Александр Забусов
Лабиринт. Феникс
– Тихо-тихо-тихо!
Стараясь не нашуметь, уложил покойника на землю. С непривычки, вот прямо так умерщвлять живую плоть, всем телом передернулся от отвращения. Это не из автомата пулять… Попал не попал. Ничего не попишешь, надо!
На освещенном пятачке появился Каретников. Повел головой в сторону двери.
– Входим. Работаю только я, ты с пулеметом меня страхуешь.
Сразу за дверью, в освещенном широком предбаннике, положив голову на стол, спал дежурный. Сморило бедолагу! Сунув нож в ножны, Михаил, обойдя стол, наклонившись над спящим, шустро ухватив, свернул ему шею. Уложив голову мертвеца на прежнее место, жестом указал порядок действий. Спицын кивнул.
Пустой, почти темный коридор. Всего четыре двери на все здание. Поманил к ближайшей. Один раз в Афганистане Генке пришлось увидеть картину, как из палаток выносили наших солдат, вырезанных «духами» ночью. Долго потом блевал, а принимать пищу начал только дня через два после того случая. Сейчас стоял у дверей, гася в себе рвотные позывы при дежурном освещении. То, что происходило, обычному армейскому командиру даже в голову прийти не могло, но они оба прошли через Афганистан, и уж Каретников точно не кексовал, когда резал спящих. Здесь главное уметь правильно это сделать, не допустить возни, так, чтоб остальные не проснулись. Колющий удар ножом в шею, горло – чуть ниже кадыка, либо сбоку, выше ключицы, в сердце – под левую лопатку, в почки, в печень – под правое подреберье или селезенку – под левое подреберье. Во всех этих случаях наступает мгновенная смерть.
– Все!
Ощущение, как на бойне. От него кровью сейчас за версту несет, а еще состояние сродни угару. Все-таки не просто почти два десятка душ в одночасье на небеса отправить.
– Уходим?
– Нет. Где-то начальство дрыхнуть должно.
В одном помещении нарвались на свалку парт и столов. Еще одно – пустовало. А вот крайнее у торцевого окна было заперто.
– Здесь он, голуба! – Ощупывая дверь легким поглаживанием ладони, Каретников приник ухом к дверному полотну. – Здесь.
– Ну, и как?.. – шепотом спросил Геннадий.
– А нам шуметь теперь не возбраняется. По сигналу вышибай дверь ногой.
– Понял.
Встал у противоположной стены, взяв нож за клинок. Продышался, будто готовился нырнуть в ледяную воду.
– Давай!
От удара десантника дверь чуть ли не с петель слетела. Каретников, оттолкнувшись, влетел внутрь. Не зря опасался, пойдя на кувырок, на выходе из него направленно метнул нож по контурам фигуры, готовой выстрелить.
– А-к-к!
Эсэсовец. Как он опасность почувствовать смог? Теперь уже не спросишь. Сунув парабеллум в руку напарника, сообщил, больше не таясь голосом:
– Держи трофей. Теперь уходим.
Большие двери с мягким, тяжелым «вздохом» открылись, в ранних сумерках явив внутри себя подобие зева, сотканного из сплошной темноты, внутри которой ощущалось присутствие большого количества людей. Шепот, скрипы, шорохи и плач, звуком гульнув по стенам ограниченного пространства, в людском волнении плеснулся к высокому потолку. Вошедшие световым лучом фонаря прошлись по округе церковного придела, заставив тех, кто хоронился в темноте, шелохнувшись, не ожидая от пришлых ничего хорошего, податься назад.
Голос, вплетавший в себя повелительные нотки, ночное и храмовое эхо, долетел до ушей каждого из собранных под эту крышу.
– Тихо, граждане! Мы свои, советские! Те, кто вас охранял, уничтожены, но неподалеку от костела находится отряд украинских карателей. Поэтому предлагаю без излишней суеты покинуть помещение и, не поднимая шума, уйти прочь из населенного пункта.
Из темноты кто-то выкрикнул:
– Вы нас отпускаете?
