Александр Никонов
За фасадом империи. Краткий курс отечественной мифологии
Отцвела в тени казарм наша молодость
На едином проспиртованном выдохе…
Сергей Данилов
В оформлении обложки использована репродукция картины А. Ложкина «У стен Московского Кремля в XVII веке» (Музей Хиллвуд)
© Никонов А., текст
© ООО «Издательство АСТ»
Почему русские не улыбаются?
На этот вопрос ответить непросто, хотя задают его часто. После того как рухнул железный занавес, мы сами отметили за собой эту черту, ранее незамечаемую, – повышенную угрюмость. Почему раньше это нами не виделось, понятно: сравнивать было не с чем. Если человеку под гипнозом внушить страх, а потом вывести из транса, его будет продолжать трясти. Но если спросить, как он себя чувствует, человек ответит: «Нормально». Свое состояние он воспринимает как норму, это его точка отсчета. И только если испытуемому объяснить, что его погружали в транс и внушили чувство ужаса, он осознает: «Ах, вот почему меня всего колотит!..»
Так вот, когда рухнул железный занавес, миллионы людей отправились за его руины и с удивлением обнаружили разницу: за границей люди беспричинно улыбаются друг другу, а на родине у всех губы в суровую нитку. Колючие взгляды. Равнодушие. Человек лежит на улице – граждане проходят мимо. Тонет пассажирское судно с детьми, два корабля равнодушно проходят по Волге мимо. Мертвый человек с разбитой головой лежит на пляже в Лыткарино, вокруг него переминается наряд милиции в ожидании криминалистов, а в ста метрах от трупа располагаются приехавшие отдыхающие и спокойно начинают жарить на мангале мясо.
Это Россия…
На вопрос, как дела, никогда не получишь радостного ответа «Прекрасно!» В лучшем случае бросят сухое «нормально», что в дополнении к невеселому виду можно перевести как «не сдох пока еще». А некоторые в ответ начинают жаловаться, словно оправдываясь за свою, в общем-то, неплохо протекающую жизнь. Будто если сказать «у меня все хорошо», это самое «все» тут же отнимут…
Русские не только не улыбаются. Они и жить не хотят. Электрик, который тянул проводку на даче моего знакомого, делал это с видом настоящего мученика, а на третий день работы с надеждой вопросил небо: «Когда ж я сдохну?»
По уровню самоубийств Россия на одном из первых мест в мире. По уровню убийств, пожалуй, на первом, если учитывать не лукавую статистику МВД, а реальное положение дел. Лживую статистику МВД в расчет брать не стоит, поскольку только в одной станице Кущевская, куда после шумного массового убийства нагрянула высокая комиссия из Москвы, обнаружилось более 1500 скрытых от учета местной милицией преступлений, включая тяжкие. А если копнуть не в одном населенном пункте, как копнули, а по всей стране?..
Восьмисотстраничный том с характерным названием «Теоретические основы исследования и анализа латентной преступности» весит немало. Авторы этого исследования из НИИ Академии Генпрокуратуры около 10 лет изучали положение дел с учетом преступлений в России и пришли к печальным выводам: полная моральная деградация населения и тотальное гниение органов правопорядка. Органы бодро рапортуют о снижении убийств и прочих преступлений, а их количество год от года растет. Пример: официально в 2009 году зарегистрировано 3 миллиона преступлений, а по данным НИИ их было совершено 26 миллионов. На порядок больше…
Но главное, конечно, убийства. Если в отчетности их число неуклонно снижается, то по факту стабильно растет. В упомянутом году МВД зарегистрировало 18 тысяч убийств, а одних только заявлений об убийствах людьми было подано более 45 тысяч! При этом количество найденных неопознанных трупов составляет 78 тысяч. А пропавших без вести (читай, не найденных трупов) – 48,5 тысяч. Плюсуйте сами.
Половина граждан, умерших в возрасте от 20 до 40 лет, ушло на тот свет в результате «контакта с тупыми и острыми предметами».
Но если на секунду поверить лживой статистике МВД, которая часть убийств переводит в графу «тяжкие телесные повреждения, повлекшие за собой смерть», все равно, даже по официальным данным, Россия по уровню убийств находится на одном из первых мест в мире (наша страна входит в так называемую Большую криминальную двадцатку, наряду с Гондурасом, Намибией, Суринамом…) И это, повторюсь, по официальным данным, многократно заниженным!
