Александра Дельмаре
Там, где гуляют синие киты
Пролог
Какое странное выдалось утро. Затеянный в доме ремонт и старый шкаф, приткнувшийся к стене в углу прихожей, стали причиной того, что Вера нашла эти фотографии. Никто не знал, сколько лет простоял здесь этот шкаф, украшенный деревянными вензельками, с потемневшим от времени зеркалом и ручками, похожими на пуговицы старомодного платья. Наверное, ещё Верина прабабка вешала сюда свой бархатный салоп на подкладке из соболей, раскладывала на полках шляпные коробки, ставила вниз сапожки, отделанные сафьяном.
А может, и нет, может, всё это её фантазии. Стоп, о чём это она? О старинном шифоньере, дышавшем вечностью, чей век вот-вот закончится? Пора, хоть и жаль, конечно, жаль… Вера погладила ладонью прохладное полотно дверцы. Хотя, если б шкаф мог говорить, скрипнув створкой на расшатанных петлях, может и сам, не перенеся собственной ненужности, пожелал бы распрощаться со своей долгой, тихой жизнью.
Она покрутила в руках перемотанный скотчем пакет. Подошёл Дик, любимец семьи, ткнулся в колено мохнатой мордой, взглянул на свёрток с интересом. Похоже, тут старые фотки, забытые за ненадобностью. Обрывки чужих жизней… Бросить, не развязывая, в приготовленную для мусора коробку? Чтоб не тратить времени? Чтоб не возникли ненужные мысли, которых и так полно в голове, как в забитой файлами флэшке? Да, в коробку, там уже полно хлама. Пакетик плавно спикировал на указанное ему место, но через минуту снова оказался в Вериных руках. Находка сумела разжечь её любопытство, и взгляд уже искал нож, чтобы вскрыть свёрток. Это оказалось нелёгким делом. Пакет не поддавался, кто-то очень хорошо спрятал от чужих глаз свои секреты.
Вера прошла в гостиную, отдёрнув штору, толкнула балконную дверь. Словно заждавшийся у порога гость, вместе с солнцем в комнату ворвался ветер, пахнув запахами моря и сочной зелени деревьев. Июньский ветер особенно хорош…
На балконе, на маленьком столике из ротанга дело пошло быстрее. Минута – и старые фотографии уже у неё в руках. На них незнакомый симпатичный парень с густой шевелюрой, снятый так, словно он и не догадывался, что кто-то наводит на него объектив фотоаппарата. Здесь он заснят вполоборота, рядом с мотоциклом, а тут среди таких же вихрастых парней с серьёзными, озабоченными лицами. И только одна фотка особенная, на ней парень обнимает за талию Верину маму. Да, сомнений быть не может, это она, Елена Ивановна Державина, юная и красивая, смотрит на мир торжествующим взглядом. Пожелтела старая фотка, выцвели на ней те, что, кажется, любили друг друга. Мамина первая любовь? Наверное. Когда-нибудь, в подходящий момент, в хрупкие минуты откровенности Вера спросит её об этом. Потому что ей всё надо знать, и это всегда было Вериной проблемой…
Привычно жалобно, словно приговоренные к вечным мукам фантастические существа, закричали чайки, прервав её мысли. Кричат неприятно, но Вера всё равно любила их, часто следила взглядом, как улетают они в синеву неба. Она любила всё, что связано с морем. Вот оно, совсем рядом, живое, опасное, манящее, знакомое и каждый раз новое; просыпаясь, ещё не открыв глаз, Вера каждое утро вслушивалась в его говор, в его мелодию, и эта симфония звуков наполняла особым настроением всё вокруг.
И до чего ж ей по сердцу лето! Сколько долгих часов, едва дождавшись летних каникул, провели они с Ксюшей в маленькой бухте вдалеке от оживлённых пляжей, купаясь и загорая, собирая причудливые ракушки. Довольный Дик пулей носился по кромке воды, поднимая фонтаны брызг. Любимая собака, лучше нет… Вера устраивала далёкие заплывы, пока подруга отчаянными взмахами руки не приказывала возвращаться обратно. Счастливы те, кто родился на побережье тёплого моря…
Резкий порыв ветра, полоснув ножом, задрал подол сарафана, растрепал волосы, сбросил со стола фотографии, играючи перекинул через перила. Вскочив, Вера попыталась поймать их. Весело прыгал выбежавший на балкон Дик, помогал, как мог. Куда там, бесполезно… Она перегнулась через перила. Фантастическими бабочками летели к земле пожелтевшие фотографии; обрывки чужой жизни, немые свидетели ушедших дней, они не хотели оставаться в её руках. Хотели исчезнуть и унести с собой семейные тайны? Ну уж нет! Придется спуститься на улицу и поискать. Не птицы, далеко не улетят…
Рассыпавшись под балконом, фотографии ждали её. Чёрно-белые, невесёлые, доказательства неслучившейся любви. Успела, собрала. А вот и ещё одна, зацепившаяся за куст акации, та самая, где обнимаются двое. Он и она. Как выцвели те, что любили друг друга. Время беспощадно… А фотки пусть останутся у неё, как частички мозаики, из которой уже начинала складываться картина жизни Вериной мамы. Той жизни, где ещё не было Веры, и о которой она ничего не знала. Неизвестной жизни Елены Державиной. Юной, счастливой, влюблённой…
Часть первая. 1999 год
Глава 1. Елена
Сидя на подоконнике напротив аудитории, Елена нервно листала конспекты в коричневой, изрядно потрёпанной тетради. За окном лето, за окном свобода, а тут… Тут просто беда с историческими датами, никак они в голове не укладывались, цифры и её девичья память совсем не дружат друг с другом. Вся надежда на спрятанные под манжетами блузки шпоры, грандиозный труд пары-тройки бессонных ночей; слева даты начала века, справа послевоенные. Два крохотных листочка – её шанс не провалить экзамен.
Сегодня они сдавали «Историю СССР» самой Раевской. Дама строгая – жуть! Из-за несданного у неё экзамена студентов-неудачников даже из института отчисляли. Не нужны здесь такие студенты. Чисто теоретически Елена с ней согласна: что это за историк, который историю своей страны не знает? Пшик, пустое место. Раевская всего один семестр у них читала лекции, но как читала! Восхитительно, по-другому не скажешь. Некоторые преподы тупо диктовали уже сжатый в конспект материал, и студентам, кроме умения шустро писать под диктовку, никаких умственных усилий прилагать не приходилось. А эта… эта рассказывала. Не спеша, увлекательно, логично, одно удовольствие слушать. Елена, словно загипнотизированная, погружалась в её лекции. И мозг работал по полной: надо было умудриться одновременно и слушать, и перерабатывать её рассказ в сжатую форму, и записывать, не теряя нити повествования. Странно, но у Елены получалось, потому что Раевская –преподаватель от бога…
Подошла Зося, села рядом, пристроив на коленях модную сумку. Яркий макияж на лице, узкое платье немыслимой расцветки, в котором лучше отжигать на дискотеке, а не тянуть билет у стола строгого преподавателя.
– Ну чего, трясёшься?
Лена кивнула, окинув подругу многозначительным взглядом, который призван был выразить отношение к её наряду, потом подняла вверх палец, не мешай. Но ей бы поучиться у Зоси уверенности и спокойствию. В конце концов, не ракету же в космос запускала, Елене предстоит всего-навсего экзамен, которых уже было немерено, и в зачётке уже красовались пятёрки и четвёрки.
– Девчонки, как думаете, все наши сдадут? – Однокурсник Илья Фёдоров запрыгнул на подоконник, изрядно их потеснив, беспокойно заёрзал, ждал ответа.
– Не дрейфь, прорвёмся. – Зося окинула насмешливым взглядом его взволнованную физиономию.
К дверям сто третьей аудитории уже подтянулся народ. Кто-то пытался шутить, хоть и безуспешно, кто-то, как она, листал конспекты, кто-то обречённо жался к стене. Экзамен у Раевской – тяжёлое испытание, не все с честью его выдержат, пара неудов кое-кому обеспечены. Наконец в конце коридора показалась Раевская. Неизменная белая блузка, строгий костюм. Сразу стихли разговоры, народ замер в ожидании. Елена спрыгнула с подоконника и зажмурилась, стараясь в эту секунду выкинуть из головы все мысли. Обычно такой нехитрый приём помогал ей сосредоточиться, отрешиться от ненужного в ответственный момент жизни, когда особенно нужна ясная голова, холодный ум.
– Всем доброе утро! – раздался голос Раевской.
Однокурсники отозвались вразнобой, а долговязый Сашка кинулся открывать дверь. Но преподавательница не уходила, стояла и смотрела на всех какими-то особенными глазами и улыбалась. Это была необыкновенная улыбка, из тех, что делают мир прекрасным.
– Готовы к экзамену?
– Да, да! – кто-то говорил, кто-то энергично кивал, преданно глядя ей в глаза.
– Ну, значит, всем ставлю пятёрки. Староста, соберите зачётки.
Что?! Её слова произвели на окружающих эффект разорвавшейся бомбы, но народ молчал, подозревая подвох.
– Я правильно поняла – всем пять? – подала голос староста Маликова; её голос, ещё тихий, уже был готов сорваться в радость. Всего-то и осталось поверить, что это правда.
– Абсолютно всем! Ребята, у меня сегодня внучка родилась…
Ничего себе заявленьице! Что тут началось! Удивление на лицах однокурсников сменилось восторженными возгласами радости, кто-то кричал «ура», «поздравляю», кто-то застыл истуканом, всё ещё не в силах поверить в потрясающую новость. Илья принялся колотить кулаками свои коленки и кричать «вот это да» истошным голосом. Стоявший рядом Сашка Мещерский вдруг обнял Елену, крепко поцеловал в губы. Ошеломлённая этим спонтанным поцелуем, этим неожиданным поступком парня, случившимся от избытка радости, она не сопротивлялась. Все они сейчас немного чокнутые. В радостной суматохе на них никто не обращал внимания. Поцелуй длился и длился, сладкий, как миг победы, как миг торжества, и на пару секунд они стали одним целым. Лена чувствовала у щеки его тепло, а эти губы… бархатные губы, как они хороши… Но вдруг тревожно заныло сердце. Нельзя так… Надо прекратить это, немедленно, надо поднять руки и оттолкнуть парня. Надо, но, кажется, она взлетала к небесам, и уже ничто не имело значения…
Опомнившись, Сашка сам отпрянул от неё, сощурившись, взглянул каким-то не своим взглядом. А у неё губы, словно кипятком облитые, пылали, не загасить…
– Беспардонно, однако, но зачётно, – раздался за спиной голос Зоси.
– Завидуйте молча, девушка. – Сашка смерил Зосю взглядом и, растолкав стоявших около, сунул в руки Маликовой зачётку и быстрым шагом отправился к выходу.
– Ей, подруга, жива? – Зоська коснулась Лениной руки.
Жива? Это вряд ли. Её словно сбил с ног гнавший по трассе сумасшедший мотоциклист, и ещё не улеглось дыхание, и дрожат колени, а внутри лёгкое покалывание, приятное и нежное. Ну, Сашка, кто б мог подумать, что он такой… такой классный.
– Идём уже, зацелованная, на улице быстрее в себя придешь.
