Александр Тамоников
Время мертвых
– Вот и не думай, – отмахнулся я. – Не заставляй меня наслаждаться твоей ревностью.
– Моей ревностью? – сделала круглые глаза Варвара. – Ты сейчас о чем? Мы кто друг другу? Где и в чем моя ревность?
– Именно в этом, – ухмыльнулся я. – Не надо желчи, дорогая. Я просто общался с человеком, который, кстати, сам попросил о содействии. А в роскошный ресторан я с ней не пошел бы даже под прицелом гранатомета.
– Почему? – не поняла Варвара. – Что в ней не так? Замужем?
– Понятия не имею. – Я пожал плечами. – Этот вопрос мы пока не обсуждали.
– У нее лишний вес, ты заметил?
– Да, заметил. Но с чего ты взяла, что он лишний? Вдруг он ей нужен?
Варвара прыснула.
– Пойдем отсюда. – Я потянул ее за рукав. – Вдруг Алла Михайловна нас слышит?
Последняя мелькала в конце зала в районе траурной «гардеробной» и никак не могла нас слышать. Мы отправились к выходу. Я жутко рад был видеть Варвару – соскучился за неделю. Руки сами тянулись к ней. Она шипела: «Что ты делаешь? Тут же люди…» – хотя, помимо мумии Ленина и костлявой смерти в комбинезоне, никого тут не было.
Я подловил ее в полутемном тамбуре, привлек к себе. Ее дыхание стало прерывистым, она расслабилась на несколько мгновений, глубоко вздохнула – значит, тоже ждала этот час! И не важно, что натура вредная и во всем видит только изъяны и недостатки! Варвара вырвалась, шепнула «потом». Навстречу, тихо бормоча, шли молодые люди. Сдавленно хихикала девица.
Мы пропустили посетителей, вышли на улицу. Я закурил, с интересом разглядывая девушку. Она смутилась, подняла воротник курточки, защищаясь от промозглого августовского ветра.
– Ты же несерьезно про Аллу Михайловну? – спросил я.
– Да успокойся. – Она отмахнулась. – Я просто подзуживала тебя. Про эту особу рассказал Сергей Борисович. Она из Института антропологии имени товарища Миклухо-Маклая, реально готовит диссертацию, на что институт даже выделил небольшие средства. Их директор – старый полузабытый товарищ Якушина. Но видел бы ты свою физиономию, когда умничал про Чехова, а я тебя подловила. – Она засмеялась.
– Домой поедем? – спросил я.
– Это куда? – Она, кажется, о чем-то забыла.
– Ты у меня живешь, – напомнил я.
– Правда? – Она вздрогнула и засмеялась. – Ты опять попался. Будь осторожен, Никита. Я даже помню, что мы с тобой собирались в отпуск. Вот только запамятовала, куда – Бургундия, Нормандия, Шампань или Прованс… Дождемся Сергея Борисовича, поговорим, а потом, куда скажешь – к тебе домой, в турагентство…
– Сергей Борисович был расстроен, – сообщил я.
– Насколько расстроен? – насторожилась Варвара. – По телефону он таким не казался. Обычный озабоченный голос. Хотя ты прав. – Она тоже начинала скучнеть. – Если неприятности только зреют и носят неопределенный характер, это не способно отразиться на его ауре. Ты же не считаешь наш отпуск на грани исчезновения?
– Надеюсь, обойдется. Пойдем. – Я взял ее под локоть, и мы чинно двинулись по аллее, соединяющей корпуса музея.
Ветер уже не злобствовал, как получасом ранее. Облака проредились, робко выглянуло солнце, впрочем, быстро спряталось за набежавшей тучей.
– Что насчет алтайской мумии? – спросил я. – Ты на неделю исчезла с небосклона, это с чем-то связано?
