Александр Власович Головко
Там, где пехота не пройдет Суворов. Колонтаенко
Лирическое вступление
Поэмы нынче не в чести:
Читать не любят, труд огромный
Иван Суворов, ты прости,
Воздать хочу тебе стих скромный,
Твой ратный труд и путь воспеть,
Пока могу, хочу успеть…
Ты жизнью Родине служил −
Прошёл войну, но скромно жил,
Ушёл, не оценён, быть может…
А я желаю в меру сил
Всем сердцем подвиг твой умножить,
Я долго мысль о том носил −
Поведать миру о тебе.
И пусть Матросов был, Маресьев,
Не меньше испытал ты бед,
Победы ты познал, как песни,
И песен было, как побед!
От сердца, а не от ума я
Тебе стихи свои слагаю.
Связь времён
Текут века, ложась на память грузом,
Но незабвенны имена святые,
Как Невский, как Суворов и Кутузов,
Которыми гордится вся Россия.
Суворовыми в детстве стать мечтали,
Пример в баталиях он доблести и чести;
Враги, услышав имя, трепетали,
Был не подвластен подкупу и лести.
В баталиях познал он вкус победы,
Был строг, но справедлив ко всем солдатам.
Он с ними боль и тяготы изведал
В сражениях не раз на поле ратном.
св. блгв. кн. Александр Невский (1220-1263)
св. блгв. кн. Дмитрий Донской (1350-1389)
Суворов Александр Васильевич (1729-1800) –
великий русский полководец, генералиссимус,
не потерпевший ни одного поражения.
Суров у полководца с виду норов,
Подтянут, сухопар, не прост собой,
Навек вошёл в историю Суворов,
Тем, что победно вёл полки на бой.
И на Суворова равняемся мы свято.
Он сквозь века нам светит как маяк,
И пусть запомнит вероломный враг,
Что Русь мы защитим, как он когда-то!
От Александра Невского, Донского
До наших дней, что бед, тревог полны,
Храня Россию от врага лихого,
Стоят на страже верные сыны.
Иван Суворов
* * *
Я думаю о подвигах России:
Таких у нас Суворовых немало –
Во все века нам славу приносили
Сыны Отчизны на полях кровавых…
Из уст в уста передаётся ныне:
Его однофамилец бил фашиста,
Поведаю о нём, о русском сыне,
О земляке и доблестном танкисте.
С портрета довоенного, простого
Иван Суворов вдумчиво глядит,
И светлый взгляд о мужестве сурово,
О силе его духа говорит.
Русоволос, друзьями был любим он
За честность, бескорыстность, прямоту.
Глазами, словно небо, голубыми,
И сердцем излучал он красоту.
Характер не конфликтен и спокоен,
И потому он на рожон не лез:
Умел найти решение простое,
И соблюсти разумный интерес.
Жил на земле, душа от счастья пела,
В мечту свою он с детства был влюблён:
На агронома выучившись, смело
За дело взялся, целью окрылён.
Но не пришлось свершиться мирным планам,
Вдруг в одночасье мир, как в страшном сне:
Над Родиной поднялся смерч кровавый,
«Вставай страна!..» − звучало о войне.
88888888888888888888888888888888888888888888888
ЧАСТЬ 1 Фронт полыхал…
Фронт полыхал, гремела канонада, тревожно, холодно за бруствером бойцам.
В ночи стояли призраком зенитки, и от разрывов дыбилась земля, замёрзшими кусками разлетаясь.
И в сполохах, как трещины, окопы, а танк коптил, как свечка, у бугра. Средь выжженной земли боец устало от пули шалой тихо умирал…
Руины Сталинграда в чёрном мраке и стылый воздух порохом пропах. Не звёздных войн дыхание – земное, земных пришельцев горе разлилось. Они пришли уверенно и нагло, не зная поражений до сих пор.
На этот раз серьёзно снарядились, послушных сателлитов под оружьё поставили фашисты, и решили СССР «блицкригом» покорить.
Обрушилась жестокая машина на Родину мою со страшной силой, без сбоев по России покатилась, сметая всё… Чудовищем рычит, и нет спасения ни днём, ни ночью. Как грозная внезапная стихия, разверзлась вдруг напасть, чтоб ей пропасть…
В огне вот захлебнулась Украина и Беларусь. И юг с желанной нефтью − рукой подать…
Машина Вермахта на полную крутилась, Европу придавил её сапог, и гусеницами танков всё утюжа, по западным окраинам помчались, скача по городам и деревушкам, озёра и речушки замутняя, круша берёзки, васильковость лета, непуганую мира тишину, синь неба заслоняя чёрной тучей. Безвинных стариков, детей и женщин пленяя и творя повсюду зло…
И всё же просчитались генералы, и бесноватый фюрер их зарвался. Забыли прежних викингов-варягов, наполеонов, карлов и поляков, что хаживали к россам за «гостинцем».
Предупреждали Гитлера пророки: напрасный труд ходить с войной в Россию, она колоссом глиняным лишь мнится, осыплется песок, под ним – кольчуга, расправит богатырь могучий плечи, и понесёт по кочкам, буеракам, покажет упырям он мощь свою.
Но Гитлер думал: он-то самый умный. И не в пример − позор поляков-шведов, наверно был он двоечником в школе… Искал опору в тёмных силах бездны, уверовав в своё предназначенье, что миссию особую свершает, как Прокуратор Рима средь евреев, придумав превосходство «высшей расы». Полмира он решил завоевать.
Все ж адская машина поперхнулась, загадочною русскою душою да в купе с нашей русскою отвагой, о чём всё время как-то намекали… но эйфория разум заслонила.
И вскоре сбой пошёл в фашистских планах, как Гитлер, генералы ни старались. Турнули от Москвы и в Сталинграде, как на Кавказе, − вышло боком тоже. Им Сталинград стал камнем преткновения, здесь по уши застряли оккупанты, ни 6-я армия – ни взад и ни вперёд.
В жестокой схватке крепко мы сцепились − тяжёлые бои за каждый холмик, за каждый дом шли на смерть, не на жизнь! Воители застряли, как в болоте.
Две Армии советских войск на марше спешили к сталинградцам на подмогу, врага по флангам сходу окружая.
У русских всюду шло с опереженьем. Включалась пресловутая смекалка, не ожидая сверху циркуляров, стратегию решали по-мужицки: в борьбе за жизнь себя не пожалели, для этого все средства хороши!
В тисках врагу сжимая шею хватко, надежду на отходы отрезали. Давили, словно гадину, всё крепче, затягивали петлю всё сильней.
Железный вермахт затрещал, как тряпка, что с силою могучей разрывают… Фельдмаршал Паулюс, служака и вояка, со всей своей хвалёною ордою, был окружён и деморализован, но… не терял надежды на прорыв.
В Германии же бесноватый фюрер, слюною брызгал в злобе и бессилье, собрав свой штаб и бравых генералов, их распекал, они не понимали, в чём их прокол, где сбой в мозгах случился. Машина без изъянов − буксовала, и это невозможно объяснить. Кольцо вокруг стремительно сжималось.
Здесь, в кажущемся хаосе военном, в усталой рукотворной кутерьме, таилась предрешённость пораженья очередным пришельцам оголтелым, что с Запада наведались к нам снова российскую отвагу испытать …
* * *
Промозглым, неуютным был декабрь. И пауза зависла в небе птицей. Неумолимость мести и расплаты витали, словно пар от выдыханья, неясен был пока исход сраженья, но назревало что-то исподволь…
А голод-холод – русский наш союзник, врагу моральный дух точил всё больше. Снарядов нет и мало провианта, что дохлую конину стали есть…
И выпал нам беспрецедентный случай: непобедимости врага развеять мифы. Но нужно было что-нибудь такое − из ряда вон решительное сделать − переломить сложившийся столь хрупкий баланс на Волге к нашей стороне.
* * *
В тылу врага аэродром надёжный у станции Тацинской находился. Оттуда − мост воздушный к Сталинграду налажен был, пока что помогал он держаться окруженцам в обороне.
Ватутиным − командующим фронтом придуман план рискованный, но верный: рассчитан − чуть на русскую отвагу и где-то на российское «авось». Верховному о плане доложил он: «Опору у противника чтоб выбить − отправить нужно рейд в глубокий тыл, в район Тацинской станции, где немцы имеют базу и аэродром. И надо уничтожить эту базу любой ценой, тогда на этом фронте мы сможем обеспечить перевес».
План Сталиным одобрен, и из Ставки Ватутиным получен был приказ: «Держать комкору лично под контролем секретной операции исход».
24-й корпус подготовлен − танкисты и стрелковая бригада. С армейских складов срочно доставляли боеприпасы танкам и горючку. К началу выступления «на брата» раздали всем по два боекомплекта, соляры танкам тож по две заправки, пехоте и танкистам на дорожку − пять сутодач*1 – харчишек в дальний путь.
Назначен генерал-майор Баданов возглавить этот рейд беспрецедентный. Доверие имел у подчинённых, авторитет немалый заслужив. В Гражданскую познал богатый опыт, сражаясь в Красной Армии, усвоил Баданов по Суворову науку – не силой, а уменьем побеждать. Умел он, если надо, партизанить, вести бои с противником в тылу. Став кадровым военным, он в 20-х – 30-х путь прошёл вполне успешный – от командира роты до комдива.
Стал ключиком условным рейд опасный в боях за осаждённый Сталинград! Все знали, это пахло авантюрой, но дерзость − главный козырь на войне. Потерями немалыми грозило такое предприятие для русских. Но кто считал заранее потери? Товарищ Сталин точно не считал, − момент назрел, какие здесь сомненья: иль грудь в крестах, иль голова в кустах…
Судьбой даётся шанс такой не часто, благоволит победа тем, кто смел, успешен, успех же операции возможен, когда желанья дружат с головою. Мы на своей земле и, надо, братцы, сражаться не жалея живота − с земли родной нельзя нам отступать!
Захват немецкой базы в Тацинской
Рождественский «подарок»
Войне сентиментальность не чужда́. Совпало так, католикам настало встречать на фронте праздник Рождества, под Новый год у них он наступает, как чудо свыше, что дарует Бог. И тут германским доблестным воякам, как ни сказать тост за свою победу, ни выпить шнапс за фюрера всем стоя, за тех, кто ждёт в любимом Фатерлянде? За ненаглядных фрау, малых деток, хранимых в фотокарточках под сердцем − щекастых, белобрысых и желанных, что ждут своих Адольфов, Куртов, Гансов, когда они с блицкрига к ним вернутся, − обнимут мутер-фатер, кляйне-майне…
В тоске по временам, что были прежде, за кружкой пива, за весёлым Рейнским, за пенистым шампанским с пузырьками, в Баварии иль в Пруссии немецкой, иль может где-то в Баден-Вюртенберге… ах как встречали Рождество они, под песенки и дружное застолье, в раскачку и под бравое «ха-ха».
Воякам мир казался здесь уютным под Рождество, ничто не омрачало в глухом тылу попраздновать беспечно. Им нынче приказали бить Советы, за всех подумал фюрер и − припёрлись, стоят на наших землях − так им надо. Встречать что ль больше негде Рождество?
А отоспавшись, встанут по утрянке, продолжат развлеченье людоедов: вновь убивать детей и слабых женщин, славянских непокорных стариканов, с жестокой педантичностью вандалов, чтоб насадить немецкий «Ordnung»*2 свой…
И невдомёк воителям набожным пред праздником смирения и веры, что нашим детям подло причинили они своим вторженьем столько зла…
Но в эти дни фашистов ждал «подарок», от Дедушки, от русского Мороза, сюрприз был подготовлен им отменный: из пороха был «сахарный» гостинец, «конфеток-леденцов» на всех с запасом – из крупного и мелкого свинца. Сигар-снарядов, чтоб «курили» вдоволь, с доставкою на танках на места.