Длинный коридор, доска расписаний, портреты учёных, Зосина спина впереди маячила пёстрым ориентиром. Илья крикнул что-то, обгоняя, но Лена не услышала. Может, из-за стука собственного сердца? Боже мой, что за фантастический выдался день! Седьмое июня, она навсегда запомнит эту дату…
* * *
Распрощавшись с Зосей, Елена свернула к морю. Тягучее биение крови в венах не проходило, и по прибрежному бульвару она шла быстро, едва удерживаясь от желания броситься бежать. И от желания крикнуть что-нибудь эдакое, жизнеутверждающее хорошему дню, зелёным деревьям и набиравшим бутоны розам на клумбах, лазурному небу над головой. Крикнуть громко, разорвав тишину маленького провинциального городка, просто потому что молодая, просто потому что счастливая. У песчаной кромки дикого пляжа, влажной от набегавших волн, она сбросила туфли и, подняв подол платья, вошла в воду. От ярких бликов на расцвеченных солнцем волнах слепило глаза. Здесь, где пустынно и тихо, устроившись на камне, обкатанном морем до шёлковой глади, Лена вспомнит до мельчайших подробностей Сашкин шальной поцелуй.
Почему на неё так подействовала наглая выходка Мещерского? Под влиянием момента, слишком радостного, чтобы быть обычным? И надо сказать спасибо вовремя появившейся на свет внучке Раевской, не каждый день им вот так запросто пятёрки за экзамен ставят? Или это приближение любви, той самой, настоящей, которую ждёт любая девчонка? Лена и раньше целовалась, ещё в школе, да и потом у неё был короткий роман с Давидом Манукяном. То ли роман, то ли так, не пойми, что… Но это не шло ни в какое сравнение с поцелуем Александра.
С берега весёлая чайка рванула в небо, распластала белые крылья, ей нет никакого дела до Ленкиных переживаний. Она летела туда, где насколько хватало глаз, раскинулось ультрамариновое море, живое и беспокойное, почти сливавшееся у горизонта с синим-синим небом, цветом мудрости и тайны. И только линия горизонта, прямая и беспощадная, как сама правда, не давала им слиться и соединить свою синь навсегда…
Опустив ноги в воду, Елена закрыла глаза, вспоминая тёплые Сашкины губы, и тело наполнилось огнём желания, ошеломляющего и восхитительного. От одних только мыслей. Слишком смелых, слишком грешных… Мама дорогая, оказывается, и так бывает, и тайная, пока неизведанная жизнь тела – отдельная и такая прекрасная история. Будет знать…
Солнце жгло уже в полную силу, не жалея, жарило плечи и руки. Приближалось время полуденного зноя, жара наступала, несмотря на прохладу моря, которая уже не спасала. Вокруг по-прежнему никого, впрочем, как обычно, и она сбросила платье, закрыла голову, чтоб не напекло, сцепленными в замок руками. Привычка, оставшаяся с детства. Посидит ещё немного, ещё чуть-чуть, и домой. Как прекрасны бывают минуты одиночества…
– А я думал, вас не существует?
Что? Елена оглянулась на голос. Задумавшись, она не заметила парня, который подошёл совсем близко и беспардонно маячил за спиной. Драные джинсовые шорты, серая футболка в руке, что позволяло лицезреть его дочерна загорелую грудь. Выглядит, словно жертва кораблекрушения, до полной картины только бороды не хватало. И сразу видно, бездельник, из тех, что болтаются на море день за днём. Заводят курортные романы, приятные и короткие сказки, навеянные солнцем и морем. Москвич, наверное, эти любят в Светлоградске проводить лето.
– Но вот оно, это место, где водятся русалки, – продолжал парень. – Юные и красивые.
Ну вот! Придётся уходить, Лена не собиралась вступать в диалог с незнакомцем и терпеть его жалкие заигрывания. Он ей неинтересен. Ей неинтересен теперь любой мужчина, кто б он ни был. Хоть сам Ди Каприо, хоть Майкл Джексон. Все, кроме одного.
