Александр Тамоников
Жестокое перемирие
– Секс в обмен на продовольствие! – заявил Горик, цепляя за шиворот девочку, собравшуюся улизнуть.
Началась омерзительная потеха! Затуманенные мозги бандитов окончательно перестали соображать. Работали животные инстинкты.
Вакханалия продолжалась долго. Закончилась она тем, что пресытившийся Трофим, икая от смеха, взял у Горика нож и перерезал горло несчастной женщине под возгласы одобрения.
– Недолго мучилась старушка! – нетрезво прокомментировал Юрко, поиграл ножичком и выразительно глянул на девочку, лежащую без сознания.
Дескать, делу время, потехе час.
– Прохор, может, ты ее кончишь? – Юрко протянул перо сообщнику. – Не век же нам с Трофимом отдуваться? Или ты, Стручок?
– Спасибо, – Горика передернуло. – Давай уж сам, Юрко, у тебя рука набита. А я пойду до ветра. – Отдуваясь, он направился к двери, вышел на крыльцо, но буквально в следующий же миг с вытаращенными глазами влетел обратно и захлебнулся воплем:
– Трофим, атас, гансы!
– Тихо, мужики! – Бывший капитан милиции Андрей Окуленко резко остановился и повернул голову.
Бойцы патрульной группы тоже встали, глядя на командира. Его очертания на фоне звездного неба напоминали силуэт хищника, готового к броску. Накачанный торс без капли жира, обтянутый камуфляжем, кулак, сжимающий ремень «АКС», четкий греко-римский профиль.
Ночь была на удивление тихой. Украинские артиллеристы уже третьи сутки подряд выдерживали загадочную паузу.
Полчаса назад патрульная группа комендантского взвода вышла к северным улицам Ломова и пока проверила лишь одну – Раздольную. Район вымер. Редкие жители попрятались по подвалам и сараям. Подозрительные личности дорогу не перебегали. Несколько минут назад по примыкающей улице проследовала машина с единственной работающей фарой, предположительно «Жигули». Гнаться за ней патрульные не стали. Не всякий нарушитель комендантского часа – злостный криминальный элемент. Разные причины у людей. Может, в больницу кому-то надо?..
– Услышал чего, командир? – насторожился Сергей Липник, рано облысевший жилистый субъект с крючковатым носом и желчным отношением к окружающей среде.
– Нет, почудилось, – пробормотал молодой русоволосый Пашка Дорофеев, на всякий случай снимая автомат с плеча.
– Черта с два почудилось! – проговорил подтянутый обладатель модельной внешности Леонид Голуб и тоже повернул ухо по ветру. – Вроде кричал кто-то.
– Да тихо вы! – разозлился Андрей, и подчиненные замолчали.
Где-то далеко действительно глухо и надрывно вопила женщина. Явно не рожала и не песни пела. Крик был отчаянный, наполненный болью и безысходностью. Он прозвучал еще раз и оборвался. Какая-то беда приключилась на соседней Октябрьской улице. Глухой звук свидетельствовал о том, что женщина кричала не на улице, а в доме.
Андрей завертел головой. В разрушенной, оставленной населением части города была странная акустика. Хотя он понимал, в какой стороне кричали – на северо-западе.
– Да мало ли… – неуверенно начал Дорофеев.
Андрей издал условный свист. Из переулка шустро выбрались еще двое – грузный, но на редкость быстроногий Костюк и обманчиво добродушный, не способный похвастаться ростом Савельев.
– Все пучком, командир, – приглушенно сообщил этот коротышка. – Думали, в подвале магазина кто-то прячется. Проверено – никого там нет…
– Вы двое – на Октябрьскую! – перебил его Андрей. – В обход, через Каштановый переулок. Кричала женщина. Всех, кого встретите, задерживать. И пулей, мужики! Если что, мы возьмем их в клещи.
Двое побежали в обход, чтобы с запада попасть на Октябрьскую. Окуленко повел остальных ближайшим проулком. Отчаянный вопль вновь прорезал воздух и оборвался, едва возникнув.
Чертова акустика! Теперь начальник патруля не был точно уверен в том, где это происходило, и невольно ускорился. Товарищи не отставали, топали, наступая на пятки. Он мог не оборачиваться, знал, что они всегда рядом. Андрей доверял им, как самому себе. Лично отобранные, подготовленные, не первый день в ополчении, все работали до войны в милицейских структурах. Не сказать, что безгрешные, как апостолы, но свои, надежные.
«Не подведи же, интуиция!» – взмолился Окуленко.
Но она решила подшутить. Четверо выбежали из переулка на одном конце Октябрьской, двое – на другом. Связь по рации, а толку? Отрезок в четыреста метров застроен частными домами, большая часть которых разрушена. Искать уцелевшее здание?
Проблема заключалась в том, что капитан Окуленко всегда очень уж добросовестно относился к исполнению своих обязанностей. Иначе не мог. Если какие-то мерзавцы вновь терроризируют мирных жителей, оставшихся в жилище!..
Патрульные бежали вдоль обочины, прижимаясь к заборам, не светясь на проезжей части. Крики прекратились, что вряд ли означало приятные известия.
Костюк информировал по рации: идут навстречу, осмотрели два дома – все чисто. «Отконтролили», – витиевато выразился боец.
На восточной стороне осматриваемой зоны тоже не замечалось никаких подсказок. Остовы домов выделялись на иссиня-черном небе. Кричали где-то здесь.
Плюнуть, забыть? Но нет, Андрей чувствовал, что под покровом ночи снова орудует банда мародеров, оставляющая после себя жирный кровавый след. Он застыл, повернул нос по ветру. Глаза шныряли по округе, цеплялись за каждую шероховатость в пространстве.
Он припустил вперед, указал пальцем на относительно целую хату за палисадником, покрутил им в воздухе. Сразу же двое бойцов отделились от цепочки, просочились на территорию. Через пару минут они пристроились обратно – нет, пустышка.
Вдруг у командира участилось сердцебиение, капля пота поползла по переносице. Проснулась интуиция. Он пристально смотрел на бревенчатый дом за оградой из хрупкого штакетника. На первый взгляд жилье как будто устояло под обстрелами, даже крыша не поехала. Андрей сделал знак остановиться, всматривался в темноту. Выделялось громоздкое крыльцо. Кажется, дверь открыта.
Снова круговое движение. Голуб и Липник без слов поняли командира, нырнули на соседний участок, двинулись в обход строения. Несколько «ласковых слов» в рацию, и Савельев с Костюком ускорились, возникли в поле зрения. Стремительная атака на пару с Пашкой Дорофеевым – тропа, заросшая бурьяном, крыльцо, которое и при жизни-то требовало сноса, молниеносный взлет на него с фонарем на полную яркость, чтобы ослепить врага…
От досады Андрей чуть стол не разнес ребром ладони. Не успели! Несчастные пенсионеры… Вся горница была залита кровью. Тела еще не остыли, более того – пожилая женщина подавала признаки жизни. Впрочем, весьма условные. Тело подрагивало, подушечки пальцев судорожно поглаживали пол.
Андрей опустился на колени, проверил пульс. Его уже не было, налитые кровью глаза превращались в ледышки. Ее супруг был мертв, лежал на боку, из разорванного живота вываливались внутренности. В доме царил беспорядок, крышка подвала была отброшена. Туда едва не свалился Ленька Голуб, ворвавшийся в дом вслед за первой парой.
– Вот сволочи! – ахнул он, с ужасом таращась на тела. – Да кто же их так? Бедные старики…
Андрей остановил дальнейшее словоизлияние резким рыком:
– Голуб, Костюк, Савельев – на улицу, все там осмотреть! Стариков убили несколько минут назад, преступники не могли далеко уйти. И под пули не лезьте, а то знаю я вас!..
Трое выбежали на улицу. Прыгающий свет фонарей озарял горницу, разбросанные вещи, серые мертвые лица.
Липник хищно потянул носом.
– Спиртным пахнет. Вот же мать их, они еще и погуляли!
Дорофеев споткнулся о пустую бутылку, выругался, осветил находку.
– Коньяк потребляли, падлы. Дворяне, блин!
– Что украли, то и пили, – пробормотал Окуленко, поднимаясь с корточек. – Мужики, не топчитесь, смойтесь куда-нибудь. Понятно, что не поможет, но и следы затаптывать не дело. Нутром чую, наша клиентура работает – те, что давеча обнесли интернат на Крещенской, попутно прирезав сторожа.
Милицейское прошлое не оставляло Андрея в покое. Он с фонарем бродил по горнице, пытался представить, что здесь произошло. Что-то скрипнуло под ногой, он нагнулся, поднял раздавленную сережку с капелькой рубина. Нашли «сокровища», уроды!.. Все понятно. Налетели на спящих, учинили шмон, отыскали деньги с побрякушками, устроили на радостях ночь длинных ножей с попутным возлиянием.
В дверь всунулся возбужденный Савельев.
– Мужики, они еще здесь!.. – Он заикался от волнения.
Патрульные бросились на улицу, скидывая с плеч автоматы. В этот час еще кому-то крупно не повезло.
Где-то за дровяными сараями, видимо, на соседнем участке, глухо кричала женщина. Вопль оборвался, загорланили мужчины. Они хохотали, весело матюгались. Недалеко ушли, сволочи, нашли себе новое развлечение!
Голуб с Костюком уже неслись по огороду, перепрыгивая через поваленные деревья. Остальные припустили следом. Цель – банька, примостившаяся за сараями. Оттуда и доносились крики. На крыльцо кто-то вывалился, в темноте блеснули глаза. Мужик застыл, как кролик под взглядом удава, потом дернулся, словно припадочный. С перепуга, вместо того чтобы бежать за угол, он шмыгнул обратно в баню и что-то надрывно прокричал. Голуб ворвался внутрь, наступая ему на пятки, ударом ноги отбросил дверь. И снова кровь, опять жертвы!
Метались бандиты, захваченные врасплох. Худосочный небритый тип кинулся в угол, соорудил на физиономии страдающую мину и начал махать ножом, тонким, как стилет. Андрей закачался маятником, перебрасывая автомат прикладом вперед. Пара обманных движений, потом резкий, самый простой выпад, чтобы не заморачиваться. Удар в грудину отбросил бандюгана к стене, он треснулся об нее затылком и сполз на пол.
– И этого туда же! – рявкнул Пашка Дорофеев, ударом под дых «принуждая к миру» долговязого увальня с водянистыми глазами. – Это будет трудная ночь. Не все доживут до рассвета.
Схватка продолжалась недолго. Патрульные били бандитов кулаками, прикладами, ногами и насилу оторвались от столь увлекательного занятия. Четыре мерзавца корчились на полу в лужах крови и рвоты.
Женщина была мертва. То, что от нее осталось, представляло жалкое зрелище. Девочка вздрагивала, прижавшись к стене. Сердобольный Костюк отнес ее на кровать, укрыл одеялом. Ополченцы отворачивались, не смотрели на нее. Слава богу, что живая. Медицина разберется. И чем скорее, тем лучше. Андрей уже вызвал штаб и потребовал срочно прислать по указанному адресу «Скорую», а также машину для перевозки задержанных.
– Да кончить их к такой-то матери! – возмутился Липник. – Время на них тратить? Дать им три года за нарушение общественного порядка? Да они за десять минут троих зверски убили! Да я их сам сейчас!.. – Он вскинул автомат.
Небритый ханурик, закрылся руками и заверещал:
– Это не я! Это Трофим! – Его голос вибрировал от страха.
– Заткнись, сука! – прорычал приземистый здоровяк, с кряхтением усаживаясь на пол. – Это ты, Юрко, всех кончил. Не переводи стрелки, мразь! Гражданин начальник, мы никого не убивали, это все Юрко…
– Спалили, волки позорные! – простонал плешивый ушастый тип, держась за живот, хорошо обработанный ногами и прикладами, и вдруг взвился, взревел с надрывом: – Суки!
Он едва не сделал сальто, получив носком ботинка в подбородок.
– Лежать, твари! – проревел Андрей. – Терпим, мужики, – понизив голос, бросил он своим ребятам. – Минут через десять прибудет машина с опергруппой, пусть разбираются. Судить их, гадов, будем. Законы никто не отменял.
– Серьезно? – удивился Пашка Дорофеев. – Мужики, а мне одному кажется, что законы придумали для того, чтобы про справедливость не вспоминать?
Липник зловеще засопел. Он придерживался того же мнения. Ополченцы угрожающе замкнули круг. Избитые мародеры, насильники и убийцы отползли в угол, затравленно шныряли глазами.
– Слышь, начальник, давай побазарим по-людски? – сипло предложил приземистый тип. – Вы же менты, неужто не договоримся? У нас есть немерено бабок. А жмуриков спрячем подальше, никто их не найдет… – Он резко отшатнулся, когда приклад автомата совершил недвусмысленное поступательное движение.
– Смотри-ка, наша клиентура, – удивился Голуб. – Раз ломовских ментов наизусть помнят, то и сами местные, стало быть. А что, знакомые, кстати, личности. – Ополченец начал всматриваться в физиономии задержанных.
– Ну да, известный кружок любителей рукоделия, – согласился Окуленко. – Если приглядеться, можем обнаружить знакомые рожи. Вот, к примеру, небезызвестный Трофим Крикун, маститый рецидивист, представитель славной уголовной династии. Вором в законе не стал, потому что чмо никчемное, но сидел хорошо и долго. Четыре ходки за грабеж и причинение тяжких телесных повреждений. Освободился в конце прошлого года, нигде не работал, нашел себе сожительницу и периодически выбивал из нее пыль. А что мы поскучнели, Трофим? Жизнь перестала играть яркими красками? Будущее не выглядит оптимистично? Вот Ян Горик, яркий представитель достойного криминального общества. Две ходки за хулиганство, столько же – за воровство. Юрко Ступия – мелкая шваль, жалкая, ничтожная личность без определенного места жительства и занятий. Срок по малолетке за хищение чужого имущества, полтора года в психиатрической клинике. Сорвался с катушек, чуточку порезал ножом соседа, ученика восьмого класса. Экспертиза сочла гражданина Ступию невменяемым на момент совершения преступления. Две ходки за хулиганство после долгой и продолжительной болезни и третья, самая роскошная, – за избиение собственной матери. За это его чморили и петушили на зоне целых три года…
– Чего ты гонишь, начальник?! – взвился щуплый уголовник. – Не было такого, не неси пургу! Никто еще не посмел Юрко…
Последовала мгновенная реакция. Костюк, сидящий рядом с девочкой, подлетел, пнул сапогом, и подонок повалился на пол баньки, словно лист фанеры.
– А вы, уважаемый, кто такой, как попали в эту достойную компанию? – обратился Андрей к субъекту с рыбьими глазами.
Тот помалкивал и прятал страх за дрожащей ухмылкой.
– Отвечай, падла, когда тебя капитан милиции спрашивает! – рявкнул Дорофеев.
– Прохор Кошакевич, – неохотно выдавил субъект.
– А я смотрю, физиономия знакомая. – Липник хлопнул себя по лбу. – Этот деятель в апреле в наше ополчение записался. Какая только накипь тогда не всплывала!.. Попался на мародерстве, обчистил своего же мертвого товарища. Часы с него снял, деньги забрал. По сусалам настучали, хотели в комендатуру сдать, да сбежал этот паршивец. Отнял машину у какого-то частника и рванул за город. Что, скотина, тянет в родные места?..
– Ну все, хватит, – перебил его Андрей. – Видеть этих типов больше не могу. Вяжите их, парни, да вытаскивайте на свежий воздух. Сейчас машина придет. Не переживайте за их судьбу – расстреляют. Не сегодня, так завтра.
Убийцы выли, пытались сопротивляться, когда патрульные вязали им руки. Их били без всякой жалости, плющили носы, крошили зубы. Горик затрясся в падучей, принялся вырываться. На него навалились вчетвером, отвешивали тумаки, кипя от бешенства.
– Парни, держите меня, я сейчас его прикончу! – злобно пропыхтел Липник.
В этот момент и случилась отчаянная попытка побега. Юрко вскричал во всю мощь своих дохлых легких, подлетел, как резиновый мяч, ударил Голуба головой по челюсти. Ополченец ахнул от неожиданности и растянулся на полу.
Юрко уже несся к двери, стряхивая с запястий ремень, который Голуб не успел затянуть. Он споткнулся на пороге и с воплем покатился в черноту ночи. А за ним, стряхивая с себя Андрея, топал Трофим.
Окуленко почувствовал резкую боль в ключице. Старый перелом частенько давал о себе знать. Улучили, черти, удобный момент! Пока он поднимался, Трофим уже добрался до порога, перевернул скамейку, загородив проход, и в следующий момент давил бурьян, утробно урча.
Вне себя от злобы, Андрей ногой отбросил скамейку и вывалился в ночь. Автомат оставался при нем, и то хорошо. Светила полная луна, озаряя огород.
Бандиты рассыпались, уходили порознь. Избитый Юрко демонстрировал неслабую прыть, мчался через грядки, подбрасывая ноги. Трофим спешил в другую сторону, путался в высокой траве и постоянно озирался. Оба истерично кричали что-то очень нецензурное.
Уйдут же эти гады! Юрко уже приближался к соседскому палисаднику.
Андрей вскинул автомат, широко расставил ноги. Вертлявая спина преступника неплохо помещалась в прицел, но постоянно норовила из него уйти. Он затаил дыхание, расслабился. Длинная очередь пропорола воздух. Оборвался истошный визг. Ступия изобразил причудливую петлю, как будто собрался поднырнуть под собственную промежность. Главное, что попал!
Андрей уже не смотрел, что происходило с этой ничтожной тварью, кинулся за главарем шайки. Трофим решил, что стреляют в него, от страха ноги его подкосились, он повалился в бурьян. Окуленко настиг его в несколько прыжков, отбросил автомат и принялся ожесточенно бить.
Главарь попытался приподняться. Отчасти ему удалось это сделать. Бандит напыжился, схватил Андрея за ногу, а когда тот потерял равновесие и повалился, потянулся к его автомату.
– Что, мент, поквитаемся? – выхаркнул он вместе с рвотой.
Да не бывать такому! Андрей ударил пяткой в ненавистную морду, благо до нее была не коломенская верста. Бандит встряхнул всеми конечностями, его челюсть переломилась. Он понимал, что конец близок, сопротивлялся с каким-то диким напором, не желал уступать. Андрей опять навалился на него. Трофим хрипел, пена шла из распахнутого рта, как из вскрытой банки со свежим пивом.
Рядом уже топали опомнившиеся товарищи. В нетерпении подпрыгивал Пашка Дорофеев. Он хотел помочь командиру, но в недоумении встал перед клубком из тел и мельтешащих конечностей.
– Командир, что у тебя с этим козлом? – выкрикнул Костюк.
– Характерами не сошлись, – прохрипел Андрей, пытаясь вывернуть непоседливые руки уголовника.
– Да не лезь ты, Пашка! – выкрикнул Савельев. – Капитан сам сейчас разберется!
Как в воду глядел товарищ! Трофим отчаянно взбрыкнул, окатив Андрея слюной. Бешенство обуяло Окуленко окончательно, затмило остатки разума. Пальцы бандита впились в его горло. Он избавился от хватки ударом колена в промежность и коротко врезал в горло. Этот решительный удар переломил шейные позвонки бандита.
Капитан откатился в сторону, восстанавливая дыхание. Сознание заволокло свинцовой мутью, но ничего летального в этом не было.
Трофим колотился в агонии, давился собственными выделениями. Он издал что-то трубное, незаконченное и затих.
– Ну, ты и отжег, командир!.. – сказал Дорофеев, помогая ему подняться. – Сам осудил упыря, собственным законом. Посмотри, до чего ты его довел!
Смотреть на мертвого поганца бывшему капитану милиции решительно не хотелось. Держась за горло, Андрей ползал по земле, искал автомат, едва не поменявший хозяина.
– Он и Ступию осудил! – выкрикнул с другого конца огорода Костюк. – К высшей мере, блин! У этого придурка от рожи ни хрена не осталось. Ты ему, Андрюха, полмагазина в затылок всадил! А как же справедливый суд, тюрьма? Ладно, командир, не парься, собаке – собачья смерть!
В покинутой баньке вдруг разразилась автоматная стрельба! Все бросились обратно, даже Андрей, позабывший про свое травмированное горло.
