Александра Натарова
Город М
Потом исчезли нормальные квартиры. С каждым переездом они становились все теснее и грязнее. А когда исчезли и деньги, вместо квартир были теперь теплотрассы, подвалы и вокзал.
Лишь однажды им с папой повезло по-настоящему – нашелся добрый старик, что приютил их. У Леши снова были хорошая одежда, еда, горячая вода и собственное теплое место для сна. У старика даже была собственная библиотека – он рассказывал Леше про разных писателей, Леша стал зачитываться книгами. Вместе со стариком он научился искать хорошие вещи в баках, выменивать их у дворников на что-нибудь еще более интересное. Старик даже помог папе найти подработку. Но долго папа не продержался – снова запил. И добрый старик тоже исчез.
В этой бесконечной череде изменений Лешу радовало лишь одно исчезновение. Брат тоже пропал. Как-то раз Леша вдруг понял, что не видел его с момента, как они уехали из старой квартиры. Первое время Леша боялся, что это ненадолго, что Брат скоро его найдет, как всегда находил в квартире. Но время шло, а он не появлялся.
Появилось другое. Сразу, как им пришлось уйти от доброго старика из-за папы. И забиться в очередной вонючий угол.
Когда Леша впервые понял, что видит перед собой то, что он только что выдумал, он испугался. Они с папой только что перебрались на чердак пятиэтажки, куда папа незаметно проник, на удивление ловко справившись с новеньким замком. Папа был зол: он очень некрасиво поругался с добрым стариком. С ходу папа выпил все прихваченные с собой запасы алкоголя – полбутылки какой-то мутной жижи, две банки пива, а потом завалился спать между фанерных стенок, отгораживавших на чердаке угол, где хранился песок для тушения пожара. Леша отсел подальше, чтобы не слышать папиного храпа и полубредового бормотания. Зажег свечи, которые нашел тут же, среди забытого на чердаке барахла. Электричества в их новом убежище не было. Леша закрыл дверь в «комнату» папы. Поправил на голове гирлянду, которую снимал, только чтобы помыть голову или расчесаться. Ему казалось, что если он снимет ее насовсем, то навсегда закроет дверь в свое, как теперь казалось, абсолютно счастливое прошлое. А этого совсем не хотелось, ведь терпеть неприглядное настоящее тогда не будет никаких сил. Леша положил на колени мягкую игрушку, уже изрядно замызгавшуюся, и уткнулся в книгу – единственную, которую успел захватить из теплого освещенного убежища. «Повелитель мух» Голдинга. Пейзажи острова и окружавшего его моря, прописанные с такой любовной точностью, уносили Лешу далеко-далеко. Он представлял себе «берег, что был весь опушен пальмами. Они стояли, клонились, никли в лучах, а зеленое оперенье висело в стофутовой выси. Под ними росла жесткая трава, вспученная вывороченными корнями, валялись гнилые кокосы и то тут, то там пробивались новорожденные ростки. Сзади была тьма леса и светлый проем просеки».
Он представлял себе, что он, как Ральф, «замер и, щурясь, смотрел на сверкающую воду. Там, наверное, в расстоянии мили лохматилась у кораллового рифа белая кипень прибоя и дальше темной синью стлалось открытое море». Он видел это настолько четко, настолько погрузился в ощущение спокойного летнего зноя, что, когда над головой посветлело и он, оторвав голову от книги, увидел бирюзовое небо сквозь пальмовые листья, сперва ничего не понял. А вдруг поняв, закричал. Наваждение тут же пропало – над головой снова были перекрытия крыши, едва различимые в отблесках свеч. Но Леша не мог успокоиться, его будто обдало кипятком. Он уронил книгу, вскочил на ноги.
– Чего орешь? – раздался недовольный голос папы.
Леша честно попытался объяснить: померещилось, нет, не померещилось, оно было тут взаправду, такое настоящее! Небо. И пальмы. И даже шум моря, неужели папа его не слышал?!
– Чего несешь?! Тоже хрень всякую видеть начал? – оборвал его сбивчивые описания папа.
