Александр Тамоников
Клад тверских бунтарей
Так вышло и на этот раз. Мужики в момент сбили всадников на землю и молотили колами, покуда не забили до смерти. Двое, в том числе Абдуллах, избежали бойни и рванули обратно в кремль. Но тут же не сдержался боярин Вельков, молодой, крепкий воин.
– А будь проклято племя басурманское! – выкрикнул он, выхватил саблю и снес голову Абдуллаху.
Последний ордынец выставил щит, но Михайло Вельков обманул его. Он замахнулся сверху, а ударил в живот, пробил легкую кольчужку. Татарин взвыл от боли, бросил оружие, грохнулся на мостик и завертелся от дикой боли. Вельков рубанул его по шее.
Подбежали ратники.
– Что ж теперь будет, Михайло Андреевич? – спросил старший.
– А теперь бей ордынцев! Терять нам нечего.
Чолхан с Кульбеди вышли на крыльцо, увидели разъяренную толпу, вооруженную чем попало, ринулись обратно во дворец и пробежали до гостевой палаты.
– Князь! Князь!
К ним вышел Александр Михайлович.
– Что кричишь, Чолхан?
Посол был бледен.
– Там твои люди. Они идут сюда с оружием.
– Говорил тебе, не след баловать.
– Спаси, князь, все прощу. Награжу.
Александр Михайлович пошел навстречу людям. Те были уже на входе в коридор.
Княжеская охрана завидела серьезную угрозу, проявила благоразумие и разбежалась.
Тверской князь поднял руку.
– Остановитесь! – Он завидел Велькова. – Стой, боярин!
– Ну нет, Александр Михайлович! Теперь уже поздно, доигрались басурмане. Любому терпению пришел конец.
– Это нам всем будет конец, когда в Сарай-Бату узнают о гибели Чолхана. Не трогай его. Тогда, глядишь, еще обойдется.
– Не обойдется. Это он сейчас такой покорный, потому как жизнь уберечь желает, а отъедет до ближнего города, где стоят басурмане, соберет рать и вернется. Да еще над нашими трупами глумиться будет. Отойди, Александр Михайлович, не доводи до греха.
В коридоре объявился боярин Игнатьев.
– Князь, весь посад поднялся. Люди в кремле, ловят нукеров Чолхана и забивают на месте. Это бунт, Александр Михайлович.
Тверской князь опустил голову и проговорил:
– Этого я и опасался. Ну что ж, чему быть, того не миновать. – Он отошел в сторону.
Ратники во главе с боярином Вельковым бросились в гостевую палату. Завизжали ордынцы. Их потащили во двор, где гудела толпа.
Когда ратники и боярин Вельков вывели Чолхана с Кульбеди, народ взревел и бросился на них. Ордынские вельможи были разорваны на куски и брошены на корм собакам.
Хамзу и Назира тверичи взяли на берегу Волги. Они пытались бежать на лодке. Кто-то узнал в них убийц жителей посада. Впрочем, их смерть была не мучительней той, которой они подвергли свои беззащитные жертвы.
К полудню с отрядом Чолхана было покончено. Но люди не расходились.
Александр Михайлович опять сидел в кресле, которое недавно занимал Чолхан. Он пребывал в глубокой задумчивости.
Народный бунт неминуемо вел за собой тяжелые последствия. Вопрос состоял лишь в том, когда они наступят. Как скоро весть о том, что тверичи извели Чолхана со свитой, дойдет до Сарай-Бату? Или до Москвы, что гораздо ближе, но так же губительно?
К вечеру, когда все разошлись, неожиданно разыгралась нешуточная гроза.
В гостевую залу пришел слуга и спросил:
– Что теперь будет, Александр Михайлович?
– Худо будет, Степа.
– Я тут повозку ордынцев на задний двор откатил, поставил у клети. Собрался уходить, гляжу, а под днищем, где ступеньки, чего-то есть. Короб берестяной в кожаных ремнях. Хотел вытащить, но не смог. Тяжелый он, да и закреплен основательно.
– Что за короб?
– Откуда мне знать, князь? Но похоже на то, что это тайник. Сразу-то никто не заметил, а у повозки всегда нукер стоял. Чего ее охранять-то? Видать, короб этот он и сторожил.
– Пойдем, посмотрим, все одно делать нечего.
Александр Михайлович лукавил. Он уже знал, что делать, но вида не показывал. Не след, чтобы о его замыслах знали даже такие верные люди, как Степан.
Они прошли на задний двор. Их никто не видел. Стражи на постах еще не было. Люди отходили от буйства дня и жуткой грозы, какой не помнили и старики.
Степан показал князю короб. Он был небольшой, плоский. Казалось бы, взялся за ручку и вытащил его по полозьям. Но для чего все это?
Князь попробовал вытащить короб, но куда там. Тот едва шевельнулся.
– Давай, Степа, вместе.
Вдвоем они кое-как вытащили короб и увидели замок между ремнями. Что же внутри?
Степан принес топор, рубанул замок.
Князь снял ремень, поднял крышку и обомлел.
Короб был забит золотыми браслетами, кольцами, перстнями, серьгами, бусами, слитками. Под ними в кожаных мешочках и россыпью лежали камни, игравшие огнями разных цветов. По бокам немного посуды, в основном кубки, в них тоже камни.
– Да тут целое богатство! – воскликнул Степан.
– Видать, Чолхан был нечист на руку. Часть того добра, которое собиралось как дань, забирал себе.
– На это можно целый город построить.
– Да, богатство большое.
– И что теперь с ним делать?
Князь посмотрел на слугу.
– К тебе в тайник надо перенести. Но как? Коли кто увидит, шум будет. Мол, князь от людей богатство свое прячет.
Слуга покачал головой и добавил:
– В клети у верного холопа. Тогда тайник найдут. А с ним и то, что ты там оставил.
– Но перенести надо.
Степан почесал затылок.
– Если только частями, в суме.
– Правильно. Неси суму. Где она, знаешь.
– Да одна такая, что ли, во дворце. Найду.
– А я здесь побуду, посмотрю за добром.
Слуга ушел и вернулся с сумой. Он носил добро в тайник до самой темноты, потому как осторожничал, постоянно осматривался.
Потом Александр Михайлович зашел в клеть. Он помнил, что след сделать, открыл тайник. Короб стоял на торце, ремни на месте, вместо замка узел из веревки. Мудреный, не развяжешь, только рубить. Поверх икона. Все на месте.
«Надо бы забрать под утро, – подумал князь. – Но с иконой еще можно отправляться в путь, а вот с коробом? Конь не возьмет, а своей повозкой не попользуешься.
Коли бунт в городе, то и меня народ обыщет, если вообще назад не вернет. Слышал я, как толпа кричала, что князь за ордынцев стоял, не давал на расправу Чолхана. Люди звали на престол боярина Велькова.
А тот и рад. И чему? Будто не ведает, что хан Узбек не простит истребления своих людей.
Придется оставлять добро. Мне надо бежать, спасаться. Жаль только, что семью не удастся вытащить».
Князь тяжело вздохнул, захлопнул крышку тайника и отправился обратно в кремль, во дворец.
На рассвете он выехал из Твери и направился в Псков. Александр Михайлович надеялся пересидеть там лихие времена.
Глава 2
Более чем два века спустя. Июль 1550 года
В марте закончился поход русского войска под командованием Ивана Грозного на Казань, который носил характер разведки. Многие бояре и прочие вельможи, как на Москве, так и в ханстве, были убеждены в том, что царь попытается взять город. Нет, он пока и не думал этого делать.
Иван Васильевич посмотрел на столицу ханства, определил, как вести осаду, на каких направлениях выводить рать на штурм, как использовать наряд, то есть артиллерию. Но главным результатом похода явилось решение царя о строительстве мощной крепости на крутой горе, при впадении Свияги в Волгу, у Щучьего озера, всего в двадцати с небольшим верстах от Казани.
Ратники особой дружины после похода в земли Казанского ханства получили от молодого царя земельные участки и средства для постройки подворий. Они ставили их на берегу Москвы-реки, недалеко от кремля, рядом друг с другом.
Их воевода Дмитрий Владимирович Савельев после смерти отца стал князем. Он восстановил родовой дом, уничтоженный страшным пожаром, бушевавшим три года назад, и проживал отдельно от своих подчиненных. Дмитрий женился на княжне Ульяне Островой, и теперь она носила первенца.
Ранним утром пятнадцатого июля князь Савельев вышел из дома.
К нему тут же подбежал служка Владимир. Дмитрий подобрал этого сироту в торговых рядах, где тот попрошайничал.