Невысокий Савельев колобком вкатился в баню и начал жутко ругаться. За ним туда ввалились остальные. Мертвецов в помывочном отделении явно прибыло. Прохор с Гориком лежали на полу – лица обезображены, рты оскалены. Оба крест-накрест были перечеркнуты пулевыми отверстиями. От крови в тесном пространстве было некуда ступить.
– Уплачено… – отрешенно пробормотал Липник, извлекая из автомата пустой магазин.
– Ну и что это было, Серега? – не понял Дорофеев.
– Хамили, – коротко пояснил Липник.
– Ага, – понимающе протянул Голуб. – Тогда, конечно, другого лекарства не существует.
– Осуждаешь, командир? – Липник глянул на Андрея с какой-то непонятной злостью.
Он был еще не в курсе, что капитан Андрей Окуленко тоже славно поработал на задворках баньки.
– Не могу смотреть на эту мразь, слушать, как они меня матерят. Сам не свой становлюсь. У тебя ведь никого не убили на этой войне?
– Сплюнь, – пробормотал Андрей, невольно отворачиваясь.
У него на этой глупой и беспощадной войне, к счастью, никого не убили. Семья в порядке, хотя и находилась в Ломове, родня из Макеевки успела эвакуироваться в Россию еще до начала полномасштабных боевых действий.
Вдалеке уже ревела сирена реанимобиля, громыхала ржавыми боками машина для перевозки задержанных и заключенных. Это чудо техники под названием «Безумный Макс» ополченческие Кулибины сконструировали из бывшего мусоровоза. Они удалили из него все ненужное и наварили на корпус стальные решетки. В случае нужды мусоровоз непринужденно превращался в зловещую боевую машину, призванную внушать трепет врагу.
Застонала девочка, лежащая под одеялом, приподнялась – взъерошенная, серая от потрясения, уставилась невидящими глазами на свою истерзанную мать, которую Голуб догадался хоть как-то прикрыть одеялом. Слезы ползли по впалым щекам. Ополченцы, навидавшиеся всякого, смущенно отвернулись.
– Ладно, мужики, пойдем на улицу, – пробормотал Андрей. – Пора встречать долгожданных гостей. Черт бы побрал этих сонь!
Глава 2
Окуленко вернулся домой лишь под утро, дико уставший, с раскалывающейся головой. В Крановом переулке на южной оконечности Ломова было тихо и безмятежно. Стояла сонная тишина, в воздухе остро пахло травами и цветами.
Снаряды в такую даль залетали редко, разрушений здесь было немного. Значительная часть жителей этого района уехала отсюда, но жизнь тут была вполне сносной. Андрею сложно было представить, что это тот же город, который он патрулирует четвертую ночь, не расставаясь с автоматом.
Несколько минут он постоял у калитки, вслушиваясь в сонную тишину, потом затоптал окурок и пересек двор. Хозяйство приходило в запустение. С этой проклятой службой, отнимающей практически все время, он окончательно забросил дом. У сарая валялась груда чурок, которые некогда было порубить, крыша бани окончательно просела.
Впрочем, бурьян не лез во все щели, половина картошки на участке была выкопана – значит, Ольга с пользой провела день. За шторами поблескивал свет. Жена еще не ложилась, ждала мужа.
Стройная фигурка, которую не мог испортить никакой мешковатый халат, поднялась из-за стола и утонула в его объятиях. Он целовал ее в сонные глаза, гладил приятно пахнущие волосы. В свои тридцать два Ольга выглядела идеально, даже морщинки возле глаз ее не портили, а лишь усиливали сексуальное притяжение.
До войны она работала гинекологом, теперь сидела дома. Районную больницу разбомбили, профессия стала невостребованной.
Зато ребенок – восьмилетняя Людочка – всегда была под присмотром. Она помогала матери по хозяйству и даже иногда видела папу, в основном спящего.
Занятия в школе еще не начались. Учебное заведение находилось в опасной зоне. Снаряды временами прилетали на двор, вдребезги разнесли спортзал.
Приказом новых властей «первое сентября» перенесли на месяц. Дети, конечно, нисколько не возражали, но это был явно не предел. У украинских артиллеристов имелась дурная привычка бить куда попало, а потом сваливать свои грехи на ополченцев.
