Писатель А. вышел как-то из подъезда собственного дома и случайно глянул на сильно подпорченный дымом близлежащего завода закат.
"Ё-моё, – внезапно подумал он, – экология", – чем и определил содержание собственного творчества на все оставшиеся ему годы.
Писатель Б., напротив, зашёл в собственный подъезд и наткнулся там на взасос обнимающуюся парочку.
"Во, – сразу определил Б., – секс", – что и стало основной темой всех его последующих произведений.
Спустя примерно час на эту же парочку наткнулся и критик В., но подумал он другое, так как обнималась с неизвестным типом его собственная жена.
"Так, – скорбно подумал он, – аморальщина". Слово это на долгие годы и стало для его критических выступлений ключевым.
– Тоска, – прошептал однажды писатель Г., увидев утром свое помятое лицо в зеркале. Никаких других ассоциаций у читателей теперь его произведения не вызывали.
Поэт Д. обнаружил как-то на собственном подоконнике след испражнения голубя.
– Природа, – задумчиво сказал он и ни о чем другом, кроме нее, больше не писал.
Писатель Е. долго мучился с подаренным ему импортным консервным ножом, пытаясь вскрыть им отечественную банку.
– Механизм, блин! – в сердцах сказал он, когда круглая банка превратилась в конце концов в дырявый предмет непонятной формы. О механизмах он и принялся писать, став в одночасье научным фантастом.
Драматург Ж. однажды нашел на своем балконе полный комплект женского белья, свалившийся откуда-то сверху.
"Комедия", – с облегчением усмехнулся он, вспомнив, что жена его сейчас на даче и никаких далекоидущих гипотез по этому поводу строить не будет. Отныне этот жанр и стал для него любимым.
Детский писатель З. как-то пригласил к себе мастера, чтобы договориться о ремонте квартиры.
"Грабеж", – едва не воскликнул он, когда мастер назвал свою цену. С тех пор З. и переключился на детективы.
Зато друг его, поэт И., узнав, сколько З. в итоге выложил за ремонт, сказал совсем другое.
– Сумасшествие, – сказал он, и довольно скоро новые стихи его стали вызывать у читателей лишь только эту ассоциацию.
"Дискриминация", – раздраженно подумала писательница К., когда в очередной раз наткнулась в общественном месте на большую очередь в женский туалет, в то время как в мужской вообще никакой очереди не было. С этого момента талант ее развивался строго в рамках оголтелого феминизма.
И так далее…
Прозаик А. и поэт Б. одновременно влюбились в одну и ту же женщину. Сначала, не зная о своем соперничестве, они ухаживали за ней обычным образом, но потом, когда узнали и поняли, что женщина упорно не желает никому из них отдавать предпочтение, постепенно перешли к более сильнодействующим средствам.
Начал поэт Б., опубликовав стихотворение, из которого следовало, что прозаики в любви не сильны, но вот зато поэты… Прозаик А. в ответ на это написал и опубликовал рассказ, где описывалась трагическая история женщины, которая вышла замуж за поэта и всю жизнь об этом жалела, со слезами и тоской вспоминая об отвергнутом некогда прозаике. Б. отреагировал целым циклом стихотворений, где убедительно доказывалось, что семейная жизнь с поэтом полна невыразимых прелестей и очарования, а с прозаиком в лучшем случае – скучна и убога.
Возмущенный А. тогда быстро настрочил повесть, в которой описал семью поэта и семью прозаика, и если первая вся погрязла в отвратительных скандалах и извращениях, приведших в конце концов жену поэта к самоубийству, то во второй царили мир и счастье.
Однако все эти произведения, исправно доставляемые авторами с соответствующими посвящениями даме их сердца, оставляли ее совершенно равнодушной, так что А. и Б. поневоле пришлось от намеков общего характера перейти на личности.
На этот раз начал прозаик А., опубликовав рассказ, где в самом гнусном персонаже нетрудно было узнать поэта Б. Тот с ответом не задержался и вскоре напечатал стихотворение, где его соперник был подан в самом неприглядном свете. На этот выпад А. ответил язвительной сатирой, красочно описав как Б., отпихивая престарелых инвалидов, получал свою квартиру и каким образом пробивался в Союз писателей. У Б. с компроматом на А. было хуже, поэтому он просто написал большой акростих, из начальных букв которого можно было узнать, что А. не только круглый дурак, но еще и большая сволочь.
Дело уже начинало попахивать судом, но тут женщина вдруг взяла и вышла замуж за критика Г., который немало поиздевался в печати над последними опусами А. и Б., благодаря чему и сделал себе имя. К тому же он был просто интереснее как мужчина и не трендел без конца на свиданиях о своих литературных успехах и замыслах.
А. и Б. подружились со временем на почве ненависти к Г. и в каждом своем новом произведении не упускают теперь случая лягнуть критиков вообще и критика Г. в частности. Последнему, впрочем, это только на руку, так как дает новые материалы для статей и не позволяет угаснуть читательскому интересу к его имени.