Леша услышал, как тот пытается подняться. И на всякий случай отполз подальше, уже зная, что в гневе папа может сорваться не только словами. Но вместо шагов послышался глухой удар – видимо, папа не удержался на ногах. Леша было бросился к нему, но тут снова раздался голос – глухой, будто сквозь вату…
– Весь в свою мамашу, – процедил папа, проговаривая слоги, налипавшие друг на друга, как варенье на пальцы. – Скоро, глядишь, тоже кони двинешь!
Сердце в груди Леши заколотилось так, будто решилось на отчаянный побег из плена ребер.
– Пап, но все было по-настоящему. Я не выдумал, – тихо прошептал он, глядя на фанерную стену так, будто именно ее ему и надо было убедить. – Я не сумасшедший. Все было как живое!
– Как живое, как живое… – передразнил его папа из комнаты. – Точно весь в мамашу… вот твой брат бы…
И тут он захрапел, требовательно увлекаемый алкоголем в тяжелый похмельный сон. А Леша забился в угол и беззвучно проплакал там до утра. Он был обижен на папу, обижен на себя, на весь мир и свою жизнь. Наутро он не пошел будить отца, наивно думая, что это поможет тому осознать свою неправоту. Иногда на того действительно накатывали приступы раскаяния: он обнимал Лешу, обдавая его перегаром, причитал, и каялся, и корил себя за все. Но вечером Леша понял, что будить папу уже не понадобится.
На следующий день Леша сел среди коробок и вместо пальм попытался вспомнить мамины похороны. Вспомнить, как выглядел ее гроб. Он не знал, что еще можно сделать. Папа учил: никогда не обращаться к посторонним за помощью, тем более – в полицию, иначе его, Лешу, заберут. Поэтому Леша никого не звал. А изо всех сил напрягал воображение, сжимал кулаки так, что на ладонях от ногтей оставались продавленные скобки. Нужные очертания продолговатого деревянного ящика не задерживались надолго, и у него все время чего-то не хватало: то ручек, то крышки. В отличие от пальм, Леша не мог «увлечься» своим новым видением и чувствовал подступающее бессилие. Он уже порядком вымотался, от перенапряжения разболелась голова, но Леша упорно продолжал попытки, пока за спиной вдруг не раздался незнакомый голос.
* * *
– Привет! – сказал я как можно вежливее.
Парня будто ветром сдуло – он метнулся к дальним коробкам, перелетел через них в один прыжок получше многих кеди и скрылся. Я видел только, как через щели картонных боков предательски продолжает поблескивать гирлянда. На миг воцарилась тишина. Я вдруг понял, что вообще не знаю, что сказать. Я не готовился к этому разговору, как-то надеясь, что оно само пойдет. Не пошло. И я начал издалека.
– Эй… ты меня слышишь? Видишь? – спросил я, не приближаясь, но пытаясь рассмотреть парня за коробками, поймать его взгляд. Ответа не последовало. Он не двигался, как будто даже не дышал. – Я тебя не обижу! Я поговорить хочу.
Повисла очередная напряженная пауза.
– Ты из полиции? – наконец спросил парень.
Его голос только начал ломаться, так что верхние ноты вылетали, а вот нижние уже по-мужски басили.
– Из полиции? – мигнул я, не сразу сообразив. – А… Нет, я не из полиции.
Меня взбодрил его вопрос – значит, он видит перед собой не каркающую ворону, а человека. Седоволосый и видящий – сомнений не оставалось, это Путевод. Грязный, неопрятный, но все-таки тот самый.
– Тогда что ты в моем доме забыл? Проваливай!
– Эй, полегче!
Да, фиалкой парень явно не был. Все ли дети теперь так разговаривают? С детьми у меня было не очень, я пожалел, что не позволил Раксакаль пойти вместо себя. Все-таки у нее одиннадцать сестер, какой опыт! Но точка невозврата была пройдена, я собрался с мыслями, чтобы сказать что-то очень правильное вроде «Не бойся, я здесь, чтобы помочь», и произнес:
– Я видел, что ты только что делал. Я здесь из-за этого.
