Александр Романов
Роковая ошибка
8
Центр города постепенно пустел, работники и служащие торопились на машинах домой, выбирая незагруженные улицы по радио сводкам.
Этим вечером Дима подбирал подарки для родителей Елены. С подарком отцу затруднений не возникло; он без раздумья выбрал заколку для галстука с небольшим камушком в центре. С подарком для мамы все оказалось гораздо сложнее. Вскоре его внимание остановилось на милой взгляду восхитительной розовой бегонии в фиолетовом горшочке. Продавщица заботливо обвила подарок красной бархатной ленточкой, и с уверенностью в том, что подарок непременно понравится любой женщине, передала его Дмитрию.
Из долгих бесед с Леной он узнал, что ее родители работали в каком-то закрытом военном учреждении. Впрочем, для него это было не так важно. Главное, что из ее описания, он понял – люди они были хорошие и добрые.
Приобретя все необходимое для столь важной встречи, Дима заехал домой к родителям. В его новой квартире уже начался неспешный ремонт. Однако, желая почувствовать себя более самостоятельным, он все чаще ночевал именно там. «Пускай не все еще готово, но все же это моя первая собственная квартира и посему, отягощать родителей я более не должен» – рассуждал про себя он.
Зайдя в гостиную, он сел против отца. Мягкие деревянные стулья, узорно обитые плюшем, были очень комфортными, сама комната купалась в свете от огромной многоламповой люстры. На идеально отлакированном большом дубовом столе стояли три бокала и плоская ваза с фруктами. Где-то вдалеке едва заметно работал телевизор, и диктор неспешным голосом зачитывал последние статистические данные о демографической ситуации: «В прошлом году в России было зарегистрировано почти один миллион браков и более шестисот тысяч разводов…».
– Вот так вот, – вздохнув, произнес отец. – Ты представляешь, что это такое? Это же больше чем каждый второй.
Дима сидел молча, внимая словам отца.
– Вот до чего довел людей капитализм. Везде у нас теперь индивидуалисты. А в браке так нельзя. Всегда нужно уметь находить общий язык. Вот толи дело у нас во времена социализма. Что главное было? Правильно! Общество! А что ячейка общества? Семья! Вот и держались друг за друга. Да, были и ссоры и крики, но чтобы до развода – никогда. Сейчас каждый сам себе орел – чуть что не понравилось, сразу все – развод и девичья фамилия. Разве это семья? Знаешь, как это называется? Корпорация! Сделка! Ты мне – я тебе! Расписываем обязанности, брачный контракт, раздельный бюджет – вот тебе современная семья.
– И что же ты предлагаешь? – Дима откинулся на заднюю спинку стула и, закинув ногу на ногу, в задумчивости взялся правой рукой за подбородок.
– Ничего я не предлагаю. Строй нынче такой. Это же система, в ней мы все винтики. Все запрограммировано. Единая система – это единый порядок, единый порядок – единые правила, единые правила – единое мировоззрение людей. Система диктует правила в сознании людей, в их взаимоотношениях! – назидательно покачивая указательным пальцем, молвил отец.
Дима одобрительно закивал головой. Он соглашался со многими мудрыми заключениями отца и очень уважал его мнение. Петр Иванович, прочитавший не одну сотню книг по социологии и психологии, не мыслил себе завершения ужина без философской беседы. Он не безосновательно считал, что это сплачивает семью, а заодно и позволяет обменяться мнениями в спорах, в которых, как известно, и рождается истина. Они еще долго сидели втроем за круглым столом. Мария Николаевна почти не вмешивалась в разговор, лишь изредка вставляла саркастические замечания, которые она так любила, и не мыслила любой спор без подобных прагматичных добавлений, разряжающих обстановку. Петр Иванович, напротив, как и любой мужчина, выражался всегда предельно конкретно и недвусмысленно. Кто видел его впервые за подобными беседами, в тот же момент начинал предполагать, что работал Петр Иванович, как минимум, лидером фракции парламентского большинства в Думе. Так сильно его волновали различные социальные язвы, и так сильно он пытался найти идеальное лекарство для их исцеления. Однако скоро Дима и Мария Николаевна утомились продолжительной беседой о судьбе отчизны и стали поглядывать на часы.
