Александра Ковальская
Кошка, которая улетела из Кабула
– Идиоты.
Вообще быстро сложилось так, что больше всего времени в моём обществе проводил именно Игрек. Икс скоро закрутил роман с красивой хазарейкой, Ахмад был занят делами своей большой загадочной семьи, но Игрек в свободное от службы время был сама доброта. Он приносил мне еду по вечерам и следил, чтобы что-то осталось на завтрак, приводил домой интересных собеседников или вёз меня туда, где их можно было найти, он шёл со мной пешком до ближайшего ресторана, хотя совершенно не понимал, зачем нужно лишний раз утомляться («Движения тебе не хватает, говоришь? Бегай вокруг столика в гостиной, когда нас нет») и с интересом меня слушал. Однажды, прервав мой пересказ «Портрета Дориана Грея», спросил:
– Это сказка? – а потом признался, что ни одной книги в жизни не прочитал.
Я объясняла это дружелюбие исключительно афганским гостеприимством, уровень которого в базовых настройках Игрека был, видимо, выше среднего. Как же я была неправа.
В один прекрасный вечер, который мы коротали за шахматной доской, Игрек вдруг спросил:
– Зачем ты подстриглась?
– Чтобы быть менее привлекательной, – честно ляпнула я.
– Тебе это не помогло, ты всё равно очень красивая. Я тебя люблю. Выходи за меня замуж.
Пока я соображала, куда поставить пешку (в жизни меня так сильно не удивляли!), Игрек успел рассказать следующее: я появилась в его жизни в первую ночь Рамадана, а значит, я – подарок Аллаха; он очень боялся, что я съеду, но и говорить вслух о своих чувствах боялся тоже; он всегда хотел жениться по любви, а в меня влюбился с первого взгляда и вообще я его идеал; я такая хорошая, что он попробует уговорить родных, и хотя я не афганка, они, возможно, не будут возра…
– Погоди, – сказала я, – а где мы будем жить?
– Ты – с моей семьёй, в Кандагаре.
– А ты?
– А я в Кабуле, у меня же работа. Но я буду часто к тебе приезжать.
– Часто?
– Раз в месяц точно.
Я не дала сбить себя с толку рассказами про слуг, сад и павлинов во дворе. Два курса не прошли даром, и на что похожа жизнь в богатом афганском доме, мне уже было в общих чертах известно, но детали надо было уточнить.
– Мне можно будет выходить из дома?
– Нет. Если что-то понадобится – скажешь моей матери, она принесёт.
– А если одежду выбрать?
– Она выберет.
– А в мечеть можно ходить?
– Нет, это не принято. Вообще женщины ходят только на свадьбы или похороны. Но, как ты понимаешь, люди не умирают и не женятся каждый день.
– А это… Афганские мужья, они же, ну… Ты бы хорошо со мной обращался?
– Я? Конечно. Но мои старшие братья бьют своих жён, а ты была бы младшей невесткой, так что…
– Понятно.
– Ты выйдешь за меня замуж?
– Я подумаю.
Думала я довольно долго.
За это время мы успели пару раз встретиться в Индии, помечтать о том, как будем жить в Москве или Торонто, куда мечтал переехать Игрек, тысячу раз разругаться в пух и прах и столько же раз помириться, обсудить будущих детей (он на полном серьёзе считал, что их должно быть одиннадцать, я соглашалась максимум на трёх), и понять, что порознь мы будем счастливее, чем вместе. За это время я поняла, что есть более простые и менее болезненные способы выучить пушту, чем брак с носителем, а романтизм свадьбы с троном и тортом несколько померк. Бывало по-разному: мне доводилось слышать, что я страшное недоразумение и наверняка опозорю будущего мужа, но и доводилось видеть, как будущий муж, ленивый сибарит и князь дивана, берёт оружие и уходит в ночной Кабул искать мне лекарства. Воспоминания остались противоречивые, но со временем померкли и они78.
Разница культур подчас давала о себе знать самым неожиданным образом. Больше, чем ревность («А ты точно у врача? Ну-ка пришли селфи с ним!») меня удивил следующий эпизод. После очередного звонка в родной Кандагар Игрек поделился новостями:
– Мои там собаку завели, чтобы кошек гонять.
– Что?!
– Ну, кошки у нас во дворе живут, но они дикие. Еду из кухни воруют.
За четыре с половиной года до встречи с кошкой. А как же кошки, собственно говоря? Справка №1
Ислам считает кошку существом богоугодным.
Кошка, в отличие от собаки, чиста: дома её держать не возбраняется, прикасаться к ней можно безбоязненно. Воду, которую она пила, разрешено использовать для омовения перед намазом, а кошачья шерсть на одежде не мешает тому, чтобы молитва была принята Всевышним. Кстати, в мечети кошкам заходить тоже разрешено – одна из них, европейская короткошерстная по имени Гли, всю жизнь прожила в Айя-Софии и стала интернет-знаменитостью. За дурное обращение с кошкой отправляются в ад, а за её спасение – в рай (по крайней мере, такое случалось с некоторыми суфийскими шейхами).
Кошка Муизза79, по-видимому, просто выдумка, однако многие хадисы80 подтверждают, что Мухаммад относился к кошкам с нежностью. Если хадисов не хватает, в дело вступает мусульманский фольклор – он, например, передаёт историю о том, что пророк отрезал рукав своего халата для молитвы, лишь бы не беспокоить кошку, которая на нём спала, а та в свою очередь трижды поклонилась пророку после пробуждения. Другая история (тоже довольно сказочная, но от этого не менее трогательная) повествует о том, что Мухаммад приказал своим воинам обойти место, где лежали новорождённые котята, чтобы никто ненароком на них не наступил. А ещё посланник Аллаха якобы запретил продавать кошек или обменивать на что-нибудь, потому что кошки – свободные существа.
Кстати, один из первых передатчиков хадисов, сподвижник Мухаммада по имени Абдуррахман аль-Ямани, вошёл в историю под прозвищем Абу Хурайра, то есть Отец Котят, поскольку очень их любил (один из питомцев даже спас его от укуса змеи). По преданию, жена Мухаммада Аиша не погнушалась пищей, которую успела отведать кошка. Объяснила она свой поступок так: «Посланник Аллаха сказал: «Они не нечистые: они – ваши домочадцы»».
В конце концов, практичные мусульмане ценили кошек за их охотничьи качества. Ат-Табари81 в своей «Истории пророков и царей» рассказывает, что во время великого потопа крысы чуть не прогрызли днище ковчега. Всевышний надоумил Ноя не то стукнуть льва между глаз, не то заставить его чихнуть, и тут же из львиного носа выскочили кот и кошка и расправились с вредителями. Как их можно было не любить после таких-то заслуг?
В средние века и позднее кошки охраняли от мышей дома, библиотеки и зернохранилища, и путешественники с Запада диву давались, каким комфортом и заботой были окружены мурлыки. Бейярд Тейлор в своих мемуарах описывал поразивший его кошачий госпиталь в Алеппо, располагавшийся в старой мечети: «Больные кошки получают здесь лечение, старые находят приют, а одряхлевшие от старости спокойно домурлыкивают свои последние годы. Их несколько сотен, и полчища кошек в коридорах и на террасах – поистине незабываемое зрелище»82. Мечеть, кстати, была передана в вакф83, а зарплату смотрителей и ветеринаров и деньги на корм выделяла община.
Но одно дело – хадисы и давние времена, а другое – век двадцать первый.
Да, Стамбул по-прежнему умиляет всеми этими кошачьими домиками и мисочками, а турецкие режиссёры снимают об уличных кошках кино84. Да, в Тегеране имеется музей персидской кошки, а местные коты тоже выглядят вполне сытыми и довольными жизнью. Но в целом отношение к кошкам изменилось не к лучшему, и только Аллаху известно, почему. То ли сказались годы нестабильности и разрухи, когда домашний питомец виделся как ещё одна проблема, то ли расцвели суеверия, но суть в том, что теперь многие на мусульманском Востоке смотрят на кошек отнюдь не дружелюбно.
Афганистан не исключение. В принципе, то, о чём рассказал Игрек, – это общее положение дел: кошки живут во дворе в дом их пускают только в случае сильной непогоды или холодов, а если хозяева время от времени дают им остатки еды со своего стола и не бросают в них чем-нибудь тяжёлым, то им очень повезло. Жизнь уличных кошек гораздо грустнее: тощие, пугливые, грязные, они вряд ли доживают до старости из-за болезней, голода, драк и прочих тягот.
За четыре с половиной года до встречи с кошкой. Абсурдистан
– Хочешь куда-нибудь съездить? – спросил Игрек, придя с работы пораньше. Как безупречный джентльмен, он всегда изо всех сил старался, чтобы меня развлечь.
– Хочу в Париж.
– А поближе?
– Тогда в Джелалабад.
Игрек глянул на часы – была не то половина второго, не то два – и задумался.
– Давай попробуем. В крайнем случае, можно там переночевать.
Я взвизгнула от радости и метнулась за платком.
От Кабула до Джелалабада всего каких-то 150 км с хвостиком. Пффф, скажете вы, тут и ехать-то нечего. Да. Но есть пара но, и из-за них дорога, которая в теории должна бы занимать часа три, занимает все восемь, а то и больше.
Сразу за Кабулом шоссе NH08 идёт круто вверх, на перевал. Сверху шоссе кажется узкой лентой и, кстати, отлично просматривается – во время советского присутствия места эти могли бы быть идеальными позициями для снайпера (зуб даю, что не только могли, но и были). Вдоль дороги попадается несколько ржавых танков, причём один из них давно стал популярной локацией для селфи.
Бесконечные повороты-тоннели-повороты сводят с ума. Если верить знакам, ограничение скорости вроде как 60 км/ч, но широкая афганская душа не терпит ограничений. Аварии, по слухам, редки85, но если уж что-то случается, да ещё в тоннеле, то перевал встаёт намертво. Дорога двухполосная, и с одной стороны её ограничивает скала, а с другой – пропасть, на дне которой плещется река Кабул. От пропасти вас отделяет только низенькая оградка, которая в случае чего падение машины не задержит.
А теперь представьте: слева пропасть, справа стена, на спидометре 110, а вам навстречу летит, звякая всеми своими бубенчиками, расписной пакистанский грузовик. Причём летит прямо посреди дороги, по разделительной полосе.
– Осторожней!
– Это он нарушает! – парирует Игрек.
На том свете выясните, кто был прав, ага.
Ну и, наконец, был ещё вот такой тонкий момент: в ту пору шоссе полностью контролировалось правительственными силами только в светлое время суток. Когда солнце клонилось к закату, блокпосты снимались, республиканские солдаты запрыгивали в кузова и уезжали. На ночное дежурство заступали новые патрули, уже талибские86.
– А давай спустимся вон в ту деревню у озера? – предложила я Игреку.
– Нет.
– Недалеко же! – не сдавалась я, подозревая, что у жениха случился приступ лени.
– Там талибы87.
– Чтооо?
– А ты думаешь, они с неба падают или из-под земли вылезают? Днём они спят, вечером выходят.
В сумерках талибы88 любили обстрелять какой-нибудь запоздалый конвой местного политика, и чем больше машин было в конвое, чем выше была вероятность попасть в неприятности. Пару лет спустя, мчась к Джелалабаду в машине с правительственными номерами, я об этом вспомню, и мне будет слегка не по себе.
Местечко Сароби расположено на полпути между Кабулом и Джелалабадом. У местечка дурная слава. Рассказывают, что во время советского присутствия местный полевой командир творил с пленниками страшные вещи, да и потом тут происходило немало мрачного.
Но с виду не скажешь. Картина вполне мирная: сосновый лес, подвесной мост над бурной речкой, жаровни с кебабами и свежевыловленной рыбой и афганцы, ведущие разговоры на ярких коврах. Тут мы остановились выпить чаю и прогуляться к реке. Честно говоря, автора этих строк очень интриговал упомянутый выше мост, который автор видел на фото в интернете: страшно по нему ходить? Сильно ли качается?
Я вылезла из машины, и в воздухе повисло неловкое молчание. Сплетня осталась нерассказанной, смех оборвался, рука с чайником замерла в воздухе и, кажется, даже птицы в лесу притихли. Головы в тюрбанах повернулись в нашу сторону. В мою.
Игрек, демонстративно не торопясь, выкурил сигарету и буркнул:
– Поехали отсюда.
Мне почему-то не хотелось спорить, да и говорить тоже, но минут через пять меня озарило:
– Джелалабад же в другой стороне!
– А мы едем в Кабул.
– Почему?!
– Время видишь?
– Четыре тридцать.
– В шесть начнёт темнеть. Если машина сломается или ещё что-нибудь, никто не притормозит, чтобы нас подобрать. Все жить хотят.
– Но как же… Но мы же… Ты другое говорил!
– Я передумал.
Сказать, что мне было досадно – это ничего не сказать, но спорить я не стала. Некоторое время мы ехали молча, глядя через лобовое стекло, как предзакатное солнце окрашивает суровые скалы в нежно-розовый и как армейские джипы мчатся в сторону Кабула, обгоняя гражданские легковушки, и слушали песни на пушту (все они были на один мотив, но, скорее всего, так мне казалось от досады). На въезде в город полицейский-хазареец махнул рукой – тормозите, мол, и спросил Игрека:
– Она с тобой?
Тот кивнул.
– Помощь не нужна?
Возможно, он намекал на помощь врача, потому что человек в здравом уме не стал бы вот так кататься на ночь глядя по NH08 с иностранкой на пассажирском сиденье, но Игрек отрицательно мотнул головой, и нас отпустили с миром.
– Как я могу быть не с тобой, если мы сидим в одной машине? – удивилась я.
– Может, я тебя похитил и везу продавать. Всякое бывает, – объяснил Игрек, и мрачно пошутил:
– А что, может, и правда надо было продать тебя талибам89 и решить финансовые проблемы?
– Или мне тебя, – не осталась в долгу ехидная я. Если вдуматься, зачем талибам90 я? То ли дело государственный служащий, который работает на ненавистное прозападное правительство – его не грех и в плен взять, и выкуп попросить. В то время подобные случаи были нередки.
В Кабул мы вернулись уже в полной темноте.
***
… а ведь уже 31-го мая 2017 года в нашу жизнь вторглась война.
Меня разбудил толчок, от которого вздрогнула кровать. Землетрясение? Да нет, вроде тихо. Икс и Игрек были на службе, часы показывали 11 утра. В ту пору я ещё постилась, до ифтара оставалась целая вечность, а во сне время шло быстрее. Я потянулась снова обнять подушку, и тут телефон ожил.
Сообщений было два: «Обалдеть, какой взрыв!» от Ахмада и: «Ничего не бойся, ни в коем случае не выходи на улицу и лучше не читай новостей» от Игрека. Как это – не читай? В новостях говорилось, что пять минут назад в «зелёной зоне» Кабула, прямо возле посольства Германии, произошёл теракт, который назовут «афганским 11 сентября» – взорвалась наполненная взрывчаткой цистерна. Погибло по меньшей мере 150 человек, ещё 400 с лишним пострадали, и в тот день впервые в социальных сетях появились слова Kabul bleeds, pray for Kabul91 (в последующие годы к ним будут прибегать снова и снова). Всё случилось в какой-то паре километров от нашего дома. Разбудивший меня толчок был отголоском взрывной волны.
Эта книга вовсе не о политике, но замечу мимоходом, что в теракте было немало странного. Как могла цистерна оказаться в той части города, куда в светлое время суток грузовым машинам въезд был запрещён? Как так вышло, что её не заметили? Над Кабулом тогда висело два-три (а то и больше) американских аэростата – они же системы постоянного обнаружения угроз, PTDS. При необходимости они могли рассмотреть цвет радужки у подозрительного человека, но почему-то проглядели заминированный автомобиль на всём его маршруте. По слухам, персонал немецкого посольства был эвакуирован накануне. NDS92 обвинил во всём «Сеть Хаккани»93, которые якобы организовали взрыв при поддержке Пакистана. Пакистанский МИД возмутился. Ответственность на себя так никто и не взял.