– Не спрашивай, – поморщилась Варвара, – меня неплохо поселили, прилично кормили, возили к месту раскопок почти на границе с Китаем – там еще не все курганы разрушили, в отличие от старого военного укрепрайона. Я моталась между гостиницей, раскопками, местным национальным музеем, какими-то «тайными вечерями» с ученым людом. После случая с принцессой Ак-Кадын они стали осторожны, боятся делать резкие движения. И дело не только в том, что могут возмутить суеверную общественность. Бури, землетрясения, наводнения и град среди лета им абсолютно ни к чему. С принцессой достигли компромисса: ученые хотели оставить ее в Новосибирском музее археологии и этнографии, алтайцы – чтобы зарыли, где нашли. В итоге поместили в Национальный музей Горно-Алтайска и даже возвели для нее отдельную пристройку. Страсти улеглись. Та дама, возможно, и не была принцессой в классическом понимании – какие еще принцессы в V веке до нашей эры? Но особа непростая – чего стоят только шесть коней под седлами и сбруями, найденные в том же захоронении. Умерла от рака молочной железы в 25 лет, что вполне доказано. По легендам коренного населения, эта барышня хранила покой и стояла на страже врат подземного мира, не пуская к нам Зло из низших миров. Можно насмехаться над недалекостью аборигенов, но я бы не стала, в этом определении что-то есть.
– И ты им выдала свое квалифицированное экспертное заключение…
– Да куда там. – Она отмахнулась. – Я даже не говорила, кто я такая. Не хочу подвергаться насмешкам и обструкции. Мелкая научная сотрудница из Новосибирска, как-то получившая допуск. Двое знали – у меня сложилось мнение, что только им небезразлична судьба целого региона. В общем, посоветовала зарыть обратно и не искушать судьбу. Там фактически кости, никаких лошадей со сбруями и золоченых колод. Но энергетика сильная… – Варвара поморщилась. – Полчаса в компании таких товарищей – и жить вообще не хочется… Я не могу понять – зачем тревожить землю, много веков и тысячелетий населенную духами природы и давно умерших людей и богов? Больше некуда приложить свои старания? Лучше бы пенсии подняли, дороги строили, не лезли в эту мутную муть.
– То есть людям с духами не договориться?
– Я бы смогла. Но это трудно, не хочу. Я пока в своем уме. Боюсь, однажды аукнется, явятся по мою душу. Помнишь, как в романе Стивена Кинга «Иногда они возвращаются» явились через тридцать лет по душу героя мертвые хулиганы. Вспомни, чем мы занимались три недели назад. Тагаринский район Красноярского края, все сопутствующие прелести. С тех пор меня бесят слова «раскопки», «склепы», «саркофаги»… Нужно время, чтобы привести в порядок голову, понимаешь?
– Я-то понимаю, – пробормотал я. – Главное, чтобы и Сергей Борисович это понял. Ты уверена, что не обзавелась на Алтае неприятностями?
– Не привезла ли я с собой какого-нибудь злого душка, вцепившегося в немытые волосы? – усмехнулась Варвара. – Не волнуйся, я не первый день на этой работе.
Время оставалось. Мы огибали аллею, окрестности которой в памятную ночь музеев стали местом массовых гуляний. Организаторы все смешали в кучу: старинный трамвай с фрагментом рельсов и шпальной решетки, броневик времен Гражданской войны с установленным на капоте пулеметом «Максим». Современный БТР, облезлая теплушка времен «великих репрессий», окопы с блиндажом и бруствером, символизирующие все войны XX века, которые в памятную ночь детвора (и примкнувшие к ним взрослые) излазили вдоль и поперек…
– Как наше посттравматическое стрессовое расстройство? – полюбопытствовала Варвара, перехватив мой взгляд, нацеленный на угловатый броневик.
– Неплохо, – похвастался я. – Дневные видения почти прекратились, ночные пока приходят. Но ты сама это знаешь – сколько раз затаскивала меня с пола на кровать. Таблетки не пью уже два месяца, состояние в норме, и даже последнюю неделю, пока тебя не было, спал, как убитый.
– Со мной хорошо, а с пивом лучше? – засмеялась Варвара.
– Не лучше, – смутился я. – Но пинту-другую для пущей крепости сна себе позволял.
– Иначе говоря, случилось чудо, – констатировала Варвара. – И с чем же это связано? – Она иронично прищурилась, намекая, очевидно, на причины, лежащие за пределами «нормального» мира.
– Время лечит? – предположил я.