– Благодарю за отличный ужин! – видя пересилившее членов его семьи утомление, отец поблагодарил супругу и, встав из-за стола, направился на лоджию.
– Что-то сегодня у него особенно философское настроение, – заявил Дима и с улыбкой посмотрел на мать.
– Вам позволительно философствовать! А вот нам… – она стала собирать посуду со стола, – философствовать некогда – нам тарелки убирай и дом в порядке содержи, – не держа зла, улыбнулась она и стала укладывать посуду на специальный поднос.
– Я, наверное, тоже пойду… – заторопился Дима.
– Оставайся! Чего тебе там одному делать. Еще ни ремонта, ничего…
– Да нет, мне не одиноко; еще нужно доделать по работе кое-что, глаза закроются и спать.
– Что ж, давай, до завтра! Смотри не засиживайся, – напутствовала мама, и Дима, попрощавшись с отцом, покинул родительский дом.
Тем временем, Лена тоже не могла уснуть. Мысли о Диме не давали ей покоя. Она то брала в руки телефон, набирая сообщение и затем, стирая его; то пыталась записать на бумаге какие-то свои мысли и тут же зачеркивала их. Лена чувствовала необычайный прилив новых эмоций, так внезапно вспыхнувшей страсти. Ее воображение рисовало их романтические свидания, трогательные поцелуи и страстные Димины объятия, от которых у каждой девушки, без всякого сомнения, закружилась бы голова. Ее чувства вспыхнули из мельчайшей искры и разгорелись в громадный костер в ее душе. Прошло так мало времени, но ей казалось, что она уже не может жить без него и дня, представлялось, что слышит его голос, даже когда его не было рядом, чувствует запах его одеколона и, упоенная счастливой страстью, представляла его нежные прикосновения на своем теле. Казалось, счастье уже стучалось в окно и все, что было необходимо – это просто распахнуть форточку.
9
Дима с нетерпением ждал этого вечера. Обычно в своем большинстве молодые люди боятся и стараются избегать встреч с родителями девушки. Одним кажется, что будет не о чем говорить, у вторых прослеживается страх не понравиться, третьи и вовсе не строят хоть сколько-нибудь далеко идущих планов. Но все это было не про него. Дима впервые в жизни почувствовал, что в самом деле хочет разделить свою судьбу с одной, но очень особенной для него девушкой, и его воображение неустанно рисовало радужные пейзажи будущего: по-настоящему большая семья, карапузы бегают по огромному загородному дому, где находится место всем родственникам, его и ее родителям, бабушкам, дедушкам, в доме весело и царит взаимопонимание, забота и любовь. Ему так хотелось гармонии в семье. Он впервые почувствовал, что хочет создать по-настоящему образцовый союз мужчины и женщины, и первым шагом к этому, конечно же, должна была бы стать его встреча с родителями будущей супруги, к которой он так тщательно и взволнованно готовился. Ему хотелось, чтобы все прошло в самом лучшем свете, но еще больше ему, как наверное еще никогда ранее, хотелось понравиться им.
Дима вышел из машины и подошел к подъезду, где они расстались с ней совсем недавно. На нем был шелковый костюм, украшенный любимым красным галстуком. В правой руке он держал горшочек с бегонией, в левой – сжимал букет алых роз, в кармане лежал заготовленный подарок для отца. Никогда ранее он еще не нервничал так сильно перед столь ответственной встречей. Однако иначе и не могло было быть. Он знал, что этот вечер должен стать судьбоносным и определяющим его будущее.
Поднявшись на лифте на седьмой этаж, он нажал на кнопку звонка. Сквозь дверь со стеклянными вставками раздались быстрые шаги и, увидев знакомый силуэт на лестничной площадке, Лена отворила перед ним дверь и в следующий же миг нежно поцеловала.
– Пойдем же быстрее! Я уже все приготовила! – воскликнула она и, проворно поправив прическу, прибавила: – Все тебя ждут.
Дима вошел в небольшую квартиру. Обстановка здесь не была особенно богатой, однако царящая здесь приятная и радушная атмосфера пленяла своим гостеприимством и с лихвой компенсировала другие едва заметные недостатки, которые в общем-то и не хотелось даже замечать. Здесь царил разумный порядок, было уютно, все было расставлено по своим местам; жили они скромно, но безбедно. Из кухни доносился манящий запах чего-то до боли ему знакомого. Штучный паркет немного поскрипывал, издавая царапающий барабанные перепонки звуки, но Дима не придал этому значение. – “Главное чтобы в семье была гармония, все остальное поправимо”, – подумал он. Так и случилось. Галина Васильевна – оказалась на удивление душевной и образованной собеседницей с громадным жизненным опытом, Александр Вадимович – был совсем не похож на типичного военного: в целом, его движения и манера общения, конечно же, были весьма резкими, но Дима был готов к этому и быстро нашел с ним общий язык. Из разговора он понял, что отец не носил формы и его распорядок дня, в общем-то, был похож на обычную гражданскую государственную службу. Александр Вадимович был довольно высок ростом, неизменно подтянут и гладко выбрит. Его карие ничем не примечательные глаза, возможно ранее и были заметными, сейчас же казались выцветшими и усталыми, а кожа была такой смуглой, что не знавшие его близко люди без тени сомнения могли бы подумать, что он только что вернулся из экваториальной командировки. Он был лысоват, но в наши дни мужчины теряют волосы достаточно рано, к тому же этот образ шел ему гораздо больше, чем многим другим мужчинам, которые встречались ему раньше. Складки на лбу придавали его облику умудренности и подчеркивали наличие не дюжего запаса знаний, в том числе и житейских.
Супруга часто называла его речи чересчур напыщенными и пространными, до сих пор удивляясь его умению видеть в каждой проблеме следствия глобальных упущений в прошлом. Она, как и многие другие женщины, уже подустала слушать зазубренные до умопомрачения дежурные фразы супруга, которыми он не преминул воспользоваться и на этот раз, и, стараясь не обращать на них внимание, концентрировалась на своих заботах по приему важного гостя. Диме же, напротив, весьма импонировала экстравертность Александра Вадимовича, и он с радостью и увлечением поддерживал поднимаемые им темы. И хотя в своих эмоциональных репликах отец нет-нет, да позволял себе вставлять пикантные не литературные слова, Дима поймал себя на мысли о том, что если бы в этот момент в семье не было другого мужчины, его общение с Леной и ее мамой превратилось бы в пристрастный допрос о его семье, работе и увлечениях. Беседа же с Александром Вадимовичем о политике, экономике и международных отношениях хотя и была, на его взгляд, весьма поверхностной, все же приносила ему гораздо больше удовольствия нежели обсуждение житейских тем, которые Дима обычно уничижительно называл «мелковатыми».
В противовес супругу, Галина Васильевна была наоборот предельно тихой и говорила и делала все так спокойно и неторопливо, что Дима даже невольно поймал себя на мысли о том, что по-настоящему крепкая семья возможно только там, где супруги имеют некоторые различия в характерах, нежели сходятся в похожести своих темпераментов, подобно одинаковым полюсам магнита.
Вскоре они собрались за круглым, раздвинутым специально для его прихода, столом. На нем заботливой рукой хранительницы очага были расставлены белые глубокие тарелки с зеленым узором, чуть ближе к духовке – удлиненное блюдо с копченой рыбой, а в центре расположились два блюдца с салатами, мозаика из вареной колбасы, мягкого желтого сыра и плетеная миска с хлебом.
Александр Вадимович рассказывал забавные анекдоты. Некоторые из них были весьма пикантными, но это скорее придавало атмосфере еще более естественный, дружеский характер. Как известно, смех в любых его проявлениях благотворно влияет на людей и особенно полезен для преодоления барьеров при первых знакомствах.
К приходу Димы Галина Васильевна приготовила отличный плов, и все четверо принялись смаковать его, разложив по плоским прозрачным тарелкам.
– У вас прекрасно получается! – восторженно похвалил ее Дима, – вы определенно владеете каким-то секретом! У нас в семье его делают немного по-другому.
– Да что вы, Дмитрий, – учтиво ответила она. – Просто придерживаюсь рецептуры.
– А еще, как я вижу, у вас специальная кастрюля. – Дима показал на большую емкость с массивной крышкой. Как вы его готовите?
– Самое главное в плове не состав продуктов, а технология его приготовления, – с расстановкой начала свое пояснение Галина Васильевна, – две части плова обычно готовятся отдельно. Первая часть называется зирвак, а вторая – зерновая. Есть много вариаций плова: узбекский, азербайджанский, туркменский, но какой бы рецепт не использовался, самое главное, что две части плова не должны превращаться в единую кашу. Поэтому я использую особый сорт риса, – она показала на пачку, высовывающуюся из незакрытой створки шкафа. – Лучше всего использовать чугунную емкость, хотя в русской вариации часто готовят и в керамике. Вот. Теперь вы знаете мой секрет.
– Отлично! – сказал Дима и удовлетворенно облизнулся, – постараюсь запомнить и никому не рассказывать.
– А ваши любимые блюда? – уточнил глава семейства Черновых.
– А мне нравятся пельмени, котлеты и жареная картошка с арбузом.
– Картошка с арбузом? Это новое слово в кулинарии! – заинтересованно воскликнула мама.
– Так просто любил дедушка…
– Поразительно! У вас дедушка был великий кулинар?
– Нет, просто это было его любимое блюдо, и он всегда просил делать так, как ему нравилось, а потом еще и ставил бабушке оценки по пятибалльной шкале.
– Как это знакомо! – рассмеялась Лена. – Мы тоже с папой оценки маме ставим.
– Вот деловые… – обидевшись, воскликнула мама. – Сами бы после работы постояли у плиты, а я бы вам оценки ставила, и откуда только такие умные берутся…
– Уверен, они любя, – смягчил разговор Дима. – Надо, конечно же, женщин разгружать от обязанностей. Я вот, например, многие рецепты сам знаю.
– Мало знать, надо уметь реализовывать на практике, – язвительно вставил Александр Вадимович, пробуя сырный салат.
– А я умею, – гордо добавил Дима. – Записываю рецепты и потом тренируюсь.
– Серьезно? – уточнила Галина Васильевна – и что же, например?
– Котлеты, макароны по-флотски, свиную поджарку с картофельным пюре, пельмени, супы: щи, рыбный, грибной… пироги…
– Пироги? Шутите? – отец изобразил удивленную и едва уловимую недоверчивую гримасу.
– А там самое главное тесто. Рецепт на память не помню. А начинка… Там все просто: капуста, яйцо, соль; а если с мясом, то просто варим, проворачиваем в мясорубке, лук, соль перец по вкусу, немного водички. Я частенько в детстве таскал у мамы начинку и хорошо запомнил этот вкус, – со свойственной ему дотошностью изложил Дима.
– Ну да, а потом на пироги как всегда ничего не оставалось, – со знанием вопроса сострила Галина Васильевна.
– Было дело! Вот так меня и наказывали: говорили – раз съел – теперь делай новую начинку сам.
Все четверо закатились жизнерадостным хохотом.
Дима сделал большой глоток из кружки с чаем и, ошпарив небо, едва сдержал боль, стараясь не привлекать к себе внимание. У него была редкая чувствительность к горячему – сколько себя помнил – он всегда начинал пить чай последним, так как он всегда казался ему чересчур горячим.
Вечер пролетел за разговором очень быстро. Все стали более раскованными, и как это обычно бывает в таких случаях, Александр Вадимович заговорил о политике.
– Ну вот! Снова одно и то же, – внезапно сказал он, устремив взгляд в телевизор. – Все из-за них. Угнетают народ русский…
– Вы о ком, Александр Вадимович? – переспросил Дима, который увлеченно общался с мамой и не обращал внимание на передачу.
– О ком же еще? О евреях. Посмотри, расплодились везде. Где не возьмешь – в любой компании, в руководстве одни –штейны и – маны!
– А может дело все же не в национальности? А в том, что они более работоспособные, пьют не так как остальные? Трудятся больше? Ответственности не боятся? – переспросил Дима, и тут же почувствовал, как Лена толкнула его ногой под столом. Дима, сам не понимая того, затронул одну из самых болезненных тем отца. С языка Александра Вадимовича сорвалась пара бранных слов, и на кухне повисла многозначительная пауза. Отец Лены поджал губы и нахмурил брови, как будто готовясь к долгому и кровавому диалогу, почвой для которого служило огромное количество прочитанных им книг и так долго собираемой информацией. Обстановку удалось разрядить дипломатичной маме.