Над ящиками показалась седая голова. Лампочки на гирлянде беспокойно мигали, и я не смог не спросить:
– Зачем тебе это? – я махнул ладонью над головой.
– Это из дома, – потупился парень.
Вся его грубость куда-то улетучилась. Понятно, напускная уверенность в себе. Я хорошо это знал – сам таким был.
– Вы знаете, что это? – спросил он, вдруг очень доверительно, почему-то показав мне руки. – Почему так получается?
– А давно это с тобой? – решил уточнить я, чтобы сопоставить даты.
– Несколько дней.
Совпадало. Предыдущий Путевод погиб ровно три дня назад. Может, Борис из-за этого повел себя так агрессивно? До этого момента такая мысль мне не приходила в голову. Ведь старый Путевод был его подопечным…
– Папа сказал, что мне все это кажется. Что я ненормальный, – парень кисло усмехнулся.
– А где твой папа? – спросил я и понял, что дал маху. Гроб, Мрак у двери – очевидно же, «где папа»! Идиот.
Парень посерьезнел и отвел взгляд. Я машинально сунул руку в карман за сигаретами.
– Ну, так что там про мои способности? Раз уж пришли, рассказывайте!
Парень снова заговорил нарочито грубо, руки сжались на груди в замок. Как же хорошо я его понимал, при этом не имел ни малейшего представления, что ему сказать. Я постарался припомнить, что говорила мне Линда в таких случаях, но разве я слушал? Все, что я мог ему предложить, – свою честность.
– Так, слушай… давай сначала. – Я закусил сигарету. Но передумал и заправил ее за ухо. – Я – Каравакс. Я – как ты. Ну, вроде как не совсем обычный.
Парень нахмурился. Бог знает, что пришло ему в голову, я решил тут же перестраховаться.
– Давай я просто покажу, ладно?
И я «перекинулся» в звериную форму, одинаковую для всех – и для «видящих», и для «невидящих». Обыкновенная ворона. Ну, чуть потрепанная обыкновенная ворона. Если бы у меня было больше времени, пожалуй, я бы мог придумать что-то еще. Но за окном уже сгущались сумерки, еще немного – и Тени выльются на Город, как краска из перевернутой банки. Сегодня они будут особенно злыми, ведь Теневые тоже ищут Путевода. Фора светового дня стремительно иссякала, нужно было срочно убедить Путевода пойти со мной.
К моему удивлению, парень не издал ни звука. Почему-то я был уверен, что он закричит или вроде того, но он молчал, только смотрел на меня, вытаращив свои огромные серые глаза.
– Я ведь не сумасшедший, я ведь только что видел то, что я видел? – задал парень удивительно по-взрослому прозвучавший вопрос.
Я «перекинулся» обратно – голова закружилась от таких резких смен форм, я осел на ящик.
– Нет, парень, ты не сумасшедший. И эти штуки из воздуха, которые ты творишь… это тоже не твое воображение. Это твой дар. Который может очень многим помочь, если с ним как следует разобраться.
– Разобраться? – Недоверчивый вопрос, доверчивые глаза – парень удивительным образом балансировал на грани между наивностью и рассудительностью.
– Да. Этим можно наловчиться пользоваться. Мы – ну, то есть, такие как я, – можем в этом помочь. Если, конечно, хочешь, – не придумал я ничего лучше, хотя понимал: от желания парня тут ничего не зависело. – Этот твой дар – очень сильная штука. Он может менять жизни. Твою в том числе.
Кажется, я задел в его душе какую-то струну. Зашуршали коробки – Путевод выбрался из своего убежища, и я наконец смог его рассмотреть. Худющий, одетый в огромный бесформенный свитер и драные джинсы. Никакой обуви – босые и серые от пыли ноги. Он сгреб спутанные волосы цвета пепла в охапку за спиной, перекрутил их и отпустил. Немытые пряди остались лежать на спине канатом.
– Я не могу бросить папу, – сказал он, коротко посмотрев на фанерную стенку.
Что было ему сказать? Брось как есть, нам не до того? Открывать эту дверь уже опасно для твоей жизни? Но это были невозможные фразы, хоть и бессердечно правильные. Я метался между вариантами ответов, каждый следующий из которых был хуже предыдущего, а парень терпеливо смотрел на меня, делая эти метания просто невыносимыми.