– Разумеется, – всплеснула она руками. – Только время! И ни при чем тут целебная энергетика, проникающая через мифический «портал», настройка чакр для очищения каналов; прочая мистическая галиматья вроде установки на исцеление, которую ежедневно, между прочим, создает любящий человек, где бы он ни находился…
– А вот с этого момента можно поподробнее? – попросил я.
– Перебьешься, – отрезала Варвара, удивленно покосившись на свой локоть, который я прижал к себе. – Иди вон к верблюду, – кивнула она на дощатый загон на заднем дворе. – Он все еще там и ждет тебя. Да-да, тот самый Фараон, которого ты однажды спутал с настоящим. Тоже, между прочим, успокаивает и придает позитивный настрой.
– Зверинец какой-то, а не крематорий, – пробормотал я и засмеялся. – Сегодня новость прошла. На улице Выборной полиция отловила беглого коня. Бродил неприкаянно по жилым кварталам, к людям тянулся. Прибыл полицейский патруль, и коня арестовали, хотя ума не приложу, откуда у них опыт по аресту коней, где содержат арестованных и по какой статье их привлекают. В общем, дело темное, но первая мысль: не из крематория ли сбежал этот конь?
– Нам кони не нужны, – рассудительно сказала Варвара. – Руководство крематория увеличивает количество велосипедов для бесплатного проката. Теперь их двадцать штук – современные модели. Люди приезжают на автобусах или на своем транспорте, пересаживаются на велосипеды и едут те пятьсот метров, что отделяют парковку от самой дальней точки колумбария. Идея странная, но знаешь, прижилась. Велосипеды используют все подряд – и молодежь, и пожилые.
В здании крематория проводились строительно-реставрационные работы. Строители не мусорили, почти не шумели – их неплохо натаскали. Мужики в серых комбинезонах затаскивали через боковую дверь мешки с цементом. Главный купольный зал доводился до ума, и люди, отвечающие за проект, обещали невиданную красоту. Сегодня проходила лишь одна церемония прощания. Несколько человек в темных одеждах покидали здание, спускались по лестнице, направляясь к микроавтобусу из ритуального агентства. Двое мужчин поддерживали пожилую женщину, она смотрела прямо перед собой, не видя, что происходит под ногами.
– Мало людей пришло на похороны, – тихо посетовала Варвара. – Очень мало. Это плохо.
– Покойнику какая разница?
– Разница, как в Одессе, – отрезала Варвара. – То есть большая. Чем больше людей придет проститься с телом, чем позитивнее будут их мысли о покойном, чем сильнее они будут желать ему добра, вечного царствия на небе, тем выше поднимется душа, найдет уютное местечко в тонком мире, будет ей спокойно и легко… Не просто так придумали – «о покойном либо хорошо, либо ничего». Сделай мертвому приятное, и он отплатит тебе тем же. Не веришь?
– Верю, – буркнул я. – Но покойник покойнику рознь. Есть такие, которых я бы и за версту не подпустил к раю. Только в ад – и никуда больше.
– А кто говорит про рай и ад? – удивилась Варвара. – Общие понятия. Все наши души обитают в тонком мире, только условия там, знаешь ли, разные. Зачем я тебе об этом говорю? Ты никогда не примешь эту теорию. Хоронили, кстати, одинокую молодую женщину. Ей было около сорока. История тяжелая, грустная. Ребенка потеряла много лет назад, родить повторно не смогла. Муж ушел, жила в одиночестве, работала в библиотеке. Круг общения – только кот. Неплоха собой, могла бы наладить жизнь, но что-то сломалось в душе, уже не хотела. Уехала жить на дачу, кота взяла с собой. Его мотоциклист сбил. Решила похоронить на участке, взяла лопату, нашла местечко в углу территории. Рыла могилу – тут случился сердечный приступ, упала в вырытую яму. Звать на помощь не могла – а может, и не хотела… На участке высокий забор. Она пролежала не меньше недели, представляешь? Никто не хватился. Ни семьи, ни друзей, ни знакомых толком. Городские соседи знали, что она уехала на дачу. Из родственников только мать, живет в другом городе – у нее активная жизнь и «молодой человек», с дочерью в натянутых отношениях, могли месяцами не созваниваться. Ужасное стечение обстоятельств, представляешь? Сосед по даче почувствовал запах с другой стороны забора, когда боролся с травой. Сначала решил, что кошка сдохла. В принципе, не сильно ошибся. Стучался к соседке, кричал. В результате сломал крючок на калитке, проник на территорию. Когда увидел все это, в ужасе выскочил обратно. Позвонили матери – женщина прилетела, распорядилась о погребении.
– Откуда знаешь? – спросил я. – Ты с Алтая приехала, дальше салона красоты не ходила, с людьми не общалась. Пересеклись на тонком плане и она тебе пожаловалась?
– Она работала вместе с нами в ГПНТБ, правда, в другом отделе, – вздохнула Варвара. – Я иногда ее видела – спокойная, отзывчивая, немного замкнутая. Коллеги рассказали об этом кошмарном случае.
У боковой стены крематория вполголоса выражался «мастер изящной словесности». Материться в полный голос строителям запретили. Но какая стройка без всепобеждающего русского мата? Нереально. У бокового входа работала бетономешалка, строители в комбинезонах укладывали в носилки дорогие стенные панели. Парочку, похоже, разбили – что и вызвало негодование прораба. До полного завершения работ в купольном зале оставалось совсем немного. Рабочие, сгибаясь от тяжести, унесли носилки. На крыльце остался прораб – Гулямов Павел Афанасьевич, крепко сбитый седоватый мужчина. С Якушиным его связывали давние «рабочие» отношения – доверить посторонним столь ответственную работу Сергей Борисович не мог.
Гулямов представлял строительную контору «Альфа-строй», сам отбирал рабочих. Якушин ему доверял, и пока Гулямов шефа не подводил. На крыльце возникли еще двое с непривычно русскими лицами. Они активно жестикулировали, доносились слова «липовые накладные», «кирпич – не тот», «раствор – фуфло» – и все это перемежалось непечатной лексикой. Когда мы проходили мимо, они убавили громкость, но продолжали жестикулировать.
– Добрый день, Варвара Ильинична, – манерно раскланялся Гулямов. – Сегодня превосходный день, не находите?
Похоже, постоянное присутствие рядом со смертью этих людей уже не шокировало – притерпелись. Притупляются эмоции, когда изо дня в день одно и то же. Как не вспомнить сотрудников многочисленных ритуальных контор, работников моргов, врачей реанимации, инспекторов ГИБДД, выезжающих на аварии со смертельным исходом, оперативников из убойных отделов.
– И вам здравствуйте, Павел Афанасьевич, – откликнулась Варвара. – Денек превосходный, если не сдует.
Прораб засмеялся, приветливо кивнул мне. Я изобразил шутливое отдание чести на польский манер.
– Я с Сергеем Борисовичем могу поговорить? – басом пророкотал прораб.
– Можете, – кивнула Варвара. – Но только после нас.
– Подождите, товарищ… – Ко мне семенил один из рабочих – светловолосый, не брившийся всего пару дней (что для его профессии сущая ерунда), он виновато улыбался. – Николаев Олег, помощником тружусь у Павла Афанасьевича. Извините, руки не подаю, измазался, как черт. Ради бога, одолжите пару сигарет, или больше, если можно. С возвратом – не думайте. Мы не нищие, но так сложилось сегодня, проклятье какое-то. А где купить? Ни одного магазина в радиусе пяти километров, глухая сельская местность, етить ее…
– Да, Олег, понимаю ваши терзания. – Я вытряс на ладонь несколько «курительных палочек». – Курите, как говорится, на здоровье.
– Спасибо огромное, я все верну, можете не сомневаться. – Рабочий заулыбался, начал отступать с добычей.
– Николаев, давай быстрее! – гаркнул прораб. – Учтите, если сегодня не закончим эту стену, завтра ожидается кара небесная!
– Нехорошо мне как-то, – обнаружила Варвара, когда мы остались одни на усилившемся ветру. Она поежилась, потерла ладошкой лоб, жалобно посмотрела на меня, словно обращалась за помощью.
