Александр Островский
Не в свои сани не садись
ЯВЛЕНИЕ ДЕСЯТОЕ
Вихорев (один). Вот тебе раз! Ну есть ли какая возможность говорить с этим народом. Ломит свое – ни малейшей деликатности!.. Однако это чорт знает как обидно!
Входит Арина Федотовна; Авдотья Максимовна выглядывает из дверей.
ЯВЛЕНИЕ ОДИННАДЦАТОЕ
Вихорев, Арина Федотовна и Авдотья Максимовна.
Арина Федотовна. Виктор Аркадьич, как дела?
Вихорев. Помилуйте, с этим мужиком нельзя разговаривать; он чуть меня не прогнал.
Авдотья Максимовна (выходя). Скажите мне, Виктор Аркадьич, правду, как перед богом: любите вы меня?
Вихорев. Я вас люблю, Авдотья Максимовна; но нас хотят разлучить.
Авдотья Максимовна. Я сейчас сама пойду к тятеньке. Поезжайте вы домой и не беспокойтесь. Он меня любит, он мне не откажет. Только каково мне просить его об этом, как бы вы знали! (Садится и плачет.)
Вихорев (раскланиваясь). Как же вы мне дадите знать?
Арина Федотовна. Мы пойдем нынче в церковь.
Вихорев. Так я вас подожду подле вала, на мосту.
Арина Федотовна. Хорошо.
Вихорев. Прощайте. (Раскланивается и уходит.)
ЯВЛЕНИЕ ДВЕНАДЦАТОЕ
Те же и потом Русаков.
Арина Федотовна. Ну, Дунюшка, теперь от тебя самой зависит твое счастие.
Авдотья Максимовна. Ну уж, тетенька, что будет, то будет. Вот уж правду-то говорят, что любовь-то на свете мука.
Русаков (входя). Что, уехал этот барин-то?
Арина Федотовна. Уехал, братец.
Русаков. Ишь, его принесло, нужно очень.
Арина Федотовна. Я не знаю, братец, отчего он вам не понравился.
Русаков. Оттого, что дурак.
Арина Федотовна. Да чем же он, братец, дурак? Он образованный человек.
Русаков. А тем, что не умеет говорить с людьми постарше себя.
Арина Федотовна. Как, братец, кажется, ему не уметь: он человек столичный, жил в Москве все промежду благородными.
Русаков. Ну, и пусть туда едет.
Арина Федотовна. Ах, братец! Он такой образованный, такой политичный кавалер, что и в Москве-то на редкость, а уж здесь-то нам и никогда не найти.
Русаков. Поди ты с своим образованием! Много ты знаешь! Прожила пять лет в Таганке, да и думаешь, куда как образована! Что ты там видела? Кроме сидельцев да приказных, ты и людей-то не видала.
Арина Федотовна. Все-таки, братец…
Русаков. Все-таки, сестрица, не тебе меня учить… вот что!.. Ты что там надувшись сидишь! Дуня! Никак ты плачешь?.. О чем ты плачешь?..
Авдотья Максимовна. Я так, тятенька.
Русаков. Говори, об чем?
Авдотья Максимовна. Об себе. Об своем горе.
Русаков. Что за горе там у тебя? Откуда оно взялось?
Авдотья Максимовна. Тятенька, вы не будете сердиться?
Русаков. Говори! Не сержусь!..
Авдотья Максимовна. Тятенька! Я его люблю!
Русаков. Кого его? Ветрогона-то этого? Опомнись, полоумная!
Авдотья Максимовна. Я без него жить не могу. Умереть мне легче, чем итти за другого.
Русаков. Что ты!.. что ты!.. Да ты подумай, что ты говоришь-то.
Авдотья Максимовна. Я уж думала, и дни думала, и ночи напролет думала, не смыкаючи глаз. Без него мне не мил белый свет! Я от тоски да от слез в гроб сойду!
Арина Федотовна. Братец, пожалейте; у вас ведь одна дочь-то.
Русаков. Ты, сестра, молчи – это не твое дело. Дуня, не дури! Не печаль отца на старости лет. Выкинь блажь-то из головы. Отец лучше тебя знает, что делает. Ты думаешь, ему ты нужна? Ему деньги нужны, дура! Он тебя только обманывает, он выманит деньги-то, а тебя прогонит через неделю. У меня есть для тебя жених: Иван Петрович; уж я ему обещал.