– Я же предупредил, тихо! Мы вас освобождаем, но за дверью свобода в ваших руках. Дальнейшую безопасность обеспечить не можем. Все! Выходим и разбегаемся кто куда. Советую идти через мост, там охраны нет.
Народ притих. Показалось, что даже дышать перестали. Не верят? Или настолько отупели в застенке?
Второй «освободитель», шагнув под свет фонаря, мелькнул красноармейской формой, в свою очередь поторопил людей:
– Выходим, товарищи! До рассвета времени совсем мало осталось!
Темной массой толпа вспучилась, качнувшись, хлынула прямо на свет фонаря.
– Генка! В сторону, снесут на фиг!
Схватив подчиненного за руку, Каретников оттащил его к стенке. Люди повалили наружу, совсем не заботясь о тишине. Свобода! Такое можно было предполагать изначально. Диалектика, характерная для любого типа людей.
Когда основная масса беглецов схлынула, Каретников окликнул задержавшихся, в надежде, что тот, кому положено, отзовется:
– Кто помощи просил?
И ведь действительно, откликнулся! Старческий, по-вороньи каркающий голос, с ощутимой усталостью, кажется, от самой жизни, изрек из темного угла:
– Я!
Свет фонаря, скользяще мазнув по стене, предметам культа и лавкам для молений, выхватил из темноты небольшую гурьбу людей, без спешки двигавшихся по направлению выхода.
– Те аве́н бахтале́! Кто ты? – поприветствовал, спросил, стараясь выделить просителя.
– Май лаши́ э ря́т, гаджо! – именно старая карга, которую под руки вели два крепких парня, прокаркала пожелание, чтоб эта ночь прошла по-доброму. – Меня Ляля кличут. А на тебя, палач, я насмотреться успела, пока сюда вела…
– Шувани? Х-ха! Настоящая.
– …молод, красив, удачлив, словно наследный баро богатого табора.
– Хватит. Пора уходить.
Шум, поднятый первой волной сбежавших людей, не мог остаться незамеченным. Подчеркнуть его старались вдруг проснувшиеся дворовые собаки. Оказывается, они в селе таки были.
– Быстрее! – подогнал Каретников, шуганул жадных. – Да, бросьте вы свои кибитки! Без лошадей все равно их не упрете. К мосту!
Где-то на периферии послышались первые выстрелы. Потом еще и еще. Началось!
– Бегом! Бегом!
Оглянулся. Цыгане компактно бежали за ним. И кажется, бежал не только табор. Через мост пронеслись, топая, кашляя и отплевываясь, дыша стадом изможденных после дальнего перехода баранов.
– К лесу!
Пока по полю бежали, темнота последовательно перешла из сумерек в хмурое утро. У опушки остановились, по-другому никак. Многие, особенно те, у кого ноша была, бросая узлы с пожитками, детвору, падали в стерню, не могли отдышаться. Табор одним словом. Старые, молодые, бабки с дедками, молодухи, кудрявые парни, цветасто разряженные тетки, дети. Все в себя приходили. Это пока они на свою судьбину жаловаться не в состоянии, времени думать нет, а вот потом…
«Носильщики», таранившие всю дорогу старую бабку на себе, наконец-то добравшись до остального коллектива, с облегчением сгрузили бабу Лялю прямо на полевую стежку. Она пеликаньей походкой тут же направилась к наблюдавшему за далеким поселком Каретникову. Туда же сунулся и дед в ярком одеянии с черной шляпой на седой лохматой голове.
Михаил отвлекся. Н-да! Нелегкая выдалась ночка и для них со Спицыным, и для беглецов, да и для проживающих в самом поселке. Нацикам и самим сейчас не до погони. Они-то в большинстве своем живы. Но это пока! За «вычищенную» под корень команду СД их по головке не погладят, немцы порядок любят, а значит, крайние найдутся…
* * *
С тех пор, как с цыганами расстались, несколько дней прошло. За это время он успел собрать под свою руку полторы сотни бойцов, пробивавшихся к своим. Отряд сколачивал жестко, без поползновений в анархию, выстраивал нужную ему боевую структуру, пополняя боеприпасы и продовольствие за счет немецких снабженцев. Хоть и торопился, но охоту на фашистские подразделения вел не спонтанно, а планомерно.
Может, права баба Ляля относительно его сути, но он такой, какой есть. Будет возможность исправиться, станет другим. Но возможности такой пока нет. Да и нужно ли ему это? Отдыхая на привале, невесело усмехнулся, вспомнив их разговор, произошедший перед тем, как расстаться с цыганами.
Не обращая внимания на мельтешение многочисленной родни у родника, сидя под деревом прямо на траве, смоля трубку, старуха уставилась на Каретникова, расположившегося рядом, отдыхавшего после трудов праведных. Солнечное утро окрасило красками все, до чего смогло дотянуться под густыми кронами «сказочного» леса. Как бы продолжая накануне прерванный разговор, шувани прокуренным голосом прокаркала:
– Да ты не беспокойся, ребенка мы заберем, развяжем тебе руки. Все-таки в ее жилах течет наша кровь.
Отвлекся. Как же, не переживай! Старая умна, слов нет, но ведь цыгане на захваченной территории и кто знает, что с ними завтра приключится? Для старой ведьмы и ее табора все трудности только начинаются. Вместе с немецкими передовыми частями тот же Шухевич привел во Львов батальон «Нахтигаль». Во дворе Святоюрского собора митрополит Андрей Шептицкий уже провел богослужение в честь «непобедимой немецкой армии и ее главного вождя Адольфа Гитлера». С благословения главы украинской греко-католической церкви уже началось массовое уничтожение мирных жителей Украины бандеровцами, нахтигалевцами, уповцами, не за горами то время, когда к казням подключатся вояки дивизии СС «Галичина». Каретников с отрядом уйдет, как ушла Красная Армия, а населению куда деться? Н-да! Но это не его проблема, он песчинка в бурном море разразившейся войны, которую с миллионами других бросает из стороны в сторону, и… он сам по себе.
– О чем задумался?
– Да так. Вспомнил, как ты меня в убийцы «покрасила».
– Э-э! Не в обиду тебе, но ты им и являешься. Других провести можешь, меня не обманешь. Душа у тебя выгорела, вместо нее одна сплошная бесчувственная головешка…
– Но вам-то помог?
– Помог. Сама удивляюсь. Но ты на нас, как на тех, кого уж давно в живых нет, смотришь. Взгляд колючий, холодный. Если посчитаешь, что кто-то тебе мешает, убьешь, а переступив, пойдешь дальше своей дорогой. Для тебя, кажется, и своих-то нет. Что люди, что тени! Шлейф смертей за собой тянешь. Почему?..
* * *
Осуществляя намеченный план, гитлеровское командование одновременно с нанесением главного удара по кратчайшим направлениям на Москву, осуществляло попытку быстрого захвата южной части европейской территории СССР. Важные экономические районы Украины, Донецкого бассейна и Кавказа нужны были военной махине как воздух. Именно из них фашистская Германия намеревалась черпать продовольствие, железную руду, марганец и нефть, необходимые ей для ведения большой войны.
Уничтожив силы Красной Армии в Галиции и в западной части Украины, командующий войсками группы армий «Юг», фельдмаршал Рундштедт бросил вперед свои танковые и моторизованные соединения, нанося главный удар левым крылом на Киев. Задача – как можно скорей овладеть переправами через реку Днепр в районе Киева и ниже его по течению с целью обеспечения дальнейшего наступления восточнее реки Днепр – не казалась слишком сложной. Непосредственно перед Киевским особым военным округом на фронте от Влодавы до Черновцов развернулись немецкие 6-я, 17-я армии, 1-я танковая группа и 8-й венгерский корпус, суммарно состоявшие из тридцати шести дивизий, в том числе двадцати шести пехотных, шести танковых и четырех моторизованных.
Шестой армии генерал-полковника Рейхенау во взаимодействии с частью сил 1-й танковой группы необходимо было прорвать оборону противника в районе южнее и севернее Луцка и, прикрывая северный фланг группы армий «Юг» от воздействия противника из припятских болот, возможно более крупными силами и возможно быстрее следовать за танковой группой на Житомир. Армии необходимо было сбить заслоны, укрепрайоны и, форсировав реку Днепр, повернуть крупные силы на юго-восток, чтобы во взаимодействии с 1-й танковой группой воспрепятствовать отходу противника, действующего на Правобережной Украине, за Днепр, а затем разбить его.
