bannerbannerbanner
Лжедмитрий. Царская плаха

Александр Тамоников
Лжедмитрий. Царская плаха

Полная версия

© Тамоников А.А., 2018

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2019

Часть I. Гришка Отрепьев

Глава 1

Вот уже неделю на Москве трещали лютые морозы, каких не помнили даже старожилы. Повсюду по городу были выставлены бочки, в которых горели дрова, даруя прохожим и стрельцам, охранявшим порядок, тепло и свет. Борис Годунов с супругой Марией Григорьевной, отцом которой был знаменитый Малюта Скуратов, и дочерью Ксенией вышел из собора после молитвы, кутаясь в соболиную шубу.

Он усадил близких в повозку и приказал вознице:

– Поторопись, Степка!

– Да уж придется, Борис Федорович. Небо-то чернее тучи. Как бы вьюга колючая не налетела. Да и кони подзамерзли, хоть и не стояли на месте, – ответил тот.

– Много слов, Степан.

Годунов кивнул посадским, которые проходили мимо, признали в нем ближнего родственника царя Федора Ивановича и поклонились. Он сел в повозку напротив Марии и дочери.

– Стужа сильная. – Борис повел плечами. – Хорошо, что ветер слабый.

– Холодно, – согласилась Мария, – дома сейчас хорошо. Как ты чувствуешь себя?

– Ничего, слава богу!

– Отлежаться бы тебе.

– Отлежусь, когда можно будет.

– Не жалеешь ты себя.

– Не то время, Маша, и тебе это ведомо.

Мария вздохнула и сказала:

– Как бы беде большой не быть. Слишком уж высоко задумал ты подняться. А это многим не по нраву, Борис, имеющим силу и на Москве, и по всей России.

– Но главная сила – царь Федор – все же за мной! И давай, Мария, закончим этот разговор. Не след жене в дела мужа лезть.

– А на плаху идти вместе след?

– Да что ты завелась? Помолчи, мне подумать надо.

– Ох уж мне эти думы. – Мария Григорьевна замолчала, прижала к себе восьмилетнюю дочь.

Повозка шла ходко и вскоре остановилась у парадного крыльца богатого дома семьи Годуновых.

Борис отпустил возницу, с семьей поднялся в дом, там скинул шубу и шапку на руки слуге, расстался с женой и дочерью и прошел в малую залу, где обычно принимал людей знакомых, нужных. Там он присел в деревянное кресло, похожее на трон, сделанное по его заказу владимирскими мастерами. Годунов любил это кресло, удобное, высокое, позволяющее чувствовать свою значимость, глядеть на гостей прямым взором, а не снизу вверх.

Когда Борис садился в это кресло, он чаще всего думал о настоящем троне, престоле государя всея Руси. Все его мысли были о том, как стать таковым.

Годунов спешил домой не только потому, что на улице стояла стужа, мороз пробивался даже под полы и в рукава шубы, кусал лицо. Сегодня ему предстояло заняться одним неотложным делом. Формальным правителем России был царь Федор Иванович, сын Ивана Грозного, муж Ирины, родной сестры Годунова. Фактически же вся власть принадлежала Борису.

Дел у него было много. Но это являлось особенным. От него во многом зависела дальнейшая судьба Годунова, мечтавшего воплотить в жизнь свои поистине грандиозные планы.

За окном закружилась метель. Она подвывала голодной волчьей стаей, навевала невеселые думы. Годунову с утра недужилось, оттого и не было настроения. Временами тревога вдруг сжимала грудь ледяным обручем, обрывалась где-то внизу живота противной, ноющей, тупой болью. Отчего это?

Не оттого ли, что ночью Борису привиделся кошмарный сон. Иван Грозный восстал из могилы и грозил ему монашеским посохом. Его синюшные губы извергали проклятия. Годунов проснулся в холодном липком поту, крестился, отгоняя видение. Иван испугал его и исчез.

Или он был не в себе оттого, что той же ночью, ближе к утру тело пробил озноб, сменившийся жаром, заставлявшим то укрываться одеялом с головой, то сбрасывать его? Простудная хворь, пришедшая в столичный град с морозами и валившая с ног множество народа, добралась и до него. Борис болел редко, сильно и недолго. Бывало, с утра он чувствовал себя хорошо, к обеду появлялись слабость, усталость, вечером же его укладывал в постель жар. Ночь мучительна и бессонна, а после короткого предутреннего затишья хвори будто бы и не было.

