Александр Тамоников
Офицеры. Лучшие романы о российских офицерах
За размышлениями он не заметил, как от штаба подошел командир в окружении заместителей. Смирнов пропустил, как положено, замов вперед, сам подошел к Доронину.
– Ну что, Доронин, особого приглашения ждешь? Готов к суду?
– Я-то готов, товарищ подполковник, только несправедливо все это. Вам не кажется?
– Казаться мне, Доронин, по должности не положено, но я предупреждал тебя – держись от Куделина подальше.
– Так мы что, в разных армиях служим? Почему я должен просчитывать каждый свой шаг, боясь попасть на заметку какому-то уроду?
– Все! Прекрати. Не заводись – себе хуже сделаешь. И болтай поменьше. Куделина речами не проймешь. Отмолчись. Дальше посмотрим.
Доронин вошел в клуб, присел на крайнее кресло предпоследнего ряда.
Следом зашел командир. Он занял место в президиуме, но не Смирнов играл сегодня первую скрипку, зам по воспитательной.
– Товарищи члены суда младших офицеров, прошу занять свои места.
Когда команда была выполнена, замполит обвел взглядом аудиторию.
– Доронин? Старший лейтенант Доронин?
– Я. – Александр встал.
– Вы что, Доронин, первый раз замужем? Проходите и займите свое место.
Александр прошел через весь зал и остановился рядом со специально поставленным стулом, под президиумом, перед залом.
– Вот так, садитесь на стул позора.
– Не волнуйтесь, товарищ майор, я постою.
– Доронин! Здесь вам не цирк, – настаивал замполит, – а суд, пусть и товарищеский, так что извольте выполнять правила. Стул позора и предназначен для того, чтобы на нем сидел тот, кто коллективом предан позору.
– Сказал постою, значит, постою, и нечего меня уламывать.
– Товарищ подполковник! Обращаюсь к вам как к командиру. Сами видите, как ведет себя Доронин.
– Майор! По-моему, вы затягиваете. Если вам не дорого свое время, то пожалейте время подчиненных. Начинайте.
Зам по воспитательной с трудом проглотил пренебрежительный тон подполковника Смирнова, но, сдержавшись, продолжил исполнять отведенную ему роль.
– Что ж, Доронин, командир сделал для вас исключение. Но на то он и командир.
– Товарищ майор, – донеслось из зала, – ну на самом деле, давайте по теме, чего кота за хвост тянуть?
– Я попрошу нетерпеливых свое мнение попридержать при себе и не позволю превращать серьезное мероприятие в балаган. Начинайте, – обратился он к председателю суда – одному из командиров рот, капитану Березкину.
Тот начал:
– Товарищи офицеры! Мы с вами сегодня обсуждаем проступки, совершенные нашим сослуживцем, командиром пятой роты, старшим лейтенантом Дорониным Александром Владимировичем. Первое – это избиение сержанта Шульгина на глазах у подчиненных. Что вы можете, товарищ старший лейтенант, сказать по этому поводу?
– Если вы считаете, что один удар в порыве гнева по уважительной, поверьте, причине – избиение, то тогда вообще о чем можно говорить? Прошу точнее сформулировать обвинения в мой адрес.
– Товарищ старший лейтенант, какая разница – один вы нанесли удар, два ли, но вы ударили своего подчиненного?
– Да, ударил.
– Другие подчиненные рядового состава при этом присутствовали?
– Да, присутствовали.
– И как же вы оцениваете свой поступок?
– Если вы хотите этим вопросом спросить, ударил бы я сержанта вновь, повторись та же ситуация? Отвечаю – да, ударил бы. Или, по-вашему, я должен был со стороны наблюдать, как сержант издевается над молодыми солдатами?
– Как у вас складно получается, – вступил в разговор Куделин. – Товарищ подполковник, товарищи офицеры, довожу до вашего сведения, что по случаю физического оскорбления сержанта Шульгина проводилось служебное расследование и фактов, подтверждающих то, что сержант издевался над «молодыми», как здесь выражается так называемый командир роты, не обнаружено. Стыдно, старший лейтенант, прибегать ко лжи во спасение своей изрядно подмоченной репутации. Стыдно и недостойно офицера.
– Вы проводили дознание и факты не подтвердились? А что вы ждали? Да кто же вам правду скажет о Шульгине? Ведь всему личному составу известно, что он ваш, товарищ майор, осведомитель.