Местность в центральной и южной части полосы боевых действий допускала использование подвижных средств, в то время как северная ее часть, Полесье, была благоприятна для построения обороны противником, но не исключала и возможность ведения наступательных боевых действий на отдельных направлениях, способствуя осуществлению скрытного манёвра войсками обеих сторон.
Главной автодорожной магистралью, тянувшейся от границы до Днепра, было Брестское шоссе, проходившее от Киева через Житомир, Новоград-Волынский, Ровно, Луцк, Ковель, Брест, с ответвлениями от Ровно на Дубно, Львов и от Луцка на Владимир-Волынский, Устилуг и на Львов. Эта автомагистраль являлась жизненно важной артерией. Имелись также четыре автодорожные рокады: Овруч – Житомир – Бердичев; Коростень – Новоград-Волынский – Шепетовка; Дубровица – Рафаловка – Клевань – Ровно – Дубно – Кременец; Чернигов – Киев.
Предназначенный для наступления на ковельском направлении 17-й армейский корпус 6-й армии не смог успешно выполнить свою задачу, что послужило причиной замедленных темпов наступления и отставания 17-го армейского корпуса от главных сил 6-й армии. Это отставание, а также пересеченная местность затруднили действия танков и авиации противника в северной части полосы 5-й армии, создали ее войскам благоприятные условия для осуществления широкого маневра силами и средствами и нанесения фланговых ударов по главной группировке фашистских войск, действовавших на киевском направлении.
Пятидесятикилометровый разрыв между частями 17-го армейского корпуса и главными силами 6-й армии и отсутствие локтевой связи с южным флангом 4-й армии группы армий «Центр» обрекали 17-й армейский корпус на изолированные действия, и в силу этого он не смог служить связующим звеном между группами армий «Юг» и «Центр». Такое положение привело к утрате оперативного взаимодействия между войсками в ходе ведения всей операции, что дало возможность советскому командованию предпринять активные действия против северного фланга ударной группировки противника и сорвало замыслы немецко-фашистского командования захватить Киев с ходу. Немецкая военная машина застопорила свой ход…
* * *
Разведчики тихо вернулись, то, что смогли рассмотреть, внушало оптимизм на конечный результат их двухнедельной эпопеи хождения по чужим тылам. Даже Михаилу хотелось побыстрей оказаться у своих, но, несмотря на желание и близость цели, буром переть не хотелось, подвел для себя итог поиска, перед прорывом выстроил личный состав, окинул командирским взглядом людей. Видно, что доверяют, мало того, все хорошо понимают, что впереди их ожидают не те перестрелки, которые были накануне из засад. Время имелось, поэтому подошёл к каждому бойцу, посмотрел в глаза, подбодрил, пожелав удачи. Ничего, немного участия в судьбе доверившихся людей – дело нужное. Не все здесь безбашенные вроде Гаврикова и десантников, не богатыри – обычные люди. Видел, как у некоторых живот крутило от страха, может, кто-то и вообще обмочился. Фигня! Война все же, не позорно, главное, чтобы в самый ответственный момент не подкачали. Если тихо пройти не получится, то придется повоевать. Для многих из стоящих перед ним это самый настоящий первый бой будет. Он их понимает, сам хорошо помнит свой страх перед первым боем! В районе солнечного сплетения болит так, будто тебя ударили в пах. Ноющая и тупая боль, кажется, въелась в твое сознание навсегда, а сделать ты с этим ничего не можешь, «под ложечкой» так саднит, что кажется, терпеть мочи нет… Выдержат! Уже выдержали, не сломались! Теперь подбодрить. Не повышая голос, объяснил «политику партии». Перед преодолением немецких передовых позиций определил боевой порядок. Сначала идёт Иловайский со своими разведчиками – дорогу «чистит», потом за бруствером саперов вперед пропустит, а замыкает шествие уже он с основной частью отряда.