Так вышло и теперь. К утру озноб и жар ушли, остались только легкая слабость, плохое настроение да головная боль. Еще это беспокоящее чувство тревоги.

Но ее причина могла скрываться в другом. В том самом деле, которое предстояло сделать.

Борис согрелся, приказал принести вина, выпил чарку, и ему стало лучше, покойнее. Хорошее вино греет душу, если в меру. Оно же превращает человека в скотину, коли позволить ему замутить рассудок до беспамятства.

Годунов вздохнул и проговорил:

– Если в меру! Всему надо знать меру. Вот только многим ли ведомо, какова она? Где ее границы, где та черта, до которой можно, за которой нельзя? Очень не многим.

Годуновым завладели размышления. Тот факт, что смены настроения стали охватывать его чаще и сильнее, он заметил недавно. Отец зашел в детскую к дочери Ксении. Он намеревался просто поговорить с ней, приласкать добрым, увидел беспорядок на столе и накричал на нее. Да так, что девочка испугалась, забилась в угол возле печи, заплакала, закрыла ладонями красивое лицо.

Борису надо было бы пожалеть ее, свою маленькую, беззащитную кровинушку. Но гнев, взорвавший его совершенно неожиданно, одержал верх. Он разбросал по полу детские рисунки и ушел, оставил дочь в незаслуженной обиде, недоумении и слезах. В большой зале Годунов остепенился, успокоился. Ярость улеглась так же внезапно, как и появилась.

Он осознал неправоту своего поступка, хотел вернуться к дочери, попросить прощения, но с ней уже была мать. Да и как отец объяснил бы ей свою беспричинную ярость? Слепой любовью? Хороша любовь, которая проявляется вот так.

Мария, конечно, заметила изменения в муже. Но что она могла поделать, когда сам Борис не справлялся с этой бедой? Если только посоветовать ему обратиться к лекарям, не иноземным, которые сготовили бы кучу разных пузырьков, содержимое которых смердит как разлагающийся труп, а к своим, местным, что по старинке делают отвары из трав да ягод. Но разве он послушает ее?

Борис последнее время слушал только себя и прекрасно знал, как легко лечебные отвары превращаются в смертельную отраву. Он сам был грешен в подобном, желал бы забыть это, да не получалось.

Трудна дорога к власти. Не всякому дано одолеть ее, переступить через то, что отрезает все пути назад.

Борис смог преодолеть себя, выбрал путь пусть подлый, грешный, но верный, который должен привести к цели. Или к плахе.

В коридоре послышались шаги. Прислуга могла пропустить в дом только тех, кого ей было приказано. Значит, пришли те люди, которых так ждал Годунов.

Дверь в залу открылась, появился окольничий Клешнин Андрей Петрович.

– Дозволь войти, Борис Федорович?

– Входи.

Клешнин прошел в залу, повернулся к красному углу, к иконостасу, трижды перекрестился, прошептал короткую молитву, предстал перед Годуновым и доложил:

– Я нашел нужного тебе человека, Борис Федорович.

– Кто он?

– Дьяк Михайло Битяговский.

– Битяговский? – Борис погладил бороду, вспоминая.

У него была хорошая память на лица и имена даже тех людей, с которыми он общался лишь однажды.

– Это не тот, что был в Казани при воеводе Булгакове?

– Он самый, ныне служащий в Разрядном приказе.

– Почему ты выбрал его, а не кого-то другого?

– Да потому, что Битяговский как никто другой подходит для той миссии, которую уготовил ему ты.

– Ты уверен, что дьяк не подведет?

– Да, уверен.

– А готов ли ты, Андрей Петрович, голову на этом положить?

– Готов, Борис Федорович.

– Смело, но опрометчиво. Не след поручаться за постороннего человека, будь он хоть трижды верен и надежен. Так и жизни лишиться недолго. Коварству людей нет границ. Тот, кто сегодня любезно наливает в твою чашу веселящего вина, клянется тебе в вечной и верной дружбе, завтра может с ухмылкой вонзить в спину клинок.

Клешнин подумал, что Борис мерит по себе, но сказал, естественно, совершенно другое:

– Что стоит жизнь, боярин, в наше смутное время? Если я чего и страшусь, то не смерти.

