Александра Груздева
Морган
В сувенирной лавке его обставили, как школьника. Варенька добившись, сколько он заплатил за набор разноцветных египетских кошек с хвостами трубой – на счастье! – полетела в лавку и там, круша полки непомерно пузатой дамской сумкой, добилась возврата денег и потока то ли извинений, то ли арабского мата в придачу.
– Поговори у меня, черножопая мразь! – пригрозила она продавцу на чистейшем русском.
Варенька загорела и требовала того же от Моргана. Он же краснел, бурел и покрывался шелушащейся чешуей. Гробницы и храмы Вареньку не интересовали. Да ну, на всякие развалы смотреть! Вот лучше на лодочке покатаемся, рыбок посмотрим. И на сафари в глубину пустыни тоже съездили. Морган наглотался песка и кашлял трое суток, а в стену стучали соседи и требовали тишины, невозможной в этом идиотском отеле.
Вернулись. Зажили по-семейному. Но по пятницам в квартире воцарялся тарарам. Приходили «девочки». Сидели в гостиной на коровьем диване, сплетничали, пили коньяк и водку и хохотали басом, как мужики. Дымили на балконе. Дым кисеей плыл в комнаты, оседал на полировке, туманил зеркала. Морган прятался в кухне. Всякий раз, входя сюда, непроизвольно втягивал голову в плечи, опасаясь хищной двухэтажки автобуса. Пытался читать. Но из гостиной летели голоса:
– Твоя фамилия теперь Морганова, значит?
– Прямо Фата-Моргана, роковая женщина!
– Нет, это царица была такая!
– Царица была Тамара. Фата-Моргана – принцесса, сказочная.
– Девки, я принцесса!
Морган вздрагивал плечами и, мелко шевеля губами, шептал, чтобы окончательно не потерять себя на лондонских улицах: «Фея Моргана, фата-моргана», – и стискивал зубы, чтобы не расплакаться.
Колдовала ли она? Любила обрывки ниток связывать хвостиками, заворачивать в магазинные чеки, плюнуть, дунуть, ногой притопнуть, и сунуть под хрустальную вазочку или под фарфоровый башмачок – к деньгам. Нож, которым она мужа Ваську пугнула, кинжалом для бумаги оказался, пластиковый и не острый совсем. Ну, кошку черную никогда на улице вперед себя не пропускала. И плевала через плечо трижды, по дереву стучала – от сглаза.
Иногда кольцо на веревочку привязывала и начинала углы в квартире обходить. И важно так поясняла:
– Ищу пересечения энергетических полей.
Моргану тогда хотелось ее приголубить, как маленькую. Только дети ищут защиту в магии, потому что безоружны перед жестокостью мира. Но Варенька не давалась, загораживала самодельный прибор локтем.
И сахаром она мужа кормила первые месяцы брака. Накапает что-то из темной бутылочки на рафинадный кусочек:
– Съешь, Аглаюшка.
– А чего это?
– А чтоб не блудил. На чужих баб не заглядывался.
Выяснил, валерьянку она капала. И смешно, и грустно.
Бывало, ночами Морган находил жену в гостиной. Она стояла с зажженной свечой в руке перед выводком фотографий покойных мужей, как перед иконостасом, чуть слышно бормотала пересохшими губами. Воск застывал пластами на пальцах. Морган обнимал ее за плечи, уводил в спальню. Тушил и забирал свечу из липких, навощенных рук. Варенька всхлипывала, как ребенок. Бодала головой его седую грудь. А наутро, подрумянив щеки и начернив глаза, снова выступала неприступной крепостью.
Жизнь катилась колесом с железным ободом. Варенька хотела для него карьеры. И он, вот дурак, начал карабкаться под пенсию по должностной лестнице. Заставляла стричься два раза в месяц. Он завел парикмахершу и чуть не соблазнился на маникюршу. Все у него теперь было новое: костюмы, пальто, кашне. Туфли снашивать не успевал, Варенька гнала за модной парой.
Подоспел очередной ремонт. Красные автобусы сменились тревожными подсолнухами Ван Гога. Теперь в кухню стало не зайти. Со стен кивали головами солнечные наваждения художника-безумца. Морган пытался спорить с Варенькой, но та, мазнула его по носу алой когтистой лапой:
– Ты ничего в этом не понимаешь. Красиво ведь! Сочно!
Коровий диван был сослан на дачу. Его место заняло бордовое разлапистое лоно. Иначе не скажешь. Нечто сверхмодное, кошмарное творение хипстера-мебельщика. И только компания задастых «девочек» с пьяной привычкой оккупировавших по пятницам и это чудовище, не поменялась.
Морган помнил, что пластинки пришлось убрать на антресоли. Ремонт, пыль, грязь. Чтобы под ногами не валялись, – велела Варенька. Туда же запихала и проигрыватель. Кривила губы над «музыкальным хламом» Моргана. И присюсюкивала, коверкая, достойное, в общем, увлечение: