Алексей Белозер
Этюд для тьмы с янтарём
23:58
В темноте вспыхнул экран телефона, и через мгновенье тишина разразилась хриплым, бодрым, максимально не соответствующим обстановке и настроению человека рингтоном. Он почувствовал себя некомфортно. Словно что-то противоестественное вклинилось в его планы, в его ночь. Яркое и гремящее. Назойливое. Чужеродное. Совсем не такое, как бокал с ви́ски. Совсем не такое, как цветные пятна собачьих глаз.
– Да твою ж мать! – сквозь зубы злобно выдохнул человек, взглянув на дисплей.
Он мог бы сбросить вызов, будь это кто-либо другой. Он делал так тысячи раз. Но он видел на экране, кто звонил, и не смог себе позволить проигнорировать. Подобно тому как тряпичная марионетка не может проигнорировать, когда кукловод дёргает свои нитки там наверху. Он подождал несколько секунд, словно собираясь с духом. Досадуя на себя, что забыл отключить мобильник, он ответил.
– Слушаю.
– Хер ли «слушаю»? Аркадьич, что за дела? Это я тебя слушаю, – голос на том конце был приказным, директивным, нервным. – Ты хоть понимаешь своей башкой, какой куш ушёл?
– Я понимаю, – по возможности спокойно ответил человек. – Сам не рад. Рассчитывал тоже. Но здесь дело такое, непредсказуемое… сошёл клиент.
– Это секс для тебя дело непредсказуемое! – заорали на него через весь город. – А там верняк был! Его проверили и перепроверили. Свинтил сегодня к другим. Рассчитывал он! Слушай, ты мне эту лапшу на уши не вешай! Не первый год фуражку носишь. Похож, зря! Если б только тебя касалось, а то тут уже знаешь, какая очередь за барышом выстроилась! Мне сверху звонили, чуть не отымели через трубку! Я твою жопу прикрывать не намерен. С завтрашнего дня освобождаешь пост. Курсантиков пойдёшь по плацу гонять!
– Да чего Вы на меня-то насели? Я его не отговаривал. А дело сами знаете какое, договор не подпишешь, чтобы потом было что предъявить. И так по краю, считай, ходим. Перестраховался, – спокойный голос изменял. В тоне человека слышалось нерешительное оправдывание.
– Да ты, сука, должен был всеми зубами в него вцепиться! Да ты должен был землю рыть, чтобы он не сошёл. Да скажи он, что жену твою хочет, ты должен был её сам подмыть и под него подстелить. Ты понял меня? – собеседник, похоже, остыл и говорил теперь холодно, чётко, но угрозы от этого в голосе меньше не становилось. Напротив, она теперь обрела трезвость, а, стало быть, реальность.
– Я… понял. – опустив голову сказал человек. – Я… виноват.
– Аркадьич… – совсем тихо, но грозно сказали в трубке.
– Да?
– Вот никогда я тебе врагом не был. И сейчас говорю тебе как… старший товарищ. Слушай меня внимательно и на мозги свои куриные наматывай. Не дай бог мне узнать, что это ты скрысятничал, продал клиента. Я не обвиняю, пока предполагаю только. Пеняй на себя тогда.
– Да Пётр Семё…
– Ты мне тогда по полной ответишь – мало не покажется.
– Напрасно вы, Пётр Семёнович… – совсем растерялся человек от такого тихого напора. – Я никогда!
– Ну дай то бог… Всё, бывай. Разговор окончен.
– Пётр Семёнович, – заискивающе позвал человек. Причём это заискивание вышло настолько естественно, настолько привычно-угодливо, что со стороны нельзя было усомниться в искренности тона. Так и было на самом деле. Человек не играл, не пытался разжалобить собеседника своей интонацией, хотя до этого и старался вроде щегольнуть напускной невозмутимостью. Его словно одним пинком, как щенка, сбили с лестницы, и теперь он тихо поскуливал оттуда. Снизу вверх.
– Ну?
– Не снимайте меня с должности. Я завтра приду, и мы всё обсудим. Я отработаю…
– Вопрос этот уже решённый, Аркадьич. И не мной. А обсуждать что-то у тебя ещё нос не дорос.
Связь прервалась. Человек ещё какое-то время бессмысленно смотрел на дисплей, на пятна иконок, на заставку, с которой улыбались ему знакомые лица, да нервно жевал нижнюю губу. Смотрел, казалось, в совершенном отупении, до тех пор, пока экран не погас. После чего отшвырнул телефон, но не в сердцах, не об стену, а осторожно, чтобы тот мягко приземлился на диван. Затем резко взял бутылку, открыл, сделал несколько глотков, не наливая. Поморщился. Вытер губы.
00:23
Да, ему тоже были нужны эти чёртовы деньги! Столько было напланировано. Предполагаемая выгода воспринималась как уже свершившаяся и манила открывающимися возможностями. Но жизнь распорядилась иначе. Клиент отказался от сделки. Это здорово подкосило. И человек уже не ощущал, что остался при своих. Вместе с развеявшимся миражом, исчезли все блага, которые он сулил. И хотя финансово он не потерял, но приобрёл ещё одну разбитую мечту, ещё одно не свершившееся чаяние. Более того, после разговора перспектива его карьеры накрылась медным тазом, о чём ему только что сообщили и в реальности чего он не сомневался. Эти люди не бросали слов на ветер. Да, была вероятность, что там наверху сейчас остынут, переосмыслят, оценят его предыдущие заслуги и, может быть, позволят подняться, пусть даже и не на ту вершину, с которой он был только что свергнут, но хотя бы на несколько ступенек… Потом, со временем, ещё на несколько… Сейчас же он был в самом низу. Он чувствовал себя блохой, выковырнутой из уютной тёплой шерсти, и над которой завис тяжёлый ноготь вселенской несправедливости.
Собака смотрела на него. Он обратился к ней:
– Вот ведь гнида! Представляешь?! И как его земля только носит, не порешат никак…
Человек растёр глаза и щёки. Алкоголь уже занялся внутри маленьким тёплым костерком, разгоняя кровь, расслабляя мышцы. Телу становилось тепло и приятно. Чтобы отвлечься от недавнего разговора, ему вдруг захотелось как-то обозначить это уютное состояние, выразить словами, но мозг подсовывал лишь банальную «приятную теплоту», в которую он упёрся как в стену и не мог двигаться дальше. Насильственный поиск подходящих слов приносил лишь вычурные, пафосные, далёкие от действительности эпитеты. Отвлечься не получалось, он понял, что сознание его было слишком напряжено. Легче пока не становилось.
– Дай, что ль, лапу, зараза. – пробормотал он.
Овчарка послушно подняла лапу и застыла в этой позе, ожидая действий хозяина. Тот пожал. И потрепал после жёсткую шерсть между ушами.
– А что, и правда! Вот взять сейчас табельное и поехать к нему домой. И в расход! Не так запоёт, да? И на «Вы» сразу перейдёт, и по имени-отчеству… А захочу – на колени заставлю встать! Посмотрим тогда, кто под кого свою жену стелить будет.
Человек злобно сверкнул глазами. Но блеск этот был не заметен среди предметов, он не шёл ни в какое сравнение с глубоким и цветным взглядом собаки. Внимательный и всепрощающий, тот почти с христианским смирением проникал человеку куда-то глубоко под рёбра, словно пытаясь осветить своим факелом хотя бы часть той тьмы, что липким клубком ворочалась внутри него. В злости человека не было никакого намерения воплотить её в действии. Не было никаких мук выбора, никаких «Быть или не быть». Не было не в силу доброты и милосердия, а скорее злость эта была холостой, бессильной. Даже несколько наивно-детской. Сколько раз в детстве он воображал жестокую месть своим обидчикам. Тут были все: пацаны со двора, учителя, даже родители. У всех них были свои провинности перед ним. Он не чувствовал внутри способности противостоять каким-то образом, но каждый раз представлял себе, как должна была бы выглядеть справедливость в каждом конкретном случае. Ни одному воображаемому возмездию не суждено было сбыться. Так же и в этот раз. Он прекрасно знал, что это не безумная, навязчивая мысль от которой стоило бежать, чтобы не наделать глупостей, нет, это была простая, неосуществимая эфемерная блажь, которая не реальнее фантастических историй в книжках, которые он так любил когда-то читать. Человек красочно расписал себе свой триумф и вроде даже успокоился, вроде даже почувствовал удовлетворение от свершившегося в его голове возмездия. Он отдавал себе в этом отчёт, стараясь не вдаваться в истоки, чтобы окончательно не раздавить себя ощущением собственной ничтожности. Он убеждал себя в том, что он-то на коне, просто весь мир почему-то временно затуманился, потому и не может оценить по достоинству такую жемчужину.
Тёмно-жёлтые глаза собаки в самом деле, казалось, имели терапевтический эффект. И словно давали ему надежду на какое-то «лучшее». Он смотрел в них и будто укреплялся в мысли, что всё ещё может наладиться. «Что же победит в итоге?» – подумалось ему. – «Смогут ли два эти огня осилить тьму? Или же всё выйдет наоборот, и темнота безнадёжно потушит их? Темноты много, она везде. Но ведь свет… он должен быть сильнее? Пусть источник его невелик, но как он обращает на себя внимание, как ничто в этой комнате, опутанной тьмой, точно паутиной». В стакане ещё оставался виски, и человек машинально опрокинул в себя остатки. «Напьюсь. Ну и что? Я и хочу напиться сегодня! К чертям весь мир! Пусть катится».