– Что-о? Что вы сказали? Вы в своем уме? Или опять пьяны? Вы понимаете, в чем только что меня обвинили? Товарищ подполковник, товарищи офицеры, я обращаю ваше внимание на слова этого негодяя. Вы еще ответите за свои слова, Доронин, ответите.
– Я-то отвечу, но и вам придется извиниться за негодяя. И что это так вы взвились? Или я сказал что-то из ряда вон выходящее? По-моему, всем известно, как вы проводите воспитательную работу, на чем ее основываете.
– Товарищи офицеры! Майор Куделин! Не забывайтесь, что вы находитесь на суде чести. Ваши пререкания никому не нужны, а вы, товарищ Березкин, исполняйте свои обязанности, – высказался раздраженный командир.
– Да о какой чести вы, товарищ подполковник, говорите, – не унимался Куделин, – вы посмотрите на поведение Доронина, он же всем нам бросает вызов своим поведением.
– Это у тебя, майор, где честь должна быть, кое-что выросло. Воспитатель гребаный. Ведь приняли решение убрать институт замполитов, так нет, попробуй тронь эту касту. Хрен возьмешь.
– Доронин? Что за поведение, твою мать? – вышел из себя командир. – А ну прекрати немедленно! Ты можешь не уважать конкретную личность, но погоны старшего офицера уважать обязан. И обращаюсь ко всем – не прекратите сами эту порнографию, я ее прекращу.
Побледневший Куделин не стал продолжать перепалку, уткнулся в записную книжку и принялся что-то быстро в нее заносить.
Наконец капитан Березкин решил взять ведение собрания в свои руки.
– Вам, Доронин, был задан вопрос – как вы оцениваете свой поступок, но вразумительного ответа собрание так и не получило. Вам слово.
– А мне нечего сказать. Считайте, что от объяснения по всем пунктам я отказываюсь. Можете начинать обсуждение.
– Это ваше право. Товарищи офицеры, кто желает выступить?
В зале царило молчание, никто особого желания высказаться, видимо, не испытывал.
– Что, нет желающих?
– Разрешите мне, – подал голос Чирков.
– Слово предоставляется командиру инженерно-саперной роты старшему лейтенанту Чиркову.
– Товарищи офицеры. Не знаю, как вы, но я не пойму, из-за чего мы тут собрались.
– Пожалуйста, еще один комик, – проговорил как бы про себя Куделин, но так, чтобы его услышали.
– Это вы про себя, товарищ майор? – не остался в долгу Чирков.
– И вы туда же, Чирков? Ну-ну, далеко пойдете.
Командир привстал – обвел взглядом аудиторию и, ничего не сказав, сел на место.
Было заметно, что он сильно раздражен.
– Я не хочу препираться с замполитом, – продолжал Чирков, – и определять кто есть кто. Скажу по существу данного, неудачно разыгранного спектакля. Ради чего мы здесь? Что обсуждать? Что Доронин совершил преступление? Ударил сержанта? А за что? За то, что тот издевался над «молодыми», хоть и хочет все по-другому представить майор Куделин. Я знаю, что творит этот Шульгин, и, будь на месте Доронина, тоже набил бы ему морду. Да что об этом говорить? Все мы прекрасно видим, что наш коллектив с приходом в часть Куделина разделился на два лагеря. И «дедовщина» процветает там, где есть такие вот сержанты, которые входят в своеобразный актив замполита.
Куделин хотел что-то сказать, но его опередил лейтенант Панкратов:
– Товарищи офицеры, это что получается? Что мы совершенно игнорируем субординацию и, вместо того чтобы обсуждать проступки Доронина, свою оценку которых я дам ниже, обсуждаем старшего офицера? Что нам не положено по Уставу. Поэтому считаю, что такое поведение непозволительно, и призываю всех выступать по теме. Теперь скажу свое мнение о том, что совершил Доронин. А поступил он подло. Иначе назвать его поступок не могу. В арсенале офицера много возможностей навести в подразделении порядок. Но Доронин предпочитает мордобой, тем самым показывая личному составу губительный пример. И за это он должен понести суровое наказание.
– Панкрат, – фамильярно спросил уже порядком заведенный Чирков, – а у тебя во взводе что творится, ты знаешь? Или тебе некогда? Хотя откуда тебе знать? Ты же постоянно на вызове у Куделина. А во взводе у тебя правит сержант и отдувается за все ротный. Не знаю, как он еще терпит подобное. Не знаю, но понимаю – ведь ты же под патронажем Куделина. Тебя трогать – себе дороже выйдет. Так что тебе ли обсуждать Доронина? Садись лучше – свое ты на сегодня уже отслужил хозяину.
– Старший лейтенант Чирков! – В голосе Куделина звучали металлические нотки, он смотрел на командира роты холодными, змеиными глазками. – Если вы офицер, то подпишитесь под своими словами, и мы с вами разберемся где следует.
– Не волнуйся, майор, я за свои слова отвечу. Смотри, как бы тебе за свои дела не пришлось ответ держать. Считаешь, что все можешь? Смотри, не переоцени себя и своих покровителей.
– Чирков! А ну сядь на место, – приказал подполковник Смирнов. – Да что это такое происходит? Вы что? С ума все посходили? Вы же офицеры. Нет, видимо, придется мне принять активные меры. Распоясались. Ну что ты, Березкин, на меня смотришь? Будете продолжать заседание?
– Товарищи офицеры, кто еще желает выступить?
Поднялся майор Куделин.
– Я буду краток. Не скрою, что по факту проступков Доронина я сделал свое предложение командиру части – отстранить старшего лейтенанта от командования ротой до принятия решения вышестоящим командованием, но после того, как вел себя Доронин на собрании, – изменил свое решение. Я считаю, что таким, как он, не место в Вооруженных силах, и буду ходатайствовать о его увольнении.
– Да? Уволить меня хочешь? А вот это не видел?
Доронин согнул правую руку в локте и ударил по ней левой.
– Ну все! Хватит! – Командир стукнул ладонью по столу и поднялся. – Властью, данной мне, я прекращаю суд. О времени нового заседания будет объявлено дополнительно. Все, кроме Доронина и Чиркова, свободны.
Клуб через несколько минут опустел. Куделин хотел было остаться, но Смирнов проводил его.
– Товарищ майор, вас попрошу дождаться меня в служебном кабинете.
– Есть! – сухо ответил Куделин и с недовольным видом удалился.
Когда командир, Доронин и Чирков остались одни, Смирнов взорвался:
– Вы что, мальчишки? Обнаглели совсем? Как вы смели?
– А что «смели», товарищ подполковник? – ответил Доронин. – Правду сказать? Не по вкусу пришлась? Или вы не видите, что в части происходит? Замполит себя над всеми поставил, превратил часть в натуральный дурдом.
– И потом, товарищ подполковник, – поддержал друга Чирков, – из-за чего вся эта карусель вокруг Доронина? Вы-то должны знать. Ведь ясно, что Куделину рота нужна, должность свободная, чтобы Панкрата протолкнуть.
– Все сказали? Значит, Куделин во всем виноват? А вы – ангелы с крылышками? Ты, Чирков, спрашиваешь, из-за чего закрутилась карусель вокруг Доронина? А не сам ли Доронин дал повод для этого? Не дай он в морду сержанту, а посади на гауптвахту, как положено, и все было бы иначе. Не попадись он с пьянкой…
– Да какой пьянкой, товарищ подполковник?
– Молчи! Ты свое уже высказал. Не попадись, повторяю, с пьянкой, тоже не было бы ничего. Не пошли он на три буквы посыльного, а заступи на службу, и здесь ничего бы не было. Не было бы у Куделина против Доронина ничего. Так кто, в конце концов, виноват? Куделин, который, согласен, ведет себя подло? Или Доронин, который своим поведением провоцирует замполита? Но зам по воспитательной старше и по званию, и по должности, а в армии существует еще понятие о субординации. Видишь, что начальник «перегибает палку», – доложи вышестоящему командиру, а не посылай куда не следует. А вы распоясались, потеряли контроль над эмоциями. И ладно еще Доронин, его еще можно понять, правда, с большим натягом. Он защищался. И делал это не лучшим образом, мягко говоря. Ну а ты, Чирков, почему оскорбил старшего офицера? Какое имел право? Правды добиваетесь? Да ничего подобного. Так правды не добиваются. И какой, собственно, правды? Ведь формально Куделин во всем прав. Разве за Дорониным числится мало грешков? А, старлей? Да будь ты чист, Куделин ничего бы не смог предпринять, как бы этого ни хотел. В первую очередь надо уметь себя контролировать, а не переводить стрелки на других. Вот вы мне ответьте оба: зачем сами в петлю лезете? Не хотите служить? Рапорта на стол и до свидания! И нечего шоу устраивать, шоумены тоже мне…
Наступила короткая пауза. Командир закурил.
– Вы же училища заканчивали не затем, чтобы потом, получив диплом, «слинять» на «гражданку». Вы служить пришли. Я знаю. Научился, слава богу, в людях разбираться и видел в Афгане, как такие, как вы, героями становились, а панкратовы и куделины тихими мышами сроки отбывали. Так какого черта подставляете себя? Вы утверждаете, что я не вижу, что в части происходит. Ошибаетесь. Все вижу. И больно мне, понимаете, больно, а вы мне соли на раны не скупясь… Мы служить должны, людей воспитывать, долг свой исполнять. Посмотрите, кто к нам в последние годы приходит? Наркоманы, алкоголики, дистрофики, лица, ранее связанные с криминалом. Психически нездоровая молодежь. Может быть, я и утрирую, но это имеет место. И мы должны с ними работать. А в этих условиях нужны офицеры настоящие, преданные делу своему. Я почему защищаю вас? Потому что именно в вас вижу тот костяк, вокруг которого можно создать здоровый коллектив. За всей вашей раздолбанностью, внешней шелухой разгильдяйства скрывается истинная военная жилка, надежность, способность держать многоликий коллектив в готовности для выполнения боевой задачи. А вы? Да ладно!
Командир махнул рукой.
– Делайте что хотите, свободны.
Офицеры не торопились уходить.
– Ну что застыли? Сказал же – свободны.
– Извините, товарищ подполковник.
– Чего уж там. В себе разберитесь, передо мной что извиняться? О дальнейшем подумайте.
Командир подошел к краю сцены, вновь закурил, показывая, что разговор окончательно закончен.
Чирков с Дорониным тихо вышли из зала.
На улице шел мелкий дождь. На душе было пакостно. Шли по центральной аллее к КПП молча, каждый думал о своем.
Думал и командир, стоя на сцене один в большом зале клуба. И задача, которую ему предстояло решить, была непроста.
Зная паршивый, склочный характер своего заместителя по воспитательной работе, он ломал голову, как сгладить возникший конфликт. И решения пока не находил. Куделин, если еще удастся его уломать, непременно потребует, чтобы Доронин и Чирков публично извинились. Офицеры этого не сделают, прекрасно понимая, что после извинений примирения не наступит.
Куделин, напротив, усилит нажим, почувствовав слабость оппонента. Такова его натура – безжалостно давить неугодных, подминая под себя, заставляя испытывать постоянную от него зависимость.
Если же не предпринимать ничего, то завтра в вышестоящий штаб полетит такая бумага, что реально встанет вопрос о немедленном увольнении Доронина и Чиркова.
Убедить Куделина не делать этого он, Смирнов, не сможет. Приказать? Тот тут же обжалует приказ. Вот, блин, загнали тоже занозу в часть. Быстрее продвигали бы его, что ли, выше, пока он здесь все не развалил своими интригами…
Значит, все же придется обратиться к Петровичу – генерал-полковнику Седову, – заместителю Главкома Сухопутных войск. Они были в дружеских отношениях еще с Афгана, когда капитан Смирнов прикрыл собой командира дивизии генерал-майора Седова, приняв на себя три пули душманского снайпера. После этого случая генерал чувствовал себя обязанным Смирнову.
Придется поставить Куделина в известность, что и он, Смирнов, может в случае необходимости сильно огрызнуться, сломать карьеру своему заму. Это был некрасивый ход, но вынужденный. Иначе сохранить Доронина и Чиркова для армии ему не удастся. А терять этих парней не хотелось.
Приняв решение, подполковник Смирнов направился в штаб, поднялся на второй этаж, зашел в кабинет своего заместителя, который ждал прихода командира, выполняя приказ.
Утром на разводе о вчерашнем происшествии не было сказано ни слова. Это обстоятельство удивило многих. Но более всего офицеров строевой части.
