Александр Вер
Балерина
Балерина
Глава 1. Лида Мышкина
Старый дощатый пол обшарпанного зала провинциального театра заскрипел под её ногами, когда Лида стремительно вылетела из-за портьеры. Она понеслась на середину сцены, исполняя коду из своих фуэте. Зрители замерли, а из колонок громыхнул Григ. Ни полутьма от перегоревших софитов, ни поблекшая от нищеты портьера не портили настроение молодой балерины. Лида, не замечая ничего вокруг, радовалась и плескала эмоциями.
Сто лет некрашеные, изогнутые полукругом доски стонали, играя под ее пуантами. Если дерево выдержит напор, то Лида сможет дойти до противоположного конца, чтобы Галина Михайловна – их наставник – смогла оценить танец. Ведь на Галине тут все и держалось до сих пор. И на ее нищенскую зарплату преподавателя. Высохшая с годами женщина непрерывно, с упорством фанатика, готовила воспитанниц в провинции, после чего они улетали покорять обе столицы. Ей лишь оставалось наблюдать по телевизору как единицы добивались успеха, рассказывать подругам и девочкам, пуская тихую счастливую слезу. Никто из бывших подопечных не навещал её. Но женщина не теряла энтузиазма.
Лида застыла в арабеске, вскинув руки, и посмотрела направо, туда где, за вельветовой занавесью стояла преподаватель. Галина грозно потрясла пальцем. “В зал смотри”, – прочла Лида по губам. Улыбнулась, зная, что будет прощена после. Ведь она лучшая из тех, кто когда-либо занимался у Галины. Наставник никогда не грубила, лепя из Лиды совершенство. Иногда делала не обидные тычки и замечания. Ласково и с заботой.
Пируэт прошел на ура. Аж воздух засвистел. Такое наслаждение от лёгкого приёма Лида давно не испытывала. В ответ зрители заулыбались. Лида обожала эту связь. Ей захотелось в благодарность снова закружить фуэте. Но из-за кулис послышалось шиканье. Опытная Галина сразу заметила отход от заученного эпизода. Вокруг танцевали неумело, с ленцой остальные балерины, но учитель махала только ей одной.
Лиде стало весело от собственного бунтарства, и она с задорной улыбкой присела в реверансе, и извинилась перед залом за заминку. Тут же переключилась на следующий по спектаклю батман, затем гранд-батман. Па она знала назубок. Расширив глаза, посмотрела вверх и понеслась, меняя эмоции: радость, неловкость, испуг, страх, выраженные языком танца. Зал и потолок закружились. Позы и движения казались настолько привычны и легки, что Лида прыгала, летя, как пёрышко над дощатым полом. Послышались осторожные хлопки. Зрители боялись спугнуть момент откровения, и замерли, сверкая белками глаз, очками и пенсне.
Только один не двинулся и не изменил лица. Лида заметила его краем глаза, после экарте. Сердце замерло, а потом забилось сильнее. Лида дёрнулась и сбила своё глиссад. Неудачно ступила и почувствовала себя неудачницей. Вновь этот человек сидел в шестом ряду, посередине и смотрел на неё. Вокруг Лиды спектакль танцевали много всяких девушек, каждый раз. И каждый раз, на представлении он провожал взглядом лишь её. Словно пожирал глазами каждое движение.
Сегодня Галина Михайловна хотела представить зрителям свою лучшую версию Грига. Постоянных ценителей в их шахтёрском городе набиралось немного, человек двадцать. Все утонченные и в чудаковатых одеждах. Даже летом, когда жара, они приходили в шапочках и шарфах, фетровых шляпах. Люди искусства… Что с них взять? Наряды выглядели нелепыми и не по моде, а зрители все как дети улыбались.
Но только не он. Хмурый. Он одевался как рабочий и сидел вечно один. На этот раз на нём были джинсы и черная синтипоновая демисезонка, как раз по прохладному началу осени и смотрелся совсем не как любитель балета. Скорее смахивал на уставшего заблудшего таксиста. Мрачно пялился с непроницаемым видом.
Лида отвернулась и постаралась не замечать привычного незнакомца. Поклонников она не встречала в их прохладном на чувства и благодарность рабочем городе, и была бы не прочь если ценителем её таланта оказался бы молодой высокий парень. Это же был суровый взрослый мужчина, и от этого становилось страшно. Лида сбила дыхание, остыла и растеряла весь настрой. Собственные движения показались ей механическими, а тело налилось, став жилистым, непокорным, утратило прыткость и лёгкость.
Галина конечно же заметила перемену, высунулась из-за шторы и насупилась. Она часто называла остальных воспитанниц, курицами, стримающими от петуха. Но только не её. Лида знала возложенные на себя надежды. Но после взгляда на пугающего мужчину не могла ничего поделать, растерялась и продолжила выполнять этюды по программе, казалось, блестяще, но без прежней грации.
Больше года она наблюдала его, но почему-то сегодня суровый незнакомец смутил гораздо сильнее. Лида ощутила охвативший жар стыда и разливающуюся по всему лицу краску.
Со страхом, что сейчас упадёт, Лида быстро закончила кружение и торопливо зашла за кулисы, споткнувшись на ровном месте. За что получила вдогонку еще один гневный взор преподавателя. Лида разочарованно поджала губы.
За портьерой она почувствовала себя в безопасности, и, вцепившись в толстую ткань, выругала себя за то, что позволила испугу помешать. Подвела она Галину. Не вышел сегодня танец лучшей балерины их города. Да и области, пожалуй…
– Артист не имеет такой роскоши, – всегда говорила наставница. – Не важно что творится в зале. Пускай небеса упадут на землю! – Гремела она на репетициях, воздевая руки, будто действительно вызывала небопадение. – Ты должна улыбаться и порхать там… На публике!
При этом Галина выбегала в середину, расталкивая, растерянных девочек и с чёткостью генерала указывала на пустые кресла.
– Ты должна покорить их сердца! – кричала она.
Сегодня Лида не совладала с собой. Как жаль… Ей уже семнадцать, а повела себя как неопытная девчонка.
Она чуть не плакала по пути в гримёрку, а когда вошла, ахнула от неожиданности, и стала колом. В большой вазе на её столе расцвёл огромный букет бордовых роз. Около зеркала, рядом с телефоном, нёсся приятный аромат, наполняющий комнату. Лида подошла, принялась гладить бутоны, озираясь, не понимая от кого. Вошли девочки и тоже остолбенели. Они стали обсуждать, кто мог пройти незаметно, но никто не знал. Записки тоже не было. Лида прижала букет, глубоко вдохнула свежесть цветов и ощутила успокоение. Пришла, захлёбывающая все клеточки радость, и неудача забылась. Нелепая скованность выветрилась, как и не было. Лиде снова хотелось порхать.
Девчонки в это время считали. Около тридцати. Вернее – тридцать три красные с чёрными прожилками, большие, как на подбор, розы. Лиде стало стыдно, что ей подарили, а им – нет. Но подруги любезно отказались делить с ней букет, и счастливой Лиде пришлось всю приятную тяжесть, охапкой, везти на троллейбусе к себе домой.
Глава 2. Воспоминания
Во тьме делать дело легче всего, рассуждал Иван. Свет дня и свидетели не давали нужной скрытности, так необходимой его работе. Теперь, когда близилась полночь, всё шло по плану. Парковка пустовала. Клиент вышел из подъезда и шагал к своему авто. Незнакомый Ивану молодой мужчина врал жене и собирался навестить любовницу. Измена, оказалась слабостью клиента. Ивану это только на руку. Рутина, постоянство действий и привычки клиентов не подводили, наоборот делали проще его работу. И чем привычка позднее во времени суток, тем меньше нарваться на свидетелей.
Парень сел в машину и завел двигатель. Прогрев мотора – те самые две минуты… То что надо. Для Ивана это даже много. Он вынул из кармана обломки разбитой сервизной чашки, присел за багажник и огляделся. Ни под фонарями, ни во тьме блуждающих пешеходов не было.
Иван быстро зашагал к водительскому стеклу и с силой швырнул в него керамику. Трещины моментально испещрили поверхность. Обломки чашки вошли в салон, как нож в масло. Множество паутинок осколков проползли, но стекло осталось на месте, не желая рассыпаться. Тут же в эту паутину Иван сунул правую руку и ощутил как нож вонзается в плоть. Осколки осыпались, словно дождь на асфальт, и в чёрном проеме заблестели сталь и кровь.
Лезвие пробило горло и скользнуло по позвоночнику. Один удар, одна жизнь. Так Иван поступал каждый раз, не церемонясь. В горле парня булькало, он дёргался, через рот шла кровь. Секунда. И клиент затих.
Кем он был? Кому мешал, Ивана не интересовало совсем. Мерзавцев много. Если за них платили, то Иван с жестокостью мог применять свои навыки, обретённые в жаровне войны. Ножом на вылазках, как и здесь, на гражданке, орудовал без промаха. Те, кто промахивался в боевых схватках, на гражданку уже не возвращались. В той страшной школе выживания, в разведроте, Иван был лучший. А тут работы другой для него просто не нашлось.