– Как я устала ждать тебя!.. – шептала Ольга, гладя его по отросшей щетине. – Уже четыре ночи одна, жду и не знаю, вернешься ли ты.
– Другую нашел, – пошутил Андрей. – Она такая беспокойная, боевая и отнимает массу времени. Ночь еще не кончилась, милая. – Он осыпал жену поцелуями. – Мы можем все наверстать и даже выспаться.
Первым делом Андрей заглянул в детскую – белокурая Людочка спала, шумно посапывая, – потом снял автомат, амуницию, осточертевший камуфляж. Ольга покормила его то ли завтраком, то ли ужином. Она сидела напротив, подперев кулачком подбородок, разглядывала с любовью. Потом женщина спохватилась, принесла из шкафа графин с ароматной сливовой настойкой, бесперебойно производимой бабой Нюрой, живущей через дорогу, налила мужу в бокал.
– Это обязательное условие? – удивился Андрей.
– Это лекарство, – заявила Ольга. – Для преодоления депрессивных явлений. Уж поверь дипломированному медику. По старой, кстати, цене, – похвасталась супруга. – Баба Нюра безбожно завышает цену своей продукции, ссылаясь на дороговизну сырья, войну, мировой экономический кризис и внезапный визит патруля ополчения, который отобрал у нее все, что она наварила на неделю.
– Ну да. – Андрей кивнул и охотно выцедил пахучую жидкость. – Что в мире ни случается – все к росту цен. Но тебе она сделала скидку?
– У нас она пожизненная, – проговорила супруга. – Баба Нюра прекрасно помнит, как ты вытащил с того света ее внука. Ты ешь, Андрюша, не смотри на меня влюбленными глазами.
– Да, родная. – Андрей энергично застучал ложкой.
Он давно подметил эту странную особенность. Что бы вокруг ни происходило, но жители Донбасса крайне редко изменяют своим привычкам. Война не нарушает их планы, пока не стирает все на своем пути. Снаряды попадают в жилые дома, а в соседнем квартале идет обыденная жизнь. Граждане делают вид, что ничего не слышат. Работают магазины, кафе, люди как ни в чем не бывало ходят по улицам, занимаются своими делами, обсуждают личные проблемы. По дорогам ездят маршрутки, набитые пассажирами, горожане ждут автобусы на остановках. Если кого-то убьют, люди прикрывают тело тканью и снова ходят рядом. Любопытные дети заглядывают в воронки от разорвавшихся снарядов.
Из одной такой воронки Андрей однажды и извлек здоровенного пятнадцатилетнего детину, оказавшегося не в том районе. Артиллерийский снаряд по простоте своей не знал, что есть закон, запрещающий ему попадать в старую воронку, и угодил точнехонько в нее. Парня засыпало землей. Если бы Андрей его не откопал, то контуженый отрок быстро задохнулся бы. Все обошлось. Окуленко оживил его, надавал по ушам для профилактики и отправил к бабке.
После еды он лежал в кровати, расслабленный, довольный жизнью. А Ольга в ночной рубашке сидела за туалетным столиком, меланхолично смотрела в зеркало и при помощи клочка ватки улучшала свой внешний облик.
– Ты словно скорбишь о чем-то, – зевая, заметил Андрей.
– Старею, – со вздохом сказала Ольга.
– Ты еще родишь мне сына, – сказал Андрей.
Ольга прыснула и услышала:
– Я серьезно говорю.
– Поздно, милый.
– Поздно? – удивился Андрей. – Прекрасный лебедь превращается в гадкого утенка? Что-то незаметно. Ты хороша как никогда. Так, немедленно бросай свой столик и иди сюда! – распорядился он. – Иначе я усну. У меня был трудный день и очень нелегкая ночь. В полдень все опять начнется с самого начала. Выслушивать жалобы о твоей преждевременной старости – это не совсем то…
Он не договорил. Ольга легким движением избавилась от ночной рубашки и забралась к нему под одеяло. Андрей чуть не задохнулся от радости. Словно не было войны, взрывов и смертей, одуряющей работы.