Арина Федотовна. Легко ли!.. Уж вот партия! Променять такого кавалера на Бородкина.
Авдотья Максимовна (заливаясь слезами). Не видала б уж я его лучше, чем так мучиться.
Русаков. Да что ж вы в самом деле, с ума, что ли, сошли! Да как вы смеете со мной так разговаривать? Ты еще, дура, тут своими разговорами девку с толку сбиваешь, из ума выводишь. От тебя-то вся и беда. Что у тебя, вместо головы-то, надето? Кабы не твоя болтовня, смела б она так с отцом разговаривать?
Арина Федотовна. Вот, братец, вы всегда…
Русаков. Молчи, пустоголовая!.. Вот тебе, Авдотья, мое последнее слово: или ты поди у меня за Бородкина, или я тебя и знать не хочу!
Авдотья Максимовна (подымаясь со стула), Тятенька…
Русаков. Не подходи! Я тебя растил, я тебя берег пуще глазу. Что греха на душу принял… ведь гордость меня одолела с тобой, я не давал никому про своих детей слова выговорить, я думал, что уж лучше тебя и на свете нет. Наказал бог по грехам! Говорю тебе, Авдотья, иди за Бородкина. Не пойдешь, не будет тебе моего благословения. А чтоб я и не слыхал про этого проходимца! Я его и знать не хочу. Слышишь ты, не доводи меня до греха! (Уходит.)
ЯВЛЕНИЕ ТРИНАДЦАТОЕ
Авдотья Максимовна и Арина Федотовна.
Авдотья Максимовна (почти без памяти). Тетенька! мне давеча было жаль Ваню, теперь он мне опостылел… опостылел… ах!.. (Падает в обморок.)
Арина Федотовна. Ах, батюшки!.. Ах, батюшки!.. Поди погляди, уморил дочь-то, уморил!.. Варвар этакой!.. Тиран!.. Воды подайте! Воды!..
Русаков входит.
ЯВЛЕНИЕ ЧЕТЫРНАДЦАТОЕ
Арина Федотовна, Авдотья Максимовна и Русаков.
Русаков (вбегая). Где? Что? Господи! (Всплеснув руками.) Побелела как снег, хоть в гроб клади!.. Дунюшка! (Берет за руку.) Дунюшка! (Смотрит на нее.) Вот и мать такая же лежала в гробу – вот две капли воды. (Утирает слезы.) Господи! не попусти! Дуня! (С ужасом.) Очнется ли она, очнется ль?.. Нет! Ужли ж я ее убил?.. (Стоит подле в оцепенении.)
Девка приносит воду и уходит.
Арина Федотовна (брызгает водою на Дуню). Дунюшка! Дунюшка!.. Говорила я вам, братец, так не послушали.
Русаков. Ну, что она?.. Что, Дунюшка?..
Арина Федотовна. Тихонько, тихонько, очнулась, кажется.
Авдотья Максимовна (открывая глаза). Где тятенька?
Русаков. Здесь, дитятко, здесь. (Садится подле нее на диване.)
Авдотья Максимовна (прилегая к нему на грудь). Тятенька!..
Русаков. Что, Дунюшка, что?
Авдотья Максимовна. Я люблю его.
Русаков. Ах, Дунюшка, кабы я знал, что он степенный человек, да что он тебя любит, я б тебя сейчас за него отдал, и разговаривать бы не стал.
Авдотья Максимовна. Он меня любит.
Русаков. Ох, Дунюшка, не верится мне… Ну, да вот мы это узнаем. Дело-то простое. Я ему скажу, что за тобой ничего не дам; коли любит, пускай так берет. Коли любит, возьмет и так.
Авдотья Максимовна. Неужели он меня из-за денег любит?..
Арина Федотовна. Ах, братец, разве это можно вообразить, чтобы в таком мужчине не было никаких чувств; он совсем не такой интересан, как вы думаете.
Русаков. А вот посмотрим, что он скажет.
Арина Федотовна. Ну, уж, братец, я вас уверяю, что он человек самый благородный.
Авдотья Максимовна. Тятенька, да разве в богатстве счастье?.. Коли любишь человека, так никаких сокровищ не надо.
Русаков. Это ты, мое дитятко, так рассуждаешь, а у них-то другое на уме; ну, да вот посмотрим.