– Пойдем в полной темноте по тропе на стыке частей. Лес параллельно фронту посечен просеками, линия окопов не сплошная, отпочковавшаяся от главной магистрали, на ней армейцы все же смогли задержать рвущегося вперед противника. Тропа лесная узкая, даже телега не всегда проедет. Если кто-то шумнет, пусть даже раненый, то собственной рукой придушу засранца. Всем все ясно?..
Речь его поняли все, а многие заметили ее необычность. Комиссар так не скажет! Призовет к борьбе, товарища Сталина вспомнит, а командир «голую» задачу ставит, без лишней шелухи.
Вместе со сгустившимися сумерками выдвинулись. Летняя ночь коротка. Шли очень тихо. Даже если кто-то падал, максимум что было слышно, это невнятное мычание.
Во время марша Каретников не стал «исполнять танец Бобика на колхозном дворе», не бегал между авангардом разведки и арьергардом своей небольшой тыловой службы, доверив эту участь разбитному ординарцу. Одессит Цезарь Папандопуло вполне справлялся с ролью незримого командирского ока в рядах бойцов, пытавшихся не растянуть колонну на марше. Колонна встала. Выдвинулся вперед. Это лейтенант тормознул всех.
– В передовые части, считай, уперлись.
– Ясно. Цезарь! – позвал ординарца. – Командиров ко мне…
Крайний раз объяснил порядок действий.
Самое хреновое то, что основной лесной массив за спиной оставался. Впереди хорошо простреливаемое, широкое пространство, на котором немцы успели вгрызться в землю, использовав отвоеванные окопы. Даже ночью хорошо различимы обгоревшие остовы танков и по сей момент чадящие дымом и смердящие запахом горелого мяса. Чувствуется, перед приходом отряда здесь настоящая мясорубка была. Похоронные команды не отдыхают, ведут сбор своих павших.
Отряду, чтоб просочиться между фашистскими частями, понатыканными перед широкой полосой фронта, как селедки в бочке, готовившимися с началом нового дня ринуться вперед, ломать оборону противника, пришлось тихарясь пройти около двадцати километров. Вымотались до предела. Глядя на лица теперь уже своих бойцов, Каретников понимал, как сильно они сдали. Вон, даже Данилов плетется. Нужна передышка, для них все только начинается.
– Цезарь, пробегись в голову колонны, объяви приказ, передышка тридцать минут.
Видел, как сержант упал на землю и все полчаса лежал вообще без движения. А ведь не старый еще… Что говорить о тех, кто в возрасте? К отряду прибились пяток красноармейцев, которым по виду за сороковник перевалило. Но это лирика. Выдержат! Через не могу, через не хочу! Жить хотят – выдержат! Ну… пора!
И тут слева от них начался самый настоящий бой. Одиночные выстрелы сменились пулеметными очередями и взрывами гранат. В промежутках между хлипкой канонадой разрывов до слуха дотянулось русское «ура!». Видать такие же, как они, бедолаги, только в гораздо большем количестве штыков, на прорыв пошли. И что прикажете делать? Снова в лес уходить и хорониться до поры до времени? А перед отрядом в «полосе» стыка уже и гул слышится. Это танковые двигатели голос подают. Шоссе вот оно, совсем рядом, а у его основания скопление боевой техники врага.
Г-гух! Г-гух!
Немецкие танкисты гвоздят соседний с ними участок далекого леса. Это чтоб иллюзий у окруженцев не возникало.
– Командир! Что делаем?
Это десантник рядом с ним оказался, упал под боком. Ну и что?
– А хрен его маму знает, Серега! Бой только начался. У немцев основное внимание на другой участок направлено…
– Прорываться?
– Нет. Попытаемся тихо просочиться. Разведчиков своих вперед пусти, ну а мы следом. Если шумнешь, вот тогда когти только в сторону наших рвать будем. Понял?
– Да.
– Тогда начинай.
В раздраконенный муравейник немецких позиций крались тихо. Охранение – два человека – Иловайский со своими зачистил в ножи. Сидели, глазели в сторону, громко тарахтели о чём-то на своём языке, им бояться нечего, под боком танковая махина из всех стволов садит, наверное, так и не поняли, когда на небесах очутились. Вот дальше «жесть». Немчура не спит, чуть ли на бруствер не повыползала. Из блиндажей головы высунули, любуются, как «соседи» воюют. По большому счету им война хоть и не в новинку, но русские, как оказалось, это статья отдельная, на европейских солдат не похожи. Варвары!
Разведчики уже почти вплотную к окопам подползли, до солдат осталось метров пять. Рывок, и ты в траншее копошишься, а рядом танк выстрелом все звуки гасит. Назад хода нет! В такой ситуации побеждает тот, кто первым вражину окучит. Лейтенант первым воспользовался карманной артиллерией, закинул две гранаты в траншею и одну на бруствер. После взрывов, не скрываясь, рыкнул:
– Вперед!
Пошли. Побежали, разбрасывая приготовленные «подарки», поддерживая свой проход огнем. Кто-то умудрился закинуть связку гранат под танк, в ответ позади себя дождался большой «Бух!». Только не останавливаться, задние ряды знают, что делать.
Отряд компактно проник в созданную брешь, малость расширив ее, каким-то чудом умудрился завалить пулеметное гнездо, затаившееся в блиндаже. Они стреляли, в них стреляли. Ночь. Шум несусветный. Неслись, как кони на ипподроме, не обращая внимания на то, что кто-то, бегущий рядом, упал. Только так! Фортуна, лотерея! Под звуки немецкого «ансамбля» со световым сопровождением еще издали орать стали:
– Не стреляйте! Свои! Свои!
Слава богу, опознались. Нашлась какая-то умная голова, пропустила в свои окопы. Практически толпой сунулись вниз и некоторое время могли только дышать. Все!
Когда обиженный противник малость поутих, решив, что ночь не самое лучшее время для разборок, по ходу сообщения к вновь прибывшим протиснулось начальство.
– Старший кто?
Голос требовательный, начальственный. Его право!
Когда к своим вышли, на Каретникове снаряжения было килограммов под тридцать – карабин с хорошим боем, в сидоре, считай, два БК гранат, да все немецкие, полтора БК патронов, сухпай в банках, ну и так, кое-какие мелочи для смертоубийства, на поясе два ножа, тэтэшки. Прорываться тяжело, а бросить жаба душит. Бойцы нагружены так же, за исключением тех парней, которых в своем отряде озаботил переквалифицироваться в пулеметчики. Три «швейные машинки» вынесли, если по уму их на позициях расставить, это сила! И вообще, отряд на окруженцев совсем не похож, те обычно другой вид имеют. После прорыва раненых почти нет, все одеты, обуты и затарены, как хомяки, только обессилены переходом и прорывом и воняет от них, как от козлов душных. Однако спрашивают, отвечать нужно.
– Лейтенант Апраксин, конвойный полк НКВД.
– О как! Так это все, что от полка осталось?
– Нет. Здесь сборная солянка. Полк под Львовом остался.
– Ясно. Ну что, лейтенант? Как дальше поступим?
– Что, проблемы имеются?
– Хо-хо! Проблем полон воз. Я со вчерашнего дня командир батальона, и тоже сборного. Большая часть бойцов, наверное, только недавно винтовку в руки взяла. Местные.
– Это с западных территорий, что ли?
– Нет. Из-за старой границы призваны.
– Хоть так.
– По уму, мне тебя в тыл отправить нужно, только вот какая загвоздка, батальон неполного состава, находится на танкоопасном направлении, как и говорил, в боях еще не был. Сменили ночью часть, так их не потрепали, можно сказать почти уничтожили всех. Боюсь, попрет немец, мои побегут, ну и… с боеприпасами туго, а у тебя бойцы все как на подбор. Понимаешь, к чему это я клоню?
– Понятливый. А может, мы враги?
– Не блажи. Время не то, да и выхода у меня нет, а права какие-никакие имеются. – Из планшетки достал бумагу, сунул в руку Каретникову, осветив текст фонариком. – Читай.
Бумажка с печатью и подписями.
– «Во исполнение решения Совнаркома Союза ССР от 24 июня 1941 года в целях своевременного противостояния гитлеровцам и успешной ликвидации диверсантов, шпионов, забрасываемых на парашютах или вторым способом в прифронтовой тыл Юго-Западного фронта, по Житомирской области создать 35 истребительных батальонов войск НКВД численностью более семи тысяч бойцов и более 20 отрядов из студентов, преподавателей Осовиахима.
Истребительные батальоны к моменту занятия территории районов области противником передать в полное оперативное подчинение войск РККА – всего 20 истребительных батальонов численностью четыре тысячи бойцов…»
Прервал:
– Вот, читай… тебя касается.
– «Командиру второго Житомирского истреббатальона предписывается…»
– Нет, вот…
– Ага. «…имеет право в случае необходимости привлечь к выполнению боевой задачи любые подразделения Красной Армии, выходящие из окружения…»
– Понял?
Вернул приказ владельцу. Уже понял, что запрягут по полной, не отвертеться. Что ж, с паршивой овцы хоть шерсти клок.
– Только и у меня условия будут.
– Давай. – Чувствовалось, обрадовался комбат.
– Моих по подразделениям не распределять, а оставить в моем подчинении. Участок нарежешь, и саперы потребуются.
– Так как же…
– Силы распылишь, а толку особого не будет. Бойцы сработались. Каждый свой маневр усвоил.
– Все?
– У тебя батальон отдельный?
– Да.
– Тогда нас всех документально через свою «канцелярию» проведи, чтоб люди бесхозными не были.
– Сколько вас прорвалось?
– Сейчас и узнаем. – Обернулся, позвал: – Папандопуло?
– Я, тащ лейтенант!
– Командиры взводов доложились?
– Так точно.
– Ну и…
– Девяносто семь человек вышло. Легкораненых – двадцать два, тяжелые и погибшие там остались. – Махнул в сторону бруствера.
– Понятно. Беги, взводных или тех, кто за них остался, ко мне.
– Есть!
Повернулся к комбату.
– Решил?
– Да. Доукомплектую до полной роты. Прикроешь магистраль. За тобой батарея сорокопяток окопалась.
– Это, «прощай, Родина», что ли?
– Нормальные пушки. Других все равно нет. Да и саперов тоже нет. Их в этом батальоне сроду не было.
Ушлый комбат отвел участок ответственности влившейся в батальон роте непосредственно на самой дорожной магистрали. Каретников сразу понял, что здесь они могут костьми лечь, и это еще не самое плохое, что их может ожидать. Вполне возможно, снова придется в окружении побывать. Пробежался по расположению, определил места огневых точек, напряг командиров на предмет дооборудования оборонительных укрытий, а сам до рассвета успел смотать к артиллеристам. Линий связи и в помине не было. После всех умозаключений от увиденного окончательно убедился, что вся оборона, и не только на участке батальона, но и соседних частей, – это всего лишь очередной рубеж заслона, для кратковременного удержания противника, возможности выиграть время, чтоб перегруппировать основные силы армейских корпусов. Короче, они смертники! За себя как-то не переживал, давно с мыслью сроднился, что под этим небом он не вечен, вот только людей, с кем хлеб в походе делил, жалко было. Война, будь она неладна!
Рассвело. День обещал быть ясным. Скорей всего, для очистки совести, прихватив с собой Серегу Голубева, по местным реалиям лейтенанта Иловайского, прошелся по окопам. Утомленный народ, привычный к ухваткам командира, работу по благоустройству закончил и сейчас, урвав толику времени, отсыпался прямо «на рабочем месте». Пусть отдыхают, кто знает что будет.
Теперь можно более детально в бинокль осмотреть позиции врага. Серьезно ребята настроены. Скорей всего, после завтрака за них и примутся. Передал бинокль заместителю, а когда тот закончил осмотр, спросил:
– Что скажешь?
– Без спецбоеприпасов танки можем и не удержать, – ответил лейтенант прямолинейно.
Хмыкнул.
– А удержать нужно. Сколько наш Страдивари снайперов подобрал?
– Снайперов, это громко сказано. Отобрал десяток хорошо стреляющих бойцов. Только при переходе трое на нейтралке остались.
– Великолепная семерка, значит. Распорядись, пусть оборудуют лежки по обеим сторонам дороги, между окопами и артиллерией. Их задача – отстрел живой силы еще на дальнем от наших позиций расстоянии. Я пока на правый фланг схожу.
Данилова, которого определил замкомвзводом к младшему лейтенанту Кожухарю, заметил сразу, как только завернул за изгиб траншеи. Всем хорош сержант, да только не пехотинец. Поэтому присмотреть за личным составом мог, справиться с ним тоже без проблем выходило, а вот воевать, в землю по гланды закопаться, этому, как и многим, учиться придется, если, конечно, этот день переживут.
Петр Федорович прижимистый, в некоторых вопросах даже скуповат, когда нужно, смелость проявит и на произвол судьбы не бросит. После того, как Каретников перед строем позиционировал себя лейтенантом Апраксиным, слова поперек не сказал, своего мнения глазом не выдал. Война. Она за какой-то час человека изменить может. Решил видно, что с Каретниковым возможность выжить шансом больше, чем не пойми у кого в подчинении.
– Как тут дела, Петр Федорович? Где взводный?
Сержант вместе с двумя находившимися с ним бойцами поднялся в окопе в полный рост.
– Норма, товарищ лейтенант. Вот красноармейцев на наблюдательных постах поменял. Младший лейтенант отдыхает в землянке.
– Умаялся, значит?
– Так точно! Час назад только и отбился. Разбудить?
– Не надо. Идем, по позициям взвода проводишь.
– Есть!
А ничего так зарылись! Впереди пересеченка, справа яр, только пехота пролезет, по левую руку есть небольшой отрезок, где танки проехать смогут. В утреннем, свежем воздухе издали разобрал голос своего ординарца. Папандопуло кого-то сопровождал по ходам сообщения, по обыкновению разглагольствовал на любую затронутую собеседником тему. Начальственным голосом кого-то спросил:
– Шо, ротный туточки?
Недовольный голос ответил просто:
– Нет.
– От же ж, понабирают не пойми кого в армию, потом удивляются, почему немцы уже у старой границы стоят! Сюда, товарищи командиры, ща найдем.
Раньше времени светиться с Даниловым не стали, подождали, когда Цезарь выйдет сам, приведя за собой комбата и незнакомого Каретникову лейтенанта-пограничника в выгоревшей гимнастерке, порванной в некоторых местах.
Добродушное лицо капитана Васильева будто лучилось оптимизмом. Как увидел, так с места в карьер и затараторил:
– Вот, командир роты, принимай пополнение. Пограничники. Двадцать человек. Они, как и вы, на участке батальона вышли, только столько шума не наделали, под ваш шумок проскользнули. Знакомьтесь.
Поднес ладонь к виску под срез пилотки, представился:
– Командир роты, лейтенант Апраксин.
В ответ услышал.
– Заместитель начальника восемнадцатой заставы, лейтенант Зверев, Леонид.
Услышал, как за спиной Данилов прерывисто задышал. Что это с Федоровичем? Рука сержанта сзади сжала предплечье. Между тем Васильев оповестил:
– Пограничники в твою роту вольются. Сам с ними определись. Бойцы боевые. Мне доложили, нейтралку чисто прошли. Ты их на самом танкоопасном направлении используй.
– Слушаюсь, товарищ капитан.
Как по заказу, со стороны неприятельских позиций расположение роты подверглось артиллерийской обработке, заставив даже в траншее пригнуться пониже.
– В укрытия!
Бросил взгляд на часы. Шесть часов утра. Что-то рановато начали. Комья земли, поднятой разрывами снарядов, обильно обсыпали одежду, приходилось дышать летней сухой пылью и гарью жженой взрывчатки.
– Папандопуло, уводи товарищей командиров на мой НП, я минут через пятнадцать сам там буду.
Оба привалились друг к другу, в самом низу вжались в стенку траншеи. Почувствовав, что основной огонь перенесли на другой участок, напрягая горло, спросил сержанта:
