Александр Тамоников
Батальон мужества
Личному составу 137-го гвардейского парашютно-десантного ордена Красной Звезды полка
и отдельно командиру 3-го, легендарного батальона полка, Герою России подполковнику ВДВ Голубятникову Святославу Николаевичу посвящается
От автора
В этой книге описаны реальные события, связанные с началом первой чеченской военной кампании, и в частности самое активное участие в ней 3-го, усиленного батальона 137-го гвардейского парашютно-десантного полка под командованием Героя России, гвардии подполковника Святослава Николаевича Голубятникова. Название произведения «Батальон Мужества» выбрано не случайно. За умелые, самоотверженные действия при выполнении боевой задачи по захвату привокзальной площади г. Грозного и проявленный при этом героизм ВЕСЬ личный состав батальона, по СПИСКУ, был представлен к награждению орденом Мужества. Пятерым офицерам присвоено звание Героя России. Впервые после Великой Отечественной войны подразделение представлялось к награде СПИСОЧНЫМ составом.
Книга представляет собой художественное, а не документальное произведение, следовательно, в ней имеет место вымысел. Он сведен к минимуму и применен в основном при описании бытовых сцен. По техническим причинам мне пришлось изменить фамилии офицеров и солдат, воевавших вместе с С.Н. Голубятниковым, но они легко узнаваемы для определенного, весьма обширного круга лиц.
Главной своей целью при написании книги я считал как можно достоверней, правдивей, в художественной форме передать то, что было связано с повседневной службой и с участием легендарного батальона в боевых действиях. Насколько мне это удалось, судить Вам, уважаемый читатель!
Глава первая
Из воспоминаний Героя России, подполковника ВДВ Голубятникова С.Н.:
Воздушно-десантные войска всегда привлекались к решению самых сложных боевых задач. С момента создания войск в 1930 году. А для того, чтобы успешно решать поставленные задачи, требуется специальная подготовка в условиях, максимально приближенных к боевым. Война в Афганистане, а в дальнейшем в Чечне, привлечение десантников к разрешению разного рода вооруженных межнациональных конфликтов показали, что ВДВ действительно являются наиболее боеспособными войсками Вооруженных сил Российской Федерации. Несмотря на то что в последнее время и в большинстве случаев десантные части и подразделения действуют, высаживаясь непосредственно с борта на землю, воздушно-десантной подготовке в войсках уделяется должное внимание. Прыжки с парашютами проводятся регулярно, как по планам учебно-боевой подготовки, так и во время учений. Производится и десантирование боевой техники. Подготовка десантников на земле в учебных центрах на полигонах, где создаются условия полной имитации прыжка, сводит к минимуму возникновение экстремальных ситуаций во время реальных прыжков. Но иногда имеют место и чрезвычайные происшествия. И причины каждого из происшествий разные. Это и ошибки, допущенные при укладке парашюта, и несвоевременное раскрытие основного купола при выходе из люка самолета или вертолета, и резко изменившиеся метеоусловия. Случается всякое. Но подготовленный десантник даже в самой сложной ситуации имеет возможность изменить ее и благополучно приземлиться. Ну а если солдата, особенно молодого, впервые совершающего прыжок с парашютом, охватывает паника и он теряет способность вести борьбу за выживание, то ему на помощь в воздухе приходят его более подготовленные и хладнокровные товарищи. И в первую очередь командиры, непосредственно по закону отвечающие за жизнь своих подчиненных…
Пробежав по бетонке взлетно-посадочной полосы Дягилевского военного аэродрома, «Ил-76» мягко оторвался от земли и начал подъем, выдерживая курс на район десантирования 8-й и 9-й парашютно-десантных рот 3-го батальона 137-го гвардейского полка, дислоцировавшегося в городе Рязани. На борту находилось 110 десантников. Большинство из них старослужащие, но были и новобранцы, для которых предстоящий прыжок являлся первым в жизни. Среди них рядовой Дмитрий Кошин, стрелок 2-го отделения 2-го взвода 8-й роты капитана Германа Макарьева. В полку на настоящий момент полностью укомплектованным был только один батальон – третий, под командованием подполковника Голубятникова, офицера авторитетного, уважаемого, боевого. Да и немудрено: Афганистан прошел, награжден двумя орденами Красной Звезды, медалями. С отличием окончил Военную академию им. М.В. Фрунзе. Остальные батальоны были сокращенного состава из-за недобора призывников. Поэтому практически вся учебно-боевая подготовка, караулы, основные наряды и хозяйственные работы лежали на плечах офицеров и солдат именно 3-го батальона. Оставались люди и в других подразделениях, но их было мало. С этим повезло земляку Кошина, Игорю Латунину. На работы особо не гоняли, если и ставили в наряд, то либо в парк боевых машин, либо на контрольно-пропускной пункт, а то и вообще в патруль. По сравнению с караулом или дежурством по столовой – лафа. Да и занятиями разными доставали меньше.