Авдотья Максимовна (целует отца). Тятенька, голубчик, вы меня воскресили, а то уж я, право, думала, что умираю; да я б и умерла с горя, я уж это знаю. Тятенька, ведь мы хотели итти в церковь…
Русаков. Поди, Дунюшка, помолись, а мне нужно по делу сходить. Прощай! (Целует ее и уходит.)
ЯВЛЕНИЕ ПЯТНАДЦАТОЕ
Те же без Русакова.
Авдотья Максимовна. Ах, тетенька, я все еще не могу оправиться.
Арина Федотовна. Ну, уж теперь не о чем тужить. На нашей улице праздник. Пойдем-ка скорей. Одевайся. То-то он, бедный, обрадуется, как услышит.
Уходят.
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
СЦЕНА I
Небольшая комната на постоялом дворе. Темно.
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Входят: Вихорев, Авдотья Максимовна и Степан со свечой. Авдотья Максимовна садится к столу. Вихорев ходит по комнате. Степан ставит свечу на стол.
Вихорев. Что это за народ! Ведь я тебе, дураку, приказывал, чтобы лошади были готовы.
Степан. Разве с ними сговоришь? Известное дело – мужики. Говорят: сейчас будет готово.
Вихорев. Ступай, да скажи, чтоб они у меня живей поворачивались, я этого не люблю.
Степан уходит.
Авдотья Максимовна. Куда вы меня завезли?
Вихорев. Мы теперь в Ямской слободе.
Авдотья Максимовна. Зачем же вы завезли меня сюда?
Вихорев. Затем, что я люблю тебя. Сейчас заложат лошадей, мы поедем к Баранчевскому в деревню, это всего семь верст от города, там и обвенчаемся, а завтра в город. (Садится подле нее.)
Авдотья Максимовна. Конечно, Виктор Аркадьич, я люблю вас и готова для вас сделать все на свете, да зачем же вы меня увезли насильно? Тятенька теперь меня хватится… и беда моя просто… Что он подумает?.. С какими глазами я к нему покажусь?..
Вихорев. Послушай, мой друг! Ты сама мне говорила, что Максим Федотыч согласен; так за что же он будет сердиться? Я тебе скажу откровенно, я тебя увез потому, что у меня был тут свой расчет. Я знаю, что старики упрямы; нынче он согласен, а завтра, пожалуй, заупрямится, как лошадь. Ну, что ж хорошего?.. А уж как дело-то сделано, так назад не воротишь.
Авдотья Максимовна. Виктор Аркадьич! я с вами и в огонь и в воду готова, только пустите меня к тятеньке; я еще теперь приду во-время. А вы завтра приезжайте к нам.
Вихорев. Ни за что, душа моя! Нет, уж я так глуп не буду; уж я теперь с тобой не расстанусь, благо мне случай помог!
Авдотья Максимовна плачет.
Полно плакать-то, перестань! Так-то ты меня любишь!..
Авдотья Максимовна. Я вас люблю, видит бог, люблю!.. (Привстает, обнимает и целует его.) Голубчик, Виктор Аркадьич, что хотите со мной делайте, только пустите к тятеньке.
Вихорев. Полно, перестань! Это дело невозможное, об этом и говорить нечего. (Встает и ходит по комнате, Авдотья Максимовна плачет.) Что ж это лошадей не дают? Это ужасно!.. Ну, об чем ты плачешь, скажи?.. (Напевает.)
Ах, об чем ты проливаешь
Слезы горькие тайком
И украдкой утираешь
Их кисейным рукавом?..
Авдотья Максимовна. Вам, я вижу, Виктор Аркадьич, ничего меня не жалко.
Вихорев. Жалеть-то нечего: все это вздор и пустяки.
Авдотья Максимовна. А тятенька-то?..
Вихорев. Что ж тятенька! Посердится, да и перестанет, велика важность!.. Ты мне лучше расскажи, как ты его уговорила, вот это интересно знать. Давеча он на меня зарычал, как медведь!
Авдотья Максимовна. И сама не знаю, как у меня духу достало. Говорю ему прямо, что люблю вас, и не помню себя, и не знаю, как выговорила. Потом уж и не слышу, что он говорит; твержу только одно, что умру, что без вас жить не могу.