На закате Игрек, Икс и я молча побрели в сторону «зелёной зоны». Под ногами хрустело битое стекло, дома стояли без окон, кое-где смело вторые этажи и выбило двери, а стены пошли трещинами. Воронка на месте взрыва была чудовищная – не знаю, правда ли девять метров в глубину, как писали некоторые СМИ, но и диаметр с того места, откуда полицейские разрешили нам посмотреть, впечатлял не по-хорошему. Как скажет мне несколько лет спустя один сотрудник посольства РФ в Кабуле, «это был тот ещё Сталинград».
Перед госпиталем в Шахре-Нау стояли десятки посетителей: одни, легко раненые, до сих пор ждали приёма, другие пришли узнать о состоянии родных и друзей. Они стояли молча, серьёзно и с достоинством перенося и жару, и своё горе. Очередь казалась бесконечной. Изнутри госпиталь я увижу ещё не скоро, но и снаружи он произвёл сильное и мрачное впечатление.
– Вот такой вот он, Афганистан, – прервал молчание Икс. – Утром выходишь из дома и не знаешь, вернёшься ли вечером. Но пока что мы живы, ребята, так давайте жить!
Страшный день закончился чаем, шахматами и большой коробкой пирожных, но Игрек, желая мне спокойной ночи, добавил:
– Алекс, ты не хочешь уехать? Может стать хуже.
Хуже действительно стало. Следующая атака случилась на кладбище, где хоронили жертв прошлого взрыва, и снова унесла жизни нескольких десятков человек. В Кабуле и провинциях неподалёку начались протесты. Люди перекрывали дороги и устраивали демонстрации – пускай, мол, правительство, которое не может ни безопасность обеспечить, ни виновных наказать, убирается в отставку ко всем чертям, но итоге в отставку отправились только командир кабульского гарнизона и шеф полиции. В воздухе висело что-то недоброе. Все, включая меня, ожидали чего угодно и при том в любой момент.
И всё же мне казалось, что уехать я просто не имею права. Как же тут Афганистан без меня? Вдруг я уеду и всё тут посыплется, и вернуться уже будет нельзя? А друзья мои новые как же? Пропадут ведь. Кто их поддержит? Кто с ними в шахматы сыграет? И вообще, я же не трус, чтобы вот так сбегать!
Такие глупые романтические мысли приходили в голову иностранке, которая пока мало, ой как мало знала и о стране, и об афганском характере. И чья туристическая виза истекала уже через две недели. Через двенадцать дней. Десять. Через неде… Так, а можно ли вообще продлить туристическую визу? И где? И как?
Впрочем, в тот раз продлять её мне не понадобилось. Так было предначертано кем-то наверху, кто знает будущее гораздо лучше, чем мы.
***
В Душанбе ужасно жарко. Градусов сорок, не меньше. Нет, недаром император Бабур хвалил кабульский климат – какое б днём ни было пекло, а по ночам свежо, и с гор так тянет прохладой, что под утро уже хочется завернуться в одеяло. А тут что с вечера, что под утро – жара и всё. И в этой жаре как хочешь, так и спи. Я вот не сплю, потому что старый дом, где меня сегодня приютили, за день раскалился, как печка, и до сих пор не остыл. А может, потому что вчерашний день был слишком уж богат впечатлениями.