– Чего же? – спросил Годунов.

– Немилости твоей!

– Моей немилости? – Борис изобразил удивление. – А что она значит? Тоже ничего. Государством с Божьей помощью правит царь Федор Иванович. Только он раздает милости или накладывает опалу. Я всего лишь его верный слуга.

– Ты будущий царь, Борис Федорович. Об этом не только бояре да князья меж собой говорят. Да и кому еще править на Руси после царя Федора, как не тебе?

– Хватит о пустом речи вести. Что будет, только Господь ведает, а не бояре да князья. На слухи же обращать внимание не след. Недостойно это, – заявил Борис.

Однако слова Клешнина явно пришлись ему по душе. Он не верил никому, в том числе и этому окольничему. Но лесть приятна. Доброе слово и животина приемлет даже от того, кто уже приготовил острый нож, дабы убить ее.

Годунов вновь смерил Клешнина пронзительным взглядом.

– От души ли говоришь, Андрей?

– От души, Борис Федорович, вот те крест. – Окольничий перекрестился.

– Добро! Где этот дьяк?

– Как и было уговорено, я привел его сюда. Он ждет.

– Зови! Посмотрю, кого ты выбрал.

– Да, Борис Федорович.

Клешнин ввел в залу крупного мужчину с простецким лицом, жестокими хищными глазами, в одежде зажиточного посадского.

– Долгих лет тебе, боярин. – Дьяк поклонился в пояс.

«А такой, пожалуй, на все пойдет, коли знать будет свою выгоду».

– И тебе долгих лет. Назовись!

Гость представился, хотя в этом не было особой необходимости. Так наказал ему Клешнин.

Годунову пришлось по душе, что дьяк не тушуется, сосредоточен, спокоен. В нем чувствуется сила. Злая.

– Подойди, дьяк, ближе, сядь на лавку. Разговор у меня к тебе серьезный и тайный!

 

– Слушаюсь, боярин. – Битяговский сел на лавку, положил руки на колени, поднял голову.

Он приготовился слушать влиятельного боярина, близость к которому сулила ему большие выгоды или лютую смерть. Но это как Господу угодно. Все в руках Божьих. Коли быть беде, от нее нигде не спрячешься. От судьбы своей еще никто не уходил. Дьяк выбрал службу могущественному боярину.

– Оставить вас наедине, Борис Федорович? – спросил Клешнин.

Годунов усмехнулся. Да, человек догадливый и хитрый. Зачем ему знать то, от чего пострадать можно?

– Да, Андрей Петрович, езжай к себе, время позднее. Благодарю тебя.

– Рад служить, Борис Федорович. До свидания.

– До свидания.

Клешнин покинул залу.

Борис повернулся к Битяговскому и спросил:

– Что тебе ведомо о Нагих?

– Это о царице Марии Федоровне?

Годунов повысил голос:

– О ком? Царица наша – Ирина Федоровна, моя родная сестра.

– Она вдовая, боярин, царица. Всем ведомо, что Мария Федоровна – шестая жена Ивана Четвертого, а посему брак этот не признан церковью. Она незаконная, но царица. В народе ее таковой и зовут. Мария Федоровна – племянница Афанасия Нагого, что был весьма близок к Ивану Васильевичу. После смерти Ивана Грозного царь Федор повелел удалить Марию Федоровну с братьями, сыном, царевичем Дмитрием, ближними боярами на житье в Углич. Царевич Дмитрий…

– Не зли меня, дьяк! – прервал Битяговского Борис. – Не называй Марию царицею, а Дмитрия – царевичем. Он рожден незаконно и не может быть наследником престола.

– Извини, боярин.

Борис сменил гнев на милость.

– Ладно, дьяк, продолжай!

– В Угличе у Нагих удел. Там с Марией Федоровной братья ее Михаил и Григорий, челядь. Для них построен дворец в Кремле. Живут, ни в чем не нуждаясь. Обижены они на тебя.

– О чем ты?

– Люди говорят, что Мария Федоровна весьма недовольна тем, что ты не позволил ей быть на коронации Федора Ивановича. Недовольна она и тем, что царь Федор Иванович не называет Дмитрия своим братом.

– И во всем виноват я?

– Так люди говорят.

– Это все исходит из Углича. Государством правит царь Федор Иванович законнорожденный сын Иона Грозного. Не я принимаю решения, а он.

– Людям этого не объяснишь. Уже здесь, на Москве, я услышал историю об Ирине Ивановне Мстиславской, дочери князя Ивана Федоровича, последней из рода Рюриковичей.

Годунов насторожился.

– Что за история?

– Иван Грозный в своем завещании будто бы назначил Ирину женой нынешнего царя Федора Ивановича, коли у того в первом браке не народятся дети. В год же, когда помер князь Мстиславский, Ирина, знающая о том, что может стать царицей, вдруг ушла в монастырь.

– И что в этом странного? У нас знатные женщины постригаются в монахини.

– Да, ничего. Однако в народе говорят, что Ирина Ивановна ушла в монастырь не по своей воле.

– Опять я заставил?

– Не гневайся, боярин. Люди говорят, будто ты, оберегая брак сестры с царем Федором, чуть ли не выкрал Ирину из дома отца и насильно заставил ее постричься в монахини. Она все же соперница твоей сестры. У той нет детей. Еще Иван Васильевич Грозный настаивал на том, чтобы Федор развелся с ней и взял в жены другую девицу, способную произвести на свет божий наследника.

Эти слова были очень неприятны Борису, но в них была правда. Не вся, конечно. Всего сейчас не знал никто.

– А ты неплохо осведомлен, дьяк, – прищурившись и глядя в упор на Битяговского, проговорил Годунов.

– Ответы на твои вопросы, боярин, знают многие люди.

Борис прошелся по зале, повернулся к Битяговскому.

– Ты сейчас наверняка думаешь, с чего это вдруг я позвал тебя и завел этот разговор, да?

– Твоя правда, боярин.

Борис подошел вплотную к дьяку и прошептал:

– А завел я этот разговор с тобой потому, что нужен ты мне для весьма серьезного дела.

– Я слушаю тебя.

– Слушай, дьяк, только наперво запомни, что коли кто узнает о нашем разговоре, то не сносить тебе головы. Ты ведь знаешь, что Борис Годунов слов на ветер не бросает.

– Знаю, боярин. – Битяговский почувствовал холод внутри.

– Я не из-за пустого интереса завел с тобой разговор о Нагих. Да, Дмитрий Угличский рожден в незаконном браке, но он родной сын Ивана Грозного, значит, прав на наследство не потерял. Все мы в руках Божьих. Только Он ведает, сколько лет кому отведено на этом свете. Коли что случится с Федором Ивановичем, то Нагие непременно станут выдвигать претензии на престол. В народе Дмитрия воспринимают как наследника. Одно имя Ивана Грозного, отца его, может привлечь к нему бояр, которые пострадали при царствовании Федора. Но отдавать престол я не собираюсь никому.

Дьяк с немалым удивлением и страхом посмотрел на Годунова.

– Но ведь ныне царь, как ты сам сказал, Федор Иоаннович. Престол под ним.

Годунов неожиданно рассмеялся, отошел от дьяка и проговорил:

– Федор правит государством? Да он без меня и шага ступить не может. Правитель – я. Федор, конечно, царь, но зависимый, послушный. Он слаб. Не будь меня и его давно не было бы. Ты слушаешь свою жену?

– Вот еще! Бабе не след лезть в мужские дела. Ее удел – во всем подчиняться мужу.

– Правильные слова. А вот Федор Иванович жену свою слушает, любую ее прихоть исполняет. Оттого я при власти и не отдам ее никому.

– А коли у царя и царицы родится наследник?

– Столько лет не было, а сейчас народится?

– Все может быть. Господь способен наделить своей милостью царицу Ирину.

Годунов покачал головой.

– У Ивана Васильевича сколько детей народилось? Всех и не назовешь. А остался кто? Слабый здоровьем, безвольный Федор да незаконный восьмилетний Дмитрий. Где остальные? Господь прибрал. Мне продолжать?

Битяговский, которого неожиданно пробила дрожь, прошептал:

– Нет!

– Вижу, Клешнин не ошибся. А теперь давай откровенно, дьяк. На Руси царем после Федора буду я. Ты же должен помочь мне в этом.

– Как, боярин?

– Поедешь в Углич…

– С какой целью?

Годунов повысил голос:

– Не перебивай!

– Да, боярин, прости.