– Это не проблема, золотце, – раздался вдруг голос. Раксакаль! Я резко обернулся и понял: она уже какое-то время слушает нас, устроившись на верхней ступеньке. – Есть кое-кто, кто может позаботиться о твоем отце.
Я посмотрел на нее в недоумении. Врет? Вот так, в наглую? Но было не похоже, чтобы Раксакаль врала.
– Это с тобой? – нахмурился Путевод.
– С ним, с ним, – закивала Раксакаль. – А вообще-то, мы с тобой уже знакомы, деточка! – Девушка театрально помахала раненой рукой и, не дав парню ответить, продолжила: – Скоро сюда придет человек, который позаботится о твоем отце. Очень скоро. И у него будут и деньги, и возможности. Не бойся, Город так решил. Но этот человек придет вместе с полицией, так что тебе тут никак нельзя оставаться.
Слово «полиция» заставило парня вздрогнуть.
– Я только куртку возьму, – помолчав, сказал он и скрылся в противоположном углу квартиры.
Что ж, это было просто. Даже слишком. Но в этом бесконечно длинном и бесконечно безумном дне с такой кучей странных событий простота хоть в чем-то была чертовски кстати.
Я подошел к мутному окну, протер рукавом и выглянул в него. Стаи краи все еще кружили над Городом. Еще никто из них не знал, что Путевод найден. И я явственно ощутил этот миг – секунды стали такими же материальными, как комната вокруг. Сейчас во всем Городе только два Хранителя видели нового Путевода, говорили с ним – я и Раксакаль. Скоро этот изменится, этот миг сотрется, потеряет свои острые и четкие границы, как камень, на который снова и снова накатывает прибрежная волна. Но сейчас…
Я посмотрел на Раксакаль – она отгрызала от мизинца заусенец.
– Ты это сейчас выдумала? Ну, про человека, который придет к его отцу? – спросил я, мысленно готовый к утвердительному ответу.
Шушу в принципе не гнушались разных методов достижения цели, еще не столь давнее общее прошлое с Теневыми не могло так быстро перестать влиять на них. Но мне не хотелось в этом участвовать. Знание правды будто бы должно было меня оправдать.
– Выдыхай, сырник, ничего я не выдумала, – отмахнулась шушу. – Это информация из надежного источника. Баба Роза так сказала. Ну, карты ее, а они не врут, тут спорить глупо.
Я слышал про эту Бабушку Розу. Она была матерью Барона. И отличной гадалкой, действительно на удивление точно предсказывавшей будущее. Лично мы, впрочем, не общались, она почти не покидала Метро.
– И знаешь еще что?
Я вопросительно глянул на Раксакаль. Она прищурилась.
– Я сама видела этого человека.
Я хотел попросить объяснений, но вернулся Путевод – на нем была куртка, как будто сшитая из нескольких других – с синими, зелеными и фиолетовыми вставками. В ней он напомнил мне сдувшийся воздушный шарик.
– Ладно, пойдемте. Мне все равно здесь нельзя оставаться.
– Ты даже не представляешь насколько, – ухмыльнулась Раксакаль.
5
Про себя Жене нравилось думать, что она – хороший приспособленец. Любые жизненные обстоятельства – в семье ли, в школе, в институте или вот теперь на работе – она умудрялась обращать в свою пользу. Она приезжала на работу раньше всех. Не потому, что надеялась на какую-то мифическую благодарность от начальника – этот и в офисе-то появлялся редко, – а потому что в этом было сразу несколько преимуществ.
Первое – можно было успеть поболтать с охранником. Для этого Женя по пути на работу изучала турнирные таблицы и комментарии экспертов, а когда охранник Виталий поднимался ей навстречу из будки, тут же выдавала:
– Вы смотрели вчерашнюю игру? «Анжи» – «Зенит» – ничья!