Никакого рапорта, докладной в вышестоящий штаб по линии майора Куделина не поступило.
Это было по меньшей мере странным. Все ожидали, что Доронина и Чиркова как минимум до окончания разбирательства и повторного суда чести отстранят от исполнения служебных обязанностей, но этого не произошло.
Не произошло ничего, и причин такого неожиданно спокойного исхода никто не знал, за исключением, естественно, Смирнова и Куделина.
Суд же вообще перенесли на неопределенный срок.
Жизнь продолжалась.
Доронин с Чирковым, как и остальные командиры подразделений, готовились к отправке в запас отслуживших положенное военнослужащих и к приему молодого пополнения. Сержант Шульгин увольнялся тоже, и это, в какой-то степени, смягчало противостояние. Но только смягчало.
* * *
Утром Костя, хоть и чувствовал себя еще неважно, стал собираться.
Анна Сергеевна поинтересовалась:
– Куда направляешься? К Эдику? Сам же обещал, что будешь отходить от пьянки?!
– А я что делаю? Не прошу же водки и денег не прошу. И не к Эдику иду, просто прогуляюсь и вернусь.
– Кость? Что с тобой случилось? Ты попал в неприятную историю? Тебе что-то угрожает? Или, может, денег задолжал? А?
– Мам, ну почему если я веду себя не как всегда, то у меня непременно должно что-то случиться? Ты не допускаешь, что я мог решить изменить свою жизнь? Вот так, взять и изменить?
– Подожди, подожди, уж не влюбился ты случаем?
– Не волнуйся. Мне это, наверное, не грозит, здесь я весь в тебя.
– Что ты хочешь этим сказать?
– А разве ты отчима любишь? Или любила раньше? Он тебе просто для выживания нужен был, вот и пошла за него. Про отца говорить не буду, не знаю, но сомневаюсь, что и его ты любила. Извини, конечно, но это на самом деле так.
Анна Сергеевна слушала и понимала, что Костя не ерничает, не издевается, он говорит то, что думает. Она ответила:
– Моя любовь, вся моя жизнь – это ты. Понял? Остальное не в счет.
– В том-то дело, что не в счет. Не будем продолжать. Пошел я.
– Возьми хоть на сигареты.
– У меня есть, – уже с площадки ответил Костя.
Анна Сергеевна, закрыв дверь, присела на пуф. Неужели сын влюбился? Конечно, это должно было когда-то произойти, но так неожиданно? Еще вчера утром он был обычным Костей, каким она привыкла его видеть. Сегодня уже другое дело. Ей так не хотелось делить сына, свою единственную любовь, с другой женщиной. Но поделать Анна Сергеевна ничего не могла. Оставалась надежда, что не любовь заполнила сердце Кости, а легкое увлечение, которое быстро пройдет, и все встанет на свои места.
Костя ждал Лену. Еще пятнадцать минут до окончания смены. Он сидел на скамейке у самых ворот больничного комплекса и курил.
Лена вышла в обществе подруг, таких же молодых, как и сама. Они о чем-то щебетали, перебивая друг друга. Отработанные сутки, казалось, никак на них не повлияли, молодость давала знать о себе. Девушки были жизнерадостны и легки. Когда они поравнялись с Костей, тот окликнул:
– Лена?
Лена остановилась и обернулась на голос.
– Это я, Лен.
– Ты? Зачем? Я же просила…
– Проводить тебя хочу.
– Больше ничего?
– Нет.
– Мне провожатые не нужны.
– Лен? Ну хорош выпендриваться. Всего лишь прошу – пройтись рядом.
Лена оценивающе посмотрела на него, нахмурив брови. И получилось это так забавно, что Костя невольно улыбнулся.
– Ты чему улыбаешься? С головой непорядок?
– Не идет тебе хмуриться. Смешно выглядишь.
– Ты никак сегодня трезвый?
– Абсолютно.
– Что так? Деньги у «крутого» кончились? Мама не дала?
– Лен! Зачем ты стремишься сделать мне больно?! Мстишь за то, что я когда-то наговорил тебе по пьянке?
– Лен, – донеслось от трамвайной остановки, – «девятка» идет, ты едешь?
