«А что если это ее последние деньги? По женщине да и по кошельку видно, что она не богачка. Вдруг если я заберу эти деньги – ребенку в коляске нечего будет есть?».
И тут внутри меня началась борьба. Борьба суровая в своей необходимости сделать такой непростой для одиннадцатилетнего мальчика выбор.
С одной стороны, отказать в принятии такого подарка фортуны могло означать навлечь на себя ее немилость, навсегда остаться в тени, куда не проникает ее ослепительный лик. Я никогда не находил ничего такого прежде. Вдруг фортуна, увидев мое пренебрежительное отношение к ее подарку, навсегда отвернется от меня и мне никогда больше не видать ничего стоящего? Да и вообще…с чего я взял, что кошелек принадлежит именно этой женщине? Вполне возможно, что кто-то другой мог его обронить. И где я буду искать этого другого? А фотография ребенка в окошке кошелька? Разве мало кто из родителей носит фотографию своих детей?
Добавочно к этим аргументам, воображаемый адвокат данной стороны продемонстрировал моральному судье изображение ТЕХ САМЫХ кроссовок. Образ этот был настолько соблазнительным и манящим, что я снова с жадностью подумал о них, представляя, как буду вальяжно прогуливаться по школе в обновках, вызывая зависть у ребят. И, когда я уже принял для себя решение и потянулся к кошельку, я резко почувствовал внутри себя какую-то липкую холодную мерзость, колом вставшую во мне и не давшую мне завершить задуманное.
Мне вдруг стало очень стыдно за то, что я думал по всему этому ранее и за то, что я едва не совершил.
У меня не было абсолютно никакого права на чужую вещь и не важно сколь соблазнительной она мне не казалась. Я представил, что возьми я этот кошелек – маленький червячок грыз бы меня внутри неизвестно как и сколь долго, поедая меня и постоянно увеличиваясь от этого. Но…Но так четко сформулированно и осознанно я понимаю это сейчас, спустя много лет. А тогда, будучи одиннадцатилетним, все это пронеслось в моей голове неким молниеносным, не вполне осознанным импульсом. Кроме того я подумал о своих родителях и брате и от этого мне стало еще более стыдно за то, что я хотел сделать. Ведь родители меня совсем не так воспитывали. Взять деньги означало сойти с пути, который родители так тщательно, с таким трудом и с заботой для меня прокладывали. Взять деньги означало наплевать на их труды. А брат? Разве хотел бы я чтобы он воспользовался по отношению к кому либо чей-то слабостью, невниманием, чьим-то промахом? Втихую воспользоваться себе на выгоду? Нет.