Александр Тамоников
Ложь на крови
Глава 3
Митькову уже доводилось бывать в местной военной комендатуре. Правда, по другим вопросам. Поэтому сейчас он испытывал легкое волнение: как все пройдет, как сложится? Удачно или нет? Миша пытался настроить себя на лучшее. В конце концов, на лице у него не написано, что он из СМЕРШа (хотя удостоверение, или, как его назвал капитан Юркин, «корочки», показать придется). Да, старшему лейтенанту приходилось встречаться, пусть и мельком, и с контрразведчиками, и с офицерами-особистами. Был даже случай, когда неподалеку от расположения их части окопались вражеские разведчики, которые передавали немцам нужные сведения. Как потом рассказывал командир, злодеем, а точнее, злодейкой оказалась засланная с оккупированной территории девица, выдававшая себя за беженку, с которой заигрывал один из сослуживцев. Последний, разумеется, не знал о том, кто она на самом деле, но и ему тоже досталось. Поэтому у Митькова не было такого предвзятого отношения к контрразведчикам и сотрудникам госбезопасности, как у некоторых бойцов. Наверно, потому, что Митьков понимал, что те тоже люди и, в конце концов, просто делают свою работу. Или сказывалось то, что парень очень рано понял, что нет на свете абсолютно хороших или плохих людей. Да, и те и другие могут встретиться где угодно.
Его наставник, капитан Юркин, понравился Михаилу с первой встречи, несмотря на угрюмость и неприветливость. Может, потому что напомнил ему дворника дядю Петю, с которым парень сталкивался в детстве, когда еще беспризорничал на улицах. Тот тоже был вечно угрюм и им, мальчишкам, поначалу казался страшным, как леший. Вдобавок еще и ругался нехорошими словами. Но потом ребятишки стали от него получать то по паре монет, то краюху хлеба. Несомненно, у дяди Пети было доброе сердце, и он жалел их. Поэтому и сами беспризорники не пакостили ему и не вредничали. А потом Миша попал в детский дом и больше с тем дворником не виделся.
Старший лейтенант уже подошел к крыльцу здания, как его окликнули:
– Мишка!
Митьков обернулся.
– Здравия желаю, Юрий Степанович, – широко улыбнулся он.
Юрий Степанович Соколов, или просто Степаныч, был его давним добрым знакомым. Под его началом, точнее, командованием, Михаил и начал свой боевой путь в сорок втором году. Солдаты и офицеры его уважали и любили. В подполковнике Соколове каким-то непостижимым образом уживались строгость и добродушие. Один из бойцов даже за глаза называл его батей. Правда, вместе повоевать им пришлось не так уж долго. В сорок третьем Степаныч загремел с тяжелым ранением в госпиталь, и старший лейтенант (тогда еще просто лейтенант) даже не знал, увидит его еще раз или нет. Хотя втайне надеялся, что Соколов вернется.
Сейчас этот высокий и широкоплечий седой человек лет пятидесяти (как припомнил Митьков, до войны он был еще и спортсменом, неоднократным чемпионом военного округа) стоял, опираясь на простую трость, и курил папиросу. Старший лейтенант отметил про себя, что подполковник почти не изменился со времени их последней встречи. Хотя сколько он его не видел? Уже больше года точно.
– Вот, значит, куда тебя занесло, – улыбнулся в ответ Степаныч.
– Да, вот так получилось, – кивнул Митьков. – Вы-то сами как, Юрий Степанович? Давно из госпиталя?
– Давно, Миша, давно. Вот только списали меня с «передка». – Соколов кивнул на трость. – Врачи мне ногу в прямом смысле по частям собрали. Вот, теперь с палочкой бегаю.
– Ну, может, еще восстановитесь, – ободряюще сказал Миша.
Подполковник покачал головой:
– Это вряд ли. Больно серьезно фрицы меня зацепили. Да и годы, сам понимаешь, уже не те. Не мальчик, чтоб козликом бегать. Да и ты, смотрю, тоже прихрамываешь. Неужто и тебе довелось по госпиталям поваляться?
– Как видите. И тоже с ногой.
– Да я уж понял. Я издалека же тебя приметил, когда ты шел. Еще думал, заметишь или нет.