– Возьмешь с собой надежных, верных людей. Получишь царскую грамоту с неограниченными полномочиями. Ты должен смотреть за настроениями Нагих, за Дмитрием и, если понадобится, сделать так, чтобы его не стало.

– Как? – воскликнул Битяговский. – Ты хочешь, чтобы я взял на себя смертный грех?

– Нет, дьяк. Тебе не потребуется лично устранять Дмитрия. Надобно подобрать людишек, способных это сделать, держать их при дворе Нагих. Когда потребуется, они сделают то, что надо. Все грехи лягут на меня. Ведь это я задумал убрать Дмитрия, коли потребуется.

– Боюсь, не смогу, боярин.

Годунов вновь подошел вплотную к Битяговскому.

– У тебя, Михайло, есть выбор. Ты делаешь то, что нужно мне, либо твоя жена уже завтра будет рыдать над твоим гробом.

– А Клешнин Андрей Петрович знал, что ты мне предложишь?

– Нет! Об этом известно только тебе и мне. Откажешься, подпишешь себе приговор. Я не могу допустить, чтобы эти замыслы вышли за пределы моего дома. Согласишься – узнаешь, что такое настоящая милость, когда я стану царем. Ты можешь рассчитывать на нее. Власть государя безгранична. Он может из любого худородного мужика сделать боярина, князя, наделить землями, одарить богатством. Так каков твой выбор, дьяк?

– Я согласен!

Годунов усмехнулся.

– Еще бы. Я не встречал ни одного человека, который добровольно взошел бы на плаху. Таких просто нет. А теперь о деле. Итак, ты должен приблизить к себе людей из Углича, которым придется… ну ты понял. Можешь взять таковых с собой из Москвы.

– Я найду нужных людей здесь. Проще, конечно, это было бы сделать в Казани или во Владимире, но и в Первопрестольной найдутся те, кто желает заполучить богатства и милость. Они должны знать, что им придется делать…

– Нет! Об этом пока никто знать не должен. Когда придет черед, ты получишь мой указ и откроешься тому человеку, кого выберешь исполнителем.

– Но он позже может раскрыть тайну.

– Да, может. А посему от него придется избавиться. Так что подбирай человека, которого будет не жаль.

– Я все понял, боярин!

– Ты сейчас подумал, а не избавится ли коварный боярин и будущий царь от тебя. Не бойся, Михайло. Мне надежные люди будут нужны и после вступления на престол. Найти их не просто. Это врагов нажить легко. Друзей, единомышленников надобно беречь, ибо в них опора государя. Выбрось из головы плохие мысли.

– Я верю тебе, боярин, – сказал Битяговский. – Другого выхода у меня нет, – невольно проговорился он.

– Ничего, Михайло. Наступит время, когда ты будешь сидеть в роскошных палатах своего большого каменного дома, окруженный слугами и любящей семьей, и вспоминать этот день как самый счастливый в своей жизни. Да, дело тебе предстоит непростое, но цель оправдывает средства. Главное в жизни человека – цель, которую он стремится достичь любой ценой. Тогда у него появляются силы.

– Ты прав, боярин, – сказал Битяговский и расправил плечи, что не прошло мимо внимания Бориса.

Этот незаурядный мастер интриг мог видеть дальше других, опережать события и принимать верные решения. Годунов понял, что Битяговский не подведет. Да, на дыбе он молчать не станет, но что сможет сказать? Мол, Годунов готов убить ребенка, дабы взойти на престол, заполучить верховную власть? Но ведь она и сейчас в его руках. Иван Васильевич Грозный умер шесть лет назад. С тех самых пор Борис и правит государством. Так будет и далее. Но пора ему стать царем, самодержцем. Быть всесильным, но вторым – это не для Годунова. Так кто посмеет упрекнуть его в заговоре? Царь Федор не даст боярам выступить против него. Он, как мальчишка, до сих пор влюблен в Ирину. При полной поддержке царя, а значит и церкви, Борис сам обезопасит себя. Так что Битяговский вполне подходит.

Дьяк молчал, пока Годунов, занятый размышлениями, ходил по зале.

Борис остановился, повернулся к Битяговскому.

– Что ты сказал, дьяк?

– Я сказал, что ты прав, боярин!

– Да, я прав, Михайло, как и всегда. Ты хочешь что-то спросить?

– Когда мне следует быть в Угличе?