Тут главное было начать. Дальше Виталий – коренной петербуржец, которого волею судеб занесло в Москву, – сам рассказывал, кто и насколько был кривоногим, куда кому надо было бежать и куда надо было смотреть судьям. Женя включала «режим активного слушания» – кивала, внимательно глядя на Виталия, задавала уточняющие вопросы. Благодаря чему получала дружескую улыбку, всяческое расположение, ну, и бонусом разрешение парковать свой «каблук» прямо у входа вопреки действующему запрету.
Второе преимущество раннего появления на работе – успеть спокойно позавтракать. Не спеша погреть свою овсянку в микроволновке, сделать чашку кофе и выйти в диспетчерскую в тот момент, когда в маленькую кухню, рассчитанную максимум на двух человек, ринется поток из десятка невыспавшихся курьеров. Еще полчаса, когда Женя уже спокойно будет подписывать маршрутный лист и вбивать адреса сегодняшних доставок и заборов в навигатор, на кухне будут толкаться локтями, переворачивать друг на друга судочки с едой, делить полки холодильника и выяснять, кто обязан помыть фильтр в кофемашине. Женин слух отсеивал эти перебранки как шелуху, но цеплялся за любые сведения, которые могли быть полезны. Стоило кому-то заговорить о клиентах или какой-нибудь внештатной ситуации, Женя замирала и делала заметки в своем мысленном органайзере.
– Борода вон в этом БЦ на «Белорусской» без штанов бегал! – Кто-то, кажется, Семенов, рассказывал о курьере с фамилией Борода и с потрясающе подходящей внешностью лесоруба после месячной побывки на повале.
– Врешь! – раздалось в ответ.
– Ей-богу. Там рамка металлоискателя, он ее прошел и зазвенел. У него пакетов целый ворох был, он с ними как бабка на вокзале. А ему говорят: из карманов все вытряхивай, еще раз через рамку пройди, потом еще раз.
– Ну? – торопили собеседники.
– Ну и выяснилось, что ремень у него звенит. Он им: не сниму, с меня штаны упадут! Не поверили – заставили снять. А он уже такой злой был – плюнул, ремень вытащил, а штаны держать не стал! Такой скандал был, они на нас даже жалобу накатали, мол, Борода там с голой жо бегал и штанами махал!
– Зная Бороду, вообще не удивился бы! – ответил кто-то, и все засмеялись и заулюлюкали.
Услышанного для Жени было вполне достаточно – для себя она пометила, что, если выпадет ехать на «Беларик», мелочь и прочие «звонкие» вещи она выложит в машине.
И это было третьим преимуществом: слушать других курьеров, целый день мотающихся по городу, означало быть в курсе огромного множества разных событий. В свое время это стало решающей причиной Жениного выбора временной профессии. Из скромного списка возможностей для «приезжей студентки без опыта» она выбрала разносчика посылок и документов. И тут ей повезло дважды: ее взяли автокурьером, Женины права обеспечили ей должность с чуть большим доходом, чем у обычного курьера, что, конечно же, не было лишним. А еще ее взяли автокурьером в филиал, обслуживавший Центральный округ. Женя получила возможность почти беспрепятственно изучать богатый на разные события и интересности центр Москвы по восемь часов в день, и за это ей еще и платили.
Тут уже действовал Женин профессиональный интерес: записи ложились в мысленный органайзер сразу в виде заголовков, чтобы потом быть использованными для статей в небольшом онлайн-издании, где Женя подрабатывала параллельно с основной работой. Это был шаг к мечте, ради которой она и переехала в Москву из родного Воронежа. Карьера успешной журналистки. Да, пока она просто писала в рубрику «Новое в городе» на не самом известном сайте, а Женя мыслила себя политическим обозревателем в редакции какой-нибудь крупной газеты, но Женя рассматривала это как шаг к мечте.
«Новая кофейня на Малом Гнездниковском – уютный пряный латте сразу за шумной Тверской».
«Ночь в библиотеке: молчаливые спектакли выпускников ГИТИСа».
«Подъезд как музей: один пенсионер изменил жизнь целого дома».
