Сегодня я весь вечер бродил по улицам и никак не мог вразумить, почему вы не хотите свободы? Мой ответ один – вы не знаете, что такое свобода и власть народа. Большевистская опухоль осталась на варварском теле и свобода во всем, которую я предлагаю – вам чужда.
Создавалось ощущение, будто человек-кепка и, по совместительству, господин Никто начал плескаться ядом, злиться.
– Если ты о демократии, – ехидно улыбнулся Иван, – то демократия – это власть граждан, а не народа. Большевистская опухоль, как ты говоришь, построила заводы, подняла с колен образование и победила кровавую войну. Это не опухоль для меня, а память о том, что миллионы людей отдали свои жизни ради того, чтобы этим вечером ты и я могли идти по этой улице.
Я не хочу всеобщего блага, это утопия и мечта ребенка о том, чтобы дать полную свободу, но даже в той свободе ИДЕИ, о которой мы сетуем не один час, есть ограничения. Вранье, которое сквозит через твою идею поражает меня, и я склонен называть ее идиомой или идиотией. Страшно подумать, что из-за мысли меня уберут с глаз долой в небытие. И не только меня.
Господин Никто резко остановился, оскалил зубы, поднял свое фарфоровое лицо на Ивана и начал злобно кричать:
– ЛИЦЕМЕР! ЛИЦЕМЕР! ЛИ-ЦЕ-МЕР! Ты недостоин быть моим учеником свободы, ты достоин лишь гореть в аду вместе с теми, кто хочет независимости во имя интересов какого-то народишки. Я ухожу отсюда, с транспарантом в руках, и буду знать, что один студент с русыми волосами вечером в четверг остался варваром.
Он окончил и сбежал. Иван остался в недоумении от агрессии и сказал про себя: