Александр Светлов
Алтарь жизней. Том 2
9. Интересно
Учиться всегда интересно, если ты изучаешь именно то, что хочешь знать. И когда ты учишься у того, кто и в самом деле знает то, чему учит. В наше время это ведь не всегда так, верно? Тогда же преподаватели были мастерами своего дела, вершиной, незыблемыми авторитетами. Они были адептами и творцами преподаваемых наук. Они исследовали, постигали, делились знаниями и обучали.
Это учебное заведение было лучшим в то время. Попасть в него было очень непросто. Учеников выбирали из множества желающих. Выбирали по способностям: если ты не способен учиться, то не возьмут. Выбирали особо одарённых: если нет подходящего потенциала – не возьмут. Выбирали по нравственным качествам. Никакие деньги, связи, заслуги не могли повлиять на выбор кандидатов в ученики. К слову, для знатных особ была другая школа, туда не брали простолюдинов, будь они хоть в сто раз способнее детей знати.
Меня взяли. Я ни на секунду не сомневался, что возьмут. Меня экзаменовал Шимун, жрец бога Ану. Он не стал разговаривать со мной, просто долго смотрел в глаза, потом кивнул. Это был знак писцу занести меня в список учеников. Взгляд этого жреца я запомнил хорошо. Уметь так смотреть – искусство, он просто видел то, что ему надо, и ничего более.
Весь экзамен длился минуть пять, может, чуть больше. Я вышел. Проходя мимо других претендентов, почувствовал на спине презрительные взгляды: они решили, что Шимун меня прогнал. Мои бедные одежды странника, пыльные изношенные сандалии не вызывали ни у кого восторга. Люди не жаловали мою персону, а тут ещё такой повод проявить высокомерие. Мне даже плевали в спину. Мне было это не важно, я был счастлив, как всякий получивший то, чего долго и трудно добивался.
Я родился на самой окраине Ки-Ури в крестьянской семье. Я сам выбрал эту семью: кто меня будет искать среди бедняков? Хотя мне казалось тогда, что про меня уже забыли. Крестьянская жизнь меня не радовала, ну и не для неё я родился. В какой-то момент сбежал из дома, чтобы отправиться в Сиппар и обучаться в его главном храме.
Не помню, что со мной происходило по дороге, помню только усталость. Я сильно вымотался, пока добрался сюда. Жить без денег трудно во все времена, а тем более путешествовать. Но всё получилось, и пришёл я вовремя, меня взяли – что ещё? Всё, что нужно было для счастья, в тот момент у меня было.
Помню стены подвалов, помню светлые залы, помню тихие шаги по каменным полам и звуки, что разносились в пространстве, не теряя силы. Тихий шёпот в другом конце зала звучал так же ясно, будто это сказали тебе на ухо.
Мне никак не давалась астрология. Чисто технический принцип был ясен, но всё остальное оставалось за гранью понимания. Понятно, что два физических тела взаимно влияют друг на друга, тут важны и масса, и расстояние, и излучение, и прочее. Но как это всё может влиять на действия человека? Как это просчитать? Я так и не понял.
Я не очень любил медицину, потому учился ей так себе. Впрочем, меня интересовали другие знания, и я жадно их впитывал. Жрецы умудрялись с помощью символов объяснить законы Вселенной. Это было невероятно – вот оно-то меня и интересовало больше всего.
Они использовали совсем другой подход для объяснения процессов формирования пространства, хода времени, цикличности событий и прочего. При помощи простых геометрических фигур они демонстрировали структуру материи, то, как она становится плотной, овеществлённой. Показать путь от мысли до твёрдого тела, используя простые символы, – невероятно!
Моим основным учителем стал жрец Шимун, тот, что принял меня в школу. Он внимательно относился ко мне, но при этом настороженно. Что он видел во мне, было загадкой, его немногословность и скрытность не позволяли это узнать. Учил он хорошо; видя моё старание, стремился дать больше.
У меня были странные чувства во время учёбы. Учить то, что ты знаешь, но совсем с другой стороны. Это как если бы программист вдруг начал осваивать компьютер через пользовательское восприятие. Или так: пользователь обнаружил программу и начал её осваивать, а теперь обучает этому программиста. Притом у пользователя, изначально по определению не знающего ничего о программе как таковой, получилось не только её обнаружить, но ещё и понять. Немыслимо!
Мне очень нравились фигуры, с помощью которых жрецы влияли на пространство, создавали события или общались с богами. У них получалось нечто вроде портала, преломляющего пространство. При этом они не разрушали структуру, просто изменяли её, преследуя определённую цель. Они тщательно следили, чтобы их работа не ломала существующий порядок хода событий, не ломала ход времени и никому не вредила.
Жрецы хорошо понимали, что любое самовольное влияние на пространство влечёт последствия, которые мало кто может предсказать и тем более исправить. Естественный ход вещей требует познания, а не вмешательства в него. Люди своими сиюминутными желаниями постоянно ломают всё то лучшее, что для них может произойти, а после страдают из-за этого, считая жизнь дурной и несправедливой. Жрецы были намного мудрее и делали всё гармонично и красиво.
Я старался не проявлять своих способностей в области работы с пространством. На это было две причины. Не хотел, чтобы боги узнали о моём присутствии здесь – а моя работа обязательно обнаружит меня. И не хотел шокировать своих учителей. К чему делать то, что не смогут понять и пережить те, кто тебя учит. А тщеславие никогда не руководило моими поступками: возвышаться над другими мне претило.
Потому я делал всё, как и другие ученики. Получалось. Мне нравилось, было интересно. Только я не подозревал, что меня опять ждут старые неприятности. Уже знакомая мне драма вновь собиралась разыграться по прежнему сценарию.
10. Неужели
Людям порой кажется, что быть умнее других – это хорошо. Должен заметить, глубину этого заблуждения, его крайнюю удалённость от истины хорошо знают те, кто действительно оказывался в таком положении. Ничего хорошего в этом нет.
Быть умнее других значит стать белой вороной. Белой вороне не прощают индивидуальность. Ей вообще ничего не прощают. Она чужая в стае, и на этом всё: точка, которую ставят в конце приговора. Неважно, кто ты, неважно ничего из того, что ты можешь и что сможешь: ты чужой, потому тебя подвергнут остракизму за любое твоё действие, слово, мысль или за то, чего ты вообще не делал.
В моём случае всё началось с того, что я из бедной семьи, – все были уверены, что меня не возьмут учиться ни при каких обстоятельствах. Но меня взяли. Как они узнали, что меня практически не экзаменовали, не знаю, но их это задело за живое очень сильно. А когда началась учёба, выяснилось, что я без особого труда усваиваю то, что требовало от моих однокашников значительных усилий.
Магия камней… Догадываетесь, насколько легко мне понимать камни? В тот день изучали рубин. Настоящих, сильных камней нам, разумеется, никто не давал во избежание нежелательных последствий. Сифур, наш преподаватель, дал рубин с трещиной, больной, измученный камень. Видимо, такой камень не жалко для экспериментов недоучек. Мы по очереди рассматривали рубин и рассказывали всё, что чувствуем, пытаясь сформулировать свои ощущения.
Дошла очередь до меня. Я взял камень в руки и, держа его двумя пальцами, поднёс к лучу света, что лился из окна. Соединил своё сознание и сознание рубина. Мы недолго общались, помог ему срастить трещину, уж очень сильно он на неё жаловался, восстановил структурную решётку. Он поделился со мной небесполезными знаниями. Здорово было! На какое-то время я потерялся, выпал из общего пространства. Когда закончил работу с камнем, положил его на ладонь: тот был уже замечательным, полноценным рубином с глубоким сочным цветом. Я был очень доволен, протянул камень, чтобы передать его дальше…
Они стоят передо мной полукругом. Напряжённое молчание, подчёркнутая тишина. Я удивлённо смотрю на них, в моём взгляде вопрос: мол, что не так? Сифур забирает у меня рубин, качает головой, я улавливаю восхищение, исходящее от него. Но внешне он суров и невозмутим, он всегда такой. Сифур долго и пристально смотрит на меня, объявляет урок оконченным. Мне же он велит остаться.
– Такую работу с камнем, – начал разговор Сифур, – может сделать не каждый жрец. Как это сделал ты?
– Я не знаю. – Что ещё я могу ответить, не рассказывать же всю мою историю. – Я просто смотрел на него. Мне показалось, что мы общаемся. А потом получилось вот это. – Я показал пальцем на рубин.
Жрец смотрит на меня, долго, пристально. Очевидно, он понимает, что я не говорю правды. Но ему не проникнуть за завесу этой тайны. Он пожимает плечами и отпускает меня. Очевидно, расскажет об инциденте Шимуну.
После этого случая я постоянно слышал за спиной шёпот и насмешки. Они мало смущали. Я пришёл учиться, остальное неважно.
Плохо стало после одного занятия по астрологии. Я не был на нём, на тот момент я вообще перестал её изучать. Предметы осваивали по способностям и склонностям: скажем, некий прототип современных факультетов. Насколько я понимаю, было задание сложить звёздную карту рождения. Это обычная вещь для тех времён, по ней исследуются предыдущие воплощения, история происхождения души, её потенциальные возможности в этой жизни.
Делали такие карты на учеников, сделали и на меня. Только вот ничего не вышло. Карта ничего не показала, будто я появился из ниоткуда. При этом у души очень мощный потенциал, но нет никакой дороги в жизни. Другими словами, могущественное нечто из пустоты, идущее в пустоту – они так это восприняли.
Толком не знаю, страх ли смутил их головы или что-то ещё, но на меня начались гонения. Я мирное существо, никому зла не желал, ничего плохого не хотел. Но всякий раз, когда кто-то проявлял ко мне агрессию, он дорого за это платил: кто-то сломанной ногой, кто-то потерей денег или другой болезненной неприятностью. Я не прикладывал к этому никаких усилий, я вообще не знал, как это происходит, – наоборот, очень хотелось, чтобы у всех, в том числе у меня, всё было хорошо.
Нетрудно представить, какие слухи и суждения обо мне пошли. От меня стали просто шарахаться или прятаться, стоило только моей фигуре мелькнуть в обозримом пространстве.
Всё закончилось тем, что меня вызвал к себе Шимун.
– Скажи, кто ты, – повёл он разговор, – но не убеждай меня, что ты этого не знаешь.
– Я не буду убеждать, я действительно не знаю этого точно, но скажу, что не демон.
– Это и мне понятно. В тебе нет зла. В тебе свет. Только не пойму, какой. У людей нет такого света, нет и у богов. Потому и спрашиваю: кто ты?
– Я не знаю, учитель.
– У тебя сознание настолько развито, что… Я не берусь сравнивать, я такого ещё не видел. С таким сознанием ты точно должен знать и помнить свою историю. Жрецы, что слабее тебя и менее развиты, помнят свою историю. Потому не верю, что не помнишь ты.
– Я не помню. И это больше, чем я сам могу понять. Словно история стёрта, есть только ныне существующий путь, как равнина песка в пустыне.
– Да, твоя карта говорит о том же. – Шимун задумался. – Наверное, это и в самом деле так. Но ты ведь должен понимать, что ты не можешь теперь учиться.
– Я боялся этого, учитель. Но я хочу учиться! Я хочу найти путь и быть полезным себе и людям.
– Я не собирался тебя выгонять, – строго и с небольшим осуждением ответил Шимун, – просто ты не будешь учиться со всеми. Я буду учить тебя сам.
Кто бы знал, насколько сильным было моё облегчение. Не гора – Земля упала с моих плеч. Высказав обильные и сердечные благодарности, я, счастливый, покинул Шимуна.
Вечером я смотрел на небо и звёзды. Неужели теперь всё будет хорошо? О небо, я так хочу этого!
11. Одиночество
Разговариваю с Шимуном. Мы уже долго вместе, многое за спиной. Мы не друзья, это невозможно, но наши отношения настолько близки, что мы можем разговаривать откровенно, открывая друг другу то, что, казалось, навсегда останется тайной.
Шимун прозорлив и дальновиден. Он с самого начала собирался обучать меня отдельно, но специально оставил учиться со всеми, чтобы и я понял, почему нужно поступить именно так. Он объяснил, что я сам должен был захотеть учиться в одиночестве и сделать соответствующий выбор. Да, я увидел отчётливо, что среди прочих учеников мне нет места, но тогда я ещё не понимал, что и среди жрецов его тоже не будет. Будущие жрецы ведь учатся рядом со мной.
Я не понимал тогда, что при таком раскладе мне нет места среди людей вообще. Единственное сословие, к которому я жаждал принадлежать, меня, скажем так, отвергло, из другого я ушёл сам, а в остальные не то чтобы сложно попасть, просто они мне неинтересны. В любом случае, куда бы я ни шёл, слух опередит меня. И этот слух пустят сегодняшние мои однокашники. Они ведь увидят одно, а вокруг этого придумают ещё столько… Кто знает, что может сотворить незрелый ум.
Смотрю на него. Шимун редко смотрит на собеседника, вот и сейчас глаза его где-то над моей головой. Мне нравится такой взгляд: избегая выражения глаз, жестов, позы и прочих телесных проявлений, можно увидеть гораздо больше, чем хочет показать человек. Часто бывает так, что выдуманная человеком маска становится фильтром, через который её носитель не столько показывает фальшивого себя, сколько видит мир согласно своим представлениям о нём. Шимуна масками не обманешь: он видит всё таким, какое оно есть. Шимун не смотрит на проявления, он видит суть.
– Могущество тождественно одиночеству, – говорит жрец. – Чем больше могущества, тем больше одиночества. Ты пока ещё не понимаешь этого. Ты вкусил одиночество, но не познал всей безмерности, которую оно принесёт. Ты сейчас слушаешь, но забудешь мои слова, они не важны тебе. Только потом, когда запредельные игры могущественного существа сожмут тебя в точку безысходности, ты вспомнишь сказанное мной.
Я слушаю его. В самом деле, тогда сказанное им не то чтобы пролетело мимо – я хорошо запомнил его слова, – просто не было почвы, на которой прижилась бы мудрость этих слов.
– Могущество зиждется на знании, – продолжает Шимун. – Это единственный из возможных путей для таких одиночек, как ты и я.
– Шимун, разве ты одиночка? Ты известный и уважаемый жрец. Тебя уважают, тебя почитают, тебе поклоняются. Трудно найти человека, который не был бы счастлив, если ты обратишь на него внимание. Твоего слова ждут, как дождя в засуху. Если ты что-то купишь у торговца на базаре, к нему тут же выстроится очередь, они будут считать его товар благословлённым. Если ты зайдёшь в чей-то дом, там будет праздник три дня и хозяев его будут почитать и уважать, им будут кланяться. Ты великий человек, твоё имя высечено на стенах храмов. Ты достиг всего, чего может достичь человек. Я же лишён всего, кроме твоего внимания – так почему ты говоришь, что наше одиночество равное?
– Я говорю тебе, что ты ещё не познал одиночества. Ты только встал на этот путь. Я войду в дом, но что там будет, кроме почтения? Что приходит ко мне от людей, кроме лести и заискивания? Они боятся чаще, чем любят. Они судят чаще, чем думают. Они так же легко проклинают, как и славят.
Скажи, с кем я сяду рядом и стану говорить на равных? С кем могу обсудить смущающее душу мою? У кого я могу просить совета? От кого я получу простую заботу, тёплую и родную, которую помню только от матери? Протянет ли мне кто-то руку, которую протягивает друг в беде? У меня нет семьи, детей, дома – и нет ничего, что наполняет душу радостью. И ничего из этого для меня невозможно. И у тебя не будет. Только знание, могущество и одиночество. И не будет равных тебе. Ты одинок так же, как и я.
– Шимун, почему не будет равных мне?
– Я не знаю, кто ты. Я видел много всего, разных людей, существ. Я видел даже богов. Но я не знаю никого подобного тебе. Ты не див: они не обладают разумом и сознание их более примитивно. Ты не демон: они злобны, как и любой глупец. Ты не маг, который прошёл большой путь сквозь время по множествам жизней. Мы бы с тобой не говорили тогда об одиночестве, ты сразу бы понял меня. Да и нет мага, обладающего таким сознанием, как у тебя. Бог не станет носить человеческое тело: оно не годится для него. Ты не похож и на изгнанника богов: я бы видел за твоей спиной путь из обители.
Твоё сознание подобно чистому кристаллу: для человеческого оно просто совершенно, для божественного оно слишком простое. Твой разум превосходит даже самый совершенный из людских. Твои знания – они бесценны, но кто им может внимать? Нет тебе равных. Ты одинок. И разве не за знаниями ты пришёл? Знания питают могущество, а оно тождественно одиночеству.