Что означает подобная статистика самоубийств и убийств?.. Нация активно самоистребляется. Тут не до улыбок!
Сама природа, кажется, помогает россиянам в их нежелании влачить бренное существование. Продолжительность жизни во всем развитом мире растет. И даже в недоразвитом растет. И в странах, находящихся в промежуточном положении – в так называемом втором мире – тоже растет. Только у нас падает. Причина в бедности? Нет! По данным на конец 2008 года продолжительность жизни мужчины в странах Евросоюза в среднем – 76,5 лет; а, скажем, в Боснии, которую богатой страной не назовешь, 75 лет. В нищей Индии, где миллионы людей обитают в картонных коробках и стирают в канаве, – 67 лет. А в России – 59,2!
И это вовсе не связано с горбачевской перестройкой и «гайдаровскими либеральными реформами, которые привели нас к нищете», как любят порассуждать отдельные идиоты за рюмкой коньяка, нанизав на вилку кусок малосольной семги, – мол, капитализм оказался несовместим с социалистической россиянской генетикой. Народ, типа, потерял уверенность в завтрашнем дне. То ли дело при Советах – все были в завтрашнем дне уверены, потому жили долго и весьма припеваючи…
Все ровно наоборот! В последние несколько лет средняя продолжительность жизни в России как раз выросла примерно на три года – именно благодаря экономическим реформам и росту уровня жизни. А загадочное и противоестественное падение продолжительности жизни советского человека началось аккурат в самый разгар «социалистического благолепия» и «уверенности в завтрашнем дне» – в шестидесятые годы. То есть в те годы, когда, по мнению красных, народ прямо-таки оргазмировал от социализма.
Знаете, бывает так, что раковый больной, страстно желающий жить, перебарывает смертельную болезнь. А бывает, что здоровый человек настолько не хочет жить, что стареет на глазах и быстро помирает. Так, например, происходит с пожизненно заключенными, не имеющими надежд выйти на волю. К сорока годам они уже старики. Им незачем жить. И природа быстро прибирает их, включив ускоренное старение.
За что же природа прибирает русских?
У моего отца, которому на момент написания книги давно перевалило за 80 и который бодр, здоров и подвижен, есть такая поговорка. Каждый раз, поднимая на очередном своем дне рождения тост и выслушав пожелания многочисленной родни жить подольше, он отвечает: «Рад стараться, и охота есть!»
А чего ему не жить в охотку, если жизнь приносит только радость? Приезжают дети на день рождения. И внуки. И родственники. И все веселые. Пенсия большая. В магазине всего полным-полно. Собака добрая. Чего не жить?
Мой отец – совершенно нетипичный русский… А книга моя – о типичных россиянах. И о том, что их сделало такими.
О качестве жизни в стране можно судить по экономическим параметрам. А можно по биологическим. Ну представьте себе, что никаких экономических данных о жизни в стране у нас нет. На секундочку. Вот такая вот странная попалась страна – нету по ней никаких данных и все тут! Но зато у нас есть биологические данные, характеризующие вид разумных существ, ее населяющих. И мы, например, видим, что продолжительность жизни особей растет, а сами они становятся крупнее. О чем это говорит?
Из биологии мы знаем: в зоопарке животные живут дольше – за ними тут уход надлежащий, полноценное витаминизированное питание, врачи и антибиотики, никаких стрессов от набегающих хищников, половое общение… Мы также знаем, что при недостатке питания размеры особей уменьшаются. Если мало кормить, оно плохо растет, что понятно. И если постоянно стрессовать, организм тоже расти не захочет. Жена тверского губернатора, усыновившего детдомовского ребенка, рассказывала газетчикам: «…там все дети такие! Вот заходишь в группу, и они все там ужасно маленького роста. У них психосоциальная малорослость. В силу стресса дети там не растут и не развиваются». Психосоциальная малорослость и недоразвитие – такой диагноз я бы поставил всему нашему обществу…
Когда-то советские газеты с восторгом писали об акселерации, то есть о том, что поколение послевоенных детей в среднем выше своих отцов и дедов. И вправду, после войны дети стали расти. И вправду, поколение их отцов и дедов великанским не было – когда в германские города входили победным маршем советские войска, немцы воспринимали наших солдат как малорослых и кривоногих. Это был типаж…
Как описывал Войнович своего Чонкина – этот собирательный образ русского солдата? Вот как: «Иван Васильевич Чонкин, низкорослый и кривоногий, был человеком сугубо деревенским…»
Как мемуарист Н. Никулин в книге «Воспоминания о войне» описывал наших воинов? Вот как: «Пришла дивизия вятских мужичков, низкорослых, кривоногих, жилистых, скуластых».
