Александра Алексеевна Василевская
Голос капитана Бруно
Улыбка Капитолийской волчицы
Последний день в Риме! Только-только очарованный пассажир разогнался и сориентировался в Вечном Городе…
Хотя «сориентировался» – это, пожалуй, сильно сказано.
Очарованный пассажир всего-то и хотел дойти до Капитолийского холма, перейдя Тибр южнее, чем обычно, да к тому же так, чтобы путь пролегал не по самым многолюдным улицам…а обнаружил, что поднимается всё выше и выше под таким углом, что при наступлении нового ледникового периода он бы представлял угрозу для всех, кто шёл по улице.
Когда угол наклона стал таким, что и при наступлении нового ледникового периода подняться по улице можно было бы и без помощи ледоруба, очарованный пассажир оказался на вершине холма Яникул, который по-итальянски назывался ещё более звучно – Джаниколо. Холм порос плотной «шапкой» из кишащих попугаями пиний, платанов и Иудиных деревьев. Вид, который открывался оттуда, легко мог заткнуть за пояс даже открыточные пейзажи, видные с Палатина. Крыши города перемежались с цветущими деревьями, на горизонте в легчайшие облака вонзались заснеженные вершины Апеннинских гор. На всё это великолепие взирали не только живые любопытные глаза, но и бронзовые – те, что принадлежали объединителю Италии Джузеппе Гарибальди.
Спуск с Яникула проходил по старому району Трастевере, где, говорят, Рафаэлло нашёл свою Мадонну – булочницу Маргариту. Очарованный пассажир тоже встретил там кое-кого интересного.
Крапивника прямо посреди камня и асфальта…
Вдоль старого района шла набережная, названная бессмертным именем Санти. В отличие от полотен великого художника, Тибр красив не был – всё-таки веками он вбирал в себя нечистоты Вечного Города. Однако река не была безжизненной: чайки то и дело ловко вытаскивали из зеленоватых вод мелкую рыбёшку.
На другом берегу Тибра располагался Капитолийский холм, который манил очарованного пассажира. Вернее, влекли его всемирно известные, отображённые на миллионах открыток, упомянутые в тысячах книг – и всё же жаждавшие живого взора сокровища Капитолийских музеев. Всё в Риме приобретало свежие краски и неожиданные оттенки, воспринималось совершенно по-новому при взгляде живьём – поэтому не были исключением и капитолийские шедевры. Не такими, как на фотографиях, гораздо живее и одухотворённее выглядели и картины, и скульптуры. Сильнее всего очарованный пассажир чувствовал это, жадно всматриваясь в уцелевшего с самых древнеримских времён благодаря невнимательности борцов с язычеством Марка Аврелия (в котором насмешливый взгляд жителя Третьего Рима даже нашёл сходство с основателем Москвы), в Юлия Цезаря, который занял особую нишу среди потешных мозаичных тигриц, в вальяжного Марфорио, сурового и величественного Марса, стыдливых Венер, иронично обращённую в камень Горгону Медузу и, разумеется, в благородного зверя – Капитолийскую волчицу…
Кстати, для очарованного пассажира, помимо знаменитой Волчицы, всегда существовал и Капитолийский волк. Хоть он никогда нигде не упоминался, не удостаивался скульптурного или живописного отображения, он всегда незримо присутствовал в легенде об основании Рима. Ведь для того, чтобы у волчицы было молоко, у неё должны были быть волчата!
Капитолийская волчица в бронзовом обличье жила не только в отдельном Зале Палаццо Консерваторов, но и рядом с римской мэрией. Она провожала загадочной волчьей улыбкой всякого, кто спускался с Капитолийского холма в сторону Римского Форума. А дальше эстафету подхватывал чёрный дрозд – его пение слушал каждый, кто доходил до Форума Цезаря.
Блуждая далее по знакомым и незнакомым, оживлённым и тихим, аккуратным и неряшливым улицам, очарованный пассажир и не заметил, как подкралось время отъезда…
