© ООО «ИД «РИПОЛ классик», оформление, 2007
Как-то в 1836 году Пушкин ехал по Невскому проспекту в коляске с сыном своего друга П.Я. Вяземского шестнадцатилетним Павлом. Пушкин раскланялся с неизвестным Павлу господином. «Я спросил имя господина. «Барков», – отвечал Пушкин. И заметив, что имя это мне вовсе неизвестно, с видимым удивлением сказал мне: «Вы не знаете стихов однофамильца Баркова? Барков – это одно из знаменитейших лиц в русской литературе, стихотворения его в ближайшем будущем получат огромное значение. В прошлом году я говорил Государю на бале, что царствование его будет ознаменовано свободой печати, что я в этом не сомневаюсь. Император рассмеялся и отвечал, что он моего мнения не разделяет. Для меня нет сомнения, что первые книги, которые выйдут в России без цензуры, будет полное собрание стихотворений Баркова».
Иван Семенович (или Степанович) Барков родился в 1732го-ду в семье священнослужителя. Читающей публике он известен как автор «срамных» произведений, о которых многие наслышаны, но мало кто их читал. А ведь личность и творчество этого человека далеко не однозначны. Отец отдал Ивана в семинарию. Однако стремление к наукам побудило шестнадцатилетнего юношу пробиться к Ломоносову, отбиравшему даровитых учеников для академического университета. И хотя прием был закончен, Иван был зачислен в студенты, потому что Ломоносова покорило его блестящее знание латинского языка. Но…не прошло и года, как Барков был исключен за «склонность к худым делам»: пьянство, сквернословие и «буянство». И все же наказание талантливому юноше было смягчено. Ему разрешили посещать занятия по русскому «штилю», немецкому и французскому языкам, определили в академическую типографию. Там он работал наборщиком, корректором, затем переписчиком – снимал копии с целого ряда трудов Ломоносова (по отзывам ученого – лучше всех). Затем его назначили академическим переводчиком – прозой и стихами. И хотя Баркова порой по нескольку дней приходилось искать в кабаках и питерских притонах, с должности его не увольняли – талантлив был. Прозой он перелагал труды историков и философов, в стихах – оды Горация, басни Эзопа. Сам написал «Житие князя Антиоха Кантемира», оду императору Петру III и т. д. Современники ставили его талант стихотворца на третье место после Ломоносова и Сумарокова, а Державин «позаимствовал» у него, с небольшой переделкой, несколько строф. Однако все его «благозвучные» труды давным-давно забыты, а на слуху остались лишь срамные сочинения, при жизни поэта начавшие ходить в списках среди любителей «пикантного» чтения, но «невозможные для печати». Со временем сочинения Баркова обрастали приписываемыми ему поэмами, одами, баснями… Водном из списков (две толстых тетради), хранящихся в Государственной публичной библиотеке (Санкт-Петербург), названном «Девичья игрушка или полное собрание эротических, приапических и цинических стихотворений», собрано 20 од, 18 песен, 5 элегий, 23 притчи и сказки и еще более 60 произведений, разных по жанру, но одинаково «специфических» по словарному запасу, как принято говорить – непечатному.
По легенде, не дожив до 36 лет, Барков умер от побоев в публичном доме, успев напоследок произнести: «Жил грешно и умер смешно». Пожалуй, Барков единственный в русской литературе поэт, память о котором сохранило не его собственное творчество, а приписанная ему поэма «Лука Мудищев».
Предвидение Пушкина в конце концов сбылось. На исходе XX века, в России, вскоре после снятия цензурных препон, сочинения Баркова вышли сразу несколькими изданиями, общим тиражом около миллиона экземпляров…
Цвет в вертограде, всеобщая приятность, несравненная Белинда, тебе, благосклонная красавица, рассудил я принесть книгу сию, называемую «Девичья игрушка», ты рядишься, белишься, румянишься, сидишь перед зеркалом с утра до вечера и чешешь себе волосы, ты охотница ездить на балы, на гулянья, на театральные представленья затем, что любишь забавы, но если забавы увеселяют во обществе, то игрушка может утешить наедине, так, прекрасная Белинда! ты любишь сии увеселения, но любишь для того, что в них или представляется или напоминается или случай неприметный подается к е…ле. Словом, ты любишь х…й, а в сей книге ни о чем более не написано, как о п…здах, х…ях и е…лях. Ежели не достанет тебе людности и в оном настоящего увеселения, то можешь ты сей игрушкой забавляться в уединении.
Ты приняла книгу сию, развернула и, читая первый лист, переменяешь свой вид, сердишься ты вспыльчиво, клянешь мою неблагопристойность и называешь юношей дерзновенным, но вместе с сим усматриваю я, ты смеешься внутренно, тебе любо слышать вожделения сердца твоего.
Ты тише час от часу, тише, потом прощаешь меня в самом деле, оставь, красавица, глупые предрассуждения сии, чтоб не упоминать о х…е, благоприятная природа, снискивающая нам и пользу и утешение, наградила женщин п…здою, а мужчин х…ем: так для чего ж, ежели подьячие говорят открыто о взятках, лихоимцы о ростах, пьяницы о попойках, забияки о драках, без чего обойтись можно, не говорить нам о вещах необходимых – «х…е» и «п…зде». Лишность целомудрия ввела сию ненужную вежливость, а лицемерие подтвердило оное, что заставляет говорить околично о том, которое все знают и которое у всех есть. Посмотри ты на облеченную в черное вретище весталку, заключившуюся добровольно в темницу, ходящую с каноником и четками, на сего пасмурного пивореза с седою бородою, ходящего с жезлом смирения, они имеют вид печальный, оставивши все суеты житейские, они ничего не говорят без четок и ничего невоздержного, но у одной п…зда, а у другого х…й, конечно, свербятся и беспокоят слишком; не верь ты им, подобное тебе имеют все, следовательно, подобные и мысли, камень не положен в них на место сердца, а вода не влиянна на место крови, они готовы искусить твою юность и твое незнание.
Ежели ты добродетельна, чиста и непорочна, то читая сию книгу, имей понятие о всех пакостях, дабы избегнуть оных: будешь иметь мужа, к которому пришед цела, возблагодаришь за целомудрие свое сей книге. Любезнее при том вкушаются утехи те, которых долго было предвоображение, но не получаема приятность. Когда же ты вкусила уже сладость дражайшего увеселения любовной утехи е…ли, то читай сию книгу для того, что может быть приятнее нам как напоминание тех действий, которые нас восхищали! Итак, люби сию книгу прекрасную— естественного стыдиться ничто иное, как пустосвятствовать.
Но препоручив тебе, несравненная Белинда, книгу сию, препоручаю я в благосклонность твою не себя одного, а многих, ибо не один я автор трудам в ней находящимся и не один также собрал оную.
Ежели сии причины довольно сильны суть к изданию «Девичьей игрушки» и к приношению оной тебе, прекрасная Белинда, то не менее и оныя, что разум и прилежание погребены были бы многих в вечной могиле забвения: от времени ты будешь оживление их мыслей и твоей преемницы. Ты рассудительна без глупого постоянства, ты тиха без суеверия, весела без грубости и наглости, а здесь сии пороки осмеяны, а потому ни превосходя, ни восходя степеней благопристойности, ты будешь разуметь оную, когда в то ж самое время, не взирая ни на что, козлы с бородами, бараны с рогами, деревянные столбы и смирные лошади предадут книгу сию ругательству, и творцов ея анафеме.
Парнасских девок презираю!
Не к ним теперь мой дух лежит.
Я Феба здесь не призываю,
Его х…й вял и не сердит.
Приап, все мысли отвлекаешь!
Ты бодрым х…ем проливаешь
За…бин реки в жирну хлябь.
Взволнуй мне кровь витийским жаром,
Который ты в восторге яром
Из пылких м…д своих заграбь!
Дрочи, Приап, х…й, распаляйся!
Стекайтесь, б…яди, б…ядуны!
С стремленьем страшным всяк пускайся
Утех сладчайших в глубины!
О, как все чувства восхитились,
Какие прелести открылись:
Х…ев полки напряжены,
Елды премногие заманны,
П…зды х…ем лежат тюпранны,
Любовной влагой смочены!
Ах, как не хочется оставить
Драгих сокровищ сих очам!
Я в весь мой век потщусь их славить,
Не дам умолкнуть я устам.
Златые храмы да построят
И их внести туда дозволят
Приапу и е…кам в честь,
За…бин в жертву там поставят!
Х…ев в священники представят,
Сей чин кому кроме них снесть?
Пришло, знать, время все оставить
И весь свой век лишь в е…ле жить:
Потупя х…й в п…зду наставить
И тем ее увеселить.
Чтоб подо мной она дрожала
И тем бы лучше под…бала:
Такую сладость я люблю;
Приапа в мыслях я имею,
Прогневать его я не смею,
П…зду всю разну раз…бу!
Животные, что обитают
В землях, морях, лесах, везде
Сию нам правду подтверждают:
Без е…ли не живут нигде.
Пары вверху над нами трутся;
Летают птицы и е…тся.
Как скоро лишь начался свет,
П…зды х…ев все разоряют,
П…зды путь к счастью отворяют,
Без п…зд х…ям отрады нет!
Герои, вот я насмехаюсь!
Скупых я не могу терпеть,
П…здой одною я прельщаюсь,
Хочу век с нею жить и еть.
Ахиллес грады разоряет
И землю кровью обагряет;
П…зду зрит у Скамандрских струй;
Но что же, мимо ли проходит?
Никак! Он дрочит и наводит
В нее победоносный х…й!
Тебя е…ливая натура
На то произвела на свет,
Приятного чтоб Эпикура
Увидеть точный нам портрет;
Умом таким же одарила
И чувствы те ж в тебя вселила.
Ты так же любишь смертных всех,
Натуры все уставы знаешь,
В п…зде блаженство почитаешь,
Во зле не знаешь ты утех.
О, коль приятными стезями
Тогда ты на Парнас всходил,
Когда огромными стихами
П…зде песнь хвальну вострубил.
Читая ту, я восхищаюсь,
Сладчайшим чувством наполняюсь,
Вся в жилах кровь моя кипит,
Вся мысль п…здою возмутится,
Душа моя к м…дам стремится,
А х…й прервать штаны грозит.
Богатства, славу, пышность чести
Я презираю так, как ты,
Не стоят те п…здиной шерсти,
Без е…ли всё суть суеты.
Вселенну всю я забываю,
В п…зду как ярый х…й вбиваю,
Счастливей папы и царей,
Когда красотка обнимает,
Целует, жмет и подъе…ает —
Тут всё блаженство жизни сей!
Приап! Правитель п…зд, х…ев,
Владетель сильный над м…дами,
Всегда ты всех ети готов;
Обнявшись ты лежишь с п…здами;
Твой х…й есть рог единорога,
Стоит бесслабно день и ночь,
Не может п…зд отбить он прочь —
Столь ревность есть к тебе их многа!
Меж двух покрытых снегом гор,
В лощине, меж кустов прелестных,
Имеешь ты свой храм и двор,
В пределах ты живешь претесных,
Куда толпы х…ев идут,
Венчавши кажду плешь цветами,
Плескают вместо рук м…дами,
На жертву целок-п…зд ведут.
Твой храм взнесен не на столбах,
Покрыт не камнем, не досками,
Стоит воздвигнут на х…ях
И верх укладен весь п…дами.
Ты тут на троне, на суде,
Сидишь, внимаешь п…зд просящих,
И вместо завесов висящих
Вкруг храма всё висят м…де.
Но что за визг пронзает слух?
И что за токи крови льются?
Что так Приапов весел дух? —
Все целки в пух пред ним е…утся!
Тут каждый х…й в крови стоит,
Приапу в честь п…зды закланны,
В крови, в слезах лежат попранны,
Но паки их Приап живит.
Подобятся х…и жрецам:
Внутрь п…зд пронзенных проницают
И, секеля коснувшись там,
Беды велики провещают.
П…здищам старым и седым
За то, что пасть разинув ходят,
Х…ям что трепет, страх наводят,
Плоть вечно будет их как дым.