– Чем быстрее, тем лучше. Но если для подбора нужных людей потребуется время, то не торопись.

– Я готов уже сейчас сказать, кого хотел бы взять с собой.

– Да? Интересно. Говори.

– Супругу с сыном Даниилом, племянника Никиту Качалова.

– Все?

– Да.

– Андрей Петрович Клешнин сделал правильный выбор. Семья, это хорошо. Родственники не выдадут, особенно если знать ничего не будут. Я одобряю твой выбор, Михайло, и, заметь, делаю это едва ли не первый раз в жизни. Не припомню, когда вот так, с ходу, соглашался с кем-либо.

– Я ценю это, боярин.

Годунов присел в кресло.

– Значит так, Михайло. Ты едешь в Углич по прямому указанию царя Федора. Грамоту получишь завтра же. В ней будет указано, что цель твоей миссии в Угличе – в первую голову надзор за тем, как исполняется воля царя. Ведь Федор отправил Нагих не в ссылку. Им был дан удел. По грамоте ты являешься оберегателем всех прав Дмитрия. Этим покажешь, что все слухи о том, что Федор не признает брата, пусты и беспочвенны. Государь не забыл Дмитрия и желает ему благоденствия. Ты явишься как защитник царевича от всех бед, которые могут грозить ему. Я делал тебе замечание по поводу слова «царевич», но в Угличе ты должен обращаться к Дмитрию только так, держаться с ним ласково. А вот по отношению к Нагим, особенно к Марии Федоровне, проявляй строгость. Проверяй их доходы. Недавно Мария Нагая заявила, что царь Федор, а вернее я, Борис Годунов, уменьшает средства, которые выделяются в Углич из казны. Проверь и это. Вывод должен быть однозначным – Нагие получают больше, чем им требуется. Докладывай мне о том, что Мария Федоровна прилюдно говорит, будто Дмитрий болен падучей немощью из-за порчи, напущенной на него кем-то из ближнего окружения царя Федора. Нагие пытаются привлечь к себе темных личностей, недовольных царем, готовят заговор. В общем, Михайло, ты должен высылать мне донесения, порочащие Марию Нагую и ее родственников. Они плохо заботятся о Дмитрии, не лечат его. Это будет неправдой, но нужной нам. Вступай с Нагими в ссоры, открыто высказывай им упреки…

– Но подобное поведение бросит тень и на тебя, боярин.

Борис поморщился.

– Не люблю, дьяк, когда кто-то перебивает меня. Не след делать это. У тебя будет время спросить.

– Еще раз прости, боярин.

– Ладно, Михайло. Я отвечу тебе. Какие претензии могут возникнуть у Нагих ко мне, если в Углич тебя отправляет сам царь Федор с намерением защитить законные интересы брата? Донесения ты будешь отсылать с гонцом к царю Федору. Как они попадут ко мне, не твоя забота. Никто не узнает о нашем с тобой сговоре. Смотри сам не допусти ошибки. Жене твоей надо будет войти в приятельские отношения с мамкой Дмитрия Василисой Волоховой, кормилицей Ариной Тучковой, постельницей Марией Колобовой. Насколько мне известно, Дмитрий часто играет с сыновьями Тучковой и Колобовой. Сыну твоему и племяннику надобно быть при дворе Нагих, подружиться там с Осипом, сыном Василисы Волоховой. Твои родные должны относиться к Нагим дружественно. Ты меня понял?

 

– Да, боярин!

– А вот теперь можешь спрашивать.

– У меня вот какой вопрос, боярин. Выполняя твой наказ, я попаду в немилость не только к Марии Федоровне. Это не страшно. Против меня выступят и ее братья, Михаил и Григорий…

– Не посмеют! Мария Федоровна, та да, молчать не будет, а вот братьям выступать против воли царя резону нет. За это можно и головой поплатиться. Конечно, приязни от них не жди, только пакостей, но мелких. Да, они готовы будут разорвать тебя на куски, как сделали бы и со мной, однако открыто против воли царя не выступят. Ты будешь защищен царской грамотой. Не обращай на них особого внимания.

Битяговский кивнул. Он все понял и не имел никакой возможности отказать Борису. Дьяк знал, что коли тот обещал казнить его, то так и сделает, и согласился со всем.