Ты потому рядом со мной, что обладаешь знаниями, которых нет у меня и нет ни у кого. И то же верно с обратной стороны: у меня есть знания, которых нет ни у кого – нет их и у тебя. Ты вырос, теперь не только я буду учить тебя, но и ты меня. Я хочу знать всё то, что есть у тебя. Звёзды не ошибаются: они свели нас вместе, ибо так нужно богам.
И мы стали учить друг друга. Получился замечательный тандем. Он учил меня работать со стихиями, набирать силу, обращать её в замысел, а после – в действие. Он показывал, как действуют ритуалы, как они меняют физическую форму и ещё много чего подобного.
Я же показал, как работает пространство. Научил входить в него и действовать в нём. Шимун был хорошим учеником. Его интеллект позволял постигать очень сложные вещи, но всё же он был недостаточно хорош, чтобы работать с пространством полноценно.
Мы совместили ритуальную форму с пространственной структурой. Получались очень интересные вещи. Можно долго и нудно перечислять то, что было нами сделано, открыто, познано и сотворено. Важно было другое: за всё это время я ни разу не покинул стен храма.
Через годы, когда наша работа уже не столь сильно захватывала моё сознание, я понял: моё одиночество началось, я стал весьма могущественным существом. Уже не только Шимун учился у меня, но и другие жрецы. Потом он умер, а я занял его место.
Тогда и стали всё чаще вспоминаться его слова об одиночестве. И сколько раз, в других уже жизнях, буду я вспоминать их. И беспредельная тоска будет каждый раз терзать моё сердце.
12. Когда свободны только руки
Никогда не понимал, чем так привлекательна для людей власть. Чем выше поднимаешься в гору, тем сильнее ветер и холод. И чем выше ты забираешься, тем больше желающих скинуть тебя оттуда и занять твоё место. Удивляло: неужели те, кто рвётся к власти, не понимают, что завистливые взгляды оставшихся внизу не выражают восхищения – они рисуют мишень на твоей спине, и ты теперь просто помеха на их пути.
Есть люди, которые рождены властвовать, как есть гениальные или просто талантливые художники. Но рождённым управлять далеко не всегда удаётся добраться до своего места в жизни. Как и в других сферах, истинные таланты редко бывают на вершине. Слишком много среди людей есть тех, кто, ощущая свою никчёмность, стремится компенсировать ущербность властью и все свои силы бросает на её достижение. И ведь у них получается!
Я не люблю власть и никогда не стремился к ней. Дело это хлопотное, требующее огромного внимания и времени. Мне всегда хотелось использовать время как-то иначе: вместо распоряжений и решений просто сидеть и любоваться закатом, садом, морем, водопадом, восходом – всем, что так щедро дарит нам мир. В нём столько всего интересного, неизученного, не открытого… Вместо этого – интриги, борьба и политика? Нет, не люблю я власть!
Но заниматься приходилось именно ею. Шимун оставил на меня весь сложный и нестандартный коллектив магов-жрецов. Люди могущественные, амбициозные, талантливые, а потому капризные и высокомерные. Каждый из них считал себя самым способным, самым достойным и самым недооценённым. «Синдром непризнанного гения» уже тогда калечил души, выворачивая наизнанку, ставя вверх ногами все смыслы и законы, помогая без труда преодолеть нравственные барьеры. Власть, известность, слава, деньги… Я иногда встречал людей, понявших, что нет ничего столь ценного, ради чего стоит убивать. Ничто из того, что построено на крови, не принесёт ожидаемого счастья.
Жрецы, находившиеся в моём подчинении, большею частью не отличались совершенным духом. У них было хорошо развито сознание, что позволяло видеть, понимать, знать гораздо больше обычного человека, занятого ремеслом или земледелием. Не то чтобы обычные люди были неспособны достичь высот, занятых жрецами, просто ежедневный тяжёлый труд и зацикленность на бесконечных заботах не давали им такой возможности. Они даже не представляли себе, что способны делать всё то же, что и жрецы, стоит лишь немного поучиться.