– Что такое? – Я завертел головой. Рабочие растворились в недрах черного хода. На главном крыльце никого не было. По Парку Памяти гуляли несколько человек – их не страшила непогода. Но это было далеко, и в нашу сторону никто не смотрел. Временами я дико сочувствовал Варваре – трудно жить в нескольких мирах одновременно и при этом не знать, из какого мира в тебя прилетит.
– У тебя пропущенный с того света? – неловко пошутил я.
– Не знаю. – Варвара глубоко вздохнула, поморщилась. – Укололо что-то. Словно шампур воткнули в спину, – пошутила она. – Не могу понять, с чем это связано, но что-то здесь не так…
– Может, домой поедем? – предложил я. – Машина рядом, она всегда к твоим услугам.
– Нет уж, пойдем к Якушину.
Глава вторая
Сергей Борисович в этот час тоже не отличался бодростью духа. Он сидел с мрачным видом за столом, перелистывал бумаги. Рядом стояла прозрачная чашка с остывшим чаем из пакетика «Липтон». Он поднял глаза, кивнул – мол, присоединяйтесь. Варвара забралась на свое любимое место у шкафа, я сел напротив Якушина.
– Чаю хотите? – спросил Якушин.
– Не откажемся, – кивнул я, – но лучше кофе. А Варваре Ильиничне чай – она следит за цветом лица.
С лицом у Варвары был полный порядок, как у малого дитя. Но надо поддерживать текущие достижения. Сергей Борисович тоже оценил увиденное – выразил мимикой одобрение и вновь озаботился. Об «алтайских» делах они не поминали, давно все выяснили по телефону. Вошла Лариса, видимо, повинуясь адресной телепатии, сообщила, что через несколько минут будет чай и кофе. Я уже ничему не удивлялся.
Потом вошел опрятный полноватый мужчина лет тридцати, приблизился бесшумным шагом и вопросительно уставился на Якушина.
– Кстати, познакомьтесь, – бросил Сергей Борисович, – наш новый сотрудник, Михаил. Работал в институте археологии, потом в краеведческом музее, теперь у нас. Будет руководить персоналом низового звена. В некотором роде заместитель директора.
– Михаил, – протянул руку мужчина.
Я вежливо привстал, ответил на рукопожатие. Ладошка у работника была мягкой, и сам он зримо напоминал Колобка. Улыбался как-то застенчиво, но в глазах поблескивали ум и сообразительность.
– Не архангел, – вздохнул Якушин, – только учится. Как в песне: сделать хотел грозу, а получил… несколько оплошностей в работе. Надеюсь, впредь он такого не допустит.
– Сергей Борисович, я же объяснял… – упитанные щеки молодого человека заалели, он сглотнул. – Я все понял, Сергей Борисович, больше такого не повторится.
– Заберите эти бумаги. – Якушин захлопнул папку и отдал сотруднику. – И впредь старайтесь не беспокоить по мелочам. Незначительные организационные вопросы вы в состоянии решить самостоятельно. Вам доверена ответственная руководящая должность. Ступайте, Михаил. Когда потребуетесь – пригласим.
Молодой человек, неслышно ступая, удалился, плотно прикрыл дверь. Образовалась Лариса с подносом, расставила чашки, пристроила на столе коробочку с конфетами и тоже испарилась.
– Есть мнение, что нам пора расширять штат, – нарушил молчание Сергей Борисович. – Порой хватаешься за голову, работать некому, впору самому решать проблемы с сантехникой и электрикой, встречать посетителей, водить их по залам, все показывать. Или привлекать вот этого парня, – кивнул он на дверь, – или ту же Незнанскую из Москвы – все равно болтается по музею без всякой общественной пользы. Трое на больничном: у Шмаковой ангина посреди лета, у Войнович синдром раздраженного кишечника, Зелинская Анфиса Павловна тоже до сих пор не выздоровела, вы прекрасно помните, почему. Морозова Галина – на восьмом месяце…
– Беременность – это болезнь? – на всякий случай уточнил я.
– Что? – не понял Якушин. – Ой, да ладно вам…
Пока он отвечал на смс-сообщение, я выпил свой кофе и стал страдать из-за невозможности закурить.
– Я слышал, вы с Варварой Ильиничной собираетесь в отпуск? – мягко спросил Якушин. Я напрягся.
– От кого вы слышали?
– От Варвары Ильиничны. – Якушин улыбнулся, сумрачное лицо его ненадолго осветилось. – Но пока не решили, куда именно. Впрочем, это не важно, лишь бы подальше, и чтобы поездка не была связана с раскопками и саркофагами. Шучу, Никита Андреевич, ни в коем случае не собираюсь посягать на ваши планы, просто прошу проделать перед отпуском небольшую работу. Пока еще не знаю, с чем это связано и связано ли вообще.
Как это знакомо! Сначала включается интуиция, терзают сомнения, переходящие в подозрения, и лишь потом происходят реальные неприятности. Иронизировать бесполезно – ошибочных выводов на моей памяти Сергей Борисович еще не делал.
– Я готов выполнить любую работу, – сказал я, – располагайте мной, как считаете нужным, – и добавил в качестве юмора: – Но только не раскопки и саркофаги…
– Спасибо, Никита Андреевич.
– Ага, готов он выполнить любую работу, – сварливо бросила Варвара. – Он гениальный сыщик, ему помощь не нужна.
– Тогда давайте уверенно смотреть в светлое будущее, – сухо улыбнулся Якушин.
«Будущее не может быть светлым, – мрачно подумал я, – потому что именно в будущем мы склеим ласты».
– Тучи сгущаются, Сергей Борисович?
– Но вихри враждебные пока не веют, – поддержал он шутку. – Варвара Ильинична не даст соврать – начинает происходить что-то странное. Вы ведь тоже чувствуете, Варвара Ильинична? Можете не отвечать, поберегите энергию слов. Все недавно поступившие экспонаты прошли проверку – они вне подозрения. Небольшие неприятности с «закадычными и заклятыми партнерами» из других регионов имеют место, но это другая история. За шлагбаумом, там, где улица Шоссейная обрывается тупиком, несколько дней стоит машина – черный «Шевроле-Камаро», кузов купе, год производства, по уверению наших охранников, примерно 2003–2004-й. Машина мощная, порядка 300 «лошадей», можно сказать, спортивная.
– Ерунда, – буркнул я. – Красная цена в базарный день – 400 тысяч. Машинка неплохая, соглашусь, можно сказать, легенда на колесах, но на фоне того, что ездит по нашим дорогам, особенно ближе к центру – вообще не впечатляет. И с годом выпуска ваши охранники ошиблись. Производство «Камаро» закрыли в 2002 году. Заново открыли только в 2009-м, полностью сменив технологию и внешний вид автомобиля. Машина, уверен, еще из старых.
– Поправка принимается, – кивнул Якушин. – На фоне новомодных джипов и прочих чудес автопрома эта штука в глаза не бросается. Повторяю, она стоит за шлагбаумом уже несколько дней. Иногда уезжает, потом опять появляется и тихо присутствует среди прочих машин. В салоне двое мужчин. Регион – 96-й, это Урал, что ни о чем не говорит, нынче при покупке можно не переоформлять регистрационные знаки. Мужчины средних лет, нормально одеты, делают вид, что их вовсе не интересует то, что происходит за шлагбаумом.
– А что происходит за шлагбаумом? – перебил я. – Разве возбраняется въехать внутрь, посетить крематорий, музей, побродить по Парку Памяти? Для этого не надо представляться, показывать документы, сообщать цель визита.
– Ох, любите вы перебивать, Никита Андреевич, – вздохнул Якушин. – Излагаю по порядку. Возможно, из этой компании кто-то и посещает наши угодья, но делает это на других машинах или даже пешком, нам сие неизвестно. Что касается «Камаро» и его экипажа, то они часто стоят напротив выезда. Иногда мужчины выходят, прогуливаются, курят, общаются по телефону. Там много людей, много машин, и, возможно, они считают, что остаются незамеченными.
– И что? – спросил я. – Вызывать национальную гвардию? Какими законами это запрещено?
– Никакими, – признался Якушин. – Иногда эти люди уезжают. Ночью их нет. Утром приезжают, как на работу. Они словно провоцируют нас, а мы бы предпочли не поддаваться на провокации. Вызывать полицию – глупо, они реально не совершают ничего противозаконного.