Углич жил своей провинциальной жизнью. Переезд сюда Нагих воспринимался горожанами положительно, даже с гордостью. Как же!.. Рядом с ними жил сын самого Ивана Грозного, заступника за народ, истребителя изменников-бояр. Люди часто приходили в Кремль, чтобы посмотреть на сына Ивана Грозного. В глазах большинства жителей Углича он являлся будущим русским царем, наследником знаменитого отца.

В один февральский воскресный день после обедни в Кремль забрели Еремей Коренев и Федор Табанов. Они занимались ловлей, копчением и продажей рыбы, которой изобиловала Волга, кормившая не только жителей Углича. Поначалу кумовья хотели пойти в кабак, но до Кремля было ближе, туда они и подались. Погода стояла хорошая, холода отступили, светило солнце, в лучах которого красовались сугробы снега. Погода как раз для мальчишечьих забав.

Кумовьям хотелось посмотреть на царевича. До того Дмитрия видел только Федор.

Их надежды оправдались. Дмитрий и еще трое мальчиков его возраста или немного постарше вовсю резвились во дворе дворца. Стража остановила кумовьев недалеко от них, но уйти не потребовала, наказала не подходить к царевичу.

Мальчишки лепили снеговиков, двух уже сделали, принялись за третьего. Рядом с ними держались женщины и брат царицы Михаил Федорович в распахнутой шубе.

Верховодил, конечно же, Дмитрий:

– Петруха, кати свой ком к моему! Гришка, ступай к нам. Бажен, ставь голову да морковь не забудь с углями.

– Этот шустрый, что начальствует, Дмитрий? – спросил Коренев.

– Он и есть, – ответил кум.

– Гляди, мал еще, а распоряжается.

– На то он и царевич.

– Смотрю, Михайло Федорович уже приложился к чарке, шуба нараспашку, шапка набок, лицо раскраснелось, как от мороза.

Табанов усмехнулся.

– Скажешь тоже, к чарке. Да в нем этих чарок с десяток, не меньше. Он пьет не ими, а ковшами.

– Ты-то откуда знаешь?

– Знающие люди говорят.

– Люди наговорят. Хотя сейчас заметно, что пьян он изрядно. А братец его Григорий Федорович вроде как не ахти потребляет вино?

– Да, почти не пьет.

– А царевич молодец, ловко у него все получается. Только вот слышал я, будто падучая хворь его нередко валит.

– Молва идет, будто хворь эту на царевича ведуны наводят по приказу Бориса Годунова.

– Ему-то зачем?

– Как зачем? Царь Федор слабый да болезный, детей у него нет, зато жена Ирина – сестра Бориса. Тот метит престол заполучить, коли преставится Федор Иванович и не будет наследника по крови. А вон он, царевич Дмитрий.

– Ты намекаешь, что Годунов хочет извести Дмитрия?

– Я, Ерема, ни на что не намекаю. Говорю, что от людей слышал. Да и Катерина моя дружится с Ариной Тучковой, кормилицей Дмитрия.

– Это с той, что у крыльца стоит?

– С той самой, понятно дело. Рядом с ней мамка царевича Василиса Волохова да постельница Мария Колобова. С Дмитрием Петруша Колобов, Бажен Тучков, Гришка Козловский.

Коренев сдвинул шапку на затылок и спросил:

– А Катерина твоя не говорила, что за люди при дворе Марии Федоровны объявились? Я слыхал, что это москвичи. Более ничего.

Табанов объяснил:

– Дьяк Битяговский с семейством. Говорят, к Годунову близок.

– Значит, тот и послал дьяка, но зачем?

– Не по душе, видно, Москве, что в Угличе наследник подрастает.

– Им какое до того дело?

– Дело до Дмитрия у Москвы есть, и немалое. Не дай Господь, помрет царь Федор, тут-то свара за престол и начнется.

– А чего свара? Ясно же, что царствовать будет Дмитрий.

– Не все так просто. Борису это невыгодно.

– Почему?

– Потому. Головой думай. Скажи, кто ныне правит государством?

– Федор Иванович.

– Годунов, Ерема, правит. Федор так, для показа. Он на троне сидит, бояр принимает, послов иноземных, бумаги подписывает. А всеми делами от его имени заправляет Годунов. Он и указы для царя пишет. Коли Ирина Федоровна родит сына, то он станет прямым наследником. Но долго ли проживет? Ежели Борис задумал царем стать, то все сметет на своем пути. Он и племянника родного не пожалеет. Чего уж говорить о Дмитрии? А вот коли Нагие защитят мальчонку, он взойдет на престол, тогда и Годунову конец. Не простят они Борису унижений. Потому-то и невыгодно Годунову, чтобы Дмитрий жил.

– Довольно об этом, Федор, голова идет кругом. Господь решит, чему быть. Давай смотреть на ребят.

Мальчишки как раз закончили лепить третьего снеговика, самого большого, с кривой морковью вместо носа. Дмитрий подбежал к дяде, Михайлу Нагому, и тот дал ему свою саблю.

Вернувшись на прежнее место, Дмитрий громко крикнул:

– Это бояре. Главный среди них Борис Годунов, вот он, самый здоровенный. Я же царь, могу делать, что хочу. И сделаю. – Дмитрий подошел к снеговикам и стал рубить их саблей.

Начал он с большого, раскромсал на куски всех трех, остановившись, обернулся к притихшей толпе и заявил:

– Так вот будет с боярами, когда я стану царствовать.

К мальчикам подошел Осип Волохов, сын Василисы, мамки царевича, и спросил:

– Что, Дмитрий, вот так всех бояр и изрубишь?

– Изрублю!

– Это ты сейчас такой смелый. Крушить снеговиков большой отваги не надо.

Дмитрий сжал рукоятку сабли.

– Зачем так говоришь, Осип? Может, хочешь проверить, хватит ли у меня отваги срубить твою голову?

Волохов побледнел. Василиса бросилась было к мальчишкам, но ее остановил Михаил Федорович:

– Не лезь, хуже сделаешь. Я успокою Дмитрия. – Он направился к царевичу.

Тот видел, как струсил Осип, и распалялся все больше.

– Что молчишь? Я же могу только снеговиков рубить?!

– Убери саблю, Дмитрий. Извини. Я сказал, не подумавши.

– Нет, Осип, ты думал, что говорить. Унизить меня захотел, опозорить перед товарищами?

– Но я тоже твой товарищ.

– Ты не товарищ. Я мамке скажу, чтобы больше не пускала тебя во двор.

– Но почему, Дмитрий? Я же извинился.

– Уходи, иначе порублю! Да сначала поклонись, как положено.

Но тут Волохов уперся.

– А вот не поклонюсь и не уйду. Ты еще никто, и никому не ведомо, станешь ли государем. Без тебя есть кому на Москве править.

Дмитрий побагровел, губы его сжались в нить.

– Вот как! Ну, получай, собака! – Царевич поднял саблю.

Тут-то и подоспел Михаил Федорович.

Он перехватил руку племянника, забрал саблю и крикнул Волохову:

– Пошел отсель, да быстро! – Дядя обнял царевича. – Ты что, Дмитрий? Разве можно так?

– А как можно, когда надо тобой открыто изгаляются? И кто? Холоп какой-то.

– Но ты же играл с ним, дружил. Неужто и на самом деле рубанул бы?

– Да.

– Нельзя так, Дмитрий!

Коренев повернулся к куму.

– Слыхал, Федор!

– Не глухой и не слепой.

– А царевич-то в отца пошел. Как он снеговых бояр порубал! Едва Осипа не убил за то, что тот супротив него пошел. А речи-то какие говорил, хоть и мал еще. Настоящий царь растет. Как отец Иван Васильевич править будет.

– Теперь понял, почему его боятся на Москве?

– Теперь понял. Скажу честно, сам струхнул малость. Ведь малец еще, а как грозен!

– Так сын Грозного, оттого и сам таков. Погоди!.. А что это с ним?

Дмитрий в это время вдруг сильно закричал, отпихнул Михаила Федоровича. Лицо его перекосила гримаса, оно посинело. Крик оборвался хрипом, пальцы скрючились и застыли. Потом он рухнул на снег и забился в судорогах.

Все, кто это видел, ахнули.

Михаил Федорович и женщины из прислуги бросились к Дмитрию. Мальчишки разбежались.

Стража накинулась на зевак.

– Пошли, пошли со двора! Быстро!

Табанов потащил за собой Коренева.

– Чего это с ним, Федя? – спросил Еремей.

– Не видишь, что ли? Падучая свалила.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28 
Рейтинг@Mail.ru