Рядовой Кошин, вспомнив земляка, нервно вздохнул. Да, повезло Игорьку, но не сегодня. Сегодня и тому предстояло прыгать. После Кошина, третьим бортом. Первым десантировались 7-я рота и батальонный взвод связи, вместе с управлением батальона и комбатом. Но они уже, наверное, отпрыгали. А у Кошина все страшное еще впереди. Солдат боялся, хотя изо всех сил пытался не показывать этого. Что удавалось ему неважно. Старослужащие, бросая на него взгляд, улыбались. Чувствовали превосходство, будто сами в первый раз не тряслись от страха. А может, и не тряслись, может, это он только такой, а для других ничего особенного не происходит? Но нет. Вон на скамье левого борта татарин сидит. Тоже молодой и тоже бледный, с идиотской ухмылкой на прыщавой физиономии. Дрейфит. А как не дрейфить? Прыгать-то не с забора, а с высоты в шестьсот метров. Дмитрий сглотнул обильно выделившуюся слюну. Мысли путались. Но вновь и вновь сходились к одному, к этому первому прыжку. То, что еще вчера беспокоило Кошина, а именно долгое молчание девушки, оставшейся на родине, во Владимире, сейчас представлялось такой мелочью! Да все мелочь, кроме этого прыжка. И дернул его черт попроситься в десантные войска. Как же, одна форма чего стоила, тельняшка, берет… К тому же романтика. В военкомате думал, как вернется этаким гвардейцем, которому и море по колено. Обязательно с медалью и в сержантских погонах. Домечтался, мечтатель хренов. Лови теперь кайф внутри этого гудящего борта перед тем, как сделать шаг в бездну.
Дмитрий перевел взгляд в сторону перегородки кабины пилотов, на которой висела мачта с тремя фонарями. Желтым, зеленым, красным, как у светофора. Загорится желтый – надо будет приготовиться, встать. А как вспыхнет зеленый, то шеренги пойдут к боковым дверям, исчезая за бортом. Исчезнет и он, Дима Кошин. Вопрос, не насовсем ли? Но вроде солдаты на прыжках разбивались редко. Очень редко. По статистике гораздо больше вероятность угодить под колеса железнодорожного состава. Хотя… слышал, что недавно где-то вроде даже спортсмен разбился. А уж он-то, этот спортсмен, не солдат-первогодок. Хотя, возможно, это только слухи, и в иной ситуации он и не вспомнил бы об этом. Мелькнула мысль: а может, погода резко изменится? Ветер усилится, или ураган пройдет внизу? И на табло вспыхнет красный фонарь, что будет означать запрещение десантирования? Тогда самолет уйдет на аэродром вместе с личным составом рот. Такое, говорили, тоже не раз бывало. Но вряд ли произойдет сейчас. Так что как ни крути, а прыгать придется. Нет, можно, конечно, отказаться. Силком никто выбрасывать не будет. Но потом же в роте так достанут, что мало не покажется. Зачморят по полной. Кошин перевел взгляд вниз, где на вращающемся стуле у панели управления сидел офицер-летчик, техник по авиационному оборудованию, о чем-то переговариваясь с ротным, находившимся рядом с ним. Капитан Макарьев улыбался. Ему что?! Эти прыжки, как скачки на дискотеке. Наверняка уже привык, имея за спиной не один десяток, а может, и сотен подобных прыжков. Капитану весело. Летуну тем более, откроет двери и рампу, проводит роты, закроет борт – и все дела. Спокойно полетит на аэродром. А тут? Кошин вновь вздохнул. Его толкнул сосед, солдат второго года службы, которому до дембеля чуть больше полугода осталось:
– Эй ты, сынок. Чего, как телок, вздыхаешь? Ссышь?