Символом развитого духа всегда будет нравственность. Она же, в свою очередь, отличается добротой и бескорыстностью, что было совсем не свойственно моим подчинённым. Их волновало больше собственное положение, всё остальное отходило на второй план. Это было мне странно, ведь они вышли за пределы обычного человеческого восприятия и должны были понимать истинную ценность жизни и своих деяний. Но нет: втянутые в бесконечные интриги, они словно забыли о том, для чего призваны и чем в самом деле должны заниматься.
Я для них по-прежнему был выскочкой. Да, они уже замечали мои знания и умения. Им пришлось понять и принять моё превосходство, которого они боялись и потому подчинялись. Но это только добавило моим подопечным ненависти, которая подстёгивала их на дальнейшие интриги. О, тогда я понял, почему в бытность мою полководцем, я, мягко говоря, не любил их племя.
Должен заметить, что несколько разумных жрецов в этом неспокойном коллективе нашлось. Они примкнули к моей персоне, таким образом была сформирована небольшая коалиция, способная противостоять возбуждённым ненавистью соперникам.
Обществом жрецам отводилась значимая роль – связь с богами. За ними были наука и медицина. Если войско можно смело считать телом народа, страны, то жрецы, по идее, должны быть её духом. Быть духом нации – высокая задача, требующая от исполнителей многого. Я стремился направить нашу работу именно в это русло. Я хотел, чтобы жрецы прежде всего были образцом нравственности. Я хорошо знал, к чему приводят знания, лишённые нравственности. Эта ошибка дорого обошлась человечеству, как, впрочем, и богам.
Но для этих людей гибельность избранного пути была совсем неочевидной. Они настойчиво разрушали самое ценное, что может быть у общества, – духовность. Я прекрасно понимал, к чему приведут их интриги. Они дружны, пока объединены против меня. Но если вдруг получится так, что им удастся меня свергнуть, то тут же их дружбе придёт конец: они начнут бороться друг с другом, и так до бесконечности.
Но эта борьба совсем не то, что они должны делать. Их задача в другом: они должны быть духом народа, и если они на это не способны, им придётся уйти. Таким было моё решение, и жрецы, что примкнули ко мне, разделяли его. Они собственно потому и оказались рядом, что истинная задача была им ясна и близка. Они всем сердцем хотели того же, что и я.
И мы вступили в борьбу. На стороне жрецов были связи, влиятельные люди во власти, ведь очень многие из жрецов были выходцами из обеспеченной части общества. К тому же духовная власть была очень сильной социальной структурой. Внимания и расположения жрецов тоже искали, особенно люди, властвующие в других структурах. Жрец высокого ранга мог сильно повлиять на карьеру любого человека. Вот что меня и возмущало: вместо того, чтобы искать тех людей, которые истинно могут развивать общество, они ставят своих выдвиженцев, чтобы укрепить собственные позиции во власти. Не спрашивая богов, а слушая только свои амбиции.
На нашей стороне был мой опыт полководца, умение работать с пространством, жрецы, умеющие слушать богов и воплощать их веления в жизнь. Силы, на мой взгляд, были равны. Но мои соратники считали иначе. Они были уверены в том, что мы ведём неравный бой, поскольку кто сможет победить столь влиятельные в обществе фигуры? Уж точно не мы – кучка выскочек. Другие жрецы считали наоборот: достаточно одного меня, чтобы не беспокоиться о неминуемой победе нашей коалиции.
Одно мы понимали единодушно: борьба приведёт к полному поражению одной из сторон. И последствия для Ки-Ури в результате нашего противостояния будут историческими. Они либо поднимут государство на новую вершину, либо низвергнут его. Да, деградация не бывает мгновенной: пройдёт, возможно, не одно столетие, но великое государство неминуемо погибнет.
В Междуречье развиваются другие государства. Более развитая цивилизация неизменно поглотит слабую. Как и наоборот – более слабые потянутся к сильному, объединятся вокруг него. И цивилизация не может быть незыблемой и долговечной, если фундамент её – военная сила. Только духовность, рождающая культуру и науки, медицину и музыку, может сделать нацию великой на все времена. А это невозможно без богов, ибо только они знают, как развивать дух.
Мы вступили в борьбу. Как же не хотелось этого делать! Теперь всё время и помыслы заняты только этим. Как хочется делать что-то совсем другое! Я ведь и пришёл сюда вовсе не для того, чтобы сражаться, – я хотел просто жить и быть нужным.