Вынул нож из горла остывающей жертвы и вытер о заготовленную тряпку. Огляделся еще раз вокруг. Тихо… Никого… Сунул оружие в ножны. Спрятал тряпку и перчатки пока шагал прочь. Их он сожжет позже. Его силуэт растворился во мраке нависающих деревьев.
**
Троллейбус принёс Ивана к кварталам, лежащим на другом конце города. Собственная квартира встретила пустой и безжизненной. Холодной и неприветливой, как труп в который превратился теперь тот парень. Нет дела до его вдовы. Сами натворили делов, сами пускай и расхлебывают. Иван за свою работу брал деньги и никогда не интересовался, зная, что хороших людей не закажут.
Он налил кипяток и прислушался к шипению заварки. Звук пузырей в чайнике был единственным, что разносилось в тишине его когда-то новой “трёшки”. Иногда беспокоили соседи, но сейчас два ночи и стояла тишина. “Спят, значит мой приход никто не видел”, – подумал Иван.
Квартиру он приобрёл новую, когда продал маленькую, выданную государством. После войны невыносимые малютки, наскоро построенные и малопригодные для жилья, раздавали ветеранам вроде него. Иван счастливо избавился от пропахшей перегаром соседей малосемейки как только представился случай. Пришлось добавлять ощутимую сумму с кровавых заработков.
Давным давно, когда он совсем молодой вернулся в городок с первой Чечни, то не стал искать отца алкаша, в пьяном угаре прозевавшего роковой приступ матери. Иван сразу попытался попасть в Легион. Но только время зря потерял. Зато нашел отказников друзей, таких же, как он, не нашедших себя на гражданке. Завёл знакомства и прошёл Вторую Кампанию. После чего устроился и пытался удержаться на одной из работ.
Механиком в мастерской он не ужился с хозяином, в охране послал подальше изнеженного и заносчивого чьего-то сынка. После этого Ивану поставили чёрную метку и во многих конторах, где даже не брали на собеседование. Иван прослыл своенравным, слишком честным и не уживался нигде. Тогда-то и помогли друзья, насмехающиеся над его принципиальностью. Поняв, что человек пропадает, подогнали первого клиента.
Всех смертей за прошедшие восемь лет Иван не помнил и не пытался. Так, только… Образы и искаженные страхом лица.
Он присел у телевизора, нажал кнопку пульта, отпил глоток, уставился пустым взглядом в экран. Поначалу пустота в голове ему даже нравилась. Но от вида скачущих через заборы ментов, что-то в мозгу ожило. “Одна ложь”, – подумал Иван. По экрану сценарные менты бравурно гнались за такими же клишированными преступниками. Иван почесал висок не желая видеть тупость. На экране актёры неправдоподобно прыгали через двухметровые заборы, будто сигали с батута. Иван сплюнул прямо на пол от омерзения и переключил канал.
Новости – любимое вранье власти. Иван в конце выпуска, бывало, слушал о необычных историях из жизни простых граждан. Но на этот раз в итоговом сюжете явился какой-то мерзкий тощий мужичонка, похожий на бабу, в цветастых рубахе, шортиках и пышном шарфе, и своим писклявым голосом стал кричать о спасении дельфинов где-то в океане.
“Тебя нужно от самого себя же спасать”, – подумал Иван, разглядывая одежду жеманного мажора. Стоящие рядом, выглядели такими же разодетыми мужико-бабами. Они перли к микрофону, перекрикивая друг друга, в унисон пищали о том-же. При виде творящегося безумия у Ивана возникло одно желание – избавить мир от этих придурков. К сожалению, пока ему заказывали банальных бизнесменов-неудачников и прочих неудобных кому-то людишек. А за бесплатно Иван не убивал.
Он снова сплюнул на пол. Разряженный под бабу мужик с экрана предлагал заодно с дельфинами спасти озеро в Карелии.
Иван, далёкий от Карелии и озёр с дельфинами, горько вздохнул, утёр слюну после плевка повисшую на небритом подбородке и снова переключил. Фильмец с сопливыми девками. Они дразнили дутыми в косметологии губами и рисованными бровями. На стройных телах висели настолько неестественно большие груди, что не вызывало сомнений, их качали силиконом в клиниках. Оператор, будто специально вызывая рвотный рефлекс, снимал эту мерзость крупными планами. “Тьфу ты”, – от омерзения Иван не мог больше смотреть. Переключил и попал на кино. Слащавое немного, но сойдет.
