Александр Сапир
Хлопчик Федя
1
– Федька, Федька!
Это меня мама зовет, у меня много обязанностей, потому что я – старший из братьев. Семья у нас большая, мы очень любим друг друга, переживаем, когда кто-то болеет, и каждый вечер молим Господа нашего Иисуса Христа, чтобы Он ниспослал на всех нас Свою Благодать.
Живем мы в селе Старый Угрынев. В самом центре села, на пригорке, стоит большой храм, греко-католический. Мы – униаты, греко-католики, так называется наша религия. Папа наш – греко-католический священник, все наше село – его приход. Мама тоже из семьи священников-униатов. Ее родители живут на соседней улице, а мой дед иногда замещает моего папу, когда тот уезжает по своим делам.
Все украинцы-галичане придерживаются униатской религии, и этим мы отличаемся от поляков – католиков и от других украинцев или русских – православных.
У нас теперь своя республика – Западно-Украинская народная республика. Папа избран делегатом от нашего уезда и теперь часто отсутствует, ездит в Станислав, который провозглашен нашей столицей. Поляки не могут смириться с нашей независимостью от них, и между нами началась война.
Мне всего десять лет, а это уже вторая война в моей жизни. Первая была, когда я был еще совсем маленький, мне было лет пять. Но я хорошо ее запомнил. Тогда Россия воевала с Австро-Венгрией. А мы, галичане, входили в состав Австро-Венгрии. Мы именовались Королевством Галиции и Волыни.
Воевало много стран, поэтому эта война так и называется – Великая война. Бывало так, что фронт проходил через наше село. Когда начинался обстрел, взрослые хватали детей и прятались в подвалах. Мама молилась, мы прижимались к ней, и всем нам было очень страшно. К концу войны наш дом оказался наполовину разрушен, и мы с мамой уехали в другое село, к ее брату, пока дом восстанавливали всем селом.
Тех украинцев, которые проживают восточнее Збруча, намного больше, чем нас. Ту местность именуют Подол, с нее начинается Великая Украина. Украинцы там в большинстве своем православные, и их украинский язык немного отличается от нашего.
Великая война закончилась год назад. Нашего государства, Австро-Венгрии, не стало, и царской России – тоже. Теперь там Советская власть.
На стороне Австро-Венгрии воевали украинские части, набранные из наших галичан – сечевые стрельцы. Многие из них погибли, и их братские могилы повсюду в Галиции. Папа благословлял новобранцев, он верил, что после войны правительство Австро-Венгрии в благодарность за нашу преданность предоставит Галиции автономию, как он говорил. Но случилось так, что старый император умер, новый процарствовал совсем недолго, империи больше нет, а мы оказались под пятой у поляков. У них теперь свое государство – Польша, и Галиция вошла в его состав. Как же это несправедливо!
Мама опять меня зовет, бегу к ней. Ну, а там уже на подходе время для вечерней молитвы.
2
У нас в доме большая библиотека. Украинские, польские и русские книги. Я с удовольствием читаю их, мама говорит, что я читаю уже с пяти лет. И еще я очень люблю играть на различных музыкальных инструментах. Мама тоже хорошо играет на инструментах и при этом поет песни. Наши, украинские. Иногда – польские или русские.
Я также люблю историю, ну, все, что касается Украины. Я два года учился дома, в школу меня не отдавали, потому что я сильно кашлял, и мама за меня боится, ведь она тоже кашляет, и доктор сказал, что у нее «слабая грудь». К нам приходила учительница, тетя Оксана, она со мной и занималась всеми школьными предметами. Так вот, моим любимым предметом была история Украины. Особенно все, что касается Запорожской Сечи. Когда тетя Оксана рассказывала про гетмана Сагайдачного, я воображал себя рядом с ним, его куренным, с люлькой в зубах, в шароварах и с огромной саблей на боку. Я исполнял приказы гетмана и давал ему свои советы. Вместе мы рассматривали карту и намечали ход сражения, брали Кафу, освобождали невольников и плыли на ладьях в Константинополь.
К сожалению, гетмана смертельно ранили в бою с турками. Так и осталась Украина без своего государства. Как жаль! Но папа говорит: «На все есть промысел Божий. Господь закаляет нас, нашу волю. Проверяет, насколько крепка наша вера в Него и сильна наша любовь к родине». В себе я не сомневаюсь, я знаю, что для меня самое святое – Бог, родина, наша религия и моя семья. И я их никогда не предам. Ни при каких обстоятельствах.
Воображая, я иногда разговариваю сам с собой. Однажды разговорился: «Пушки к бою, заряжай, пли!», ну и дальше в таком же духе. Мама засмеялась и сказала:
– Какое у Федьки богатое воображение!
А папа ответил:
– Я в его возрасте тоже себя бог знает кем воображал.
– И кем же? – улыбнулась мама.
– Пусть это останется моим секретом, – ответил папа, и оба рассмеялись.
А я подумал: «И кем же он мог себя вообразить? Может, Папой Римским?» Ведь мы, униаты, признаем над собой власть Папы, наместника Бога на земле. И этим мы отличаемся от православных. Они Папу Римского своим владыкой не признают, для них глава церкви – патриарх. Для украинских православных – Московский патриарх. А для греческих – Константинопольский. А православных святых мы признаем, и в обрядах у нас много общего.
Нашу веру поляки именуют «мужицкой». Папа как-то пояснил: наши предки ни в какую не хотели переходить в католичество, и чтобы оторвать нас от православия, иезуиты придумали новую веру. В основном православную, но с признанием Папы Римского главой Церкви. Нам оставили всех православных святых, и молитвы наши читаются на родном языке, но мы также чтим и католических святых, и их праздники. Эта вера укоренилась в простом народе и стала «мужицкой». Папа говорит, что вера наша сохранила народ наш в самые трудные века. Мы нашей верой, как щитом, отгородились от соседних народов. И никто не смог пробить этот щит, потому что Господь наш, Иисус Христос, благоволит нам.
3
У нас в Галиции все семьи большие и очень дружные. Так уж повелось издавна. Вот и в нашей семье пятеро детей. Самая старшая – моя сестра Марта. Ей уже двенадцать. Воображает себя совсем взрослой и следит за порядком в доме. Следующий по старшинству я – Федор. Мне десять лет. И у меня еще два младших брата – Сашка и Василька. Сашке восемь, а Васильке – пять. Да еще младшая сестренка, Владимира, Владька. Ей шесть годиков.
Мама и папа очень любят друг друга. Папу беспокоит мамино здоровье, а мама себе места не находит, когда папа исчезает по своим делам. И мне кажется, что наша семья еще пополнится новыми братиками и сестричками. Лишь бы мир пришел на нашу землю. А еще у меня есть дед Михаил и бабушка Розалия по отцовской линии, и дед Владимир и бабушка Катерина – по маме. Дед Миша и баба Роза живут в городе Стрый, а дед Володя и баба Катя – в нашем селе, на соседней улице.
Дед Михаил – земледелец, агроном. Он следит, чтобы крестьяне правильно использовали свои наделы. Раньше, во времена императора, он получал жалованье, но теперь и ему и всем нам жить стало гораздо труднее. Дед Владимир – священник, как и мой папа. Когда я болел и не ходил в школу, то некоторое время жил в его доме. Бабушка Катя ухаживала за мной, а дед следил за моими уроками. У нас среди родни много священников-униатов, учителей и агрономов. Я пока еще не решил, кем стану. Но если мне придется бороться за освобождение Украины, то я изберу только этот путь, как бы труден он ни был.
В Стрые есть мужская гимназия, украинская. Польских гимназий много, а вот украинская – одна. Конечно, украинским детям можно учиться и в польской гимназии, на польском языке. Так многие и поступают. Но мои родители решили, что их дети пойдут только в украинскую гимназию. Так что ближе к осени меня отправят в Стрый к деду Михаилу и бабе Розе. Я очень рад, что буду учиться, как все дети. Моя сестра, Марта, уже проходила год в школу для девочек при духовной семинарии в Стрые. Она станет учительницей.
4
Сегодня меня знобит, и баба Роза уложила меня в постель. А я хотел отправиться с ребятами на зимнюю рыбалку. Придется пропустить. У меня бывают «ревматические атаки» – так доктор говорит. Начались они пару лет назад, но я сам виноват. Я уже писал, что хочу стать борцом за освобождение Украины. Но что, если меня вдруг схватят и начнут пытать? Нужно закалять свою волю, уметь переносить боль и привыкать к пыткам. Иначе можно не выдержать и выдать тайную организацию революционеров.
Как-то у меня разболелся зуб, и я твердо решил испытать себя на зубную боль. Всю ночь я промучился, а утром пошел в кузню к дяде Грицко. Я попросил его вырвать мой больной зуб клещами. Он не захотел, чуть не прогнал меня. Но я его убедил. Грицко взял клещи, зажал мою голову руками, расшатал зуб, а потом выдернул его. Было так больно, что я едва не потерял сознание. Грицко испугался, сбегал за мамой, она обругала его, и забрала меня домой.
И все же мысль о том, что я должен закалять свою волю, не покидала меня. Я стал обливаться холодной водой, сильно простудился, начал кашлять, и доктор боялся, что у меня пневмония.
Когда я, наконец, поправился, папа заявил, что истязание тела противно Богу. Он сослался на Священное Писание и сказал, что недопустимо калечить, пытать и мучить себя или других людей, даже животных. Отныне я буду закалять свой организм только под его присмотром и с его позволения. В любую погоду мы с ним делаем зарядку во дворе, обливаемся холодной водой и досуха обтираемся. Я перестал болеть, но время от времени у меня начинается озноб и ломит суставы. Вот это и называется ревматической атакой. И тогда надо лежать, укрывшись одеялом, и принимать лекарства. Что поделать, Господь наказал меня за мою гордыню. Наше тело дано нам Господом, и нам надо не истязать его, а закалять и развивать в мышцах силу и ловкость.
5
Я уже писал, что знаю, что это такое война. Я был тогда совсем маленьким, но хорошо все запомнил. И особенно – крики раненых. То австрийцев, то русских, то чехов. Языки разные, но кричат, стонут, плачут от боли и корчатся при последнем издыхании все одинаково. Мама окончила медицинские курсы и умела ухаживать за больными. Папа, как священник, тоже. Они делали перевязки, давали воды. Мы с Мартой помогали родителям. Потом приходила санитарная команда и забирала их. Нас всегда благодарили. Иногда они умирали, не дождавшись помощи врачей. Помню, как получивший ранение в живот русский офицер очень страдал и умолял нас прикончить его. Потом он вдруг затих – умер.
Но папа занимался не только тем, что помогал раненым и причащал тех, кто просил его о причастии. Он собирал оружие и куда-то его уносил. К нему приходили наши селяне, кого не забрали в армию, и из их разговоров я понял, что папа дает им указание: делать схроны в укромных местах и складывать туда оружие. «Вот увидите, как оно нам пригодится», – запомнились мне его слова. И еще: «Ленин сказал, что война империалистическая перерастет в войну против капиталистов и помещиков. Так вот, у нас в Галиции она перерастет в войну национально-освободительную, в войну за вольную Украину». Ленин – это русский революционер, самый главный у них.
Однажды у нас во дворе за домом разорвался снаряд, и русского солдата тяжело ранило. Вскоре он умер. Папа взял его оружие и ушел на схрон. А тут прибыла санитарная команда. Они забрали солдата, и старший спросил маму:
– А где его ружье?
– Не знаю, – мама отвечает. – Таким к нам прибежал.
– Врете! – говорит офицер. – Вы оружие прячете. За это полагается расстрел. Где твой муж, священник?
– Отлучился куда-то, – отвечает мама. Сама плачет, и мы вокруг нее собрались, всем было очень страшно. Придет папа, и его расстреляют. Но, на наше счастье, прибежал вестовой, и вся команда поспешила уйти.
– Бог спас, – сказал папа, когда вернулся. А мама бросилась ему на шею и стала умолять быть осторожней.
6
Мама любит вспоминать былые времена. «При покойном императоре так тихо и спокойно было. Казалось, наступил вечный мир», – говорит она. Мама училась в той же школе при семинарии в Стрые, где сейчас учится Марта. А папа в те годы был студентом Львовского университета, учился на теологическом факультете и готовился стать священником. Как-то зимой он приехал в Стрый на каникулы, чтобы повидать своих родителей. Была морозная погода, и в парке устроили каток.
– Я страшно любила кататься на коньках, – улыбается мама. – Играл духовой оркестр, все приходили нарядные, надевали коньки и кружили, кружили…
Однажды она увидела юношу, они улыбнулись друг другу, он подкатил к ней, представился:
– Андрей.
– Мирослава.
– Вижу – дивчина катается, черноброва, черноока, – вспоминает папа. – Сразу понравилась.
– А ты помнишь, что тогда играл оркестр? – спрашивает мама.
– Конечно, – улыбается папа. – «Сказки Венского Леса».
Они взялись за руки и не расставались весь вечер. Так и познакомились. Раз и навсегда. А когда он окончил университет и получил сан священника, то попросил распределить его в Старый Угрынев, откуда она была родом. Униатская община предоставила ему дом, там молодожены и поселились.
– А вдруг бы я оказалась полькой? – смеется мама. – Сразу бы отъехал от меня, и вся любовь?
– Возникли бы некоторые затруднения, пришлось бы их решать, – улыбается папа.
– Как мне повезло, что я украинка, а не полька, – смеется мама.
7
Среди маминой родни много известных и почитаемых у нас в Галиции людей. Особенно два ее брата, мои дядья – дядя Ярослав и дядя Павел. Я их помню с раннего детства. Дядя Ярослав – большой, говорливый. Когда все собирались, я забирался к нему на колени и старался понять, о чем говорят взрослые. Он – депутат от Галиции в австро-венгерском парламенте. До войны он жил в Вене, она была столицей всей империи. И я заметил, что его всегда слушали с большим вниманием. Когда гости расходились, я расспрашивал маму, о чем они говорили, так как многое не мог понять. Так я узнал, что наши депутаты просят у правительства предоставить больше прав украинскому населению, но депутаты-поляки выступают против.
– Мы для них быдло. Они паны, а мы – быдло, – возмущался дядя. – Никак не хотят осознать, что те времена давно уже в прошлом, и мы теперь на равных с ними.
– Надо просвещать народ, внедрять современную агрокультуру, – произносит дядя Павел.
– Да разве в том дело, наши хозяйства ничуть не уступают польским, – возражает папа. – Пока мы не обретем свое национальное государство, так и останемся людьми второго сорта. Только в своем государстве мы сможем решать свои проблемы.
И я согласен с ним.
Дядя Павел торгует зерном, и я слышал, как мама благодарила его – он дал денег на обучение Марты.
Ну а потом – война, развал империи, и, как сказал однажды папа, «мир перевернулся». Дядя Ярослав живет теперь в Станиславе, он работает в нашем новом правительстве. И папа тоже часто ездит туда, он ведь избран депутатом галицийского парламента от нашего района. А правительства в Вене больше не существует. И, как я уже писал, у нас теперь собственное государство – Западно-Украинская Народная Республика, и более всего мы нуждаемся в своей армии. Вот над этим и работают денно и нощно мой папа и мои дядья. И еще много-много людей, вся наша только что провозглашенная республика.
8
Я учусь в гимназии в Стрые, и, конечно, все гимназисты только и говорят что о войне. О войне и обо всем, что произошло со всеми нами. Империя распалась к ноябрю прошлого, 18-го года. И сразу же наш Украинский национальный комитет провозгласил создание республики. И польский комитет – тоже. Мы считали, что Львов – наша столица. Это ведь древний украинский город, столица Галицко-Волынского княжества. Поляки, в свою очередь, заявили, что Львов – польский город. Украинцы там действительно в меньшинстве, большинство жителей – поляки и евреи. Наши части заняли весь Львов, но поляки подтянули свои, и нам пришлось оставить город.
Вот так и началась наша война с Польшей. Оказалось, что у поляков сильная армия и их поддерживают англичане и французы. Нам пришлось отступать. Когда фронт подошел к Стрыю, папа забрал нас с Мартой и отвез домой, в Старый Угрынев. Там как раз проходила мобилизация. Папа с селянами привозили из схронов оружие и раздавали его новобранцам. Когда их провожали на фронт, на площади собралось все село. Женщины, старики, дети. Все плачут, причитают. Ведь многие только что вернулись с фронта, и опять им надо воевать.
Папа провел молебен. Он служит капелланом в нашей УГА – Украинской Галицкой Армии. И вместе со всеми он ушел на фронт. Нашей армии удалось остановить поляков, но тут началась распутица, и бои на время прекратились. Так что я вернулся обратно в Стрый к деду Мише и бабе Розе и снова хожу в гимназию.
9
Наш Стрый – небольшой городок, в нем примерно поровну украинцев, поляков и евреев. Через город протекает река Стрыя, и здесь сходится несколько железнодорожных путей. Мы из Угрынева тоже ехали на поезде – паровозе, к которому были прицеплены три вагона для пассажиров.
Прямо в центре города стоит большой католический костел, в нем много униатских церквей и еврейских синагог. Дети ходят в духовные семинарии или училища – реальные или коммерческие. Но самыми престижными считаются гимназии, после них можно поступать в университет. Еврейские дети учатся в ешивах – это у них такие училища при синагогах, типа наших духовных семинарий. Но много их и в гимназиях, в основном в польских.
Не могу сказать, что мы, украинские дети, раньше дружили с детьми польскими или еврейскими, каждый был сам по себе. Папа как-то сказал, что в России случались еврейские погромы, но у нас, в Австро-Венгрии, их никогда не было. Теперь все изменилось. Поляки – враги нашей республики, а евреи предали империю, нанесли нам удар в спину. Они виноваты в том, что Германия и Австро-Венгрия проиграли войну.
Я как-то сказал об этом дяде Ярославу, но он ответил, что это пустые слухи и что все подданные империи воевали в одинаковой мере. Просто у нас истощились ресурсы, а тут еще Соединенные Штаты вступили в войну.
10
Как я уже писал, я живу у деда Миши и бабы Розы. А Марта живет неподалеку, в доме бабы Гали, сестры бабы Розы. И все мы очень нуждаемся. Раньше я никогда не знал, что это такое – нуждаться в самом необходимом. А теперь понял, как это ужасно.
И вот ко мне в гимназии подходит один наш хлопчик, и говорит: «Ты хорошо учишься, тебя всегда учителя хвалят. Не мог бы ты со мной и моим младшим братом позаниматься после уроков арифметикой и немецким? Мама будет платить за каждый час». Я, конечно, согласился. И теперь приношу домой немного денег.
Учусь я действительно хорошо. Все предметы мне легко даются – и арифметика, и языки, и, само собой разумеется, Закон Божий. Наша гимназия – классическая, а потому мы, помимо «живых» языков, еще учим латынь и греческий. Я не понимал, зачем нам нужны эти «мертвые» языки, но учитель-латинист сказал: «Всякий культурный человек должен иметь возможность насладиться чтением Вергилия в подлиннике. Его слог бесподобен». И примерно то же самое сказал наш «грек», только про каких-то древних греков.
А кроме обязательных предметов, я записался в кружки: спортивный, музыкально-хоровой и агрономический. Так что свободного времени совсем не остается. Вечером – получасовая молитва на коленях пред образом Николы Чудотворца, и спать.