Вихорев. Вот любовь! вот любовь! Да я тебя расцелую за это. (Целует ее.)
Авдотья Максимовна (тихо). Любишь меня?..
Вихорев. Люблю, люблю!
Авдотья Максимовна. Ненаглядный ты мой! Радость, жизнь моя! Куда хочешь с тобой! Никого я теперь не боюсь и никого мне не жалко. Так бы вот улетела с тобой куда-нибудь. (Обнявши его, смотрит ему в глаза.) Какой ты хорошенький! я таких и не видывала… точно нарисованный! (Говорит с расстановкой.) Знаешь, что! Давай жить здесь все вместе с тятенькой! Точно бы жила я, как в раю. А то уедешь далеко… тятеньки нет… скучно будет без него.
Вихорев. Ну, об этом после поговорим. Ты мне расскажи, как ты тятеньку-то уговорила!
Авдотья Максимовна. Ну, вот слушай: начал он меня бранить, так бранить, так бранить… Я в слезы… Иди, говорит, за Бородкина, вот тебе жених; а об этом и думать не смей, а то, говорит, я тебя и знать не хочу. У меня так к сердцу подкатило, стало в глазах темнеть, темнеть… Тут уж я и не помню ничего, как стояла, так и упала.
Вихорев. Вот народ-то! Однако что же это лошадей!.. Степан!
Входит Степан.
Что ж лошади? Осел!
Степан. Сейчас будут готовы-с: взвазживают. (Уходит.)
Авдотья Максимовна. Как я очнулась – не помню; только вижу, тятенька сидит подле меня, плачет… Ну, говорит, бог с тобой!
Вихорев. Ну, а согласился, так и конец, только и надобно было для нашего благополучия. Погоди, заживем мы с тобой.
Авдотья Максимовна. Он мне еще одно словечко сказал, да это так, пустяки, не стоит и внимания.
Вихорев. Что же это за словечко?
Авдотья Максимовна. А вот что: говорит, он тебя, Дуня, не любит, он тебя обманывает, ему только деньги нужны, а не ты. Коли хочет, так пусть берет безо всего. А я думаю: на что деньги? Бог с ними, и с деньгами, не в деньгах счастье. Ну, конечно, приданое, там, что мне нужно, он даст. А деньги… на что они? Не с деньгами жить, а с добрыми людьми.
Вихорев. Да это он врет, он и денег даст.
Авдотья Максимовна. Ну, нет, не знаю: он у нас что сказал, то и свято. Опять же он на меня теперь всердцах, что я его не послушала; он ни за что не даст.
Вихорев. Гм! Дело-то скверно!.. (Берет себя за голову.) А-ах!
Авдотья Максимовна. Я, Виктор Аркадьич, так рассудила, что лучше жить в бедности, да с милым человеком, чем в богатстве, да с постылым.
Вихорев. С милым! А как с милым-то жить нечем будет?
Авдотья Максимовна. Да ведь у вас есть деревня своя?
Вихорев. Деревня? Какая деревня!.. Все это вздор!.. Ты вот что скажи, только говори откровенно: даст он денег, или нет?
Авдотья Максимовна. Не даст!..
Вихорев. Так что ж ты со мной делаешь?
Авдотья Максимовна. Да разве я виновата, Виктор Аркадьич?
Вихорев (ходя по комнате). Вам только влюбляться, да как бы замуж выйти за благородного, чтобы барыней быть!
Авдотья Максимовна. Что вы говорите, Виктор Аркадьич?
Вихорев. Кому нужно даром-то вас брать! Можно было, я думаю, догадаться, не маленькая! Любовь да нежности всё на уме!.. Ведь глупость-то какая! Все вы думаете, что вас за красоту берут, так с ума и сходят!
Авдотья Максимовна (закрывая лицо руками). Бедная я, горемычная! Для чего это я только на свет рождена!..
Вихорев. Видимое дело, что человеку деньги нужны, коли он на купчихе хочет жениться! Влюбиться-то бы я и в Москве нашел в двадцать раз лучше, а то всякая дура думает, что в нее влюблены без памяти.
Степан (входит). Лошади готовы-с.
Вихорев. Пошел вон, дурак!
Степан уходит.
Авдотья Максимовна. Что вы со мной сделали!.. Куда я теперь денусь?.. Как я домой покажусь?..