– Я здесь, князь. Какие будут указания?
Владимиру исполнилось одиннадцать лет, возраст для тех годов почти взрослый.
– Да какие там указания. Коней поил, кормил?
– А как же, князь, само собой. Это я в первую голову сделал.
Князь улыбнулся и спросил:
– А что же ты сделал во вторую голову?
– В торговые ряды сбегал, купил разных припасов для поварихи тетки Марфы.
– И то дело.
В это время к воротам подъехал всадник.
– Похоже, гости к нам, – сказал князь.
Служка пожал плечами и спросил:
– Узнать, кто пришел?
– Узнай!
Во двор вышла и Ульяна.
– Погулять решила? – поинтересовался Савельев.
– Да, хотела к реке сходить. Ты же знаешь, Дмитрий, как я люблю смотреть на воду.
– А где служанка твоя, Надежда?
– Сейчас выйдет. Ты позволишь нам пройти к реке?
– Конечно. Если хочешь, ступай, только ради бога будь осторожна. Перед рекой спуск обрывистый да скользкий, не упади.
– Мы пойдем к причалу. А уж от него по песку.
– И не разувайся, застудишь ноги, захвораешь, а ведь ты дитя носишь.
– Какой ты у меня заботливый.
Служка от ворот крикнул:
– Дмитрий Владимирович, ратник от князя Крылова. С тобой желает говорить. Выйдешь?
– Впусти его.
Малец недовольно пробормотал, что теперь ему ворота открывать придется, снял довольно тяжелый брус, который запирал створки, приоткрыл одну.
Всадник въехал во двор и тут же спешился. Не по чину ему было говорить со знатным человеком свысока, с коня.
– Приветствую тебя, князь Дмитрий Владимирович, и жену твою!
– И тебе здравия, воин. Говоришь, от князя Крылова прислан? Что велел передать Юрий Петрович?
– Он просит тебя срочно приехать к нему.
– Хорошо! Передай, скоро буду.
– Извини, но мне приказано сопроводить тебя.
– Мы поедем не на подворье Крылова?
– Нет.
– Ладно. Минуту. – Савельев подошел к жене. – Я отъеду, Ульяна, будь, пожалуйста, поосторожней.
– Конечно, Дмитрий.
Он поцеловал супругу и вскочил на коня.
Служка распахнул обе створки ворот. Князь и гонец выехали с подворья. Они двигались вдоль реки, выбрались на посад. Там всадники свернули в какой-то проулок, остановились у небольшой усадьбы, спешились, вошли в неказистую избу, явно принадлежащую простолюдину.
В единственной комнате за столом сидел князь Крылов. Ни в доме, ни во дворе больше никого не было, не считая ратника, принявшего коней.
Крылов при виде Савельева поднялся и заявил:
– Рад видеть тебя, Дмитрий Владимирович, в добром здравии.
– И я также, князь.
– Да ты проходи, присаживайся. Здесь, конечно, далеко не хоромы, но для нашего разговора место более чем удобное.
– Я почему-то думаю, что моему отряду придется сегодня же покинуть Москву.
– Присаживайся, все узнаешь.
Дмитрий сел на лавку, простую, ничем не покрытую.
Гонец вышел и закрыл за собой скрипящую дверь. Вельможи остались одни.
– Не будем терять время, Дмитрий Владимирович.
– Да, князь.
– Значит, так. Ты что-нибудь слышал о замятне в Твери, гибели там ордынского вельможи Чолхана и всех его людей.
– Немного, – ответил Савельев.