И шнапс им стался горькою отравой… С тачанки Громовержца, лишь зарделась заря, как кровь, на фюзеляжах самолётов, что спали по линеечкам в шеренгах, на головы беспечного фашиста наслал свои он огненные стрелы, как гром, среди зимы метая с неба.
В подштанниках, как будто, с белым флагом, выскакивали дружно на морозец, а их здесь принимая, угощали огнём снарядов, пулями взасос…
Пытались немцы выглядеть достойно, но без приказа трудно управляться. Куда бежать и как обороняться, когда вокруг земной разверзся ад!
Аэродром. Десятки самолётов. Взлететь, кто порезвее, попытались. Разбег короткий, слишком уж короткий… вонзился «Юнкерс» в танк советский – «Бэмс!». Послышался металла страшный скрежет, взметнулось пламя яростным драконом.
Тут две машины − всё же ухитрились подняться в воздух, но подвёл манёвр их… и самолёты, словно бы в кошмаре, лоб в лоб столкнулись, и раздался грохот, как фейерверк, над степью рассыпаясь, осколки разлетались далеко-о-о!
Зенитчики оправились, и вскоре в упор по нашим танкам стали хлопать.
Вот башня танка свечкой загорелась. Танкисты тут же, как сурки, из люка, откинув крышку, пулей вылетали. Огонь кинжальный двух пришпилил насмерть к броне на миг иглой своею жгучей, короткою и с «ниткою» свинцовой. Худой танкист змеёй пополз горящей, от боли сильной корчась, извиваясь, но вскоре в страшной позе успокоясь…
И всё же наши смяли оборону, противник опрокинут, и с разгону давили танки «хенкелей» фашистских, и «юнкерсов» крушили, увлекаясь, они хрустели смачно, как капуста − домашняя из погреба зимою. Усвоили приём один танкисты: «топтать хвосты стоящих самолетов».
Плескался языком огонь пожаров, багровым колокольным небосводом звенело у фашистов, как на мессе. Безумие на лицах мёртвых фрицев − таков эффект внезапности имел!
* * *
Полста четвёртой танковой бригады с десантом танк один прорвался, он мчался на подмогу первой группе, расстреливал фашистских недобитков. Солдаты и пилоты укрывались между стоящих грудой самолётов. То в панике – туда-сюда метались, в кальсонах, босиком, в комбинезонах по снегу и кричали: «Main got!», «Main got!», «Main got!»*3
Иные же отчаянно сражались, десант наш наседал на них повсюду, стреляли автоматчики с колена, давили танки фрицев на ходу.
На марше 130-я бригада Тацинскую станицу захватила, уничтожая сходу оборону − расчёт артиллерийских батарей. Машины пробивались краем поля, в кольцо аэродром беря, крушили хвосты и фюзеляжи самолётов.
А рота капитана той бригады (фамилия его была Нечаев) себя в бою примерно показала: из строя выводила батареи и до десятка танков грозных «Тигров» оставила на поле догорать.
Был ранен в танке тяжело Нечаев, но всё же не бросал с врагом сраженье. Когда его тридцатьчетверку подбили вдруг снарядом, он направил горящий танк на танк фашистский, в броске таранив «Тигра» в бок собою, как будто гладиатор, в том сраженье жизнь на последок дорого отдал…
Нельзя не вспомнить здесь о героизме, что проявляли жители из местных. Танкистам помогали даже дети, прознавшие о доблестном прорыве.
Вот к северной окраине Тацинской пробилась группа Мельника Бориса, чей номер на броне − «полста четыре», мелькал он тут и там в пылу сражения.
Вдруг выскочил навстречу танку мальчик, он сообщил, что рядом за домами противник затаился с батареей, к аэродрому танкам не пройти!