Иван уставился в грязный пол. Хлебнул чай и вспомнил, – “Завтра она выступает”. Он заметил очередную афишу, когда проезжал мимо дома культуры, где всегда выступал балетный коллектив. На тонкой бумаге руководитель печатала на свои невеликие гроши фотографии с именами балерин. Старая балетмейстер – знаменитость их городка, старалась как могла, созывая поклонников на очередное представление. Гордилась девчонками! Иван, ещё в первые визиты, прочитав одну из афиш, узнал, что ту самую девочку зовут Лида Мышкина.
Год назад он невесёлый шёл по улице и задумался. Башка тогда от похмелья трещала. Какой-то сопляк сунул ему буклет в руку и сказал: “приходите”. “Это гордость нашего города”, – добавил пацан.
Иван хотел въехать сопляку в челюсть, но отвлёкся на танцующих девушек на бумажке, и пацан успел увернуться. Он юркнул в двери ДК, у порога которого они стояли. А Иван чесал затылок, вспоминая, что вроде как, девушки в смешных юбках – балеринами называются.
Оказалось, вход бесплатный, за счет муниципалитета. Мысль о халяве потешила. Хоть что-то от государства… Именно поэтому Иван и зашел, а заодно захотел узнать что за музыка звучала оттуда.
В зале он занял место на задних рядах и обратил внимание на мелюзгу, которая как букашки прыгала и махала руками. Около десятка девочек бегали по обветшавшей сцене, делая вид что танцуют. Но Ивану танец скорее напоминал бессмысленное дёргание под отвратительные скрипы и визги. А сама музыка не походила на музыку, а на смесь стонов и клокотания, какими-то дурацкими инструментами. Чушь – одним словом!
Вот во взводе был у них гитарист… Вот то музыка! Цоя, ДДТ, Крематорий они с упоением орали с ребятами на привалах.
А такой ужас Иван на дух не переносил и собирался уйти. Неожиданно одна из девочек споткнулась, но быстро исправилась и запрыгала вновь как коза.
Ивану показалось это смешным и он решил, что нашёл себе развлечение. Заодно и голова стала проходить. Иван развалился и стал следить за девочкой. Забавная такая. Самая мелкая и тощая из всех. Машет руками, а их, как тонкие ветви, вдалеке почти не видно.
Тогда Иван встал, и бесцеремонно топая, пересёк почти пустой зал, чтобы занять место поближе, а заодно разглядеть как упадет она в следующий раз. Предвкушал, смакуя собственное ожидание.
Девочка вместо того, чтобы порадовать его и снова шмякнуться, привстала на большие пальцы ног и пошла на них вперёд, потом назад. Иван не поверил глазам. Издалека он не замечал такое чудо.
“Наверное, деревянные калоши у нее под чулками”, – догадался он. Девочка тут же, назло его ожиданиям, стала разгибать пальцы раз за разом, принимая разные позы. И тут ему стало ясно, что она взаправду так ходит!
Иван часто заморгал, почесал затылок и вспомнил одного прапорщика, который отжимался на трех пальцах одной рукой, и как ему вся часть проигрывала споры на слабо. Офицеры свистели и ругались, отдавая ему свои деньги. Уникальный человек был этот прапорщик… Но даже он такого не умел!
Хождение на пальцах, маленьких, почти незаметных, поражало. Девочка постоянно балансировала на кончиках стоп и семенила ножками. Иван сжал подлокотники и стал вглядываться. Она резко завертелась на одной ноге, стоя при этом на одном большом пальце! Казалось невероятным…
Иван прищурился, хмыкнул и недоверчиво повертел головой. Девочка стала путешествовать от одного конца сцены в другой не прекращая вращения. Только лицо задерживалось на мгновение, направленное в зал с широкой открытой улыбкой. При этом она вскидывала руки под разными углами и резко вздергивала ногой, удерживая равновесие. Иван не заметил, как его челюсть поползла вниз.
Удивительная девочка закончив кружение, подпрыгнула высоко, при этом широко расставив голени. Иван прикинул, если с такой растяжкой, как у нее шагать по плацу, то генерал дал бы ему месяц отпуска перед тем, как направить в торжественный караул. А ведь туда стремились все, из-за знатной кормёжки!
Затем подружки подскочили и сложили ладони чашечкой, а девочка, весело бегая по сцене, шагнула на опору из их рук и взлетела в ввысь. Иван перестал дышать. Он провожал глазами невесомый блик, парящий над головами. Девочка на миг растворилась в воздухе и летела на два-три роста выше над всеми. Она, что переломать себе ноги хочет? С улыбкой она совершила в полёте полный оборот и приземлилась на одну ногу, перенесла вес на другую и тут же стала вновь вертеть свои загогулины. Ивана вжало в кресло, и только потом он понял, что слышит аплодисменты.
Во время хлопков в голове Ивана стояли неприличные, но очень восторженные фразы. Только ими он мог выразить восхищение в этот момент. Отжимающийся прапорщик не шел ни в какое сравнение. А неугомонная девочка плыла себе дальше вдоль подруг. Они пытались выполнить те же движения, что и она, но выходило совсем не так мастерски. Вместо хождения на пальце получалось жалкое ковыляние. Кружения неуверенные, а прыжки не впечатляли. Их белые платьица с торчащей в стороны юбочкой сидели даже как-то не так. Не так подогнано и опрятно, как на той умелой девочке.
Иван заметил, что невольно притопывает в такт музыке. Где-то внутри его всё поплыло. Но вдруг девочка растворилась в толпе других балерин и пропала со сцены. Иван искал глазами именно её. Но повторного выхода не случилось. Она появилась только на прощальных овациях.
Два десятка балерин стали в ряд и одновременно поклонились зрителям, а их седоволосая руководитель благодарила зрителей за поддержку. Удивительная девочка держала подруг за руки, краснела и смущённо улыбалась. Было заметно, как она устала, но между частыми дыханиями она слала в зал энергичные воздушные поцелуи. Собранные в пучок волосы обнажали маленькие оттопыренные ушки. Иван разглядел острый приподнятый нос с горбинкой, неровный, с плоскими губами рот, высокий лоб над серыми глазами. Совсем как у его одноклассницы, которая не пользовалась популярностью у парней. “Эта девочка так же красавицей не вырастет”, – прикинул он.
Аплодировать не стал. Просто вышел первым и очутился в привычном ему мире.
Рядом с ДК шла широкая улица с оживлённым рынком. Машины с товарами, продуктами развалились, перегораживая проезжую часть, а вокруг сновали грузчики, торгаши и покупатели. Кто подшучивал, кто смеялся, кто ругался. Иван шёл без цели и ощутил толчок в бок. Толстая тетка проносила мимо увесистые сумки.
– Прешь куда? – нагло гаркнула она и проковыляла дальше.
Иван посчитал не нужным отвечать. Вокруг люди курили за разговорами, плевались, таскали тяжести. Их суета была далека. Ивану они казались малозначимыми тёмными пятнами. Он встал зачарованный у фонарного столба и попытался вспомнить мелодию, застрявшую в памяти. Музыка продолжала звенеть в ушах, и он покивал в такт, желая чтобы засевшие звуки длились дольше. Ноты напел мычанием и опустил взор. На сером полотне асфальта в смеси лужи и трещин гуляли контуры кружащей девочки. Иван глубоко вздохнул, и погружённый в не спадающую пелену, поднял голову в небо. Там среди облаков девочка совершала свой умопомрачительный прыжок.
Иван задумчиво прокашлялся и медленно побрел к остановке.
**
По экрану ползли титры. Яркий блеск рекламного ролика вырвал его из воспоминаний. Развесёлая рекламная вакханалия мешала, и Иван выключил звук. Мотив классической мелодии до сих пор стоял в его ушах. Иван пропел про себя и перед ним снова стали образы танца. Танца, который шёл вразрез с его реальностью.
Реальностью трёшки и её стен с потрескавшимися обоями, реальностью безработности и собственной бесперспективности, реальностью где ему платили деньги за орудование лишь одним инструментом – ножом, и где родители умерли, а близкие друзья отдалились, принимая его за отшельника и неуживчивого типа.
С музыкой в голове Ивану казалось, что он представляет из себя гораздо больше, чем о нём думают остальные, что он способен удивить людей собственным вниманием и доброжелательностью, а не способностью съездить по харе в нужный или ненужный момент. Иван хотел ужиться с миром и думал, что пытался. Но с одним, пожалуй, ему не удавалось ужиться – с бездуховностью окружающих. Наверное по этому он никогда не сожалел убивая. Все до единого жертвы казались ему одинаковыми, пустыми и оттого ненавистными. И только слушая удивительную непостижимую для себя музыку и глядя на Лиду, он вспоминал что в мире еще есть что-то уже наполненное, глубокое, посему способное наполнить пустоту окружающего мира, и главное – пустоту его самого.
Иван с усмешкой вспоминал концерты. Он посетил все и видел, как то и дело один из зрителей выбегал на сцену и дарил букет руководителю Галине. Это был поклонник, очередной интеллигент, манерами и видом смахивающий скорее на параноика. Но училка радовалась каждому жалкому букетику. А девочкам, которые сияли и тёрлись рядом, за концерт доставались одна-три розочки. Они стояли и сжимали эти скудные предметы признания, и кланялись, безмерно счастливые.