– Вы уверены, что провоцируют именно вас и ваших людей?
Наступило продолжительное молчание. Даже Варвара воздержалась от комментариев.
– А кого? – тихо спросил Якушин.
– Не знаю, – пожал я плечами. – Просто мысль такая. Можете не обращать внимания.
– Хорошо, не буду, – кивнул Якушин. – Представители службы безопасности вчера к ним подошли, вежливо спросили, почему их машина здесь стоит. Собеседник оказался вежливым, пояснил, что они недавно подъехали, похоже, заблудились, прибыли не в тот конец города. И искренне удивился, когда мои люди попросили предъявить документы: разве у них есть такие полномочия? Полномочий нет. Они не полиция. Машина стоит вне пределов нашей зоны. Формально они имеют право разбить палатку и пожить на обочине. Однако после встречи с нашими работниками эти люди уехали и вчера не возвращались. Сегодня утром снова возникли, но долго не простояли, и в салоне был лишь один мужчина – с усами.
Сергей Борисович выложил на стол фотографию. Я вытянул шею. За спиной зашуршало – Варвара покинула насиженное место. Охранники Якушина сняли эту парочку с хорошим разрешением, что позволило приблизить кадр. Темноволосый мужчина в костюме стоял у капота черного «Камаро» и говорил по телефону. Короткая стрижка, короткие усы, слегка обвисший подбородок. Лицо – без эмоций. Напарник сидел за рулем и тоже неплохо подставился. Череп слегка вытянут вперед, глубокая залысина через макушку, а в остальном – ничего особенного.
– Тарапунька и Штепсель какие-то, – пробормотала Варвара.
Мне тоже эта мысль пришла в голову. Советские артисты разговорного жанра несколько десятилетий смешили народ, отвлекая от тягот сначала недоделанного, а потом развитого социализма. Березин и Тимошенко, если память не подводит. Физиономии менее выразительные, но запомнить этот дуэт несложно.
– Хорошо, что не Авдотья Никитична с Вероникой Маврикиевной, – усмехнулся я. – Понятно, Сергей Борисович.
– Возьмите себе, может, пригодится. Глупо предполагать, что мы, используя связи в полиции, не пробили номера. Машина находится на балансе Московского банка реновации и развития, понимайте, как хотите. У банка несколько филиалов, более подробной информации получить не удалось. Видимо, и у ГИБДД есть ограничения на доступ к информации.
– Проследить за машиной несложно, – пожал я плечами. – Это все?
– Нет, – покачал головой Якушин. – За последние дни в музей несколько раз в качестве посетителя приходил мужчина. Он не молод и не стар, я бы дал ему лет 47–48. Замкнутый, какой-то настороженный, ведет себя тихо, на фоне прочих ничем не выделяется. Одет неброско, но добротно. Я сам его видел и не могу избавиться от ощущения, что он либо в прошлом военный, либо работал в спецслужбах, либо служил в полиции – причем в структурах, где требуется держать включенной голову. Не знаю, почему такое ощущение, могу ошибаться. Если быть точнее, он приходил трижды, сегодня его не было, но еще не вечер. Сначала на него не обратили внимания – обычный посетитель. Обошел один корпус, потом другой, потом вернулся в первый и вновь совершил вояж по залам. Потом Рита – это наша работница, сменщица Ларисы – сообщила Михаилу, а тот мне, что она опять засекла вчерашнее лицо. И вот тут нам стало интересно. Он снова ходил по залам, украдкой оглядывался, кажется, засек, что за ним наблюдают, смутился и был таков. Сел в подержанную «Тойоту», которую оставил на парковке, и уехал. Но самое странное, что появился и на следующий день, в третий раз, причем надел очки, думал, что легко нас проведет. Поднялся на второй этаж первого корпуса, слонялся по залу. Тут Лариса, принявшая смену, и обнаружила, что он не просто так ходит, а интересуется исключительно экспонатами у дальней стены и использует некий прибор – словно дозиметром проверяет уровень радиации.
– А можно доходчивее? – попросил я.
– Извольте, – пожал плечами Якушин. – Все, что видела Лариса, – это прибор наподобие плоского смартфона, но незначительных размеров. На приборе переливались индикаторы, но здесь она точно не уверена. В зале никого не было, Лариса встала за колонну и некоторое время наблюдала. Мужчина стоял к ней спиной. Она заметила, что он как-то возбудился, стал качаться с этим своим прибором, словно маятник, – то влево отступал, то вправо. Потом сместился в правый угол, как-то замер… Потом издал звук, означающий, видимо, разочарование, приглушенно чертыхнулся и спрятал прибор в боковой карман пиджака. Сложилось впечатление, что он вот-вот должен что-то найти, точно зная, что это находится здесь, но никак не может этого сделать, точное знание ускользает…
– Это было вчера, в воскресенье, 12 августа? – на всякий случай уточнил я.
– Именно, – кивнул Якушин. – Музей работал. Он всегда работает, кроме ночного времени. Лариса набралась храбрости, подошла к нему. Он вздрогнул, услышав ее голос, как-то дернулся, явно испугался. Она спросила, что тот хочет. Тот справился с испугом, ответил, что просто осматривает выставку, потом понес какую-то галиматью, что он научный работник, собирает материал по старинным обрядам и ритуалам, услышал про наш музей, приехал сюда. Никакого прибора у него нет, это просто телефон, девушка ошиблась. Почему он должен его показывать? Девушка из полиции? Понятно, что никакой материал он не собирал – с таким-то лицом и с таким поведением… Он словно не от мира сего. Условные рефлексы работают, но реакция приторможенная: долго думает, прежде чем дать ответ на поставленный вопрос. Мнение Ларисы может быть субъективным, и это ничего не значит. Ей стало не по себе – у субъекта был странный взгляд. Однако ничего не случилось. Он быстро вышел из зала, спустился по лестнице. Я находился в этом помещении, видел, как он уходил – весь раздосадованный, даже разозленный. Все произошло очень быстро, я не успел составить представления об этом человеке. Позвонил охранникам на въезде, они сообщили, что серая «Корона» выехала с территории, подалась в город, за рулем сидел тот самый парень…
– Номера машины?
– Пока информации нет. Ждем.
– А что субъекты в «Камаро»?
– В этот час их не было за шлагбаумом. А если присутствовали, то в глаза не бросались.
– Давайте честно, Сергей Борисович, – предложил я, – этот тип тоже не совершал ничего противозаконного. Трижды приезжал в музей – ну и флаг ему в руки, значит, понравилась тема. Он же покупал билет, не прорывался бесплатно? Странное поведение? И что с того? У нас половина населения либо страдает психическими отклонениями, либо сама по себе странная. Он же не казался совсем невменяемым? Подносил к экспонатам нечто схожее с телефоном, словно снимал показания… Насколько я понимаю, это тоже не запредельный криминал. Кстати, что он мог снимать?
– Понятия не имею, – пожал плечами Якушин. – Пусть даже уровень радиации, его тут точно нет. Все в норме, разве может быть иначе?
– Однако, если верить Ларисе, прибор о чем-то сигнализировал.
– Это не радиация.
– А что? Ну, хорошо, допустим, он выявлял предмет с энергетикой, и его прибор эту энергетику фиксировал.
– У любого предмета есть энергетика, – подала голос Варвара. – Вопрос в ее плотности и качестве. Энергетика может быть сильной или слабой, отрицательной или положительной, энергетикой обладают люди и даже целые города.
– Ну, хорошо, он искал предмет, обладающий определенной энергетикой, нужного ему качества и направленности. Что он мог искать, Сергей Борисович?
– Я клянусь, что не знаю, – развел руками Якушин. – В музее все проверено, постоянно замеряется радиационный фон. Все подозрительные предметы обследуются. Все, что может вызвать подозрение, тут же попадет на карандаш, мы просто не сможем пройти мимо, не почувствовав. По уверению Ларисы, на приборе в руках мужчины не было никакой шкалы, чтобы выявлять рентгены, или что там еще. Несколько сигнальных индикаторов, размещенных в ряд. Возможно, не все, но часть их мигала фиолетовым. У Ларисы острое зрение, у меня нет оснований обвинять ее в фантазиях.
