Александр Амфитеатров
Из старых дел
Ребята – «золотая рота» – пьют и похваливают и угощенье, и угостительницу. Полиция гонит из трактира, – пьянство продолжается на улице, с тумбою вместо стола, пока компания не расходится… нет, расползается либо по домам, либо в участок.
Так «свертываются» люди!..
Великолепен был свидетель – дворник и сыщик, преисполненный профессионального торжества: как он заподозрил обвиняемую и ее любовника, как следил и выследил, как ловил и поймал. Яд, а не водку в чарке подносил и, целуясь, обманывал. И в то же время – непочатый угол благочестия.
– Напоил, – говорит, – я девицу, как стельку, и, как скоро она захмелела, стал ее склонять на знакомство, на содержание, стало быть, звал. И через то все от нее доподлинно узнал. Она же, захмелев, принялась звать меня сейчас же к себе, но – как дело было под большой праздник – я пойти не мог…
Помните анекдот о неаполитанском bravo?[2] Подходит он к англичанину и говорит ему:
– Милорд! меня наняли, чтобы вас немедленно зарезать. Но так как сегодня суббота, а под воскресенье я дал обет никого не убивать, то – умоляю вас! – не вводите меня в грех, зарежьтесь сами!
Разве это – не та же самая логика?.. Удивительная наивная способность – как указал Щедрин – «одною рукою неистовствовать, а другою крестное знамение на перси возлагать».
Разврат и водка коверкают людей скоро. Но в скоро исковерканных лицах остаются еще следы недавно оживлявшей их Божьей искры: нет-нет – да словно хоть по скверному месту, а все-таки солнечный луч скользнет. Тут – ничего. Сало, тупость, идиотский взгляд, идиотская речь. Жирная, обрюзгшая, болезненно-желтая баба стоит перед судом и тупо бормочет какие-то безобразно-наивные слова:
– Пожар… Разорили, погубили… Неделю не работали… Товар без толку пропал… Семью распускать пришлось…
– Какое странное разложение семьи! – не утерпел, чтобы не сострить потом, в резюме, председатель Е. Р. Ринк.
И все в этой ужасной машине гнилья и разврата заведено прочно, в строгой традиционной последовательности и рутине: весь ее беспощадный, неутомимый ход кажется чем-то совершенно логическим и необходимым и для тех, кто ест, и для тех, кого едят. Овцы вполне солидарны с волками, которые ими сыты. Он соболезнуют о потерях и безработице «тетеньки», и в самом деле от души, а не притворно соболезнуют. И от души загинают проклятия и крепкие пожелания ее предполагаемым врагам и супостатам, выбившим жизнь вертепа из его обычной колеи. Очевидно, довольны собою, своим кормом, пьянством, платьем и спальнею, и вне этих гранок ничего не видят, не слышат, да ничего и видеть, и слышать-то не хотят.