Костя напрягся, ждал, как поступит девушка. Уйдет – тогда конец, больше он ее не увидит, вернется в тот мир пьянства и разврата, и будь что будет. Останется, тогда…
– Езжайте, я пешком пройдусь, – ответила Лена подругам, и Костя вздохнул с облегчением. Осталась. – Ну что вздыхаешь? Провожай, коль напросился.
Костя взял ее пакет, они вышли за ворота.
– Ты вообще чем занимаешься? – спросила Лена.
Что было на это ответить?
– Готовлюсь к поступлению в университет.
– Хорошая подготовка – пьянство.
– Да ты видела меня выпившим всего один раз.
– Выпившим – один, вчера. Пьяным еще один, позавчера. А всего видела тебя два раза.
– Да это так, мы просто расслаблялись.
– Где же так перетрудились? Слушай, а чего тебя ко мне потянуло? У вас же компания. И девицы всегда рядом, готовые на все. Или те поистаскались и тебе захотелось свеженького?
– Я не знаю, чего меня потянуло к тебе. Потянуло, и все.
– Ты еще в любви признайся, с первого взгляда.
– А ты не веришь в такую любовь?
– Нет.
– Может, и права.
– А про отчима из мэрии и маму-профессора ты мне правду сказал или тоже мозги парил?
– Правду.
– Знаешь, как тебя можно охарактеризовать?
– Как?
– Самовлюбленный, капризный, молодой, но уже пресыщенный самец.
– Тебе доставляет удовольствие унижать меня?
– Если скажу «да» – обидишься? Уйдешь?
– Не уйду. Но ты не права, не совсем права. Ты же совсем меня не знаешь! А делаешь категоричные выводы.
– Знаю я вас таких.
– И богатый опыт?
– А как бы тебе хотелось? – Костя промолчал. Девушка продолжила: – Я не в том смысле. Просто много сейчас таких, как ты. Полные дискотеки. Кичитесь друг перед другом, как павлины. Одежда – что ты, фирма. А сам, своими руками или мозгами, хоть рубль заработал?
– Ладно. Пусть я такой, каким ты видишь меня. Пусть я не заработал ни копейки, так почему до конца не послала меня куда подальше? А идешь рядом? Почему?
– Посылала, так ведь не пошел? А почему иду рядом – сама не пойму.
– Все ты понимаешь. Просто тебе доставляет наслаждение оскорблять меня. Мстить. И побольнее. А я серьезно хочу попросить у тебя прощения за то, что вел себя по-хамски тогда, на дискотеке.
– Ладно, Кость, мы пришли.
Константин оглянулся – вокруг парк.
– До дома провожать не надо, давай расстанемся здесь.
– Как скажешь.
– Да? Как же ты не похож на того «супера» с дискотеки. Только вот что в тебе настоящее? Сегодняшнее поведение или пьяные выходки и то, что за ними следует?
– А ты проверь. Давай встречаться. Все и поймешь.
– Почему ты так самоуверен? Может быть, у меня есть парень и мы любим друг друга? Такую возможность ты не допускаешь? Или тебе все до фени и парень не проблема?
– Я допускаю, что у тебя может кто-то быть. Но тогда так и скажи. Только правду, я отстану.
– Не скажу.
– Значит, нет никого.
– Это неважно.
– Для меня важно.
– Дело твое. Мне без разницы. Все, пора домой.
– Подожди, Лен! Давай вечером встретимся?
– На дискотеке «У Паши»? В кругу твоих дружков?
– Нет. На Кремлевской площади. Погуляем среди старины.
Лена думала недолго.
– Хорошо. Но уговор, в дальнейшем домой мне не звонить, возле работы не встречать, тем более вызывать.
– Как же я тогда увижу тебя?
– Я еще не решила, стоит ли нам встречаться.
– Но на сегодня договорились?
– Приду, раз обещала. Во сколько?
– Определи сама, как тебе удобно.
– Тогда в семь вечера.
Костя остался в парке. Платком вытер вдруг запотевший лоб.
Что происходит с ним? Почему он, Костя, который ко всем относился с пренебрежением, внезапно подчинился этой хрупкой девушке? Но сердце обволокла теплая приятная волна, и это ощущение посетило его впервые. И вокруг стало как бы светлее, ни о ком, кроме Лены, не хотелось думать, и вообще ему было просто хорошо.
До вечера оставалась уйма времени – весь день. Чем заняться? Пойти к Эдику? Но тот пьянкой достанет, а ему нельзя, да и не хотелось. А простого разговора не получится. Пойти домой? Там в обществе Зинаиды вообще с ума спрыгнешь. Домработница нытьем да упреками достанет. Мол, доводит он родителей до ручки. Вот у нее, Зинаиды, сын – курсант Академии МВД. Скоро при большой должности будет. И он ей в отличие от Кости хлопот не доставляет, одни радости. Ну и дальше в том же духе.
Вот черт! И пойти-то некуда.
Все же, так ничего и не придумав, он отправился домой.
Там его ждал разъяренный отчим.
– Явился?
– Чего тебе-то от меня надо?
– Чего надо? Нет, вы только посмотрите на него. Чего надо? Ты до каких пор позорить меня будешь? Вот уже где сидят твои выходки, – Григорий Максимович ударил себя по шее, – постоянные пьянки, дебоши. Меня, второго человека в городе, каждая мелочь пытается ущипнуть. «А сын-то у вас, Григорий Максимович, того, хулиган!» – скопировал отчим чью-то речь.
– Когда все это было? И отец за сына не ответчик, тем более отчим.
– Вырастили на свою голову. Воспитали.
– Во-во, тут ты прав на все сто. Я – результат вашего воспитания. Другим я не стану, так чего попусту напрягаться? Работай в своей мэрии и посылай всех на хер, при твоей должности это несложно.
– Я, значит, должен работать, а ты балдеть? На мои, кстати, деньги! И при этом подставлять меня? Так?
– Слушай, надоел ты мне. Я живу как хочу, делаю что хочу, встречаюсь с кем хочу, понял? И ты ничего не изменишь. Денег не дашь? Обойдусь. Чего зря базарить?
– Ну наглец, ну негодяй, – чуть не задохнулся от возмущения Григорий Максимович, – вот свинья неблагодарная. За мой счет живет и меня же еще и посылает.
– Я тебя еще не посылал.
– Ну ладно, хорошо, без денег ты обойдешься? Отлично. Больше от меня ты не получишь ни копейки, посмотрю, как ты вскоре запоешь.
– Смотри сколько хочешь. – Костя зашел к себе в комнату, включил магнитофон, чтобы не слышать продолжающихся причитаний отчима.
«Вот тоже домотался. Видать, хорошо ему стуканули на меня, раз так разошелся. Денег он не даст. Испугал». На сегодня у Кости осталось три сотни, о дальнейшем думать не хотелось. Если что, мать выручит.
Так под размышления о насущном, под аккомпанемент инструментальной музыки и пробивающегося недовольного ворчания отчима Костя уснул.
И снились ему зеленое бескрайнее поле, полное цветов, и Лена, с которой он кружится в танце и ловит ее веселый, счастливый смех.
Вечером, ровно в 19.00, они встретились. Затем долго бродили среди древних строений Кремля, и Косте все больше нравилась эта девушка, да и Лена посмотрела на юношу другими глазами.
С этого дня они стали встречаться каждый свободный вечер. Костя почти перестал пить, общение с Эдиком свелось к редким телефонным звонкам.
Все больше длинными ночами он анализировал свою короткую жизнь и признавал ее неправильной и пустой. И хотя мать ежедневно выделяла ему средства, брать их становилось стыдно. Но он брал, оправдывая себя мыслью, что поступит в университет, получит образование и тогда сам сможет зарабатывать и помогать матери.
Все так и продолжалось бы, если бы не нелепый случай, изменивший судьбу Константина и Лены.
Однажды поздно вечером, возвращаясь с прогулки, они проходили мимо цветочных ларьков, выстроившихся возле отеля.
Торговали в них по большей части выходцы с Кавказа.
Заметив, как Лена посмотрела на цветы, Костя подошел к одному из ларьков, в окошке которого красовалась усатая физиономия. Вокруг ларьков стоял плотный запах дыма анаши.
– Сделай-ка мне букетик, – попросил Костя.
– Конечна, дорогой, какой хочешь? Есть гвоздик, роза тоже есть, выбирай, да?
– Лен! – обернувшись к девушке, крикнул Костя. – Ты что предпочитаешь, розы или гвоздики?
– Да не надо ничего, Кость.
– И все же?
– Розы.
– Давай розы, вон, как тот букет, с папоротником.
– Какой разговор? Сейчас сделаем.