– Тогда я напомню, что там происходило двести двадцать три года назад. Да, ровно без одного месяца. В августе в Тверь приехал из орды посол царя Узбека Чолхан со свитою, а проще говоря, с мурзой и нукерами личной охраны. Он потребовал немедленно уплатить дань. Князю Александру Михайловичу пришлось собирать ее. Все это происходило с большими, как ты понимаешь, трудностями. Ордынцы безобразничали в городе. Они насиловали и убивали женщин, не щадили стариков. Кончилось тем, что тверичи восстали и перебили все ордынское посольство. Ясно, что Узбек просто взбесился. Он поручил московскому князю Ивану Калите проучить жителей Твери, дал ему рать из татар. Тверское княжество было разорено, Александр Михайлович бежал в Псков, потом сидел в Новгороде. Узбек вроде бы простил его, а когда тот с сыном Дмитрием приехал в орду, приказал убить их. Это предыстория. Главное не в той вражде двухвековой давности. В мае сего года из Твери от воеводы князя Дмитрия Ивановича Микулинского пришло очень важное и неожиданное сообщение. Оказывается, у Александра Михайловича был верный слуга Степан Коланов. Он с семьей остался в Твери, когда князь бежал оттуда. Досталось им лиха, угнали ордынцы в полон, там они все и загинули. После разорения Тверь, понятное дело, поднялась, но уже не играла прежней роли. Надо признать, что к этому умалению города приложили руку московские князья. Но давай к главному. Так вот, Дмитрий Иванович сообщил тайно, что некий купец в Твери на посаде решил ставить новый дом. На этом самом месте когда-то жил Степан Коланов. Купец нашел там клад.
Савельев взглянул на Крылова и заявил:
– Эка новость-то. Нынче много кладов люди находят. Ордынцы закапывали в русских землях то добро, которое по каким-то причинам не могли вывезти отсюда. Наши вельможи да торговцы тоже прятали ценности, чтобы те не достались татарам.
– Все это так, Дмитрий Владимирович. Да вот только клад оказался необычным.
– И чем же он необычен?
– Тем, что в тайнике, устроенном на том месте, где прежде стояла клеть Степана Коланова, найдено не только большое количество золота, драгоценных камней, украшений, но и икона Божьей Матери, давным-давно похищенная в Афоне.
– Икона? Это та, которую до сих пор упоминают в молитвах?
– Да. Более двух веков она находилась в тверских землях. Как попала к слуге вместе с золотом и камнями, сказать трудно. Возможно, Степан знал о сокровищах Чолхана и украл их во время бунта. Не исключено, что икона была у Александра Михайловича. Он прятал ее у Коланова. Ценности же были отправлены в тайник позже. Все может быть. Важно, что икона Божьей Матери найдена. Теперь государь может передать ее афонским старцам. Разумеется, при условии, что клад с иконой сначала благополучно доберутся до Москвы.
– Что-то или кто-то мешает перевезти клад из Твери на Москву? – спросил Савельев.
– Нет. Этому вряд ли кто сможет помешать. Но ведь икону потом надо будет доставить на Афон. Вот этим и предстоит заняться твоему отряду.
Дмитрий погладил бороду и проговорил:
– Погоди, князь. Давай по порядку. Икона и клад сейчас в Твери у тысяцкого, князя Дмитрия Ивановича Микулинского, так?
– Да.
– Первый вопрос таков. Кто повезет ее на Москву?
– Дружина воеводы Ивана Кузнеца.
Савельев кивнул.
– Понятно. Вопрос второй. Дружина Кузнеца уже ушла в Тверь?
– Сегодня на рассвете.
– Ратники должны загрузить клад в обоз и вернуться с ним на Москву, так?
– Да.
– Это сто семьдесят верст в одну сторону. Надо учитывать, что отряд идет с обозом. Значит, в день он будет проходить до тридцати верст и прибудет в Тверь двадцатого числа. Далее отдых, загрузка и обратный путь. Ожидать Ивана Кузнеца на Москве можно двадцать восьмого июля или на день позже. Когда моей дружине надо быть готовой к длительному походу?
– Вы отправитесь на Афон четвертого августа. Однако государь наказал, чтобы ты держал своих людей в полной готовности к выходу уже с завтрашнего дня.
– Почему?
– Так решил Иван Васильевич.
– Добро. Завтра отряд будет готов к походу. Все сказанное тобой надо, естественно, держать в тайне?
– Само собой.
– А соблюдают ли ее люди воеводы Кузнеца и ближайшее окружение князя Микулинского?
– Вот это, Дмитрий Владимирович, извиняй, уже не твоя забота.
Савельев кивнул.
– Ну и ладно. Не моя так не моя.
– Тогда все, князь. Не смею задерживать.
– Слишком многим людям уже сегодня известна эта тайна, – проговорил Савельев.
– Почему многим, Дмитрий Владимирович? Князю Дмитрию Ивановичу Микулинскому, его ближним людям, весьма немногим, воеводе Кузнецу, тебе и мне. Ну и конечно, государю.
– Юрий Петрович, что знают двое, то знают все.
– Но не в нашем случае.