Но самым узеньким п…здам,
Которы губки ужимают
И сесть боятся вплоть к м…дам,
Беды ужасны провещают,
Что толстый х…й их станет еть,
Длиной до сердца он достанет,
Как шапку губы их растянет,
Столь будут бедные ширеть.
Х…и, провестники злых бед,
Жрецы е…ливого Приапа!
Се идет к вам х…й дряхл и сед,
Главу его не кроет шляпа;
Лишь ранами покрыта плешь;
Трясется и сказать вас просит,
Когда смерть жизнь его подкосит;
Затем он к вам сто верст шел пеш.
Приап, узрев его, и сам
Ему почтенье изъявляет,—
Велика честь седым власам,—
Его он другом называет.
Ударил плешью в пуп себя,
Тряхнул м…дами троекратно,
Потряс землею тем незапно,
Но всё, х…й старый, для тебя!
«Скажи старик! – Приап вещал,—
Ты сделал ли что в свете славно?
Кого ты, где и как е…ал?
Е…шь ли ныне ты исправно?
Коль храбр в своей ты жизни был,
Твой шанкер стерть я постараюсь,
Твой век продлить я обещаюсь,
Чтоб столько ж лет еще ты жил».
Старик к ногам Приапа пад,
Не слезы, кровь льет с х…ерыком,
Столь щедрости его был рад,
Что, встав в восторге превеликом,
Подняв плешь синю, говорит:
«Коль так ты правду наблюдаешь
И столь меня ты ободряешь,
Твой правый суд мой век продлит.
Внимай, Приап, мои дела!
Я начал еть еще в младенстве.
Жизнь юностью моя цвела,
А я уж знал еть в совершенстве.
Я п…зд е…ал различных лиц
Широких, узких и глубоких,
Курносых жоп и краснощеких,
Скотов е…ал, зверей и птиц.
Но льзя ль довольным в свете быть
И не иметь желаньев вредных?
Я захотел и в ад сойтить,
Чтоб перееть там тени мертвых;
Мне вход туда известен был,
Где Стикса дремлющие воды,
Где мертвым нет назад свободы,
И где Плутон с двором всем жил.
Промеж двух зыблющихся гор
Лежит предлинная лощина,
Кусты, болота в ней и бор,
И преглубокая пучина.
Тут страшна пропасть возле ней
На свет дух смрадный испущает,
И род живущих устрашает,
Тем мерзостно коснуться ей.
Я смело в пропасть ту сошел,
Но сколь тут дух был ни зловонен,
Который Стикса брегом вел,
И сколь Харон был своеволен,
Без платы в барку не пускал.
Со мною платы не бывало —
Мне старого еть должно стало,
И тем я путь чрез Стикс сыскал.
Потом, лишь Цербер стал реветь
И вдруг в три зева страшно лаять,
Я, бросившись, его стал еть,
Он ярость должен был оставить
И мне к Плутону путь открыть.
Тут тьмы духов со мной встречались,
Но сами, зря меня, боялись,
Чтоб я не стал их еть ловить.
В пещере темной был Плутон,
Сидел на троне с Прозерпиной.
Вкруг был слышен винных стон,
Которы строгою судьбиной
Низвержены на век страдать.
Тут в первый раз мне страх коснулся:
Я, зря Плутона, ужаснулся
И весь был должен задрожать.
Богиня, сидя близ него,
Всем бедным милости просила;
Но мало зрелось ей сего:
Взяв в руки х…й его, дрочила
И тем смягчала его гнев,
Тем ярость в милость превращала,
Тем многих бедных избавляла
От Фуриев, трех адских дев.
Кто ж сумневаться будет в том,
Пускай сам в ад сойдет к Плутону,
Увидел бы он сам притом,
Как ё… я страшну Тизифону,
У коей вместо влас змеи,
Разбросясь, вкруг п…зды лежали,
Вились, бросались и свистали,
Стрежа иссохши лядвеи.
Тем страждет плешь моя от ран,
С тех пор блюю я х…ерыком;
Сей ясен правды знак мне дан,
Что я в труде был превеликом.
Хоть больше всех был сей мой труд,
Но адска Фурия призналась,
Что век так сладко не е…алась,
И слезть уж не хотела с м…д!
Потом, как я с нее сошел,
Изгрызан весь п…зды змеями,
Еще я сестр ее нашел,
Они пред мной поверглись сами;
Я должен был их перееть:
Раз е… Алекту, раз Мегеру,
Потом уе… я и Химеру,
Но тем не мог я и вспотеть.
Я муки в аде все пресек
И тем всем бедным дал отраду.
Ко мне весь ад поспешно тек,
Великому подобясь стаду.
Оставя в тартаре свой труд,
И гарпии и евмениды,
И демонов престрашны виды
Все взапуски ко мне бегут.
Я их поставя вкруг себя,
Велел всем в очередь ложиться;
Рвался, потел, их всех е…я,
И должен сам себе дивиться,
Что перееть я смог весь ад.
Но вдруг Плутон во гневе яром
Прогнал их всех жезла ударом,
Я был тому безмерно рад.
О храбрость, сила, слава, труд,
Которы мне венец сплетали;
О тверда бодрость моих м…д;
Со мной вы вместе работали!
К Приапу станьте здесь пред трон,
Свидетели моим делам,
Плутон е…н был мною сам!
Вы зрели, что то был не сон!
Вы зрели, как Цереры дщерь,
Богиня ада Прозерпина,
Отверзла мне горящу дверь;
О, счастьем полная судьбина!
Такой красы я не видал,
Какую видел в Прозерпине:
Какая узкость, жар в богине!
Такой п…зды я не е…ал!
Во всякий раз, как вверх всходил,
Как вниз я в ону ниспускался,
Я сладость нову находил:
Во мне дух тлел и задыхался,
Но как в жару я самом был,
Столь многую вкусил я сладость,
Что, удержать не могши радость,
Ручьи млечные внутрь пролил.
Лицо ее как угль горел,
Все члены с жару в ней дрожали;
Я, глядя на нее, сам тлел,
Во мне все жилы трепетали.
Белее мрамора меж ног
Вздымался вверх лобок прелестный,
Под ним был виден путь претесный,
Что столь меня пленял и жог.
О, путь любезнейший всем нам!
Ты наша жизнь, утеха, радость.
Тебя блажит Юпитер сам,
Ты нам даешь прямую сладость.
Ты сладко чувство в сердце льешь,
К тебе мысль всех живых стремится.
Тобой вся в свете тварь пленится.
Ты жизнь отъемлешь и даешь.
Разнявши губы, промеж ног
Богиня плешь мою вложила;
Тогда х…й крепок был как рог,
Как лук напряглась моя жила;
Я, двигнувшись, вошел внутрь сам.
Но Прозерпина прижимала,
Мне столь проворно подъ…бала,
Что я везде совался там.
Плутон, завидуя мне в том,
Велел мне выттить вон из ада.
Я вдруг оставил его дом,
Не зрел уж я чудовищ стада.
Лишь мной е…н опять Харон
И пес трехглавный, страж Плутона,
Не чувствовал мук бедных стона,
Я шел к тебе – предстать пред трон.
Вот с тех я пор согнясь хожу,
С тех пор я чахну и слабею,
Трясется плешь, я весь дрожу.
Не смею еть, боюсь, робею,
Пришел к тебе, Приап, просить
Чтоб ты, воззря на скорбь и раны,
Мне в аде Фуриями данны
Потщился щедро исцелить».
Приап, услыша столько дел,
Плескал м…дами с удивленья,
В восторге, слыша речь, сидел,
Но, вышед вдруг из изумленья:
«Поди, мой друг, – к нему вещал,
Прими, что заслужил трудами».
Призвав его, накрыл м…дами
И с плеши раны все счищал.
Пришед тем в юность вдруг, старик
М…дами бодро встрепенулся,
А х…й вдруг толст стал и велик.
Приап сам, видя, ужаснулся,
Чтоб с ним Плутона не был рок,
Его в путь с честью отправляет:
Идет, всем встречным не спускает,
Из млека чистого льет ток.
Одна п…зда, прожив сто лет,
Пленясь Приапа чудесами,
Трясется, с костылем идет,
Приапа видит чуть очами,
Насилу может шамкать речь:
«Приап, мои все слушай службы!
Просить не смею твоей дружбы,
Хочу на милость лишь привлечь.
Как юны дни мои цвели,
Во мне красы столь были многи,
Что смертные меня е…ли,
И все меня е…али боги.—
Лет с пять я е…ся не могу,
Я в десять про…блася лет,
Теперь мне стал не милым свет,
Тебе в том истинно не лгу!»
Приап на х…й ее воткнул,
Власы седые взял руками,
А оною долой столкнул
И с черными ее усами.
Когда б ты мог, Приап, в наш век
Должить нас чуды таковыми,
К тебе бы с просьбами своими
Шел в свете каждый человек.
О, общая людей отрада,
П…зда, веселостей всех мать,
Начало жизни и прохлада,
Тебя хочу я прославлять!
Тебе воздвигну храмы многи
И позлащенные чертоги
Созижду в честь твоих доброт,
Усыплю путь везде цветами,
Твою пещеру с волосами
Почту богиней всех красот.
Парнасски Музы с Аполлоном,
Подайте мыслям столько сил,
Каким, скажите, петь мне тоном
Прекрасно место женских тел?
Уже мой дух в восторг приходит,
Дела ея на мысль приводит
С приятностью и красотой.
– Скажи, – вещает в изумленьи,—
В каком она была почтеньи,
Когда еще тек век златой?
Ея пещера хоть вмещает
Одну зардевшу тела часть,
Но всех сердцами обладает
И всех умы берет во власть.
Куда лишь взор ни обратится,
Треглавый Цербер усмирится,
Оставит храбрость Ахиллес,
Плутон во аде с бородою,
Нептун в пучине с острого́ю
Не учинят таких чудес.
Юпитер громы оставляет,
Снисходит с неба для нея,
Величеством пренебрегает,
Приемлет низкость на себя;
Натуры чин преобращает,
В одну две ночи он вмещает,
В Алкменину влюбившись щель.
Из бога став Амфитрионом,
Пред ней приходит в виде новом,
Попасть желая в нижну цель.
Плутон, плененный Прозерпиной,
Идет из ада для нея,
Жестокость, лютость со всей силой
Побеждены п…здой ея.
Пленивши Дафна Аполлона,
Низводит вдруг с блестяща трона.
Сверкнув дырой один лишь раз.
Вся сила тут не помогает,
В врачестве пользы уж не знает,
Возводит к ней плачевный глас.
Представь героев прежних веков,
От коих мир весь трепетал,
Представь тех сильных человеков,
Для коих свет обширный мал,—
Одной ей были все подвластны,
Счастливы ею и бессчастны,
Все властию ея одной
На верх Олимпа подымались
И в преисподню низвергались
Ея всесильною рукой.
Где храбрость, силу и геройство
Девал пресильный Геркулес,
Где то осталось благородство,
Которым он достиг небес?
Пока он не видал Амфалы,
Страны от взору трепетали,
Увидя, Тартар весь стенал.
П…зда ея его смутила,
Она оковы наложила,
Невольником Амфалы стал.
Представь на мысль плачевну Трою,
Красу Пергамския страны,
Что опровержена войною
Для Менелаевой жены.
Когда бы не было Елены,
Стояли бы троянски стены
Чрез многи тысячи веков,
П…зда ея одна прельстила,
Всю Грецию на брань взмутила
Против дарданских берегов.
Престань, мой дух, прошедше время
На мысль смущенну приводить.
Представь, как земнородных племя
Приятностьми п…зда сладит.
Она печали все прогонит,
Всю скорбь в забвение приводит,
Одно веселье наших дней!
Когда б ее мы не имели,
В несносной скуке бы сидели,
Сей свет постыл бы был без ней.
О, сладость, мыслям непонятна,
Хвалы достойная п…зда,
Приятность чувствам необъятна,
Пребудь со мною навсегда!
Тебя одну я чтити буду
И прославлять хвалами всюду,
Пока мой х…й пребудет бодр,
Всю жизнь мою тебе вручаю,
Пока дыханье не скончаю,
Пока не сниду в смертный одр.