Один перелёт Кабул-Душанбе чего стоил! Святые угодники! Я побаивалась летать с тех пор, как боинг авиакомпании Air Asia, который должен был тихо-мирно доставить меня из Куала-Лумпура в Тегеран, внезапно завалился на одно крыло где-то над Аравийским морем и начал падать. Пилот ничего не сказал, секунд через тридцать всё устаканилось, но заметавшиеся по салону пассажиры успели подпортить впечатление, а я успела подумать, что не хотелось бы вот так рухнуть с высоты в дурацкой консервной банке и утонуть. С тех пор в каждом зале вылета мне становилось тоскливо, а при малейшей качке от страха становилось нечем дышать. А тут!…
Весь полёт занял минут пятьдесят: самолёт взлетел, перемахнул через горы по параболе и приземлился на другой стороне хребта – ну почти всё равно что переехать через перевал на пути в Джелалабад. Но турбулентность над горами была такая, что с полок падал багаж, а салон грозил развалиться на куски. Когда скрип и тряска достигли предела, мой сосед, спавший с самого Кабула, поднял голову и утешил меня на дари:
– Не переживай, тут всегда так. Хава-ей хароб!94
Я сидела, уткнувшись лбом в спинку кресла впереди, и, кажется, молилась, точно не помню. Вид у меня, надо думать, был довольно жалкий, и стюардессы, раздававшие какую-то снедь, даже пытались со мной пошутить, но это не помогло. Даже когда мы приземлились, я вышла из самолёта последней – надо было убедиться, что трясущиеся коленки выдержат. По привычке я натянула на голову платок, хотя тут он был уже ни к чему.
Пятьдесят минут – и я попала в другой мир. Тут был двадцать первый век, а не четырнадцатый. Тут говорили по-русски, от чего я за месяц успела здорово отвыкнуть. Тут никто на меня не смотрел, не удивлялся и не сторонился, я была уже не иностранка, диво дивное, а просто я, почти такая же я, как в Москве.
На пересадку у меня было часов десять, и я надеялась пройтись, поесть, а потом вернуться в аэропорт и мирно спать до рейса, но у выхода меня поймал таксист:
– Тебе куда, красавица? Как это не знаешь? Отдохнуть с дороги надо, покушать… Ты откуда приехала? Ооо! И как там? А поехали ко мне чай пить? Жена обрадуется. Давай рюкзак.
Жена, миловидная маленькая женщина в пёстром платке, и правда обрадовалась, и два мальчика лет семи, кажется, тоже. Через полчаса я, умытая и накормленная, сидела в гостиной перед телевизором, борясь с усталостью, и отвечала на вопросы. Там опасно? А стреляют? А взрывы были? Вай! А я что там делала? Я журналист? (Для удобства пришлось кивнуть). Трудная работа! А на каком языке они там говорят? А я их понимаю? А таджикский тоже понимаю?
По телевизору показывали чью-то свадьбу. Мальчишки играли в прятки и время от времени выбегали во двор. Пришла кошка – толстая, рыжая, гладкая, совершенно не афганская – и начала умываться. Всё было очень, очень мирно. Очень привычно, несмотря на жару. Будто я и не уезжала никуда.
Но потом, когда я буду лежать в душной тёмной комнате и слушать сверчков, мурлыканье кошки и храп хозяина и прокручивать в голове события последних, исключительно абсурдных, дней, я всё-таки уверюсь в том, что мне не приснилось. Афганистан действительно был.
***
Я правда хотела остаться.
Собирая чемодан, я думала: а что, а чем черт не шутит – найду работу в Кабуле, найду жильё, обустроюсь, задержусь на год, проведу академический отпуск с толком и вернусь специалистом по афганским делам. Задача казалась трудной, но, в принципе, выполнимой.
Пока на сцене не появилась афганская госбезопасность. Тот самый NDS.
Вообще об их существовании я случайно узнала перед самым вылетом. Группа на сайте Couchsurfing предупреждала, что с афганскими ФСБшниками надо быть поосторожнее: это дотошные типы, тренируют их американцы и проблем от них бывает много. Я, конечно же, сразу решила, что уж у кого-кого, а у меня-то с ними никаких проблем не будет – я же востоковед и всё понимаю, не то, что эти безголовые туристы. И опять кто-то наверху распорядился иначе.
Попались мы самым глупым способом: они остановили нашу машину и захотели проверить документы.
– Ты же говорил, что полицейских постов не будет!
– Это не полицейские, – сказал Игрек и как-то притих.
Надо сказать, что в тот вечер я вышла из дома без паспорта – первый раз в стране А.95
По иронии судьбы, Игрек тоже.
А теперь представьте: Кабул, время около полуночи, в машине афганец, который вроде как работает в президентском дворце, и иностранка, они не женаты и документов у них нет. Интрига! Сначала директоратовцы сгрудились у машины и стали на пушту решать, что с нами делать.