– Есть немного! – признался Кошин.
Сосед усмехнулся:
– Немного?! Да уж, наверное, полные штаны наложил?
– Нет. Но боязно.
– Не ссы, солдат, все это хрень! Первый прыжок – ерунда, и понять ничего не успеешь, как воткнешься в землю. Второй раз страшнее будет, это я тебе из своего опыта говорю. Мандраж еще тот словишь. Зато потом начнет самого в небо тянуть.
– Ага! Так и потянет?
– Ты не агакай, а слушай, что «дедушка» говорит! И не вздыхай. Ничего не случится.
Кошин начал вспоминать инструктаж перед посадкой на борт. Так! Не суетиться, не сближаться с тем, кто впереди, сгруппироваться и… шагнуть вперед. А главное, счет. Надо будет считать – 501, 502, 503 – и дернуть кольцо основного парашюта. Да, отсчитать и дернуть кольцо. Купол раскроется, и тогда все! Все будет ништяк. Есть еще и страхующий прибор. Он должен сработать и раскрыть парашют автоматически, если не дернуть за кольцо. А если его заклинит? Тогда полетишь к земле камнем. Как там в школе учили, то ли по физике, то ли по математике? Скорость свободного падения тела составляет… черт… или 40 метров в секунду, или 50. Сейчас не вспомнить. Офицеры говорили, что на стабилизующем, до открытия основного, вроде 35. Ну хрен с ним, пусть будет 40 метров. В секунду. Нарастает ли скорость или остается постоянной? Наверное, все же остается постоянной, с чего ей нарастать. Правильно родичи говорили, учись лучше, в жизни пригодится. Да чего теперь об этом? Пусть будет 40 метров в секунду. Это что получается? Высота 600 метров. Разделить на 40, выходит 15 секунд. Вот тебе и высота. Не раскроется парашют, и через какие-то секунды так хренакнешься об землю, что только мокрое пятно останется или мешок с переломанными костями. Впереди имеется запасной парашют. Но разве успеешь его открыть? Нет, прибор прибором, а надо дергать кольцо. Да и взводный об этом говорил. Когда же кончится этот чертов полет?
Самолет пролетел всего двадцать минут и начал снижение, а Кошину казалось, что с момента взлета прошла целая вечность.
И в это время крякнула сирена. Противно так. Загорелся желтый фонарь. Приготовиться. Ну вот, начинается. Спаси меня, Господи, прости и помоги! Бойцы поднялись со скамеек. Заправили свободную часть фала стабилизирующего парашюта, закрепленного на тросе карабином. Когда сидели, фалы вытянулись, перед прыжком их требовалось заправить обратно под клапан основного парашюта. Заправив фалы, солдаты установили между собой дистанцию, обеспечивающую интервал выхода в одну секунду. Для этого многого не требовалось. Встать так, чтобы рука легла на плечо впереди стоящего десантника. Все это Кошин сделал машинально. Сосед-старослужащий обернулся, спросил:
– Порядок?
Дмитрий утвердительно кивнул:
– Ага!
– Спокойней!
Он отвернулся. Кошин подумал – легко сказать, спокойней. Мандраж только усилился. Так что пальцы трясутся. Да тут весь, к чертям собачьим, задрожишь. Эх, быстрей бы уже.