Такие статьи уже легли в папку Жениного портфолио, которое она собирала для поступления в университет. Факультет журналистики МГУ был маяком для маленького, но очень уверенного корабля Жени, бороздящего бушующее море московских возможностей. Женя стала прокладывать курс к цели так же упрямо и методично, как до этого планировала переезд. У нее было полгода, чтобы обновить результаты ЕГЭ и подать документы на заочное. Так что все свободное время, даже если таковое случалось во время работы, Женя тратила на чтение учебников, предусмотрительно скачанных на телефон, и прохождение онлайн тренировочных версий экзаменационного теста. Вот и сейчас, пока Семенов на кухне ругался с Серениным, который никогда не верил ни в какие курьезные случаи и считал своим долгом убедить окружающих, что это все выдумки, Женя читала анализ темы движения и покоя в произведении Гончарова «Обломов». Облокотившись на узкую стойку, разделявшую ее и диспетчера, девушка бодро прыгала взглядом по строчкам, дожидаясь, пока диспетчер выдаст ей маршрутный лист. Четвертое, но немаловажное преимущество раннего прихода на работу – первой получить рабочий план.
– Так, две доставки на Трехгорку, там же один забор. Еще два забора на Климашкина, остальные – доставки, и все по Тишинке разбросаны. А, ну и Бронная твоя любимая, – улыбнулась Вера, миниатюрная девушка-диспетчер, выкладывая на стойку небольшую, но явно увесистую коробку для Жени.
– Опять Бронная у меня, пешему курьеру же проще отдать! Там на машине не приткнешься! – Женя сунула телефон в нагрудный карман фирменной красной куртки.
– Алена болеет, придется тебе ее опять подстраховать, – отозвалась Галя, второй диспетчер, работавшая куда расторопнее Веры, но страдавшая от провалов в памяти. Поэтому у нее на столе постоянно грудились невыданные пакеты, недозаполненные маршрутные листы, и на нее жаловались курьеры.
– А что с ней было в прошлый раз? – Женя принялась внимательно сверять номера на посылках с теми, что значились в маршрутном листе.
– В прошлый раз у нее был отпуск, – сказала Вера, увлеченно обрызгивая спиртом клавиатуру и втирая его в кнопки.
Женя подавила в себе вопрос о том, когда Алена вообще работает.
– Эй, Жень! – окликнул девушку вышедшей из перепалки победителем Семенов. – Тебе, может, того, дотащить чего помочь?
– Спасибо, Игорь, тут не тяжело, – улыбнулась Женя.
Борода хмыкнул.
– Чудная ты, Жень. Столько работ нормальных, а ты как мужик – в грузчики почти.
– Я просто курьер, – терпеливо поправила Женя.
– А могла бы официанткой там. Или вон в книжных девчонок полно, – попытался снова Семенов, но Женя деликатно его остановила:
– Спасибо, Игорь, я справлюсь. Не переживай.
Заказов было не так много. Несколько пакетов, рулоны с какими-то плакатами в пластиковой упаковке и пара небольших коробок. Женя взяла в руки одну из них, ту, что полегче, и ее большой палец провалился в нижний угол.
– Вера… – позвала диспетчера Женя, медленно вытягивая палец из угла, в котором зияла дыра с подранными краями. – Кажется, у нас на складе крыса завелась.
Верины руки замерли над обработанной клавиатурой. Девушка подняла на Женю огромные глаза.
– Какая крыса? – дрогнувшим голосом спросила она.
Женя молча развернула к Вере поврежденный бок коробки – картон топорщился вокруг дырки, как лепестки вокруг полой сердцевины.
– Обыкновенная крыса, это точно ее работа! – со знанием дела сказала Галя. – У нас в деревне мамка в подполе коробки всякие хранила. Так у них у всех углы были вот так распробованы, пока она ядом их не облила. А то так бы и грызли, твари. А главное, чего им там надо было? Там даже не еда хранилась, так, хлам всякий. Им как будто картон вкусно было жевать.
Вера кашлянула – ее и без того бледная кожа стала совершенно белой. Она схватилась за трубку телефона.
– Я в клиентский позвоню, может, это не у нас коробку испортили… – сказала она, растерянно глядя на Женю.