– Ой, а я понимаю, что они говорят! – поделилась я с Игреком.
Но услышал меня не только он.
Офицер подошел поближе и очень дружелюбно спросил на пушту:
– Вы правда понимаете, о чём мы говорим?
– Правда! – обрадовалась я. – Я люблю пушту, изучаю его в университете и хочу после выпуска работать в Афганистане.
Тут по его лицу я поняла, что дела мои очень плохи.
Икс был послан домой за нашими паспортами, но он в тот момент был на свидании и появился только через час с лишним. За это время наши с Игреком интересные собеседники успели, видимо, основательно укрепиться в своих подозрениях. Фото в паспорте оказалось на меня не похоже (а документ точно ваш?). Сам паспорт с десятками штампов тоже доверия не вызвал (почему вы ездите в мусульманские страны?). Даже способности к языкам вышли боком (вы точно русская? А почему говорите по-английски без русского акцента?).
Я старалась отвечать на вопросы как можно более честно и подробно, и каждый раз слышала:
– А теперь скажите мне правду.
Всё это сильно действовало на нервы.
– Не лень же им возиться, – сказала я Игреку, всё ещё надеясь, что шутка затянулась. – Шли бы лучше спать.
Он почему-то на меня не смотрел.
– Помнишь взрыв в «зелёной зоне»? Они говорят, что взрывчатка была российского производства. А тут ты. С российским паспортом. Подозрительная какая-то. Это же отличный шанс подвинуться по службе, ясно?
Мы полчаса простояли под дверью полицейского участка. Игрек с кем-то торговался в сторонке, потом куда-то звонил и опять торговался. Той же ночью к нам домой явились с обыском ещё двое сотрудников – пока один проверял шкафы с одеждой и кухню, его начальник-офицер держался подчёркнуто нагло, ходил по квартире в обуви, курил и стряхивал пепел на ковёр. Вооружённые солдаты охраняли дверь в прихожей, чтобы никто ненароком не сбежал. Икс забился в угол и, кажется, оплакивал загубленную молодость. Игрек, думая, что я не слышу, шёпотом попросил офицера:
– Не пугайте её.
– Она и не боится! – громко хмыкнул офицер, копавшийся в тот момент в моём рюкзаке.
«Она», то есть я, и в самом деле не боялась. Сначала, как это часто бывало в случае всяких жизненных коллизий, меня охватило странное спокойствие: ну-ка, посмотрим, что дальше будет, но по мере того, как градус абсурда нарастал, дзен стал сменяться раздражением и неудержимой тягой к бунту. И когда мой рюкзак непрошенному гостю наскучил, он протянул руку и снова потребовал мой паспорт, я ответила:
– Не дам.
Сложно сказать, кто в квартире больше удивился. Директоратовец, решив, видимо, что я его не поняла, сказал Игреку – переведи, мол, что мне нужно сфотографировать документ, и Игрек, вздохнув, перевёл. Но мной уже завладел бес упрямства.
– Я же сказала, что не там. И фотографировать ничего не дам.
Было уже около двух часов ночи. Долгий жаркий день и пережитые волнения давали о себе знать, и больше всего мне хотелось прилечь, хотя бы прямо тут, на ковре. Но для этого надо было выпроводить из дома посторонних. Абсурда хотите? Я вам покажу абсурд!
– И вообще, – как можно увереннее заявила я, – я сейчас позвоню своему послу и скажу, что вы нарушаете мои права. Вот уже звоню! – и для пущей убедительности сделала вид, что ищу телефон.
Это был блеф чистой воды – никакого номера посла у меня, конечно, не было (да и вообще он редко у кого имеется). Не было и номера посольства – если бы и был, я могу догадаться, что сказал бы мне снявший трубку дежурный. Но афганец не знал ни того, ни другого, а потому ситуация его озадачила. Вот есть странная иностранка, которая не боится и грозит позвонить самому главному среди ночи – а ну как она кто-нибудь? А ну как самый главный вмешается? Дипломатический скандал в инструкцию явно не входил. Некоторое время мы таращились друг на друга. Я выиграла в гляделки. Офицер для верности ещё раз прошёлся по квартире, сам заглянул в шкафы и за шторы, а потом ушёл и увёл с собой сослуживца и солдат.
Мы трое молча разошлись по комнатам и уснули, как говорится в романах, едва коснувшись головой подушки.
***
Госбезопасность далеко не ушла и продолжала наблюдать со стороны. Икс и Игрек советовали не брать трубку и не подходить к двери, когда их не было дома, но с незнакомых номеров регулярно звонили, а иногда звонили и в дверь, и потом кто-то невидимый стоял на площадке, а я ждала, когда наконец на лестнице зазвучат шаги (ожидание тянулось бесконечно). У подъезда каждый день парковалась машина, и стоило нам с Игреком выйти или выехать, как она потихоньку трогалась следом.
Происходящее напоминало не то сон, не то плохой шпионский триллер, но это полбеды. Слухи по городу Кабулу всегда распространялись быстро. В «Анар-плазе» все уже знали, кто наведался к нам среди ночи, и при встрече и соседи, и охранники у входа, и продавцы в ближайшем магазине делали вид, что меня просто не видят. Знакомые – и местные, и иностранцы – под благовидными предлогами тоже избегали человека, который был, так сказать, в опале. Мало ли что. Никто не хотел свести с Директоратом более близкое знакомство или лишиться разрешения на работу. Никто не хотел проблем. Осуждать за это было, конечно, нельзя.
Единственным исключением был кабульский Че Гевара, тот самый военкор. Но и он, не боявшийся, как мне казалось, ни бога, ни чёрта, был настроен пессимистически, и на вопрос, может ли он помочь с продлением визы, ответил:
– Могу, но не буду. Если её продлить – они снова придут, и избавиться от них будет уже труднее. Они однажды и меня задержали.
– За что?
– Снимал место взрыва не с того ракурса. Пришлось потом сутки провести у них в конторе, меня выгородил редактор. Тебе бы там у них не понравилось.
– И что мне делать?
– Уезжай. Говорю как человек, который желает тебе добра.
В этот раз чуда не произошло.
Моя удача новичка, удача, которая сопутствует людям, делающим что-то впервые, успела исчерпаться до донышка, знаменитое упрямство тоже пошло на убыль, а натянутые нервы противно позвякивали. Афганистан был суров и непреклонен: либо объясняй Директорату, что ты вовсе не то, что они подумали, либо езжай в аэропорт. Я сдалась. Рейс в Душанбе, самый дешёвый и, как мне тогда казалось, удобный, летал раз в неделю, и скоро красно-оранжевый билет авиакомпании Kam Air лежал у меня в кармане. До вылета оставалось шесть дней. Пять. Четы…
Накануне отъезда мы с Игреком сидели на балконе и ели посыпанный фисташками шир-ях96. Где-то в доме через дорогу пел из магнитофона Ахмад Захир97, Икс в своей комнате болтал с подругой по телефону и хихикал, как сумасшедший. Откуда-то пахло кебабами (возможно, их жарили прямо на балконе над нами). Всё было так по-домашнему, так привычно. То, что завтра в это же время меня здесь уже не будет, просто не укладывалось в голове. В любом случае, я была уверена, что уезжаю ненадолго – ну месяц, ну два, пока недоразумение не прояснится и про меня не забудут, а потом можно сразу возвращаться.
Эта мысль придавала мне сил, когда самолёт швыряло над горами, как щепку, и потом, когда не спалось в Душанбе, и на паспортном контроле в Домодедово. «Ничего, – сказала я себе, – надо привыкать к вопросам. Летать я буду часто, спрашивать будут часто. Работа у них такая».
– Откуда прибыли? – спросила девушка в форме, хотя было яснее ясного, что афганскую визу в моём паспорте она уже разглядела.
– Из Афганистана.
– Цель визита?
– Туризм.
– Обычно люди с целью туризма в Афганистан не ездят, – прищурилась она.
– Ну и зря. Много теряют! – парировала я, вспоминая голос Захира, вкус мороженого и ночной ветер с гор.