– Дай бог, чтобы так оно и было. До свидания.
– Счастливо.
Князь Савельев поехал к усадьбам своих ратников. Первым на его пути стояло подворье Гордея Бессонова.
Тот встретил князя радушно, обнял и сказал:
– Великого здравия тебе, князь Дмитрий Владимирович.
– И тебе того же, Гордей. Как вы тут обживаетесь?
– Понемногу. Отошли мои родные от полона татарского, побелели душой, а все благодаря тебе, князь.
– Полно, Гордей. Весь наш отряд спасал твою семью.
– Но ведь именно ты решил идти за Волгу и охотиться на мурзу.
– Ладно, хорошо то, что хорошо кончается.
– Пройдем в дом. Анфиса стол накроет, перекусим, чем бог послал.
– Нет, Гордей, спасибо. Тут дело такое… – Дмитрий передал своему ближнему помощнику суть разговора с князем Крыловым.
Бессонов погладил окладистую бороду и сказал:
– Да, дорожка нам предстоит шибко длинная, коли икону придется на Афон везти.
– До того надо еще заполучить ее. Государь не напрасно повелел держать дружину в полной готовности. Значит, есть какая-то опасность. Только князь почему-то не стал говорить мне о ней.
Гордей чуть помолчал и произнес:
– Мыслю, оттого не поведал, что сам сомневается, есть ли опасность или нет, а коли есть, справится ли с ней отряд Ивана Кузнеца. Я знаю многих ратников из того отряда. Воины достойные, с татарами бились не раз. Однако князь, как видно, все же сомневается.
– А коли сомневается, почему отправил в Тверь Кузнеца, а не нас? Уж мы-то точно привезли бы сокровища.
Бессонов развел руками и проговорил:
– Решение принимал не князь Крылов, а наверняка сам царь Иван Васильевич. Ему виднее, кого куда посылать. Возможно, он решил, что для нас это слишком простая работа.
– Поглядим. Значит, дома все в порядке?
– В порядке, князь. А у тебя?
– И у меня, слава богу.
– Как Ульяна? Дитя носит?
– Нормально все, Гордей.
– Я хотел кое о чем попросить тебя, Дмитрий Владимирович.
Князь посмотрел на воина.
– О чем, Гордей?
– Власу, сыну моему, уже семнадцать годов скоро. После полона окреп телом, душой и верой. Басурман ненавидит лютой ненавистью. Саблей владеет неплохо. Конечно, до наших воинов ему еще далеко, но сверстников своих побеждает.
– Ты к чему клонишь, Гордей?
– А нельзя ли его в нашу дружину пристроить, Дмитрий Владимирович? Поначалу на побегушках, испытание пройти. А потом вместе со всеми. Я с ним займусь, всему обучу, что могу сам. Хороший воин из него выйдет.
– Что ж, Гордей, я не против. В следующий раз, как встречусь с князем Крыловым, похлопочу за Власа. Парень он действительно стоящий, в тебя пошел.
– Благодарю, князь.
– Не за что пока. Поеду, посмотрю остальных, поговорю, с кем увижусь, а приказ о готовности ты уж сам передай, добро?
– Добро, князь.
– Радости дому твоему, Гордей.
– И твоему, Дмитрий Владимирович.
Князь Савельев поехал по соседним подворьям. Он спешил. Ему не терпелось увидеть Ульяну, узнать, как прошла прогулка. Дмитрий волновался за свою жену, а еще больше – за будущее дитя.
В это же время на подворье боярина Никиты Демьяновича Толгарова, стоящем на Варварке, было необычайно пустынно. Только два работника постоянно торчали у ворот, через калитку посматривали на всадников, проезжавших мимо. Это были доверенные холопы боярина Ефим и Тарас.
Неподалеку от них от нечего делать играл в тычку служка, десятилетний сирота, которого по малолетству все называли просто Николкой. Фамилию его никто не помнил. Много чести.
На крыльцо вышел боярин и спросил у холопа:
– Ну что, Ефим?
– Пока никого, боярин.
– Должен уже подъехать. Не заплутал ли на Москве?
– Так язык-то при нем. Спросит, ему каждый прохожий подскажет, где подворье боярина Толгарова.
– Ну да, – буркнул вельможа и ушел в дом.
Наконец у ворот остановился всадник, явно измученный, весь в пыли.
– Доброго вам здравия, люди. Это подворье боярина Толгарова?
– Да, – ответил Ефим и спросил: – А ты кто будешь?
– А я гонец от тверского боярина Всеволода Михайловича Воронова.
– Чем докажешь?
– Это я сделаю пред боярином. Доложите, что прибыл.
Ефим позвал служку:
– Николка!
– Я! – ответил малец.
– Бегом к боярину! Скажи, что из Твери человек прибыл, от боярина Воронова.
– Угу.
– Быстро!
Николка побежал к крыльцу, поднялся по ступенькам.
Через минуту из дома вышел Толгаров и повелел:
– Пропустите всадника!
Холопы открыли ворота.
Гонец въехал во двор, кое-как сполз с коня и сказал мальчишке:
– Коня оботри, напои, накорми, да лишку не давай.
– Знаю, как с конями обращаться.
Гонец подошел к хозяину подворья и спросил:
– Боярин Толгаров?
– Я-то боярин Толгаров, а ты кто?
– Лавр Кубарь, холоп боярина Воронова. Вот его грамота. – Он достал из-за пазухи свиток.
Толгаров взял бумагу, развернул, прочитал, вернул и заявил:
– Добро, проходи в дом.
– Устал я, боярин, нет мочи. Но и дело срочное.
– Передашь мне сообщение твоего боярина, потом мои люди тебя накормят, напоят и спать уложат. Если хочешь, они и баньку истопят.
– Банька – дело доброе. Не откажусь.
– Так и будет. Тарас!
Второй холоп вышел вперед и услышал:
– Передай Марье, чтобы еду для гонца приготовила сытную, вина хлебного из погреба достала. Сам растопи баню. До обеда гонец попарится. Постель в комнате гостевого дома. В общем, займись всем этим, дабы гонец сыт, пьян и чист был, отдохнул хорошо. Ему завтра в обратный путь отправляться. Кольке за конем уход. Уразумел?
– Уразумел, боярин.
– Исполняй! А ты ступай за мной, Лавр Кубарь.
Они поднялись в просторную горницу. Наверху тоже никого не было. Жену с дочерьми боярин с утра отправил в гости к родителям, проживавшим на Ильинке.
Комната была обставлена богато. На полу яркие дорожки, скамьи вдоль стен и у стола устланы коврами. Оконца с мозаикой из цветного стекла. Шкаф, сундук огромных размеров у русской печи. Часть горницы отделяла занавесь. Такие же висели на стене у оконцев. На столе скатерть. В красном углу иконостас. Образа в серебряных окладах, лампадка из золота. Все дорогое, чистое, соответствующее положению хозяина.
Боярин опустился на лавку у стола, показал гонцу на место напротив себя и заявил:
– Садись, Лавр, и говори.
Холоп тверского боярина насторожился и спросил:
– А тут нас никто не услышит? Всеволод Михайлович строго наказал, чтобы при разговоре не было никого, кроме нас с тобой, боярин. Дело слишком серьезное и тайное.
– Петр Тучко, купец из городка Вербеж, предупредил меня о твоем приезде. Он сказал и о серьезном деле, и о том, что разговор наш следует держать в тайне. Так что не беспокойся, я принял меры. Разве это не заметно?
– Не до того мне, чтобы смотреть за этим. Еле на ногах держусь.
– Так не тяни, говори, что велено передать.
– Дело такое, боярин. В Твери найден клад.
– Вот как? И что в этом странного или нового? Теперь люди клады часто находят, особливо там, где прежде гуляли ордынцы. Вот на Рязани их чуть ли не каждый день откапывают. Да и в других местах тоже.
– У нас клад особый.
– Чем же?
Гонец передал боярину примерно то же самое, что говорил князь Крылов Дмитрию Савельеву.
Выслушав Кубаря, московский боярин поднялся, прошелся по горнице, резко повернулся и спросил:
– А икона точно из Афона?
– Точнее не бывает.
– Откуда же Всеволод Михайлович узнал про клад, если эту историю приказано было держать в строгой тайне?
– Ее и держат. Только мой боярин Воронов в приятельских отношениях с тверским тысяцким, князем Дмитрием Ивановичем Микулинским. От него он и узнал.
– А кроме иконы, значит, в том старом коробе много золота, серебра и драгоценных камней?