– Хорошее дело! – сказала Галя, не смущаясь тем, что вопрос задан не ей. – А ты, Жень, сходи к Русе на склад и про крысу скажи. Надо бы проверить, а то, если вдруг все-таки она у нас, надо ловить, а то и другие коробки пожрет.
– Гал, я сейчас сам тебе все коробки пожру, если ты мне маршрутку не выдашь! – рявкнул на диспетчера уставший ждать Юра – пеший курьер с гордым номером 3415, говорившим о его немалом стаже.
Женя, работавшая автокурьером всего год, носила номер 16304, то есть до нее в компании «УрбанЭкспресс» за все двадцать пять лет ее существования проработало шестнадцать тысяч триста три человека.
Галя со стоном вернулась к работе, Вера, сжав трубку одной рукой и теребя провод другой, стала дожидаться ответа клиентского отдела. Перехватив коробку с поврежденным углом, Женя отправилась на склад.
– Русик, дело есть! – постучалась в дверь с окошком. – Руся?
Вопреки ожиданиям, загорелое лицо с гордым орлиным носом все никак не появлялись в окошке. «Вышел, что ли?» Особо ни на что не надеясь, Женя нажала на ручку двери, и та поддалась.
Склад по обыкновению был забит. Женя приподнялась на цыпочки, но увидела только ряды посылок, сваленных на железных стеллажах. На ветру от работающего кондиционера шелестели прикрепленные к посылкам квитанции, а больше ничего слышно не было. Женя уже решила уходить, как вдруг в глубине раздался глухой звук – будто легкая коробка упала на пол.
– Русь! Ну чего не отзываешься, когда зовут?
Женя неплохо общалась с работником склада Русланом. Властелином «Прайма», как его называли старожилы компании, то есть срочных доставок. Руся был немного стеснительным, но в целом приятным парнем, всегда готовым помочь. Найти посылку или решить ситуацию с упаковкой, а если было нужно – даже помочь загрузить машину. Но, главное, Руся был пунктуальным и обязательным. Поговаривали, что у Руси непростое прошлое и что он только теперь такой правильный, а раньше был чуть ли не уголовником. Скорее всего, люди так пытались оправдать Русину сдержанность, она соблазняла на поиск двойного дна. Неплохо чувствующая людей, Женя была уверена, что это все пустое – Руся был просто хорошим парнем.
И если что ему было действительно не свойственно, то это привычка отмалчиваться, когда его зовут. Звук повторился, за ним раздался треск сухой бумаги – как будто кто-то рвал упаковку. Но Руся по-прежнему не откликался.
«В наушниках, что ли?» Женя двинулась вперед по складу, огибая торчащие со всех сторон углы и бока коробок. За дальним стеллажом кто-то сидел на корточках и возился с коробкой.
– Руся! – уже начала злиться Женя, сделала уверенный шаг за стеллаж и тут же недоуменно застыла.
Перед ней над коробкой склонился не Руся в наушниках, а какая-то совершенно незнакомая девушка. И Женя не могла понять, что поразило ее больше. Само присутствие незнакомки на складе, ее внешний вид – красный платок, золотые серьги в ушах, смуглая кожа, ну вылитая цыганка! Или тот факт, что незнакомка самозабвенно грызла коробку. Грызла как зверек. Упершись в коробку руками, зубами вцеплялась в картон. И жевала с таким упоением, как будто это было лучшее на свете лакомство.
Увиденное настолько поразило Женю, что она сделала шаг к незнакомке, совершенно не зная, что будет делать дальше. Незнакомка среагировала моментально. Заметив Женю, она бросила коробку и рванула в глубь склада.
– Стой!
Опомнившись, Женя выбросила вперед руку и схватила девушку за запястье. Незнакомка замерла. Она не попыталась вырвать руку, просто уставилась на Женю так, словно та совершила что-то невообразимое.
– Ты… «видящая»? – спросила она.
У нее был странный акцент, но он выдавал не национальность. Это был скорее какой-то дефект, будто ей было неудобно говорить. Или непривычно.
– Ты что тут делаешь? – Женя сжала запястье девушки. – Ты кто?