Они занимались любовью, утопая друг в друге, позабыв про все, даже про совместное белокурое творение, мирно посапывающее в соседней комнате. Постель взмокла от пота, хотя не сказать, что в доме было жарко. Иногда находило – вспоминалась молодость, бурлили гормоны. Прошлой зимой на тайном семейном совете было принято историческое решение завести еще одного ребенка, но вот только война-злодейка сломала все планы.
«Хорошо, – решили супруги. – Пока мы ограничимся безопасным сексом, но при первом же удобном случае вернемся к этому вопросу».
– Господи, как раньше! – прошептала разморенная Ольга, прижимаясь к мужу. – Словно и не было ничего этого.
– Скоро не будет ничего этого, родная, – пробормотал Андрей, гладя ее шелковистую кожу. – Война вот-вот закончится, наши отбросят укропов на север, обстрелы прекратятся, снова начнется скучная, нудная мирная жизнь.
– Правда, все будет хорошо, Андрюша?
– Конечно. Плохо нас никак не устраивает. – Он засмеялся.
Сон отрезало. Прошли какие-то жалкие минуты, и вновь проснулась мужская сила, потянула в бой. Ольга расслабилась, издала стон. Их опять накрыло с головой.
А потом они валялись, отбросив одеяло, и с опаской прислушивались к происходящему в соседней комнате. Однажды Людочка проснулась спозаранку в выходной день и едва не спалила родителей, лежащих на кровати в чем мама родила. Одеяло валялось черт знает где. Андрей свалился на пол под окно. Ольга прикрылась подушкой и на резонный вопрос ребенка, где папа, задыхаясь от смеха, объяснила сонному чаду, что папу забрал Карлсон. Они улетели, но, в принципе, к завтраку обещали вернуться.
– Ужас какой! – придя в себя, прошептала супруга. – А помнишь, как пятнадцать лет назад мы собирались всего лишь быть друзьями?
– Помню, – согласился Андрей. – Ты прижалась ко мне попкой в палатке. Это было именно то, что так необходимо для дружбы.
Они счастливо смеялись, обнимались. Постепенно Морфей затягивал их в свои глубины. Супруги заснули, крепко обнявшись.
А за два часа до полудня, после трехдневного перерыва, артиллерийская группировка украинских войск снова начала массированный обстрел Ломова. Это было что-то новое. На сей раз работала дальнобойная артиллерия.
Андрей проснулся от нарастающего свиста. Испытав мимолетное чувство ужаса, незащищенности, он машинально обнял еще не проснувшуюся Ольгу. Рвануло в соседнем квартале, вздрогнул дом, зазвенели стекла. Жгучий комок подкатил к горлу. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Он подлетел как на пружине, затряс жену.
Она уже проснулась, смотрела на него огромными от ужаса глазами.
– Что это, Андрюшенька?
– Это вместо зарядки, – отшутился он. – Живо одеваемся, мое солнце. Я приведу Людочку.
И покатилась вереница разрывов, чуть дальше первого, но часто, много. Дом уже не просто дрожал, а подпрыгивал, стекла звенели на разные лады. Они лихорадочно искали одежду, Андрей натянул штаны, бросился из спальни.
Людочка уже спешила навстречу. Лохматая, опухшая, она ревела, терла глаза кулачками.
Снова раздался зловещий свист, от которого захватило дух и замерло сердце. Такое ощущение, что рвануло где-то здесь, в Крановом переулке. От грохота заложило уши!
«„Акации“, – безошибочно определил Окуленко. – Мощные дивизионные самоходные гаубицы. Вот же суки! Бьют не по позициям ополчения, а по мирным жителям!»
Жена и дочь истошно кричали, затыкали пальцами уши. Он не поддался панике, в отличие от своих любимых. Дорога была каждая секунда. К черту одежду, бери документы и прочие необходимые вещи!
Он схватил дочь в охапку, сцапал Ольгу за руку и потащил обеих в горницу.
Подпол в этом доме был глубокий, знатный и даже имел парочку потайных уголков. Инициатором строительства норы под домом был еще отец Андрея. Это произошло лет тридцать назад. Когда его спрашивали, зачем он вырыл такой глубокий подвал, отец хитро ухмылялся и говорил: «Пусть будет. Продукты где-то хранить надо».