Русалка, значит, как банально! Она схватила платье и стала одеваться. Чёрт, чёрт, чёрт! Спеша прикрыть своё нижнее бельё, не предназначенное для чужих глаз, Елена свалилась с гладкого камня в море. Прямо в набежавшую волну, которая едва не накрыла её с головой. Какая она неловкая, боже!
Парень не медлил ни минуты. Он быстро зашёл в воду, протянул руку, чтоб помочь встать. Но Лена руку проигнорировала, ей не нужна ничья помощь, не старая кляча, поднимется сама. А этот с весёлым интересом наблюдал за ней. Неужели непонятно, что неприлично так пялиться на человека!
– Отвернитесь же! – Её голос зазвенел от досады.
Мокрое бельё прилипло к телу и неприлично просвечивало, наверное, она представляла собой жалкое зрелище. Почти голая, стыд какой! Выбравшись на берег, с трудом натянула платье, поправила волосы. Осталось гордо вскинуть голову и с достоинством удалиться. Как можно быстрее!
– Давайте я провожу вас? Вдруг упадёте снова, и не так удачно? – парень еле сдерживал смех.
Смешно, значит? Елена не удостоила его ответом, просто смерила взглядом с головы до ног. В другое время, она, может, и поболтала бы с парнем, посмеялась вместе с ним над собственной неуклюжестью. А почему бы нет? Не так часто обращают на неё внимание симпатичные молодые люди.
Они вместе прогулялись бы по берегу, съели мороженое, и может, он пригласил бы её на свидание. А синим вечером, нарядная и красивая, она пришла бы к каменным дельфинам, играючи взлетавшим над морем. Эта скульптура на набережной – традиционное место встреч. Но после недавнего, такого особенного, растревожившего сердце события не нужно ей никаких знакомств. И Лена найдет себе другого провожатого. Да вот он уже шёл к ней, чёрный лохматый пёс, бездомный и безродный, любитель свободной жизни, которого хорошо знали и подкармливали все жители приморских улиц. Старый Жук, сын моря, местная знаменитость. У него розовый нос, и он умеет любить. Вот Жук и пойдёт с Еленой рядом, нога к ноге. Красивый гордый, ничей. И весёлое солнце, брызжущее огнём, до самых дверей её дома будет освещать им путь.
Глава 2. Зося
– Зося? – из глубины квартиры раздался голос отца. – Что-то быстро ты разделалась с историей?
– Самозачет, пап.
Она сбросила босоножки, тонкими ремешками врезавшиеся в ступни, нашарила ногами тапки. По привычке взглянула в зеркало, поправила прядки у лица, улыбнулась удовлетворённо. Хороша, и никто не убедит её в обратном, одни пухлые губы чего стоят. И нос идеальной формы, и глаза, как дорогой фарфор, просто песня, а не глаза. Преграждая ей путь, в прихожую вышел отец, на ходу запахивая халат. Значит, Маргарита с ним, ублажает в постели её дорогого родителя? Чёртова баба! Ухватила себе приличного мужика и рада!
Зося прошла на кухню, добавила в чайник воды и громко грохнула его на плиту. Пусть эта слышит, кто тут хозяйка. После смерти матери Маргарита уже третья отцова любовница, вцепившаяся в него мёртвой хваткой. Как бульдог! Хорошо, если у папаши хватит ума не жениться на ней, но Зося уже ни в чём не уверена. Жизнь чертовски непредсказуемая штука. Эта дрянь запросто может получить то, что захочет. Чем она соблазнила отца, непонятно, но явно знает какие-то приёмчики, Зосе неведомые. Может, отцу нравится её безбашенность, тётка любит выходить за рамки дозволенного, нарушать правила. Впрочем, Зося не собиралась её разгадывать. Пусть останется неопознанным объектом. Жалко только, что задурила отцу мозги, а они у него дорогого стоят.
Зосин отец, доктор экономических наук, с недавних пор занялся финансовой аналитикой, занял хорошую должность в крупной компании. И стал востребованным в определённых кругах; у него консультировались те, кто жаждал денег и хотел узнать быстрые способы их получить. Сам Сергей Альбертович тоже человек небедный, и вот оно, лишнее тому доказательство, стоит открыть холодильник и заглянуть внутрь. Приходящая домработница Мария хорошо следила за его содержимым, забивая полки всякой снедью.
С экзаменом круто получилось, и это нужно обязательно отметить. Зося достала сок, банку икры, сыр и клубнику, водрузила всё это на изящный столик у окна, налила бокал сухого. Решено, она не будет ни в чём себе отказывать. Кутнёт. Отец, увидев вино, и слова не скажет, папаша будет чувствовать себя виноватым. Быстро сделав бутерброды, разложив их на любимую мамину тарелку с фиалками по краям, она до дна осушила бокал. Кто этот гений, что изобрёл вино? Особенно такое, качественное, зачётное – отец плохого в доме не держал – с нотками спелых фруктов, пряностей и скошенной травы. Да, травы, или она сошла с ума?
Вино – напиток счастья. Особенно это ощущается после второго бокала. Стало хорошо, захотелось смеяться, дурачиться, горланить матерные частушки и любить весь мир. И чтоб её любили. Чтоб целовали. Как Ленку. Мещерский офигительно целовался, деликатно и требовательно одновременно. Она даже дышать перестала, глядя на его лицо, на прикрытые от наслаждения глаза… В этот миг Зося оценила парня по-новому, словно впервые увидела, не понимая, как получилось, что она не замечала его раньше. Симпатичного, умного. Может, потому что тот всегда держался в тени? Чёрт, и почему не она стояла рядом, почему Ленка попалась ему под руку? Оказывается, Зося сильно нуждалась в мужской красоте, чтоб вот такой, что высок и тонок, был рядом.
Вошел отец. Улыбка кота, съевшего канарейку, сменилась на его лице лёгким удивлением.
– По какому поводу пир?
– Пятёрка в зачётке. – Зося разбиралась с остатками икры в банке. Когда ж она успела её прикончить? – А эта ушла уже?
– Эта? Эй, дочь, будь добрее к людям. – Он забрал со стола бутылку и бокал с недопитым вином. – А пить в одиночестве – дурной тон.
– Как и валяться днём в постели, – отбрила она, еле сдержавшись, чтоб не вставить в свою фразу более подходящий глагол.
– Зось, зачем ты так? Матери не вернёшь, а я ещё не старый мужчина…
– Папа, не продолжай! Я знаю, что ты скажешь.
Он скажет, что мужчины не могут без интима, что его тело требовало своего, хотело женщины, так устроен мир. Потом ввернёт про мужскую физиологию. И тэдэ, и тэпэ, Зося уже наизусть выучила эту пластинку. Всё, она уходит, всё…
– Желание любить неистребимо, моя дорогая… – вдруг произнес отец и прерывисто вздохнул.
Какие неожиданные слова! И грусть в голосе такая настоящая. Тогда Зося ещё не знала, что грусть – эмоция сильных людей. Минутная грусть – пройдёт быстро, не оставит следа. А она не знала, поэтому и шагнула к отцу, обняла его. Чтоб поддержать, они ведь самые близкие друг у друга люди. Только на пару секунд сомкнулись её руки на отцовской шее, потому что запах женских духов ударил в нос. И Зося отпрянула, почувствовав себя обманутой. Наглый, дерзкий, вызывающий аромат, чужое, ненужное…Уйти, не оглядываясь – самое правильное сейчас.
В прихожей, впрочем, выглядевшей как маленький холл с рядами хрустальных светильников на стенах, она быстро обулась, схватив сумку, крикнула в пространство:
– Я гулять!
Что-то ответил отец, но Зося уже не слушала. Прошвырнётся по городу, а вечером они с Ленкой в кино собрались. Нужно обязательно посмотреть «Матрицу», от которой все в восторге. Событие, шедевр, бомба, восторг, так говорят люди. Посмотрим, может, врут. Но мужик в чёрных очках очень круто на афише смотрелся.
Минут через сорок, попетляв по дорожкам городского парка, она подошла к старому, ещё советской постройки зданию кинотеатра. Две колонны у входа, некогда белые, предваряли вход, здесь раньше вечно тёрлись парни, высматривали девчонок, искали поводы для знакомств. Но сейчас древний кинотеатр едва цеплялся за жизнь, сейчас здесь странным образом разместился магазин с бельём и какие-то непонятные конторы, называемые офисами. Только в дни премьер, в дни показала фильмов, которые обязательно нужно посмотреть, жизнь в кинотеатре оживала.
Через полчаса в полутёмном зале она и Ленка погрузились в другое измерение. Зосю фильм потряс, просто отрыв башки, а не фильм, а Елена засмеялась и сказала, что это просто чушь, непонятная и странная. Больная фантазия режиссёра. И добавила с иронией, что не доросла она ещё до понимания таких глубоких тем. И ладно, Зося не стала её переубеждать.
Возвращаясь домой, они шли по набережной, быстро стучали каблучки босоножек по серому асфальту. Совсем рядом, в своей гигантской чаше билось-шумело-дышало море, которое никогда не спит, и лёгкий ветер причёсывал его пенистые волны.
– Наверное, не о фильме ты думала, глядя на экран. Признайся, Ленок, Сашку Мещерского вспоминала и его офигенный поцелуй?
По тому, как быстро Ленка отвела взгляд, Зося поняла, что попала в самое яблочко. Но ответа не последовало, и обе замолчали. Поздний вечер, время тишины и лунного света. Уходил день, прятался за горизонтом, становился прошлым. Свернув с набережной, кивнув друг другу, они разошлись в разные стороны.
* * *
Сессии конца и края не видно! Какой же изверг придумал экзамены летом? Тьфу на него! Зося сидела на балконе, закинув ноги на кресло напротив, на его мягкую подушку, белая футболка едва прикрывала живот. Она тщетно пыталась вникнуть в психологию бессознательного. Тема интересная, но ей никак не давалась. Зося сделала глубокий вдох и снова сфокусировалась на главе учебника.
Что она вообще забыла на истфаке? Ответ прост – в городе всего один вуз, где можно получить высшее образование по гуманитарному профилю. Надо ли говорить, что технические направления Зося не рассматривала, она не так умна, что заниматься, например, математикой или физикой. Да и скучно это.
«Ядро бессознательного состоит из желаний, влечений, в нём происходят первичные процессы…» Ничего не понятно, хотя… Про влечение она теперь знала, оно побеждает разум, его не подавить, не обуздать. Разбудила в ней этого зверя картина Лёшкиного поцелуя, его милое лицо и ямочки на щеках, уже целую неделю Зося думала о Мещерском. И не только она. Уверена, Ленка, подруга, тоже. Хотя, если разобраться, какие они подруги. Случайно сели когда-то за один стол у дальней стены аудитории, стали общаться, иногда встречаться по вечерам, а по-настоящему ничто их не связывало. Разные они… Ленка – простая скучная ромашка, а она…
Не придумав для себя достойного цветка, Зося поднялась и подошла к витой ограде балкона. Внизу тянулся стройный ряд кустов шиповника, в который вклинился одинокий каштан с пятипалыми листьями – вечное прибежище шумных воробьёв. Утро обещало хороший день. Да и бывают ли летом плохие дни? Зося любила, когда приходило лето. Синее море, волны пленительный разбег, голубое небо и солнце, как апельсин – что ещё надо, чтоб навсегда влюбиться в это время года?
А вон за тем окном, в доме напротив, таком же, как её, новеньким, надёжном, жила Мишель. Зося прозвала так юную блондиночку, на самом деле она какая-нибудь Маша или Люся. А Мишель потому, что чувихе повезло, вышла замуж за француза. Где только она его откопала? Худенький, дохленький, в очках, но француз. Живут здесь, но пару раз в год на зависть всем обязательно летают в Париж, в далёкую и прекрасную Францию.
Сделав несколько глотков воды из пластиковой бутылки, увы, успевшей согреться, Зося полюбовалась азалиями на соседнем балконе, понаблюдала, как осторожно паркуется внизу белая Мазда, тянула время. Как не хотелось, боже, как не хотелось снова брать в руки учебник и разбираться с этой чёртовой психологией! Ладно, закруглится с этим последним экзаменом и начнёт думать о своей личной жизни.
Личная жизнь у Зоси была, но доживала последние дни. Её друг Толик, к которому Зося утратила интерес, ещё не исчез окончательно из её жизни, но всё к тому шло. Да, приручил он её приятными комплиментами, рубиновыми розами, ласковыми руками, но ненадолго. Встречаясь, они уже не бросались с прежней горячностью друг к другу, не целовались жадно и подолгу, и уже совсем не било током от его прикосновений к телу. Неплохой Толька парень, но не орёл, а ей нужен такой, чтоб душу за него не жалко было продать, хоть Богу, хоть чёрту. Бесконечно любимый нужен…
Совсем рядом в гостиной разговаривал по телефону отец. Подойдя к балконной двери, Зося с интересом прислушалась – за батей нужен глаз да глаз.
– Ты уверена, что мы не можем немного подождать? – Он замолчал, выслушивая собеседника. – Да, давай повременим с выбором платья, дорогая, у нас ещё будет для этого время.
Зося сердито сжала губы. Маргарита! Подталкивает отца к женитьбе? Пока рыбка на крючке? Хитрая лиса хочет пролезть в их семью? Нет уж, этому не бывать! Надо отвадить её, и побыстрей, надо что-то придумать. Кому, как не дочери, спасать отца от жаждавшей обеспеченной жизни тётки? Зося займётся этим, вот закруглится с сессией и займётся. Не даст пропасть родному папке, любит она его. За то, что не покушается на её свободу, за то, что ради дочери когда-то научился варить кашу и читал ей прекрасные книги, за фразу «Я за тебя кому хочешь горло перегрызу», которую он как-то выдал, понизив голос. Фраза до сих пор в памяти, такое не забыть…
– И Зося будет нервничать. Давай дадим ей возможность спокойно сдать экзамены. Постепенно она привыкнет к тебе, поймёт, что это мой выбор, моя жизнь…
Вот уж нет! Не поймёт, не привыкнет, даже не надейтесь.
Собеседники распрощались, разговор окончен. Расстроенная, Зося снова плюхнулась в кресло, потянулась за книгой. Не осталось ни единой причины, чтоб и дальше откладывать листание учебника. Она уткнулась в книгу, но учёба не шла на ум. Маховик запущен, мысли уверенно двигались в другую сторону. Как отвадить Маргариту, ка-ак? Если б найти какой-нибудь компромат на неё, не юная девица, может, какие-то скелеты накопились в шкафу? Хорошо бы Маргарита оказалась подругой какого-нибудь бандита, который вот-вот выйдет из тюрьмы. И будет мстить – ей, отцу, всем! Или сама Маргарита воровка, скрывавшаяся от правосудия. Расстаться с такой особой – верх благоразумия. Кажется, отец Елены какой-то там чин в милиции, можно будет попросить её, чтоб навёл справки. Шансов немного, но есть.
Зосины глаза повеселели, на лице появилась улыбка. Жить – значит действовать, а не есть, пить, дышать. Где там она остановилась? А, вот… «Важно отметить, подчёркивал Фрейд, что в бессознательном нет никаких сомнений…» Какой умник, этот Фрейд. Вот и она не сомневалась, что всё делает правильно. Завтра же поговорит с Ленкой, попросит хорошенько, та не откажет. Или сама с её отцом перетрёт тему. И это будет маленький шаг к большому результату.