– Саша! Я же тебе много раз говорила! Разговоры о политике, деньгах и болезнях портят нервную систему и аппетит! – она улыбнулась и окончательно уничтожила последние попытки продолжения больной для ее супруга темы. – Берите еще печенье и конфеты, Димочка!
Глава семейства, томясь привычными для него размышлениями зевая и бормоча что-то, неспешно удалился в свою комнату; мама, помыв посуду и потирая руки белым кухонным полотенцем, присела на стул, устремив свой взор в телевизор, стоящий на высоком двухкамерном холодильнике, от Димы наконец-то отступило безмерно тяготившее его, неприятное чувство острой неловкости.
– А я слышал, что телевизор лучше ставить на уровне глаз или даже ниже, – неожиданно заявил Дима, вспомнив недавно прочитанную им, статью известного окулиста.
– Я бы с радостью его переставила, да некуда, такие уж кухни в этих домах. Вроде и почти девять метров, а все равно неудобно. Здесь угол пропадает и этот воздуховод еще совсем некстати.
– Может убрать можно?
– Одни знакомые у нас убрали, так соседи к ним с милицией пришли. Потом по судам бегали, доказывали, что это законная перепланировка.
– Неужели все так серьезно?
– Конечно! Это же общий дом. По правилам даже остекление лоджии считается перепланировкой. Нужно утверждать в инстанциях.
Лена посмотрела на маму и в то же мгновенье поняла, что ей нужно остаться одной и отдохнуть некоторое время. К тому же им самим хотелось побыть наедине.
– Пойдем в комнату! – сказала Лена и повела Диму за руку по коридору.
– Спасибо большое, Галина Васильевна. Все было очень вкусно! – вежливо заметил Дима.
– Какой хороший молодой человек! – подумала мама, провожая его мечтательным взглядом. – Прямо сияет здоровьем и счастьем! Не то, что тот, которого привела в прошлый раз! Хоть бы у них все получилось. Как и любая мать, она очень переживала за свою единственную дочь. Ее собственный отец умер очень рано, Ленина бабушка вот уже многие годы жила в деревне, и самыми близкими для Галины Васильевны людьми, конечно же, стали супруг и дочка. Как бы это не было прискорбно, но Лена в последние годы часто огорчала мать, приводя в дом то неопрятно одетых, то совсем необразованных, то и вовсе откровенно пьющих молодых людей. Галина Васильевна была уверена, что подобные партии не сделают ее дочь счастливой, и всячески старалась отговорить дочь от встреч с этими молодыми людьми. Лена часто не соглашалась с нею, спорила, доказывала свое право на собственный выбор и все же, вспоминая печальный опыт из своего прошлого, каждый раз, спустя некоторое время, соглашалась с ее мнением. Мама прекрасно понимала, что в нынешнее время найти достойного молодого человека очень не просто и, тем не менее, всегда подчеркивала: «Уж лучше ни с кем, чем с кем-нибудь». Это была жесткая, но справедливая правда жизни. Нет никакого смысла заключать священный союз с тем человеком, который не сможет сделать тебя счастливой и который является недостойным тебя. Дима же произвел на нее крайне приятное впечатление. На первый взгляд она не смогла найти ни одного изъяна, за который могла бы зацепиться в своей критике. Дима представлялся идеальной кандидатурой: статный, перспективный, ответственный, образованный и интеллигентный. Именно таким ее фантазия и рисовала зятя. В какой-то момент она даже задумалась, не слишком ли он хорош для ее дочери. Однако вскоре эти мысли рассеялись, ибо какая же мать может считать недостойной чего-то свою единственную дочь.
Дима и Лена вошли в маленькую комнату, и он впервые оказался в колыбели ее отчего дома. Здесь было тепло, в суховатом воздухе чувствовался тонкий и очень нежный аромат ее любимых японских духов. Плотные тяжелые шторы, грациозно свисая с люверсов, скрывали выход на балкон, в дальнем углу, чувствуя себя основным предметом обстановки на черном постаменте восседал широкоформатный телевизор.
– Вот так я и живу! – Лена провела рукой, демонстрируя ему свое убранство.
Дима огляделся получше. Пол был полностью закрыт красным паласом и поэтому звуки, издаваемые паркетом, были почти неслышны. Один из уголков ковра был причудливо подвернут, и Дима тут же представил себе, как Лена, впопыхах торопясь и готовясь к его приходу, нечаянно оступилась и забыла его поправить. У выхода на балкон стоял компьютерный столик. Вся левая стена была закрыта мебельной стенкой, за стеклянными створками которой стояли фарфоровые куколки, ракушки, детские фотографии и украшенный восточными узорами темно-коричневый ларец.
– Это с Кипра! – сказал Лена, увидев его заинтересованный взгляд.
– Неужели одна ездила?
– Нет, с Ларисой… подругой.
– И как там?
– Весело! Тепло, море, дискотеки…
Из динамиков компактного серого проигрывателя зазвучала романтическая мелодия, Лена знала заранее, что поставит. Она закрыла дверь комнаты и, увлекая его на стоящий рядом с ними диван, вплыла в уже ожидавшие ее объятья; упоив ласкающим взглядом, она одарила доводящим его до безумия поцелуем, и еще крепче прижалась к нему. Дима впервые оказался настолько близко к ней, его глаза не могли не устремиться в глубокий вырез ее платья, в самом центре которого красовался золотой кулончик с профилем Нефертити. Конечно же, прекраснейшая из супруг Эхнатона, было бы странным, если бы Лена выбрала иную. Легенды рассказывают, что никогда ранее Египет не порождал такой красавицы, ее называли «совершенной», ее лицо по всей стране украшало храмы, а некоторые и вовсе именовали ее иноземной принцессой.
Слегка отодвинув рукой мягкую ткань наряда скрывавшего ее грудь, в приглушенном свете торшера он смог разглядеть там странный синячок.
– Вот такое напоминание из прошлого, ударилась о дверь… – прошептала Лена, обратив внимание на предмет его интереса.
Но Дима был настолько увлечен ее темной, явно унаследованной от отца, бархатистой кожей, что уже почти не слышал ее, даже не пытаясь анализировать, как именно, ударившись о дверь, можно получить такой ровный, круглый ушиб. Сам того не замечая, он смотрел на нее словно через какую-то романтическую вуаль, скрывающую недостатки и выделяющую достоинства. От первого же интимного прикосновения, их страсть воспламенила их сердца и души, и они предались страстным, а спустя всего несколько минут и вовсе откровенным, свободным от верхней одежды, объятиям.
Уехал Дима уже за полночь. Родители Лены ложились очень рано, и поэтому молодым пришлось прокрадываться по коридору в приглушенном свете. Лена подарила ему последний страстный поцелуй и нежное объятие, всем своим притяжением демонстрировавшим, как сильно ей не хотелось отпускать его. Лена прижалась к нему, и ее сердце снова начало усиленно биться. Она запустила руки под его пиджак и аккуратно обвила его талию руками, прислонив голову к его груди.
– Аккуратней на дороге, Димочка! Не гони! Как приедешь – напиши сообщение. Без него не засну!
– Хорошо! – прошептал он ей на ушко и, обвив ее шею руками, нежно поцеловал в щеку.
– Почему ты никогда не зовешь меня по имени? – спросила Лена.
– Не знаю, как-то не привык!
– Понятно… будь аккуратнее… – томимая подступившей зевотой прошептала Лена, и плавным движением руки, закрыла дверь.
Дима ехал по опустевшей дороге, вспоминая каждую минуту их встречи. Торопиться было некуда. Он впервые в жизни получал удовольствие от вождения. Не гнал на моргающий зеленый и резко не газовал со светофора. Внезапно в кармане его пиджака пропищал телефон. Пассажирское окно была распахнуто и, закручиваясь по всему салону, приятная ночная прохлада доносилась до него легким ласкающим ветерком. Он притормозил на очередном светофоре и, достав телефон, прочитал: “Я люблю тебя.”. – “Я тоже люблю тебя.” – ответил он.
Заснул Дима поздно. Все прижимал к щеке ладонь, которая пропиталась тонким ароматом ее ландышевых духов и думал об ослепившей его красоте Лены, красоте, которую можно было лишь смиренно созерцать и нельзя было присвоить себе, как нельзя запрятать к себе в шкаф прелесть утренней зари или закат тропического солнца.