– Виноват, товарищ подполковник, – смутился старший лейтенант.
– Ладно тебе, я же не в обиду. Какими судьбами-то тут? Служишь здесь?
– Ну, в общем, да, – осторожно ответил Митьков, решив пока не говорить напрямую о новом месте службы.
– Стало быть, по тылам кантуешься, как и я, – вздохнул Соколов.
– А вы сейчас где, Юрий Степанович?
– А прямо вот тут. – Подполковник кивнул на здание комендатуры. – Я же из этих мест родом. Вот, предложили местечко. Нужен им был офицер на скучную должность. Я подумал: была не была. Ну, и пошел. Раз уж воевать запретили, может, хоть здесь пригожусь.
– Ну, и то хорошо.
– Ты сюда, к нам?
– Да, по одному делу.
– А к кому?
Михаил вздохнул и решил сказать честно:
– К тому, кто скажет, где находится одна воинская часть.
– Только не говори, Мишка, что ты в контрразведку попал.
– Попал, товарищ подполковник. Направили, я и попал. – Старший лейтенант вытащил свои «корочки».
Степаныч крякнул и покачал головой:
– Эвона как. Погоди, ты не с капитаном Юркиным служишь?
– С ним, – подтвердил парень. – Он у меня, ну, вроде наставника.
– Знаю я его. Мужик вредный, въедливый, но хороший. Честный служака. Никогда не подставит, не напакостит. Но если виноват, он в тебя зубами вцепится, не оторвешь. Привет ему передавай.
– Обязательно передам.
– Ладно, пошли, поищем, где эта твоя часть.
Митьков был несказанно рад, что встретил Соколова. Несмотря на то что тот занимал не самый высокий пост (правда, и не самый низкий), он сдержал обещание и помог старшему лейтенанту выяснить всю нужную ему информацию. Потом они еще сидели и пили крепкий чай с сушками да вспоминали былые времена.
– Ну, бывай, Мишаня, – сказал парню Степаныч на прощание. – Заглядывай, как время будет.
– Обязательно, Юрий Степанович. Спасибо вам большое.
– Да было бы за что, – махнул рукой подполковник.
Обратно Митьков возвращался в прекрасном расположении духа. Юркина на месте не оказалось, поэтому старший лейтенант решил его подождать. Он сел на свое место и какое-то время сидел просто так. Однако праздное безделье ему быстро надоело, поэтому он достал блокнот и еще раз изучил полученные сегодня сведения. Да, он узнал расположение части, точнее, роты, в которой до плена служил бывший заключенный Захаров, а также о командире по фамилии Кузьменко. Согласно полученным данным часть располагалась где-то в этой местности – Михаил, никогда ранее не бывавший в Белоруссии, почти не знал эти места. За исключением тех, где ему по долгу службы довелось побывать, то есть в бывшем концлагере в Полянах, да и в самом городе. Дорога в эти края не в счет. Но, как ему объяснили, рота сейчас пребывала не так уж далеко от городка. В случае чего они с капитаном могут даже отправиться туда пешком, ибо казенный транспорт выделяли только при очень сильной надобности. Но тут вряд ли такой можно назвать путь в часть.
А что касается подполковника Кузьменко, здесь было, конечно, сложнее. С одной стороны, командир роты, теперь уже бывший, как и Соколов, был комиссован по ранению. Видать, тоже что-то очень серьезное, если в тыл списали, навскидку определил парень. Собственно, и его найти было не проблема, но для этого нужно ехать на Украину. В общем, не так уж далеко, но и не сказать, что близко. Уж воинское подразделение всяко поближе будет, даже при незнании здешней местности.
– Давно сидишь?
Вопрос вырвал Митькова из задумчивости. Он поднял голову. Рядом стоял Юркин и насмешливо, насколько это было возможно при его вечно угрюмом лице, смотрел на своего подопечного.
– Никак нет, товарищ капитан. – Старший лейтенант сделал попытку встать.
– Сиди уж, – махнул рукой капитан и опустился на свое место. – Чем порадуешь?
– Я все узнал.
– Неужели все?
Михаил подробно рассказал Дмитрию, что ему удалось узнать в комендатуре. Он ожидал, что капитан выкажет свое одобрение, но тот как будто бы задумался и смотрел не на парня, а перед собой, опустив подбородок на сцепленные в замок руки. Когда Митьков закончил говорить, тот никак не отреагировал, продолжал сидеть молча. Офицер уже открыл рот, как Юркин прервал паузу.
– Это все? – осведомился он.
– Так точно, – кивнул старший лейтенант.
– Дело ясное, что дело темное, – непонятно к чему сказал капитан.
– Вы о чем, товарищ капитан? – удивился Михаил.
– Придется нам с тобой сначала двигаться в часть, а потом к этому Кузьменко.
– И что? – продолжал недоумевать парень.
– А то. Времени у нас с тобой не вагон с тремя тележками. Думаешь, этого Захарова будут долго держать на фильтрации? Ничего подобного. Скоро все пройдут проверку, и раскидают их, куда кого положено.
– Думаете, Захаров скроется?
– Все может быть. – Дмитрий вздохнул и наконец посмотрел на напарника.
Об этом он говорил не зря. Пока Митьков отсутствовал, капитан в который уже раз проштудировал показания подозреваемого фигуранта. До этого ему все время казалось, что он упустил какие-то нестыковки. Да, на первый взгляд в показаниях все было ладно и складно. Должна быть какая-то мелочь, из-за которой вся эта красивая история посыплется, как карточный домик. И когда Юркин сидел и внимательно, чуть ли не побуквенно, перечитывал показания Захарова (а он их прочитал не один раз), ему показалось, что он эту самую маленькую нестыковку нашел. Осталось только подтвердить.
А Захарова, скорее всего, отпустят. Формально он чист. Ну, почти. Да, попал в плен, был в концлагере. Но не сотрудничал, не стучал и прочих пакостных вещей не делал. Скорее всего, предложат отправиться обратно на фронт. Вот тогда точно его ищи-свищи. Ладно, если отправят куда-то поблизости, хотя бы в ту же часть, где он служил до плена. А если нет? В голову капитана нет-нет, да и закрадывалась мысль: а может, он все же ошибается? Вдруг этот тип невинен, как святой? Подозрения подозрениями, но фактов-то нет. Или у Дмитрия уже глаз замылился настолько, что он готов невиновного записать в предатели? От таких мыслей у Юркина распухла голова. Он даже вышел перекурить на задний двор здания. Как раз в это время и вернулся старший лейтенант.
И нестыковку он все-таки нашел. Маленькую, крошечную, почти незаметную. Как мелкий камушек в ботинке. Но это было то, что нужно. Хоть и не абсолютное доказательство, но это может оказаться той самой ниточкой, которая распутает весь клубок.
– Тогда что будем делать? – поинтересовался Михаил.
– Я тебе уже сказал что. Собирайся. Отправимся в часть. Где, ты сказал, она находится?
Парень открыл свои записи и повторил.
– Да, не очень далеко. Если повезет, может, кто и подбросит. Все лучше, чем ногами топать.
– А с Кузьменко что будем делать?
– С ним пока погоди. Может, придется съездить. Он не из деревни какой-нибудь?
– Из Чернигова. Как мне сказали, туда и вернулся после госпиталя.
– Ну, то, что живой, – уже хорошо. Тогда к нему мы всегда успеем. А сейчас собирайся и выдвигаемся.
На улицу они выходили уже через пару минут. Какое-то время шли молча, потом Митьков нарушил молчание:
– Товарищ капитан, разрешите вопрос?
– Разрешаю. Говори.
– Как вы думаете, этот Захаров вообще чем опасен?
Юркин хмыкнул и посмотрел на своего подопечного:
– Неужто сам не догадываешься?
– Да догадываюсь. Я не об этом. Думаете, его немцы специально оставили?
– Конечно.
– А для чего? Вот его освободили, подозрений он как будто бы, – старший лейтенант особо это выделил, – не вызвал. А дальше что? Шпионить будет? Передавать по рации сведения? Или эшелоны с солдатами и с боеприпасами подрывать?
– Хороший вопрос, Мишаня. Если бы я знал на него точный ответ, я бы тебе сказал. По идее, он может делать все, что ты мне сейчас перечислил. Ну, или что-то из этого. Но, как известно, хрен редьки не слаще. То, что он по рации передает противнику расположение частей и важных объектов, или то, что взрывчатку где-нибудь на стратегическом объекте заложит, – в любом случае эта гнида вредит всем. Не только военным, но и гражданским. А точно мы узнаем, когда найдем железное подтверждение тому, что этот Захаров действительно работает на фашистов, и возьмем его за задницу. А мы его обязательно возьмем, вот увидишь.
– Товарищ капитан, а если ни в части, ни у Кузьменко мы ничего такого не узнаем?
– Больно много неправильных вопросов задаешь, боец. – Капитан остановился и хмуро поглядел на старшего лейтенанта.
– Не согласен, товарищ капитан. – Тот упер руки в боки и упрямо, даже несколько вызывающе посмотрел на старшего товарища.
Дмитрий помолчал, внимательно изучая лицо Миши. Последний ожидал, что капитан его обругает или прочтет нотацию. Но Юркин неожиданно усмехнулся:
– Молодец, Мишаня, – и хлопнул его по плечу. – Умеешь стоять на своем. Полезное качество. А в нашей работе, я тебе скажу, особо. А что касается твоего вопроса, то я уверен, что мы с тобой обязательно что-нибудь узнаем. Понимаю, что ты можешь этому не верить, но поверь хотя бы моему опыту, если тебе так проще.
– Да я верю, товарищ капитан, – тепло улыбнулся парень.
– Можно просто Дмитрий Федорович. Когда не в официальной обстановке.
– Слушаюсь, Дмитрий Федорович. – Митьков, продолжая улыбаться, шутливо взял под козырек.
– Вольно, боец. И еще кое-что. Я понимаю, что Степаныч – твой старый знакомец, но не надо трещать на каждом углу о нашей службе. О том, где ты служишь. Такие вещи всегда надо говорить к месту. Понял?
– Так точно.
– Вот и умница.
– Это из-за того, что на СМЕРШ многие косо смотрят? – напрямую спросил Митьков.
– Не только. Иногда это может навредить работе. В прямом смысле. Могу тебе примеры привести, если не веришь.
– Верю, Дмитрий Федорович. Но все же расскажите. Чтобы я знал.
– И то правильно. – Капитан огляделся. – Ладно, пошли. А то нам еще шагать и шагать. А по дороге я тебе расскажу.
* * *
Путь до расположения роты занял у офицеров не так уж много времени. Попутных машин им по дороге не попалось, поэтому расстояние до места назначения они проделали пешком. Юркин рассказывал Митькову о разных нюансах их работы, парень в ответ задавал уточняющие и не только вопросы. Даже со стороны они могли сойти за двух старых добрых приятелей, толкующих о том о сем, поэтому в части их встретили не слишком настороженно. Хотя командир, увидев удостоверения контрразведчиков, немного напрягся, и его тон, поначалу слегка добродушный, стал сухим и деловым.
– Захаров, значит, – задумчиво проговорил он. – Был такой, слышал о нем, но не застал. Меня назначили после того, как подполковник Кузьменко попал с ранением в госпиталь.
– Значит, вы не из местных? – Капитан качнул головой в сторону стоящих неподалеку бойцов. Они беседовали на воздухе.
– Нет. Меня направили из другой части. Да и эту роту, можно сказать, заново сформировали.
– Неужели фрицы всех положили? – поинтересовался старший лейтенант.
– Бóльшую часть. Чуть в окружение всех не взяли, еле выбились. Хорошо, подмога успела прийти, отогнали фашиста. А их там было солидно. Сам не видел, но бойцы, которые уцелели, как один мне все рассказали.
Дмитрий нахмурился.
– Что же, они, получается, неожиданно напали?
– В том-то и дело. – Командир закурил. – То ли заслали разведку к нам в тыл, то ли выдал кто-то. Но ударили знатно.
– Понятно, – сказал капитан. – А кто-то сейчас в роте есть из «старичков»? Ну, из старого состава?
– Старший сержант Никитин, с сорок второго здесь воюет. Сержант Ахметов. Он как раз за несколько дней до того случая к нам прибыл с новобранцами. Потом сержант Малинин. Еще младший сержант Литяк, связистка. Еще…
– Думаю, хватит, – перебил собеседника Юркин. – Нам очень надо с ними поговорить.
– Как скажете, – кивнул командир, хотя это было явно ему не по душе.
– Да вы не волнуйтесь, – сказал Михаил. – Нас интересуют не они, а Захаров.
– Да я понял. Идемте.
Офицеры решили разделиться. Капитан взял на себя Никитина и Малинина, а его подопечный – новобранца и связистку. Беседы тоже вели порознь.
Старший сержант Никитин смотрел на Дмитрия спокойно. Он был ровесником капитана, но внешне был полной противоположностью – высокий, привлекательный, уверенный в себе. Про таких говорят, что они пользуются успехом у женщин. Узнав, что контрразведчика интересует его бывший сослуживец, Никитин покачал головой.
– Что вы можете о нем сказать? – спросил Юркин.
– Смотря что вам нужно, – ответил старший сержант. – Что он собой представляет или вас интересует его биография?
– И то и другое.
– Биографию его я особо не знаю, потому что Паша сам о себе почти ничего не рассказывал. Так, если где случайно словечком обмолвится.
– Скрывал? – оживился капитан.
– Не знаю. Возможно. Говорил, что его призвали из Ростова, но я полагаю, что родом он не оттуда.
– И почему вы так решили?
– У ростовчан очень характерный говор. Моя сестра вышла замуж за человека из тех мест. И у него особый говор. А Паша так не говорит.
«Вот и еще один это подметил, – подумал Дмитрий. – Почему же Захаров скрывал, что он из Астрахани? Возможно, скрывал что-то из своего прошлого».
– А еще что знаете? – продолжал допытываться Юркин.
– Вроде бы он работал на заводе.
– А семья, родители?
Никитин потер подбородок.
– Вроде бы Паша был женат.
– Вроде или был?
– Не знаю, – развел руками старший сержант. – Но ни я, ни другие ребята, мы не видели, чтобы он писал кому-то письма. И чтобы получал их. Мы-то пишем. Даже у кого ни родных, ни жен, те пишут друзьям. Или девушкам, которые письма на фронт присылают. А Паша… нет, не припомню.
– И что же, у него никто не спрашивал, почему он никому не пишет или почему не пишут ему?
– Почему же, спрашивали, конечно. Паша тогда ответил, мол, он-то пишет, но очень редко. А про жену он сам как-то сказал. Но, как я понял, жена – бывшая. У нас девочки-связистки поинтересовались, а Паша отшутился, мол, дело прошлое, и на другое разговор перевел. Я поэтому и подумал…
– А что скажете о нем как о человеке?
Старший сержант помолчал.
– Сложно сказать, – выдал наконец он.
– Скажите как есть.
– Как бы вам это объяснить, товарищ капитан? Вот, знаете, есть такие люди, которые с виду вроде бы ничего. В том смысле, что о них нельзя ни подумать, ни сказать ничего плохого. Но почему-то они отталкивают от себя, понимаете?
– Как будто человек с гнильцой, – подсказал Юркин.
– Ну, да, нечто вроде того. Вот и Паша мне таким казался. Вроде бы и приветливый, и общительный, но что-то вот такое было… – Никитин пощелкал пальцами. – Наверно, так, как вы сказали.
– А вы знаете, как Захаров попал в плен?
– Нет. Честно говоря, я об этом узнал, когда вы пришли. Думал, что Паша погиб. Его ведь тогда отправили в составе разведгруппы в тыл противника. Оттуда не вернулся никто, кроме командира, младшего лейтенанта Васильева. Но и он потом в госпитале умер от ран. Говорили, он тогда чудом вырвался из немецкого тыла, но… – Собеседник развел руками. – Сил добраться до наших ему хватило, а вот выжить нет. Жаль его. Веселый человек был.
Сержант Малинин оказался не столь разговорчивым. Молодой человек угрюмо смотрел на капитана и отвечал односложно и неохотно. Но Дмитрий не обращал на это внимания. В конце концов, он тоже не червонец, чтобы всем нравиться. Да и контрразведчиков, откровенно говоря, любили далеко не все. Как на гражданке милицию. Единственное полезное, что удалось выудить, – то, что Захаров, по словам сержанта, был немного трусоват и жаден. Правда, брошено это было вскользь, но капитан намотал себе на ус. В остальном все сказанное Малининым не расходилось со словами его ранее допрошенного сослуживца.
Зато Митькову повезло чуть больше. Первой, с кем он говорил, была связистка Вера Литяк. Несмотря на то что со старшим лейтенантом они были примерно одного возраста, в русых волосах молодой женщины обильно пестрела седина. А еще она много курила: за время разговора младший сержант выкурила с десяток папирос, если не больше. Манера общения у нее была немного развязной, но не раздражающей.
– Значит, Пашка интересует, – не спросила, а сказала женщина, делая глубокую затяжку.
– Да, именно он, – кивнул Михаил.
– Надо же. – Она криво усмехнулась, невольно вызвав у парня ассоциацию со своим наставником. – Хотя чего удивительного-то? Дерьмо, как известно, не тонет.
– Прямо так уж и дерьмо?
– А то нет? Ты с ним общался? – Несмотря на разницу в званиях, Вера сразу обратилась к Митькову на «ты», объяснив это тем, что ровесникам не выкает.
– Мы его допрашивали после освобождения из концлагеря.
– Ну, и что скажешь?
Старший лейтенант пожал плечами. В глубине души он был согласен со связисткой, хотя и не знал Захарова настолько хорошо, насколько она. И разделял опасения Юркина. Бывший узник хоть и держался естественно во время беседы, но что-то такое отталкивающее в нем действительно было.
– Не всегда человека узнаешь за пару часов разговора, – уклончиво ответил Михаил.
– Не спорю, – согласилась женщина и выпустила пару колечек дыма. – Но есть такие, у которых на морде написано, кто они и с чем их едят. Вот Пашка из таких как раз. Скользкий, как змея. Вроде бы такой весь из себя правильный, общительный, а приглядишься – гнида. Поэтому я и не удивилась, что он выжил после той заварушки.
– Это когда их разведгруппу накрыли? – уточнил парень.
– Угу. – Младший сержант затушила окурок. – Оттуда тогда живым выполз только Степка Васильев, он у них командиром был. Мы с девчонкой-санитаркой его притащили к врачам, когда он к нам добрался. И то помер Степка через несколько дней от ран. Вот он был настоящий мужик. Как мой покойный муж.
– Это вы уже овдоветь успели? – Глядя на собеседницу, Митьков тоже достал табак и свернул две папиросы. Одну закурил сам, вторую протянул Вере.
Она кивнула и вытащила из кармана гимнастерки спички.
– Мой муж в первые же дни ушел на фронт. А через четыре месяца похоронка пришла. Я месяц ревела, потом подумала, оставила детей тетке, перекрестилась, да и тоже пошла на фронт. Вот, уже не первый год на «передке». Такая вот история.
Старший лейтенант искоса посмотрел на связистку. Несмотря на грубоватую и простоватую манеру общения, она казалась человеком добрым и неглупым. Конечно, Миша понимал ее и выслушал бы рассказы молодой женщины о ее жизни (капитан ему говорил, что надо уметь расположить к себе собеседника), но времени у него было не так много, а его целью было узнать все что можно о Павле Захарове.
– Вера, а что-нибудь о биографии Захарова вы знаете? – мягко спросил он.
– Да какая там биография? – скривилась связистка и сделала большую затяжку. – Неплохой у тебя табачок.
– Повезло разжиться, – улыбнулся парень.
– Да, повезло, – согласилась женщина и тоже улыбнулась. – Знаешь, Пашка, несмотря на то что вроде бы как и общался со всеми, но больно много о себе не рассказывал. У нас-то девки любопытные, знаешь ли. Связистки, санитарки… Война войной, а женское нутро никуда не денешь. Ну, они, естественно, спрашивали его, мол, женат ли, есть ли подружка, и все такое прочее. А Пашка уходил от вопросов. Отговаривался и переводил разговор на другое. Но были же и настырные. Настенка вон, царствие ей небесное, та мужиков страсть как любила. И решила Пашку захомутать. Я еще смеялась над ней, мол, получше никого не нашла? Так она вызнала, что тот еще до войны был женат, да развелся. А еще где-то услышала, что фамилия у него не его, а женушки бывшей.
– Да ладно, – прищурился Митьков.
– Вот как есть тебе говорю. С ее слов, конечно.