Незнакомка издала какой-то звук, похожий на писк, и вдруг с такой силой дернула руку на себя, что Женя едва не расстелилась на полу.
– Эй! А ну, стой!
Женя уже двумя руками вцепилась в девушку, на сей раз принявшуюся отчаянно вырываться. Девушка пучила на Женю огромные карие глаза и продолжала то ли пищать, то ли сипеть.
– Женя? – раздался голос Руси на пороге склада.
– Руся, у тебя тут воры! – крикнула Женя, бросив назад короткий взгляд.
И тут пальцы точно ошпарило – сжатое в руках Жени запястье начало стремительно уменьшаться. И когда Руся поравнялся с Женей, он увидел, как в руках девушки бьется серая крыса.
– Да ты, Жень, крысолов! – усмехнулся Руся.
Но Женя не смогла ему ответить. Пальцы девушки невольно разжались, и крыса выскользнула, быстро исчезнув под стеллажом.
* * *
Красные кирпичные стены, за два года успевшие стать родными, остались позади, «Чупа-чупс» с некогда громкой надписью «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» тоже проводил Женю тоскливым взглядом. В рюкзаке Жени лежали забранные из университета документы, а впереди была только надежда и полная неизвестность. На первый взгляд, вполне дружелюбная.
Женя шла домой по набережной – пешком путь не близкий, почти два часа, и это бодрым шагом. Но день стоял летний, солнечный, и Жене хотелось нагуляться по родным улицам, чтобы запомнить их именно такими – приветливыми, ободряющими своей теплотой.
На набережной никого не было, только впереди показалась стайка собак. Они трусили в Женину сторону. Девушка не перешла на другую сторону дороги и даже не замедлила шаг – таких стай в ее городе было полно, и Женя хорошо отличала враждебно настроенных псов от тех, что просто спешили по своим делам. Стая, как она и ожидала, просеменила мимо – белый, за ним двое рыжих, только черный задержался у Жениной сумки на мгновение, подергал носом, но, поняв, что там нет ничего интересного, поспешил за своими. Женя улыбнулась – такая мелочь сегодня казалась ей какой-то очень родной. Девушка обернулась, стремясь продлить странное чувство, но собаки уже пропали. Только быстрым шагом удалялась откуда-то взявшаяся компания в пыльных неформальных одеждах – рыжая девушка и рыжий парень в одинаковых косухах, черноволосый юноша, с любопытством озирающийся по сторонам, и широкоплечий мужчина в джинсовой куртке, возглавлявший шествие (его белые волосы рваными парусами развевались на ветру).
Набережная уперлась в мост, проехавшая мимо легковушка на миг оглушила Женю битами из вывернутых на максимум колонок.
Девушка узнала владельца – он жил в соседнем доме и регулярно мыл коврики машины прямо во дворе. Щедро поливал их из шланга, протянутого в окно собственной квартиры на первом этаже. Женя вздохнула. Она будет скучать. Скучать по тому, что узнает случайных людей на улице, по тихим набережным, по почти вертикальным улицам, где зимой можно было легко спуститься, сев на ледянку, но почти невозможно взобраться назад. По клубу, куда в школьные годы она сбегала с подружками и часами мерзла в очереди, надеясь перехитрить бдительную охрану. Даже по праздно шатающимся стаям псов. Она будет скучать.
Мама встретила Женю в дверях. Без слов поняла, что дочь сделала окончательный выбор, вздохнула и, ничего не сказав, ушла на кухню. Женя прошла следом и какое-то время просто смотрела, как мама занимается будничными делами. Ставит чай, вытирает клеенку на столе, прежде чем поставить на нее чашки. Мама всячески избегала зрительного контакта с дочерью, и тогда Женя, не выдержав, спросила:
– Ты расстроилась?
Мама перестала суетиться, осела на табуретку, накрутив на руки полотенце.
– Ну что ты, – наконец подняла глаза на дочь женщина. Она даже попыталась улыбнуться. – Я просто… – Она поджала губы. Не привыкшая говорить о своих чувствах, мама Жени едва могла подобрать слова. – Ну как ты там одна, в Москве этой?