Как польский художник Адам Мацедоньский рассказывает о вступлении советских оккупационных войск в Польшу в 1939 году? Вот как: «…большевики, которые вошли, не выглядели как армия… все – страшно низкие. Моя мама смотрела в окно, потому что день и ночь охраняла дом, смотрела из-за занавески и вдруг воскликнула: «О, Боже, да ведь они детей в армию берут!» Потому что эти большевики были все такие маленькие».
А после войны началась акселерация. И это понятно: кончилась война с ее стрессами, перегрузками и недоеданием, улучшилась жизнь, подох тиран, закончились репрессии, страна вздохнула оттепельной свободы. Казалось, дальше будет только лучше, от грязи мы избавились раз и навсегда… Дети стали расти.
Росли дети, росла продолжительность жизни. Но это продолжалось недолго. Некоторые экономисты (профессор Э. Брейнерд, например) полагают, что рост уровня жизни в СССР завершился к концу шестидесятых. И стал снижаться, несмотря на победные реляции официальной статистики. Но мы к экономистам обращаться не будем, как и договорились ранее, мы с вами идем антропологической дорогой. Поэтому посмотрим на биологические показатели. Что мы увидим?
Акселерация внезапно закончилась. Средний рост детей расти перестал и начал снижаться. Наиболее длинными оказались дети восторженных шестидесятников. Рожденные в восьмидесятых были уже на несколько сантиметров ниже и детей шестидесятников, и своих европейских сверстников. Акселерация сменилась ретардацией – замедлением физического развития. Это может говорить только об одном – об ухудшении условий жизни. В чем они заключались? В ухудшившемся питании? Ухудшившемся медицинском обслуживании? Росте стрессогенных факторов?
А может быть, это просто естественный колебательный природный процесс, связанный, например, с солнцем? Но почему тогда светило не подействовало на американских детей? (Кстати, любопытный фактик в копилочку либерализма: акселерация детей вновь возобновилась после крушения советской власти, когда исчез дефицит продуктов и выросло их разнообразие.)
Быть может, на ретардацию можно было бы и плюнуть, но параллельно с ней шли и другие процессы, не допускавшие иных толкований, кроме ухудшения условий жизни. Начала расти детская смертность, стала падать средняя продолжительность жизни.
Детская смертность начала расти с 1971 года, а продолжительность жизни мужчин – самого чувствительного элемента двуполой биологической системы – стала падать еще раньше, с середины шестидесятых, аккурат, когда сместили Хрущева и начали вновь закручивать гайки. Обидно, ведь к тому времени советские люди почти догнали по продолжительности жизни американцев – советские показатели отставали от американских всего на пару лет. С тех пор разрыв только увеличивался, и к восьмидесятым годам советские мужчины жили короче американских на 8,5 лет. После этого на все разговоры о том, что уровень жизни в СССР был необычайно высок и что Советский Союз был весьма развитой в экономическом плане страной, можно наплевать и забыть. От хорошей жизни люди не мрут, как мухи… Судя по скорости вымирания русских к середине XXII века, как полагают некоторые эксперты, нас не останется на планете вовсе.
Что же с нами происходит?..
Один слепой старенький профессор рассказал мне как-то чудесную историю:
– Моя секретарша снимала комнату в квартире у старухи. В комнате старухи стояла новая, недавно купленная кровать – роскошная, с балдахином, с бронзовыми шишками… Но старуха на ней не спала, она даже не сняла с матраса полиэтилен, оставила для сохранности. А сама спала рядом с кроватью, на полу. И на вопрос почему, ответила: «Я на этой кровати помирать буду!» В этом вся наша ментальность. Она больше заточена на красивую смерть, а не на красивую жизнь. «На миру и смерть красна».
Слишком хорошая вещь, чтобы ей пользоваться – вот в чем причина… У нас вещи ценят больше, чем людей. Чем себя. Этот отголосок деревенской нищеты я замечал у многих людей старшего поколения. Однажды я на день рождения подарил гениальному профессору Нурбею Гулиа карманные часы. Полюбовавшись подарком, он тут же спрятал их подальше. Прямо в коробочке заховал. А чего зря хорошую вещь тереть, пусть лежит! На черный день отложил?..