С гулом открылась рампа. Дмитрий не стал смотреть в открытый хвост самолета. К боковым дверям вышли выпускающие, по двое к каждой двери, командиры рот и их заместители. Сколько еще ждать? Желтый фонарь погас, загорелся зеленый. И тут же борт заполнил жуткий, непрерывающийся вой сирены. Вой, от которого хотелось бежать. Бежать хоть куда, лишь бы подальше от этого ужасного воя. Бойцы пошли. Кошин, продвигаясь вперед, посмотрел наверх. Тоже машинально. Его фал закреплен карабином на тросе. Двери приближались. Вот и выход, офицеры, повторявшие одно и то же, – пошел! И ему отдали ту же команду. Держа правую руку на кольце, сгруппировавшись и закрыв глаза, Кошин шагнул в бездну. И на какое-то мгновение словно завис в воздухе в сплошной тишине. Это являлось следствием защитного эффекта открытой двери, гасящей воздушный поток. Но об этом Кошин не знал, впрочем, он и испугаться не успел. Через доли секунды пространство вокруг него словно взорвалось, и волна отбросила солдата в сторону, перевернув в воздухе. Придя в себя, Дмитрий начал отсчет, быстрее, чем следовало. Он на одном дыхании просчитал – 501, 502, 503 – и дернул кольцо. Секундное падение, словно провалился куда-то. Сердце застыло у рядового, но тут же он почувствовал удар. Посмотрел вверх, и глаза его расширились от ужаса. Он увидел, что парашют полностью не раскрылся и начал сворачиваться в свечу. Кошин закричал. Паника овладела им. В какое-то мгновение осознание реальности происходящего вернулось к солдату, видимо, сыграл свою роль инстинкт самосохранения. Он вспомнил про запасной парашют. Дрожащей рукой попытался нащупать кольцо запаски, не нашел. Остались штыри; выдернуть их, и запасной откроется, только надо отбросить его от себя, хотя можно и не отбрасывать. Запасной парашют меньше основного, у него две лямки, а не четыре, как у основного, и раскроется он с наклоном, чтобы стропы не перехлестнулись. И приземлится десантник корпусом вперед, а не грохнется на спину, рискуя сломать позвоночник. Но и штырей Дмитрий не нашел. И, потеряв голову, видя, как стремительно приближается земля, стал руками рвать крепкий материал парашютного ранца, ломая ногти, сдирая кожу и крича во все горло от отчаяния и страха. Он не понимал, что делал. Разорвать ранец руками невозможно. Ему бы всего на секунду успокоиться, нащупать штыри или кольцо. И тогда ситуация в корне изменилась бы. Запасной парашют спас бы его от гибели. Но он не успокоился. Напротив, с каждой секундой все более впадал в панику, полностью утратив способность управлять своими действиями. Теперь спасти молодого солдата могло только чудо. И это чудо свершилось. В виде оказавшегося рядом командира взвода, старшего лейтенанта Юрия Стрельцова.
За трагедией, разворачивавшейся в воздухе, следили и с земли. Первым проблемы с раскрытием парашюта Кошина заметил руководитель прыжков, подполковник Ротмистров. Увидев, что парашют одного из десантников перехлестнуло в воздухе и купол основного парашюта полностью не раскрылся, он воскликнул:
– Что за черт?
Повернулся к комбату, подполковнику Голубятникову, десантировавшемуся первым бортом:
– Слава? Что происходит? Ты видишь?
Глядя вверх, Голубятников ответил:
– Вижу! Купол не заполнился.
– Но почему боец не раскрывает запасной парашют? И что могло произойти с основным?
Святослав Николаевич, продолжая внимательно отслеживать обстановку в небе, ответил:
– Черт его знает, почему солдат не раскрывает запаску. Молодой, наверное, растерялся! А купол мог не наполниться из-за неисправной укладки, что маловероятно, у молодых мы особенно тщательно это проверяем, или из-за того, что солдат раньше положенного дернул за кольцо. Но все это не важно. Если не придет в себя, то… придется по частям его собирать на земле.
Руководитель прыжков крикнул в небо:
– Да открывай ты запасной, черт бы тебя побрал!
Голубятников покачал головой:
– Не надо кричать. Бесполезно…
– Но он же погибнет!
Комбат оживился:
– А это еще не факт. Смотри, Сергеич, взводный планирует к месту падения.
– Где?
– Ниже метров на сто.
– Так! Вижу! И кто это у нас?
– Потом разберемся. Вопрос, успеет ли офицер перехватить бойца? Должен успеть!
Руководитель прыжков достал носовой платок, протер вспотевшее вдруг лицо:
– Должен!
Покинувший борт «Ил-76» первым из своего взвода командир подразделения старший лейтенант Стрельцов внимательно следил за тем, как прыгали его подчиненные. Первое отделение пошло, второе. Все в штатном режиме, без сбоя. Но что это? Один из десантников начал раскрывать парашют, не выждав трех секунд. Купол вышел и, не наполнившись воздухом, стал гаснуть. В этой ситуации боец должен применить запасной парашют. Не медля, не пытаясь без толку держаться за стропы основного. Но он не открывает запаску. Стрельцов понял сразу: молодой солдат впал в панику. Не смог найти ни кольцо запасного парашюта, ни штыри аварийного его раскрытия. Мгновенно просчитал ситуацию. Солдат падает по условной линии, которая проходит метрах в сорока от него. Он уже ничего не сможет сделать. Так и воткнется в землю. Надо попытаться перехватить его. Приняв решение, офицер приступил к маневру. Стрельцов, перетягивая стропы, начал сближение с этой условной линией пока еще находившегося выше солдата. Лишь бы боец не врезался в его, взводного, купол. Стрельцов-то успеет раскрыть запасной, а вот солдату уже никто не поможет. Хотя, тот может и старшего лейтенанта утащить за собой, одна запаска двоих не выдержит. В смысле не обеспечит безопасного приземления. И тогда погибнут оба. Но в сторону мысли. Боец не врезался в купол взводного, прошел мимо, совсем рядом. И Стрельцов узнал бойца, несмотря на то что лицо его было перекошено до неузнаваемости. Кошин. Молодой. Он был не в себе еще до посадки. Боялся. Оставить бы его, но кто не боится в первый раз? Развернувшись и накренившись, Стрельцов левой рукой схватил стропу нераскрывшегося парашюта Кошина. Подтянул к себе, перехватил вторую. Теперь взводный крепко держал бойца. Скорость падения Стрельцова увеличилась, а Кошин, уже отрешившийся от всего, вновь почувствовал толчок, будто налетел на что-то в воздухе. Он поднял глаза вверх и увидел взводного, державшего стропы его парашюта. И от увиденного мгновенно пришел в себя. Стрельцов что-то крикнул, но его слова ушли вверх. Кошин тут же нашел и кольцо запасного парашюта, и штыри, но сейчас открывать свой запасной парашют было нельзя. Да и не имело смысла. Дмитрий взглянул вниз и увидел зеленое поле в каких-то десяти-пятнадцати метрах от себя. Не успев сгруппироваться, подготовиться к приземлению, он врезался в землю. Рядом с ним метрах в пяти упал командир взвода. Купола с шелестом легли рядом. Кошин попытался встать, но не смог, он не почувствовал левой ноги. Посмотрел на нее и увидел, как та неестественно вывернута в голени. И только после этого ощутил боль. Но что какая-то боль от перелома, когда он жив, на земле? Солдат лег на спину, повернувшись лицом к Стрельцову. Он был по-прежнему бледен. Взводный, подмигнув солдату, спросил:
– Ну как ты, Кошин?
– Нормально, вот нога только… сломана… а так… спасибо вам, товарищ старший…
Слова Дмитрия прервал приступ кашля, перешедшего в рвоту.
Стрельцов встал, почувствовал боль в левом боку. Потянулся. Кости вроде целы, иначе боль пробила бы тело. А коли кости целы, то мясо, как говорится, нарастет. Он посмотрел на солдата. Того выворачивали приступы рвоты; он сплевывал на землю желтовато-грязного цвета сгустки.
Подъехал санитарный «УАЗ». Над полем прошел, набирая высоту, третий «Ил-76». После происшествия с Кошиным десантирование сводного подразделения, находящегося на третьем борту, было отложено, и экипаж получил приказ возвращаться в Дягилево.
Из «УАЗа» выскочили медики, бросившиеся к Кошину. К взводному подошли руководитель прыжков, заместитель командира полка по воздушно-десантной подготовке и командир батальона. Голубятников спросил подчиненного:
– Как ты, Юра?