Кавказец скрылся внутри ларька – собирать букет.
Костя полез в карман за деньгами, и… о, черт! Он же надел брюки, а деньги остались в джинсах. Вот, блин, незадача.
Продавец вернулся к окошку.
– Двести рублей.
– Пойдет. Но тут такое дело, брат. Я деньги дома оставил. Так вышло, понимаешь? Ты мне дай букет, а я тебе утром с процентами заплачу, я здесь постоянно с пацанами тусуюсь, – стараясь говорить тихо, упрашивал кавказца Костя.
– Э-э? Ты что, за лоха меня держишь? За дурака считаешь? Букет надо? Плати деньги. Нет деньги, иди отсюда.
– Ну послушай, брат!
– Э! Какой я тебе брат? Сказал же – иди отсюда, – ответил продавец и смачно, зло выругался на незнакомом языке.
– Кость? – позвала Лена. Она почувствовала неладное и попросила: – Пойдем отсюда – сдались тебе эти цветы?
Но Костя уже завелся.
– Значит, не дашь в долг?
– Да иди ты.
Костя немного отошел от палатки, резко развернулся, подняв ногу, ударил по витрине ларька.
Одновременно вскрикнули и продавец, и Лена. Стекло разлетелось. Костя протянул руку и забрал приготовленный букет. Повернулся и пошел к Лене.
– Ты с ума сошел? – испуганным вопросом встретила его девушка.
– Держи цветы!
– Костя! Ты что наделал? Ой, смотри!
Он обернулся, из разбитого ларька и соседних палаток вышли четверо крепких джигитов.
Пострадавший орал:
– Этот гадина мене витрина разбил, букет забрал, деньги забрал, твар, сволач, резать буду. – В руках торговец держал большой нож.
– Костя, бежим отсюда, – тянула за рукав Лена.
Тот отстранил ее.
– Отойди и дергай домой!
– Они же убьют тебя.
– Да? – И обращаясь к кавказцу: – Что кинжал достал? Убить хочешь? Ты на чьей земле, чурбан немытый?
– А-а, билат, – бросился продавец в атаку.
Костя увернулся и встретил движение противника ногой в солнечное сплетение. Кавказец охнул, упал на тротуар, нож отлетел в сторону. Костя подобрал его. Кольцо вокруг него сжималось. Но нож в руках Кости сдерживал крепких мужчин. Парень был подвижнее, моложе и показал, что кое-что в драке умеет.
– Эй, ты, – крикнул один из кольца, – брось нож!
– Что еще?
– Ну смотри, дурак, тебе конец. Гиви, держи его, побежит – стреляй.
Только сейчас Костя увидел в руке у одного из противников пистолет. Был ли он настоящим? Разбираться возможности не было и рисковать тоже.
Тот, кто приказал, вытащил из кармана сотовый телефон, набрал номер, что-то быстро сказал и, глядя на Костю, прошипел:
– Ну сейчас ты, свинья, получишь по полной. Будешь знать, по чьей ми земле ходим.
Буквально через мгновение из-за поворота вылетел, сверкая «мигалками», милицейский «уазик». Из него выскочили трое.
– Стоять всем.
Увидев в руках Кости нож, один из милиционеров, вскинув короткоствольный автомат, приказал:
– Нож в сторону, сам на землю, быстро, руки за голову, ноги в шпагат.
Пришлось подчиниться.
Лена вышла из-за палатки, обратилась к офицеру:
– Товарищ капитан, вон у того мужчины, – она показала на Гиви, – пистолет.
– А ты кто такая?
– Она, начальник, с этим бандитом, который напал на нас.
Капитан обратился к кавказцу:
– Она правду говорит, Гиви?
– Да ти что? Первый день меня знаешь? Нет никакой пистолет, мамой клянус.
– Вы обыщите его, – настаивала Лена.
Капитан посмотрел на нее и неожиданно приказал:
– Эту и пацана в отдел, нож как улику с собой. Я тут разберусь и приеду позже.
Лена почувствовала ужас, когда ей надели наручники. Все происходило как бы в другом измерении и не с ней. Но ее вернули в реальность, посадив в клетку «уазика», рядом с Костей, который тоже был в наручниках. Он что-то хотел сказать ободряющее девушке, но милиционер оборвал его на полуслове.