Он показал, где прячется охрана. И танки вышли в тыл позиций вражьих, и смяли, словно банки, батареи, к аэродрому выйдя без помех.
На оборотной стороне снимка памятного камня написано: «Тацинская, Ростовской обл. Памятник пионерам-героям Грише Волкову и Феде Игнатенко, указавшим путь танкистам 24-го танкового корпуса в декабре 1942 года на аэродром немцев».
Расстреляны фашистами в декабре 1942 года. (Данные о количестве детей разнятся).
А много лет спустя о том парнишке писал в воспоминаниях участник той битвы лейтенант запаса Мельник: «Мальчишка, что помог нам снять засаду, в пылу сраженья как-то потерялся… Его я встретил сразу после боя. Шагал усталый, словно прокопчённый, на шее автомат висит трофейный, на поясе – тяжёлый парабеллум. Был не один, с ним – пара добровольцев, росточком чуть поменьше, ополченцев.
А звали неизвестного героя Гришаня Волков, лет ему – тринадцать. С врагом проклятым дрались те ребята: за дом родной, за милую округу, за улицу, за школу за друзей. Фашисты жизнь им мирную сломали, над Родиною грубо надругались, и потому-то даже ребятишки не побоялись и ввязались в бой. Сознательно, безвестные герои, по зову сердца наравне с отцами, по взрослому с врагами воевали, не за признанье, и не за награды − мальчишки, повзрослевшие в войне…»
Тяжелое смертельное сраженье вёл корпус в окруженье очень долго. И танки маневрировали наши, мотопехоте в схватке помогая.
«Когда же мы станицу оставляли, − писал еще в воспоминаньях Мельник, − то у пруда мне встретился мальчишка, в траншее пулемёт большой, трофейный, прижав к груди, в засаде ждал врага. С ним − два мальца, вконец изнеможённых. Стреляли из немецких автоматов, вдоль улицы по наседавшим фрицам.
Танкист Иван из моего расчёта, в сердцах сказал, чтоб уходили!
Они ушли, но вскоре пулемет их вновь справа от Тацинской застрочил.
Фашистам не составило усилий: насесть всей мощью на мальцов отважных.
Подростков расстреляли, я в бинокль увидел казнь, но был бессилен, да и приказ был – «С боем отходить!»
Мы в боевом порядке шли, а нас противник атаковал дивизией на марше, из группы «Пфайфер», упорно наседая нам на фланги.
И мы, рассредоточась, отбивались, прикрыв обоз, − его вперёд пустили, с трудом мы от врага все ж оторвались.
Оставили они на поле боя семь танков, ну и нам в бою досталось, − ребят немало тоже положили. Колонною к совхозу Коминтерна нам на Морозовск отходить пришлось.
Двадцать четвёртый танковый наш корпус перемещался к северу с боями, задачу завершая, отходили по стылой и заснеженной степи».
* * *
Об этом событии в 1952 году западногерманск
ая газета "Die deutsche Soldatenzeitung” сообщала под заголовком «О тех, кто вырвался из преисподней, или кровавая баня в Тацинской»:
«Уцелевший летчик гитлеровских ВВС Курт Штрайт поведал: «Утро 24 декабря 1942 года. На востоке брезжит слабый рассвет, освещающий серый горизонт. В этот момент советские танки, ведя огонь, внезапно врываются в деревню и на аэродром. Самолеты сразу вспыхивают, как факелы. Всюду бушует пламя. Рвутся снаряды, взлетают в воздух боеприпасы. Мечутся грузовики, а между ними бегают отчаянно кричащие люди».
* * *
Суворов И. В., командир роты средних танков 54 танковой бригады 24-го танкового корпуса, переименованного впоследствии во 2-й гвардейский Тацинский, к которому Ваш город имеет прямое отношение.
В 1942 году в городе Новочеркасске этот корпус был сформирован из поступивших с завода города Челябинска танков. В 1942 году наши войска вынуждены были отступать, с тяжелыми боями оставляя города, был оставлены города: Ростов, Воронеж, Курск, Белгород, в тяжелом положении были войска 52 Армии генерала Чуйкова В.И. окружившие 6-ю армию Паулюса и сами воевавшими в окружении.
Перед войсками Юго-Западного фронта была поставлена задача – не допустить соединения окруженной Сталинградской группировки Паулюса с наступавшими немецкими частями армии Манштейна,спешившими ей на помощь Группировка получала боеприпасы .питание и медикаменты через воздушный мост, организованный немцами с помощью авиации, базировавшейся на аэродроме станиц Тацинской .и Морозовской ,где находились и крупнейшие базы снабжения немецких войск.
Ставкой Верховного Главнокомандующего была поставлена задача командующему Воронежским фронтом генерал-полковнику Ватутину Н.Ф. уничтожит эти аэродромы и базы вместе с находившимися там транспортными самолетами. Выполнение поставленной задачи было поручено командиру 24 танкового корпуса Баданову В.М.
18 декабря 1942 года начался знаменитый рейд в тыл врага.
В составе корпуса входили-4-я,54-я,130-я танковые бригады,24-я мотострелковая бригада, 413-й минометный дивизион и 658-й зенитный полк. Всего в корпусе было10709 человек,208 танков. Такая масса не могла быть незамеченной врагом, и на всем пути корпус постоянно подвергался бомбардировкам с воздуха.
Суровая зима 1942 года и отсутствие дорог, глубина выпавшего снега иногда была больше метр, что затрудняло движение корпуса. Необходимость постоянной маскировки большого количества танков, орудий и людей ,вынуждали двигаться даже ночью в условиях нулевой видимости . Пользоваться фонарями запрещалось.
Трудная обстановка требовала от всех бойцов героизма по выполнению поставленной задачи. За шесть дней корпус преодолел 240 км., по пути освобождая захваченные немцами села и деревни, уничтожая технику и солдат. Так в бою за Маньково было уничтожено 800 итальянцев и две зенитные батареи, захвачено 300 автомашин, которые потом были использованы в наступлении.
Были уничтожены гарнизоны в Ильинке, Большинке, Скосырской, в районе Криворожья были уничтожены остатки 11-й пехотной дивизии немцев и 24-го декабря корпус вышел к Тацинской. Немцы не ожидали появления советских танков у себя в тылу.
Как пишет в книге « Поход на Сталинград» участник тех боев генерал Ганс Дерр: «В первые дни были разгромлены соединения, оборонявшиеся в тактической глубине и в результате быстрого продвижения советских войск уже 23 декабря нависла непосредственная угроза над важной базой снабжения немцев – Тацинской и аэродромом, с которого снабжалась 6-я армия.
24 декабря, писал далее Дерр, кризис на этом участке фронта принял драматический характер. Немецкие, румынские итальянские войска беспорядочно отходили на Юго-Запад. Танковый корпус, не останавливаясь, к рассвету 24 декабря ворвался на аэродром и железнодорожную станцию. Немцы уже готовились праздновать католическое Рождество, не ожидая появления советских танкистов у себя в тылу.
Начался кромешный ад, танки прошлись по хвостам самолетов, стоявших на взлете, уничтожая охрану аэродрома и бежавших к самолетам летчиков.
После уничтожения аэродрома, железнодорожной станции, где были уничтожены разобранные пятьдесят самолетов, три склада с продовольствием, пять складов с боеприпасами, несколько эшелонов с авиационным бензином, корпус занял круговую оборону, чтобы сковать немецкие войска.
С выходом 24 танкового корпуса в район Тацинской и ударом войск Сталинградского фронта, наступление Манштейна захлебнулось. С потерей Тацинской снабжение войск окруженной армии Паулюса прекратилось, тех запасов, что были у немцев, им хватило на месяц, и 6 февраля 1943 года армия Паулюса капитулировала. Около 600000 немцев попали в плен.
24 танковый Корпус Баданова В.М., после уничтожения аэродрома в течении нескольких дней, вел в окружении тяжелые бои с немецкой группировкой, брошенной по приказу Гитлера на уничтожение дерзких советских танкистов, и только благодаря военной смекалке и гибели 300 воинов, прикрывших отход корпуса, 29декабря корпус вырвался из окружения .
О тяжести тех боев говорят следующие цифры: в начале рейда количество бойцов – 10709 человек. Вышло из окружения – 927 человек. Количество танков – 250. Вышло с боями – 58 танков; уничтожено – 3500 немцев, 10 батарей, 300 самолетов, 15 танков, 106 орудий.
С самого начала операция планировалась, чтобы любой ценой сковать максимальное количество вражеских войск на максимальное возможное время.
Маршал Советского Союза Василевский А.М. писал, что наш успех, вынудил немецко-фашистское командование отказаться от намерения направить части и соединения оперативной группы «Холлидт» и 42-го танкового корпуса на помощь котельнической группировке, предназначенной для деблокирования армии Паулюса.
С выходом 24-го танкового корпуса в район Тацинской и, от удара войск Сталинградского фронта, наступление Манштейна захлебнулось.
25 корпус, находившиеся в 40 км. от Тацинской, не смог пробиться на выручку 24-му танковому корпусу, хотя Ставка телеграфировала: «ЛЮБОЙ ЦЕНОЙ СПАСИТЕ БАДАНОВА».
* * *
Данные о потерях: Прорвавшийся в глубокий тыл противника 24-й танковый корпус под командованием генерал-майора В. М. Баданова, был сформирован в ноябре 1942 года. В состав корпуса входили: 4-я гвардейская танковая бригада, 130-я танковая бригада, 24-я мотострелковая бригада, 413-й отдельный дивизион гвардейских миномётов (катюш), 658-й зенитный артиллерийский полк.
За время рейда было уничтожено 11292(3500)* 4 солдат и офицеров противника, взято в плен 4769 человек. Только в районе Тацинской уничтожено до 10 батарей, самолётов, по разным данным от 351 до 431(300), танков – 84(15), орудий разного калибра −106(50). Кроме того разгромлен в тылу противника крупный стратегический аэродром, база снабжения, гарнизон, дислоцирующийся там, три склада с продовольствием и пять с боеприпасами, уничтожено 300 тонн бензина.
Прорвавшись на железнодорожную станцию, танки уничтожили несколько составов с топливом, пятьюдесятью разобранными самолётами и сотней запасных двигателей для самолётов. Всё вышеуказанное предназначалось для окружённой армии Паулюса.
Фюрер потребовал уничтожить советских танкистов, находящихся ещё в немецком тылу. Да и штаб Советской Армии требовал от Баданова не отходить, а сковать как можно больше войск противника. Задержавшись по этим причинам, 24 танковый корпус понёс неоправданные потери, но в ночь на 29 декабря остатки корпуса смогли вырваться из кольца блокады.
Что им оставалось – бессмысленно погибнуть, выполнив приказ, поскольку сражаться было нечем. Кончались боеприпасы, горючее, не говоря уже о продуктах. Но руководство это не волновало. Танкисты, показав филигранное искусство маневрирования и ведения боя в тяжелейших условиях, вышли, сохранив имя, накопив беспримерный опыт, внесли свою лепту в последующие схватки с врагом.
В живых осталось только 927 бойцов из почти 12 тысяч первоначально отправленных на операцию. Вышли самостоятельно из операции 58 танков из 250 ( по другим данным из 208). Задача, поставленная перед рейдовиками, была выполнена, но оценена командованием слабо. Этот рейд изначально планировался как «рейд в одну сторону».
За эту операцию 24 танковый корпус был назван «2-м гвардейским Тацинским». Командиру корпуса В. М. Баданову было присвоено звание генерал-лейтенанта, и его наградили орденом «Суворова 2-й степени» за №1, только что утверждённой наградой Президиума Верховного Совета. Героем Советского Союза стал только командир танкового батальона капитан М. Е. Нечаев (посмертно).