– Очень много. Боярин говорил, что там кольца, перстни, ожерелья, серьги, броши. Драгоценных камней целые россыпи. Наверное, Чолхан, родственник царя Узбека, в повозке которого и был найден когда-то этот короб, отрывал себе солидные куски от дани. Но самую большую ценность представляет собой икона.
– Иконе место в храме. В том самом, откуда ее похитили, – сказал боярин.
– Оно так и есть. Только икона найдена вместе с кладом Чолхана. Мой боярин Всеволод Михайлович говорил, что Дмитрий Иванович Микулинский, воевода в Твери, уже сообщил царю Ивану Васильевичу об этом. Царь должен был отправить в Тверь отряд для перевозки иконы и клада на Москву.
– А у боярина Воронова на этот счет есть свое, особое мнение?
– Да. Он считает, что не Москва, а Тверь должна владеть кладом. Об иконе речи не идет. Ее следует перевезти на Афон. Пусть это делает Москва.
– В Твери… то есть у князя Дмитрия Ивановича. Но ведь тот сам сообщил царю о находке, стало быть, заведомо желал отдать все Ивану Васильевичу, Москве.
Гонец посмотрел на боярина и проговорил:
– В Твери, Никита Демьянович, это значит у боярина Воронова.
– Вот как? Всеволод Михайлович решил присвоить клад. Но как он рассчитывает это сделать? Твой боярин решил собрать своих холопов и отбить клад у Дмитрия Ивановича Микулинского? Или он хочет напасть на отряд, посланный в Тверь царем Иваном Васильевичем?
– Такое безрассудство смерти подобно.
– Вот и я о том же. Но это дело боярина Воронова. Я одно взять в толк не могу. Почему Всеволод Михайлович решил поведать эту историю мне? Да, мы с ним в хороших отношениях, дела кое-какие делали вместе, но каким боком я прикасаюсь ко всей этой истории?
– Наконец-то мы подошли к самому главному, – проговорил гонец.
Толгаров взглянул на Кубаря.
– Да? И в чем это главное заключено?
– Всеволод Михайлович очень рассчитывает, что ты поможешь ему завладеть кладом. Не безвозмездно, конечно, а за четверть всего добра.
Толгаров удивился и спросил:
– Но я-то чем могу помочь ему?
– Тут такое дело, боярин. У тебя ключник кто?
– Емельян Горин. Но он-то тут при чем?
– У нас в тверских землях уже год промышляет шайка разбойника Козьмы Меченого.
– Хороша кличка. Прямо как у пса.
– Он и есть пес кровавый, но это не важно. Меченым его зовут за шрамы на морде, которые остались с отрочества, когда его щедро угостил кнутом ордынец.
– Ну а мне-то зачем этот Меченый?
– Вообще-то фамилия Козьмы – Пурьяк.
– Это меня не касается.
– Ты погоди, боярин, выслушай до конца!
– Ладно, говори. Только ты зря свое время тратишь. Еда уже готова, баня тоже.
– Значит, так, Никита Демьянович. Главарь шайки Меченый и Козьма Пурьяк – одно и то же лицо. Никто, кроме боярина Воронова, не ведает, что он ведет двойную жизнь. У Пурьяка есть свой починок, то бишь хутор. Он называется Долман. Там проживают Козьма, его жена Любава, их сын Василий и дочь Лана, уже невеста. Сам он делает у себя на починке гробы, отвозит их в Тверь, там продает. Товар расходится быстро, спрос на гробы всегда есть, а они у него хорошие, крепкие. Семья не бедствует. У Меченого шайка из двух десятков беглых холопов. Они обретаются в чаще, среди болот Черного леса. Это рядом с починком и селом Дубино, в трех верстах от городка Вербеж и в десяти от Твери. Шайка Меченого нападает только на крупные торговые обозы, бедных крестьян не трогает. Всеволод Михайлович считает, что у Меченого есть осведомители в Вербеже и в самой Твери.
Боярин прервал гонца:
– Погоди-ка, Лавр. Что-то я никак не уразумею, зачем мне все это знать.
– Потерпи, боярин, осталось немного. Я не напрасно спросил тебя о ключнике. Дело в том, что Козьма Пурьяк, он же Меченый, и твой Емельян Горин – названые братья.
– Что? Мой холоп, ведающий хозяйством, родственник разбойника?
– Да. Отца ключника твоего задавило на лесоповале, мать померла в тот же год. Сироту приютил Потап Петрович, отец Козьмы. Мальцы росли вместе. Мачеха относилась к нему как к родному. Потом у Емельяна обнаружилась родня на Москве, и он уехал сюда. О том ты сам у него можешь спросить. Важно то, что названые братья до сих пор поддерживают родственные отношения.
Боярин Толгаров поскреб пятерней затылок и воскликнул:
– Как это? Емельян почти всегда на подворье. Из Москвы он последний раз выезжал года два назад, да и то в Рязань.
– Емельян не выезжал, а вот Козьма наведывался сюда.
– Куда сюда? Ко мне на подворье?
– Нет, конечно. У Козьмы свой дом на Москве. Кстати, там же, где живут и родители твоей жены, на Ильинке.
– И на кого он записан? Не на Козьму же?
– Нет. По бумагам дом принадлежит Дмитрию Сычу, тверскому купцу, который ведет дела и в столице.
– У меня голова кругом идет. Надо же, как все закручено.
– А по-моему, напротив, все просто, только имен много. Но они и не нужны. Всеволоду Михайловичу надо, чтобы твой ключник свел его с Козьмой. Но не с гробовых дел мастером, а разбойником Меченым.
Толгаров, которому явно не понравилась эта затея, воскликнул:
– А что, боярин Воронов не может встретиться с Пурьяком, чтобы раскрыть в нем Меченого?
– Если бы мог, то не обращался бы к тебе за помощью. Да ты сам посуди, как можно раскрыть разбойника? Он ото всего открестится, да еще и злобу затаит. А с ним шутки плохи. Редкой жестокости человек. Кого угодно на куски порубит, не глядя.
– Отчего же его не отловили еще? Ведь известно, что шайка затаилась в лесу и нападает на крупные обозы.
У Кубаря, как он ни крепился, закрывались глаза. Усталость брала свое.
Он вздохнул и сказал:
– Ты, боярин, наши леса не знаешь. В них мало кто не заплутает. А уж в болотах и подавно. Там запросто утонуть можно. Пурьяк же в этих дебрях и трясинах как у себя дома. Но это не главное. Я говорил, что шайка Меченого грабит обозы богатых купцов, но не трогает простых крестьян. Бывает, что разбойники и помогают особо нуждающимся. То семейству многодетному, то старикам, которым помощи ждать не от кого. Был случай, выгорела деревня. А на что строить новые избы? Тут Меченый денег старосте дал. На них крестьяне и возвели жилье заново. Так что коли в деревнях и селах люди и знают что о Меченом, то не побегут доносить на него. Они, напротив, укроют его, если будет такая нужда.
Толгаров кашлянул, взглянул на гонца и заявил:
– Ты вот что, парься в бане, харчевничай, отдыхай. Завтра утром скажу, чего я решил.
– Добро, боярин. Всеволод Михайлович велел по завершении разговора напомнить, что доля твоя четверть всего, что будет в кладе. А это целое состояние.
– Я и без того не бедный человек.
– Это так, но царь Иван Васильевич взялся наводить в государстве порядок. А коли так, то скоро прежнего раздолья вельможам не будет. Государю деньги потребуются на походы на Казань, войны с Крымским ханством. А где их взять? Придется вам, князьям да боярам, раскошелиться. Нрав у нового царя крутой. Не смотри, что он еще молод. Всеволод Михайлович опасается, что как бы не пришлось ему уходить в Литву или в Польшу. А там без денег делать нечего.
Толгаров на это ничего не сказал. Он и без Воронова прекрасно знал, какие планы вынашивал царь Иван Васильевич, не сомневался в том, что немалое число бояр ожидает опала.
– Эй, кто там за дверью?! – крикнул хозяин дома.
Послышался голос Ефима:
– Я, боярин.
– Для гонца все готово?
– Готово, боярин.
– Проводи его. – Толгаров посмотрел на Кубаря и заявил: – А ты из дома ни ногой! В отхожее место только. Это понятно?
– Конечно.
– Проводи его, Ефим, и позови ко мне Горина. Он на подворье? Не выезжал в город?
– Был тут и не собирался выезжать.
– Значит, ко мне его!
– Слушаюсь, боярин.
– Звал, Никита Демьянович? – спросил ключник, появившийся через пару минут.
– Звал. Ты что же умалчивал о том, что тверской разбойник Меченый – твой названый брат?