Или вот история. Подарил я своему отцу на день рождения набор острых японских ножей. Он, полюбовавшись блеском стали и восхитившись остротой лезвий, аккуратно положил все обратно в коробку и убрал подальше. После чего снова стал резать хлеб своим старым, тупым ножом, сделанным когда-то из полотна косы и давно потемневшим от коррозии, со страшенной деревянной ручкой на трех медных заклепках… А чего? Этот ножик не жалко. А хорошую вещь прибережем. То же самое происходит у него с дорогими бутылками. Особенно если они в красивых коробках. Стоят годами!
И во мне это сидит, признаюсь. Вот свечка. Красивая, вычурная, декоративная, разукрашенная, фигурная. В полиэтилене, чтобы не пылилась.
– Давай ее зажжем, – предлагает жена.
– Нет! – я коршуном выхватываю у нее эту свечку, бережно поправляю упаковку и прячу подальше.
Зачем?
Помню, довелось мне услышать рассказ про одного нашего колхозника, попавшего во время войны батраком в немецкий плен, на ферму к какому-то бюргеру. Фрау хозяйка провела батрака в его комнату, где он обнаружил кровать, застеленную белыми простынями. А когда настала ночь, советский колхозник лег рядом, на прикроватный коврик – дабы не порушить своим недостойным телом этой ослепительной белизны.
Вот еще одна история – того же времени, из военных мемуаров. Дело происходит в Германии, советский офицер рассказывает о немецких автобанах, которые так поразили вступивших в Германию наших: «Как это ни странно, но автострады Германии не сразу получили признание со стороны русских. По каким-то причинам мы избегали пользоваться ими в первые месяцы после капитуляции».
Для автора самого эта нерешительность русских загадочна. Но природа ее та же, что и у русского колхозника, в нерешительности замершего перед белоснежной простыней: «я, такой заскорузлый да на такую красоту?..»
Что скажет психолог, выслушав эти истории? Он будет неумолим: эти люди подсознательно считают себя недостойными тех благ, которые оказались в их руках. Поразмыслив, пожалуй, соглашусь: русские считают себя недостойными. Недоделанными. Недочеловеками. Отсюда и этот вечный комплекс перед европейцами, это вздыхательное сожаление: «Нет, мы не Европа…»
Конечно, это идет от нищеты. От извечной униженности. Он перманентного ожидания черного дня, на который нужно сделать припасы. От смутного понимания того, что Россия – страна какая-то не такая. И вот последнее – совершенно верно. Все наши ментальные проблемы лежат в природе нашей страны. Дело в том, что Россия – не настоящая страна. И подсознательно это всеми ее жителями ощущается. Бедняжки только сформулировать не могут.
А я могу.
Россия – страна муляжей. Страна мифов. Страна действующих макетов. Страна-зомби.
Оглянитесь вокруг. Во всех странах есть армии. В нашем государстве армии нет. Основа нашей армии – стадо невольников.
А чего можно ждать от рабов? Раб есть подневольный человек, лишенный свободы. Раб обязан беспрекословно выполнять чужие приказы, а если он их не выполняет, его жестоко наказывают. Когда российского гражданина против его воли хватают и отправляют служить в армию, его по сути превращают на время в раба. Это называется призывным способом комплектования армии. А бывает способ более цивилизованный – добровольческий. Практически во всем развитом мире армии формируются по добровольному найму. Последней развитой страной, отказавшейся от института временного рабства, была Германия, которая совсем недавно перешла на добровольную армию. Теперь рабский принцип комплектования сохраняют только дикие и недоразвитые страны. Один взгляд на призывную карту мира сразу все объясняет. Страны, имеющие призыв, густо располагаются в Африке, Юго-Восточной Азии, Латинской Америке. И Россия в числе этих цивилизационных аутсайдеров.
Среди развитых стран единственным и объяснимым исключением является Израиль, уже которое десятилетие ведущий перманентную ползучую войну с враждебным окружением. Там призывная армия. Там иначе нельзя. Там служат даже женщины, а мужчины тянут лямку аж три года. Однажды на тесных улочках Иерусалима я разговорился с израильским солдатом. Это был сибиряк – открытое лицо, голубые глаза, ямки на розовых щеках. Родители приехали из Сибири в Израиль, когда он учился в старших классах, и вот теперь он сам патрулирует улицы с М-16 на плече.
– Не тяжко три года служить? – без задней мысли спросил я. – У нас теперь год служат.
– Тяжко у вас год служить, – ответил он. – Легче в Израиле три, чем в России один.
Потому что в России не армия, а подделка, в которой дают пару раз за весь срок службы выпустить три патрона из автомата в мишень и учат не воевать, а красить траву зеленой краской, шагать по плацу, высоко поднимая ноги, собирать окурки.
И партий у нас нет. Вместо партий, выражающих интересы неких социальных групп, у нас макеты, являющие собой всего лишь социальные инструменты, используемые властью для контроля над макетным же парламентом.
И суда у нас нет.
В России нет судебной системы. А есть муляж. Издалека глянешь – вроде, суд. А вблизи рассмотришь – макет судебной машины из папье-маше. На Западе количество оправдательных приговоров достигает трети. То есть суд свою сепарационную функцию выполняет. В судебной схеме любого западного государства стоит мощный логический блок, принимающий решения на основе входящих данных. У нас оправдательных приговоров практически нет. Число их не превышает нескольких долей процента! То есть, выражаясь технически, российская судебная машина, доставшаяся нам по наследству от СССР, работает с надежностью заводского штамповочного пресса. Это значит, что в социальной машине нашего общества вместо необходимого счетно-решающего устройства, стоит черная коробка такого же цвета и размера. Но если ее открыть, мы не увидим там сложной логической схемы. А увидим прямой провод, тянущийся от входа к выходу. И в серединке – крохотный резистор, поставленный для отвода глаз. Он чуть-чуть сбрасывает просимый прокурором срок заключения для создания видимости самостоятельной деятельности. Но приговоры в наших судах – это на 90 % переписанное прокурорское обвинение.
В кулуарах «Останкино» один адвокат рассказал мне историю. Судья дал его подзащитному небольшой срок, хотя тот был невиновен. Это понимали и сам адвокат, и судья. Позже, встретив случайно в лифте адвоката, судья извинительно обратился к нему:
– Иван Иванович, я понимаю, что ваш подопечный невиновен, но сделать ничего не могу…
Почему не может? Потому что система не позволяет выносить честный приговор. Она не поддерживает такой опции.
История вторая… На программе Соловьева «Поединок» бывший адвокат, а ныне крупный государственный чиновник Михаил Барщевский, услышав, что парню за изнасилование после долгого-долгого и неоднократно возобновляемого следствия дали 4 года, сказал: «Вы же понимаете, если ему за такое преступление дали всего 4 года, это значит, что он невиновен».
Система работает следующим образом: если человек невиновен, ему дают небольшой срок или условное наказание. И будьте уверены, что, если против вас завели уголовное дело, обвинительный приговор вы получите с практически стопроцентной вероятностью. Потому что у нас нет суда. А есть карательный придаток к прокурорской машине, сделанный в форме суда. Массогабаритный макет. Кастет в форме статуи Фемиды. Ваш срок будет чуть меньше просимого прокурором. Эта малая редукция – тот максимум самостоятельности, на которую способен российский «суд», она существует для создания видимости судейской независимости.
В том редчайшем случае, когда в судебную систему попадает честный человек, система его немедленно выдавливает, исторгает из себя, как организм человека исторгает занозу. Не приживается «честная заноза» в судебной машине России.
Это всем известно, об этом пишут газеты. Вот, например, что «Комсомольская правда» рассказывает о выдавленной за пределы судебной системы судье Кудешкиной: «Летом 2003 года к Ольге Кудешкиной, судье первого квалификационного класса с 20-летним стажем, попало несложное дело о превышении должностных полномочий старшим следователем по особо важным делам следственного комитета МВД.
– На процессе странно вел себя гособвинитель – не давал нам допрашивать потерпевших. Постоянно заявлял отводы суда. Потом меня вызывала руководительница. Из разговора стало понятно: нужен обвинительный приговор. Я не подчинилась и рассказала об этом процессе. В итоге меня обвиняют в распространении ложных сведений… Не выполнишь просьбу председателя суда – найдут, как наказать, к чему прицепиться. Мы же полностью зависим от председателя! Он и дела распределяет, премии начисляет… Никто не хочет, чтобы его постигла такая же участь, что меня или многих других судей. Если ты попадаешь в список ненадежных, обязательно найдется повод, чтобы убрать такого судью… Но самое страшное, когда дела заказные или свой интерес проявляют органы власти: исполнительной, законодательной… Словом, представители той власти, от которой зависит председатель суда. Там судья вообще ничего сделать не может. Какой бы честный он ни был. Либо он должен отказаться от рассмотрения дела, либо выполнить указания… У нас 90 процентов судей не имеют морального права быть судьями».
Один из адвокатов прокомментировал этот материал в «КП» так: «Я, как практикующий адвокат, полностью подтверждаю описанное. Скажу больше. Если раскрыть всю картину беспредела в судейском сообществе и в правоохранительной системе, жить не захочется… да и не поверит обыватель… пока сам не столкнется».
Помню, один мой коллега-журналист Булат Столяров рассказывал много лет назад:
– Был у нас один честный судья по фамилии Пашин, у которого процент оправдательных приговоров был выше, чем у прочих. Судейское сообщество его выкинуло из своих рядов.
Я фамилию запомнил и через несколько лет встретил на записи одной из телепрограмм господина Пашина и пожал ему руку.
Вот что рассказывал прессе выдавленный за честность из судебной системы бывший судья Пашин: «…меняется фасад, а внутри суд остается советским и карательным. Косметическим ремонтом нашу судебную систему делают похожей на европейскую, чтобы создать хороший имидж на Западе. Но все новшества нейтрализуются старыми технологиями работы, чтобы суды оставались управляемыми и обеспечивали интересы бюрократии. Отсюда и деформация – изменение формы без изменения сути… В России судебная власть никогда не была соперником режима, никогда ему себя не противопоставляла. И поэтому режим считает суды своей частью. Председатели судов и их заместители входят в номенклатуру и легко путешествуют по властным креслам… Судья всегда на стороне следствия. Обычно прокурор передает судье дискету с текстом обвинительного заключения, и потом приговор выходит с теми же грамматическими ошибками».
А ведь когда-то суд в России был! При царе. Проведенная в эпоху Александра II судебная реформа сделала Россию с ее знаменитым судом присяжных одной из самых прогрессивных в юридическом смысле держав. Но потом в стране что-то сломалось. Что? Как и почему вместо суда возникла обманка?.. А ведь у нас не только суд, и не только армия представляют собой макеты. У нас вся система власти в недавнем историческом прошлом являла собой грандиозный макет: парламент, именуемый Верховным Советом, плюс все без исключения министерства и органы местной власти – все это было грандиозным муляжом, который «царствовал, но не правил», а управляла страной совершенно другая сила, параллельная.
Впрочем, «ненастоящесть» страны проявляется не только в макетности ее социальных институтов, их мимикрии под западные образцы. Но и в конкретных материальных предметах. Отдельные философы и социологи заметили это примерно четверть века назад, на излете советской власти. В тогдашней прессе о подобном уже можно было писать, и наблюдатели сей феномен описывали: на Западе автомобиль, а у нас «Жигули» – макет автомобиля. На Западе стали выпускать сумки с рисунками, и у нас кинулись их делать, только не с красочным ковбоем «Мальборо», а с тусклой Аллой Пугачевой. Но лик Пугачевой, нанесенный через трафарет дурной краской, быстро облезал с дурной подложки. Вместо сумки получалась ее дурная пародия. Как бы сумка. Подделка.
Наши кассетные магнитофоны, сделанные по образцу японских, так и оставались неудачными макетами настоящей техники – они жевали пленку, хрипели и ломались. Цветные телевизоры, при том, что стоили две-три зарплаты высококвалифицированного рабочего, не вылезали из гарантийных ремонтов, взрывались и горели…
Ваш покорный слуга на излете Совка работал в науке. И не где-нибудь, а в центральном отраслевом институте. И могу вам ответственно заявить – наша прикладная наука тоже была во многом макетной. Надувающей щеки. Делающей вид науки.
Создание видимости функции вместо функции, макета вместо вещи – суть России. И началось это не вчера. Чего ж удивляться российской отсталости? Опросы общественного мнения и социологические работы показывают, что российские граждане, в отличие от нормальных, отличаются инфантильностью, истероидностью, подозрительностью, иррациональной верой во всесилие государства, несамостоятельностью, неумением брать свою судьбу в свои руки и отвечать за нее, а также повышенной обидчивостью. Последнее – следствие слишком большого значения придаваемого словам, что также является показателем дикарства. У нас человека можно взорвать словом, как мусульманского фанатика карикатурой. Это признак нецивилизованности. Известно, что психология дикаря и психология уголовника схожи. Проваливаясь в дикий мир тюрьмы и зоны с его примитивными законами выживания, люди примитивизируются. Но именно в среде уголовников в ходу фраза «за базар ответишь». Причем, за нарушение словесного табу можно ответить и жизнью. Высокая цена слова – признак дикости. У нас цена слова, к сожалению, высока. А, кроме того, у нас катастрофическая разница между словами и делами, что говорит о тотальном двоемыслии и двойной морали. У нас любят говорить, а не делать. Имитация деятельности. Вот пример…
На словах одобряя благотворительность, на деле россияне на удивление глухи к чужому горю: в мировом рейтинге благотворительности Россия стоит на одном из последних мест в мире. Даже Палестинская автономия, Ирак и Эфиопия нас обгоняют.
Пишет в своем блоге одна россиянка, сравнивая две действительности:
«… выдержка из книги Рубена.
Америка. "Я переезжаю на красный свет. Это и не удивительно. Я перехожу первую в моей жизни улицу. Коляска еще не совсем послушна приказам моей парализованной руки. Машины стоят. Из машины, стоящей в левом крайнем ряду, высовывается радостный водитель, машет рукой и кричит что-то ободряющее. Подходит полицейский. По моему ошалелому виду он догадывается, почему я нарушил правила.
– У вас все в порядке?
– Да.
– Вы поступили очень правильно, когда решили выйти на улицу. Удачи вам!"
А вот эпизод из нашей жизни.
Россия. Пытаемся с мамой залезть в автобус, я никак не могу нащупать ступеньку. Мама успокаивает меня, говорит: «Не торопись». Наконец нога находит ступеньку, и мы робкими шагами входим в автобус. Водитель высказывает претензии, мы сильно задержали автобус, а у него план. В следующую секунду водитель рвет автобус с места, и мы с мамой летим в конец автобуса. Приземляемся мы неудачно, у меня болит рука, а мама набила синяк на ноге. Когда пришли в себя, мама сказала что-то водителю, а он в ответ: "Какого черта, ты с больным ребенком, болтаешься по городу, сидела бы дома".
С подобной эмоциональной глухотой я столкнулся и сам, пробивая идею эвтаназии. Помню, на одной радиопрограмме мне оппонировал какой-то пожилой не то психотерапевт, не то психиатр, не то просто псих, который утверждал, что люди, которые находятся в терминальной стадии рака и испытывают нечеловеческие мучения, все равно не имеют права на эвтаназию и должны мучиться. Потому что… И далее шли какие-то слова, с помощью которых этот Айболит пытался обосновать, почему люди должны испытывать нечеловеческую боль.
Боль… Это самое страшное, что может выпасть на долю человеческую. Однажды пошла моя жена выдирать зуб. Заморозили ей. А заморозка не подействовала. И доктор Менгеле из районной поликлиники начал рвать зуб на живую. На уверения пациентки, что ей больно, он только кряхтел: «Не может быть!»
– А у меня чуть болевой шок не случился, – плакалась потом жена.
Боль… Она одна может с вести с ума и убить. Превратить разумное существо в скулящее, воющее, обезумевшее животное.
Я рассказал на той радиопрограмме один реальный случай, произошедший в России. Только представьте. Два пожилых супруга, проживших вместе целую жизнь. Небольшая квартира. Скромный быт. Она заболевает раком. Они оба борются с ее болезнью. Безуспешно… И вот в терминальной стадии болезни, когда страшные боли уже не могут купировать никакие болеутоляющие, женщина ложилась на кровать и выла. Вскоре она сорвала голос и уже просто хрипела. Ее муж, будучи не в силах помочь, ложился рядом, обнимал ее, воющую, и выл вместе с ней. Так продолжалось месяц, пока она не умерла от болевого шока.
Я рассказал эту историю своему собеседнику и слушателям. Я рассказал ее в черную пустоту. Выслушав меня, и радиослушатели, и мой собеседник, помолчав секунду, снова продолжили говорить пустые слова и выстраивать какие-то теоретические конструкции, обосновывающие, почему эвтаназию пытаемым болезнью людям дозволять ни в коем случае нельзя. Они просто не услышали! Пропустили мимо ушей. Не прочувствовали. Чужие крики боли и ужаса пролетели мимо их равнодушного сознания. Как с гуся вода.