– И какая же у него раньше фамилия была?
– А черт его знает. Вот это Настенка узнать не смогла. Еще. – Вера пощелкала пальцами. – Вот что он всем говорил, так это то, что сам из Ростова, кажется. Оттуда на фронт ушел. Но у нас ребята-то есть с тех краев. Так они сразу раскусили, что Пашка не ростовский. Из других мест он. А в Ростове пришлый был.
– Это и я заметил. Говора южного у него нет.
– Верно говоришь. А еще я вот что тебе скажу. Когда они тогда в разведку собирались, Пашка сам к ним напросился.
– Удаль молодецкую хотел показать? – усмехнулся старший лейтенант.
– Скажешь тоже, – рассмеялась младший сержант. – Не знаю зачем. На словах-то понятно, мол, хочет пользу принести, послужить и всякое такое. Но это все враки. Если человек действительно рвется в бой, он просто берет и идет. Не знаю, как тебе объяснить, но по нему это видно. А по Пашке – нет. И когда группа не вернулась, все очень переживали за ребят. Только за Пашку – не особо.
– Получается, не особо любили его у вас тут?
– Да не то чтобы. – Связистка пожала плечами. – Он же, понимаешь, вроде бы и свой, но держался особняком. Просто это надо видеть, знать человека, повариться с ним в одном котле не один день. Тогда и поймешь.
– Понятно.
– Слушай, старший лейтенант, а ты, часом, не детдомовский?
Михаил удивленно посмотрел на собеседницу.
– Сильно заметно? – спросил он.
Женщина понимающе улыбнулась.
– Рыбак рыбака видит издалека. Я ведь тоже такая. После смерти мамки попала в детдом. А когда мне тринадцать было, тетка нашла меня и забрала. Одна она у меня осталась. Вовка-то погиб. Ну, и пацаны еще.
– Ладно, Вера, спасибо вам.
– Было бы за что. Ты, знаешь, пиши, если что. Ты парень вроде хороший. Хоть и интеллигент.
Следом Митьков пообщался с сержантом Ахметовым. Долговязый и неулыбчивый парень с восточной внешностью и остриженной почти налысо головой оказался вполне приятным собеседником. Сразу о себе рассказал, что на фронт ушел с третьего курса института, где обучался на инженера, что где-то еще воюет его младший брат. Правда, беседа с ним оказалась менее продуктивной, чем рассчитывал парень. Что, впрочем, было неудивительно – сержант прибыл в эту часть незадолго до той злополучной вылазки в немецкий тыл, буквально за неделю, и с Захаровым успел пообщаться гораздо меньше, чем связистка Литяк.
– Расскажите мне о вашем бывшем сослуживце Павле Захарове, – мягко прервал его устную автобиографию старший лейтенант.
Ахметов качнул головой.
– Странный он человек был, – ответил он. – Хотя почему был? Вы ведь сказали, что он жив.
– Жив, – подтвердил Михаил. – Попал в плен и был в концлагере.
– Да, я понял.
– А почему вы сказали, что он был странный?
– Есть люди, о которых говорят, что они себе на уме. Вот и Паша такой же. Себе на уме.
– В хорошем смысле или в плохом?
Сержант пожал плечами.
– Ни в том, ни в этом. Я не могу многого сказать о нем, потому что мало его знал. Я ведь прибыл сюда незадолго до того, как больше половины нашей роты тогда полегло. Но ребята говорили мне, что он такой… – Собеседник призадумался, пытаясь подобрать нужный эпитет.
– Себе на уме, как вы сказали.
– Да, именно так. Есть такие люди, о которых ничего плохого вроде не скажешь, но и хорошего тоже. Я же сказал, я мало что знаю о Паше, общался с ним очень мало.
– А про его жизнь? Ну, кто он, откуда, кем был до войны, кто ждет его дома…
– Этого тоже не знаю. Слышал только, что он из Ростова, но он не похож на человека, который родился на юге.
– Это он сам говорил? Про то, что из Ростова.
Ахметов призадумался.
– Кажется, да.
Несмотря на общительность собеседника, разговор получился недолгим. Но это не расстроило парня. В конце концов, общение с бывшей детдомовкой Верой было куда более содержательным.