Старший лейтенант пожал плечами:
– Да в порядке вроде.
– Молодец! Благодарю за службу!
– Служу России!
Руководитель прыжков также поблагодарил офицера за спасение подчиненного и отошел к медикам.
Стрельцов спросил у комбата:
– Закурить не найдется, товарищ подполковник?
Голубятников протянул взводному пачку сигарет, зажигалку.
– Чего за бок-то держишься? Травму получил?
– Да вот о бугор ударился.
– Ребра-то целы?
– Целы. Ушиб сильный, но это ерунда, пройдет.
Вокруг начали собираться офицеры рот. Подошли ротные, которые прыгали последними и видели, как Стрельцов спасал молодого бойца. Макарьев похлопал взводного по плечу:
– Молодчик, Юра! И как ты успел среагировать на Кошина?! За какие-то доли секунды?
– И ты бы среагировал, окажись на моем месте.
– Не знаю, не знаю!
Комбат взглянул на командиров рот:
– А вам что, делать нечего? А ну, вперед, к личному составу! Через полчаса построение батальона и всех приданных подразделений. Парашют Кошина упаковать отдельно, не складывая. Пойдет на экспертизу. А наговориться в полку будет время.
Офицеры отошли. Вернулся руководитель прыжков.
Голубятников поинтересовался:
– Ну как там Кошин? Впрочем, пройду, сам посмотрю. С ним говорить можно?
– Можно, но сейчас не стоит. У пацана стресс. Да это и понятно. Первый прыжок – и такое!
– Ногу сильно сломал?
– В двух местах. Ступня и голень. Начмед сказал, переломы тяжелые, надо Кошина в госпиталь везти.
– Оставим его в Туле?
– Медики решат, в Туле оставлять или в Рязань возвращать. Главное, жив парень; правда, в десанте ему больше не служить, да и лечиться долго.
– Какой для него теперь может быть десант? – Голубятников хмыкнул. – После произошедшего он на парашют и смотреть на захочет.
– Как знать… Но его по травме списывать придется.
Руководитель полетов заметил, что Стрельцов держится за бок:
– А ты в порядке, Юра?
– Нормально!
– Ударился старлей о бугор, – объяснил комбат.
Ротмистров сказал, обращаясь к Стрельцову:
– Так пойди к медикам, пусть и тебя заодно осмотрят.
– Нечего у них делать. Говорю, у меня все нормально.
– Да? Ну смотри! А насчет причины нераскрытия парашюта, – руководитель полета повернулся к Голубятникову, – то ты оказался прав, Святослав! Рано рванул за кольцо Кошин. Считал быстро. Надо дополнительные занятия организовать, да еще раз молодняку объяснить, как вести счет!
– Остальные прыгнули без проблем. А у меня и без дополнительных занятий дел в батальоне по горло.
Подошел начальник медицинской службы полка:
– Травмы Кошина обработали, наложили шину, обезболили. Сейчас солдат спит.
Руководитель прыжков распорядился:
– Ладно, Слава, давай забирай Стрельцова, строй личный состав и на погрузку. Домой пора!
В 19.00 3-й парашютно-десантный батальон и привлеченные к учебным прыжкам подразделения вернулись в полк. Голубятникова встретил посыльный по штабу:
– Товарищ подполковник, рядовой Иванов, разрешите обратиться?
– Обращайся!
– Командир полка приказал, чтобы вы по прибытии в часть явились к нему!
Комбат вызвал к себе начальника штаба батальона, приказал заняться личным составом, сам отправился к зданию управления войсковой части.
Командир полка Серебрянников поприветствовал комбата, указал на стул за столом совещаний. Сам устроился напротив:
– Ну, докладывай, Слава, что у тебя сегодня произошло во время учебных прыжков?
– Как будто подполковник Ротмистров уже не доложил об этом.
– Я, по-моему, задал вполне конкретный вопрос.
– Хорошо! Примите и мой доклад. Во время десантирования 8-й роты у рядового Кошина не полностью раскрылся основной парашют. По предварительным данным, из-за того, что солдат раньше положенного срока дернул за кольцо. Окончательную причину установит экспертиза. Растерявшись, солдат не смог воспользоваться запасным парашютом, и только благодаря решительным, самоотверженным действиям командира 2-го взвода, старшего лейтенанта Стрельцова, который перехватил стропы погасшего парашюта Кошина и удерживал их до приземления, удалось избежать катастрофы. Рядовой отделался двойным переломом ноги, Стрельцов – ушибами. Солдат решением начмеда определен в наш местный госпиталь. Десантирование с третьего борта было отменено, личный состав вернулся в часть. Вот, собственно, и все, товарищ полковник, по случаю с Кошиным. В отношении Стрельцова буду ходатайствовать о представлении старшего лейтенанта к награде. За мужество, проявленное при спасении подчиненного.
Командир полка поднялся, прошелся по кабинету:
– Понятно! Значит, предстоит ждать очередную комиссию!
– В первый раз, что ли, Василий Георгиевич?
– Ладно! Отобьемся, тем более что ЧП обошлось без жертв. Продолжим! Мне начальник штаба на утверждение новый график нарядов принес, ознакомься.
Серебрянников передал комбату таблицу, заполненную каллиграфическим почерком штатного писаря. Голубятников взял график и тут же воскликнул:
– Юрчиков ничего лучше придумать не мог?
– О чем ты, Святослав Николаевич?
– Да вот, к примеру, вторник 27 сентября. Караул и дежурство по столовой.
– Ну и что?
– А то, что утром 29 сентября рота капитана Кошерева должна быть в Дубрах. 26-го числа у 8-й роты ночные стрельбы, 30-го в наряд заступает 9-я рота. И что получается? Если во вторник в наряд заступит 7-я рота, то, сменившись вечером 28-го числа, ей предстоит уже в час ночи четверга начать марш к Дубровичам. А это, как вам известно, тридцать километров, пешком в полной экипировке… Отдыхать-то солдатам когда? К тому же никто не отменял другие занятия, уборку территории.
– И что ты предлагаешь?
– У меня за прошедшие двенадцать месяцев двенадцать выходов было, не считая показных мероприятий, батальонных учений.
– Я в курсе! И спросил, что предлагаешь?
– Или отменить занятия в Дубрах, или наряд с 27-го на 28 сентября.
Командир полка сел на прежнее место:
– Ты же знаешь, Слава, кроме твоих людей, мне ставить в караул и столовую некого. В других батальонах по тридцать-сорок человек осталось, и они загружены под завязку. А задач полку никто не корректировал, хотя и в дивизии, и в Москве прекрасно знают, что у нас здесь, по сути, один батальон, ну, полтора, если все остальные подразделения прилепить! Задачи полку остаются прежними.
– Но в таком режиме мы просто загоняем личный состав. Или этого в Туле и Москве не понимают? Батальон-то, по сути, сейчас, как ни парадоксально это звучит, спасает то, что комплектуется он из призыва в призыв на восемьдесят процентов старослужащими других подразделений. Да, они зачастую раздолбаи, самовольщики, но только им под силу выдерживать эти беспредельные нагрузки. Приходили бы молодые, то мы имели бы кучу проблем. И несли бы потери. В мирное время. Скажу более, у нас бегунов было бы немерено. Но и у старослужащих есть свой предел прочности! Сломаются они, все полетит к чертям собачьим. А если предстоит решать реальные боевые задачи? Кого мы выведем на войну?
Серебрянников ударил ладонью по крышке стола:
– Все, достаточно! Или ты думаешь, я хуже тебя знаю состояние дел в подразделениях и уровень боевой готовности полка? Не хуже. Но сейчас везде так! Понимаешь, везде! На гражданке происходит не пойми что, а мы часть общества. Нам рекрутов из-за границы не присылают. Вместе с обеспечением. А призывают тех, кого еще можно призвать. И мы должны работать с тем, что имеем. Не ныть, а работать.
Голубятников повысил голос:
– По-вашему, я ною, а не работаю? Тогда снимайте меня к чертовой матери! Увольняйте! Сейчас это проще простого. Рапорт на стол, и все дела! Пойду на рынок шмотками торговать. Все спокойней и выгодней.
Командир полка сбавил тон:
– Хорош! Никуда ты не пойдешь. А если обидел, извини, сам на нервах.
Успокоился и комбат:
– В том-то и дело, что на нервах служим! Но так бесконечно продолжаться не может. Потеряем армию. Поэтому надо что-то предпринимать. И немедленно.
– Что?
– Считаю, в первую очередь потребовать снижения нагрузки на полк, учитывая то, что фактически задачи полка решает батальон. А батальон, какой бы подготовленный он ни был, не может решать задачи полка. Это понятно даже курсанту военного училища.
Серебрянников усмехнулся:
– Потребовать, говоришь? У кого? У комдива? У которого дивизия в том же состоянии, что и у нас полк? Или у командующего, чьи войска раздирают по частям? Потребовать.
– У нас есть еще и главком.
– Президент?
– Да! В прошлом году он лично нас инспектировал. Часы наградные вручал.
– В том-то и дело, что часы. Ладно, Слава, этот месяц добьешь по новому графику. Как? На морально-волевых. А дальше посмотрим. Ты прав, придется выходить на начальство. Иначе накроемся медным тазом. Подготовлю подробный доклад и наверх, может, что-нибудь пробью. Или вылечу из армии. Но это уже мои проблемы. А ты мне отработай задачи по полной.
Голубятников вышел из кабинета командира полка. Хотел закурить в приемной, но вспомнил, что отдал сигареты с зажигалкой Стрельцову. Прошел в дежурку. Дежурный по полку угостил сигаретой. Перекурив, Голубятников направился в расположение батальона. Настроение никакое, но служба есть служба, раз при должности, то надо исполнять свои обязанности. В любой обстановке и в любых условиях. Да и рабочий день командира батальона редко когда заканчивался раньше 22 часов. Служба!
Но сегодня он покинул батальон в 21.10. Вышел на «круг», конечную остановку троллейбуса, где останавливался и автобус № 9. Голубятникову нужен был автобус, так как тот останавливался недалеко от дома, где он с женой Галиной снимал двухкомнатную квартиру. С будущей супругой Голубятников познакомился еще в Афганистане, где служил с 1985 по 1987 год. Она работала в качестве служащей Советской армии начальником офицерской столовой. Знакомство переросло в любовь. И сейчас Галя, уже сержант ВДВ, служила в батальоне мужа. Война навсегда свела вместе два влюбленных сердца. На остановке Голубятников увидел старшего лейтенанта Стрельцова. Подошел к нему:
– К учительнице?
– Да! Осуждаете?
– Да нет! Как я могу осуждать тебя? Твоя личная жизнь – это твоя личная жизнь. Вот только ты бы с женой, Мариной, поговорил.
– О чем?
– О жизни. Дальнейшей. Объяснил бы по-хорошему, что полюбил другую. А то рубанул сплеча, ушел из дома.
Стрельцов усмехнулся:
– Это с Мариной и по-хорошему? Да с ней по нормальному-то нельзя, а вы – по-хорошему. И ничего я не рубил. То, что полюбил Катюшу, жене сказал открыто, попросил развода. А в ответ грубость. Развода? Хрен тебе по всей роже. Да ну ее к черту, не хочу говорить о ней!
Подошел автобус.
Голубятников вышел из автобуса раньше, прошел к пятиэтажному дому, зашел в подъезд, поднялся на второй этаж. Хоть и была эта квартира съемной, но Святослав привык к ней. Чистая, ухоженная, уютная, хоть и небольшая. Хрущевка, одним словом. И в том, что дома поддерживался идеальный порядок, была полностью заслуга Галины. Голубятников нажал на звонок. Дверь открылась, и жена пропустила его в прихожую. Обняв, поцеловала. Святослав принял душ, переоделся, и только когда прошел на кухню поужинать, Галя спросила:
– Что у вас сегодня на прыжках произошло?
– А ты не знаешь? По-моему, уже весь полк в курсе.
– И все же?
– Да ничего особенного. У молодого бойца не наполнился основной парашют, а запасной, растерявшись, открыть не смог.
– И это ты называешь «ничего особенного»? Ведь солдат мог погибнуть.
