не обочтем»). Финал пьесы не предлагает ничего традиционного, ничего штампованного. Добродетель не торжествует, порок не наказан. Преуспевает самый беспринципный из персонажей."Последняя жертва". Юлия Тугина после смерти первого мужа становится жертвой симпатичного афериста. Автор ставит ее перед жестким выбором: обаятельный Дульчин, уже промотавший все ее состояние, смотрящий на нее, как на источник даровых прибылей, но зато любимый, – или «очень богатый купец», «румяный старик» Прибытков, старше ее чуть не в три раза, прекрасно знающий, как все в жизни продается и покупается. Еще непонятно, кстати, кто из них хуже. И снова никакого идеального хэппи-энда, и снова отрицательный персонаж, что тот кот, падает на лапы. Финал представляется предельно честным."Без вины виноватые" впечатления не произвела – довольно банальный образец мелодрамы на десять носовых платков. Увы, здесь Островский использует все штампы, набившие оскомину еще древним грекам: неожиданно найденные родители/дети; ложное известие о смерти; случайные встречи через много лет; ну, и прочие подобные сюжетные фокусы. Все это отнюдь не украшает пьесу."Снегурочка". Грустная романтическая сказка зацепила за живое. Без спойлеров написать не могу, извините. Мне очень понравилась здесь игра возможных толкований, калейдоскоп смыслов, заложенных в простенький пасторальный сюжет. Снегурочка, дочь Мороза и Весны, тянется к людям, хочет любить, но любовь для нее гибельна – если она полюбит, бог солнца Ярила растопит ее своими лучами. Как оно и бывает в сказке, запрет моментально нарушается; снежная дева выпрашивает для себя любящее сердце и, конечно, тут же тает. С точки зрения царя Берендея, оно и к лучшему. Что такое какая-то девица, да еще чужая и непонятная, если ее гибель ко благу государства!

…Мороза порожденье –

Холодная Снегурочка погибла.

Пятнадцать лет она жила меж нами,

Пятнадцать лет на нас сердилось Солнце.

Теперь, с ее чудесною кончиной,

Вмешательство Мороза прекратилось.

Изгоним же последний стужи след

Из наших душ и обратимся к Солнцу.

Н-да. Если так посмотреть, просто чудовище какое-то эта Снегурка, мешающее жить честным людям. Само ее существование для Берендея – уже преступление.

Меня поразило, насколько бессердечны оказываются люди по сравнению с «холодной», «не знающей любви» Снегурочкой. С Бобылем и Бобылихой, ее приемными родителями, все ясно с самого начала. Начинают они с корыстолюбия, тем и заканчивают: только что не толкают приемную дочь на панель, лишь бы у Бобылихи был роскошный головной убор, а Бобыль мог вволю напиваться. Но и Лель, милый пастушок, вообще-то тоже хорош. Он настоящая кокетка – всех завлекает и всех обманывает. Когда Снегурочка гибнет, Лель поет веселую песню, не испытав даже минутной жалости к любившей его девушке. А кого этот избалованный женским вниманием красавчик выбирает из всех и еще ставит в пример Снегурочке: учись, мол, у нее любить? Да ту, что говорит ему:

Мани меня, когда ласкать захочешь,

Гони и бей, коль ласка надоест.

Без жалобы отстану, только взглядом

Слезящимся скажу тебе, что я, мол,

Приду опять, когда поманишь.Бр-р! Даже по меркам патриархального XIX века такое абсолютное унижение перед женихом выглядит все же перебором. Отталкивающее впечатление производят и Купава, которая это говорит, и Лель, которому нравится это слушать."Правда хорошо, а счастье лучше", особенно прочитанная после «Снегурочки», тоже отдает волшебной сказкой. Есть ведь немало сказок о бравых солдатах, способных хоть из топора кашу сварить. Сила Грознов уж точно из этой породы. Да кругом еще замоскворецкий сад с наливными ароматными яблочками – чем тебе не Эдем?