Алексей Дымов
Дитя Дьявола
– Проходи. Садись. – Раздался спокойный старческий голос.
Позволение получено, протокол соблюдён и молодой священник, подняв голову, подошёл к письменному столу.
Преподобный монсеньер епископ Бенджамин Диккенс восседал на большом деревянном стуле, по изяществу напоминавшем кресло, но по удобству и жесткости сиденья являлся табуретом, хоть и с высокой спинкой. Сидеть на нём долгое время было жёстко и неудобно, но Его Преподобное Превосходительство, казалось, подобных мелочей не замечало. Порой, когда Сэмюелю приходилось заходить сюда по несколько раз на дню, он ни разу не замечал, что епископ покидал свой «трон», и никаких признаков усталости или раздражительности от долгого сидения не высказывал. А ведь он уже стар. Как-никак, семьдесят пять лет стукнуло. Другие церковные чины, как достоверно знал молодой священник, в подобном возрасте и звании уже ничем не занимаются, ничего не делают, кроме как лениво, по большим праздникам, благословляют гостей, и дают поцеловать свою дряхлую, изнеженную руку или пальцы, в зависимости, опять же, от своей должности. Бенджамин Диккенс, вопреки стереотипам в голове священника, не просто постоянно сидел за своим письменным столом, доживая свой век и «Размышляя о Господе Нашем», а добросовестно работал на благо церкви доступными старику силами. А именно занимался чуть ли не всей бумажной волокитой. Даже в богоугодном доме приходится заниматься канцелярской работой, проверяя счета, подписывая указы, сверяя документы и просматривая письма, которые епископ получал с завидной регулярностью. Помимо того, когда никаких срочных бумаг, требующих внимания главного священника Бринстоунской церкви не имелось, или вечером, когда большинство священнослужителей расходились по домам, монсеньер епископ не отдыхал. Он либо что-то писал, Сэмюель не без оснований предполагал что мемуары, либо читал огромные и очень старые, с виду, книги. А после этого снова что-то выписывал из этих самых книг. Из-за большой тяжести подобных книжных изделий и слабости старика, Кит часто собственноручно приносил их сюда из библиотеки, по просьбе епископа. Но вот открыть и прочитать хотя бы пару страниц, заставить себя не мог. Хотя часто ловил себя на неподдельном интересе: «Что же там вычитывает преподобный отец?»
Сам монсеньер жил здесь же, в церкви. Из этого кабинета вела еще одна дверь в скромно обставленную спальню: кровать, тумбочка, лавка и стол. Потому, он никуда не спешил и часто засиживался за столом далеко за полночь. А может и вообще не спал, так как, приходя рано утром, молодой священник частенько заставал своего начальника на том же месте, над той же книгой, что и накануне.
Сэмюель поставил на письменный стол поднос с пирожками.
– На кухне сказали, вы опять не спускались на завтрак, – священник присел на табуретку, напротив епископа. – Я подумал, что вам не помешает подкрепиться.
– Благодарю тебя, брат Сэмюель. – Проговорил преподобный отец, убирая стопку бумаг в ящик стола, и вынимая оттуда другие. – Я обязательно отведаю. Запах чудесный… Только вот еще закончу одно дело.
Бенджамин Диккенс говорил искренне, и честно собирался выполнить обещание, однако, молодой священник прекрасно знал, что епископ может так и не притронуться к пирожкам, совершенно забыв об их существовании. Или так погрузится в работу, что на «никому ненужное питание» так и не найдётся свободной минуточки. Потому, Кит постарался вложить в голову монсеньера как можно больше напоминаний об этом блюде.
– Они сегодня получились вкуснее обычного! – Сэмюель демонстративно взял пирожок с подноса и с завидным аппетитом принялся его поглощать.
– Я нисколько не сомневаюсь в этом. Наши повара отлично справляются со своими обязанностями. Ты не находишь? – Монсеньер епископ внезапно уставился на собеседника, отчего тот едва не подавился.
У Его Преподобного Превосходительства была такая особенность. Порой он вел себя спокойно, по-доброму, словно отец родной, проявляя к собеседнику лишь слабый, вежливый интерес, а иногда задавал неожиданные, даже несвязанные с ведущимся до этого диалогом, вопросы. И в голосе его слышались стальные нотки, от которых по коже начинали бегать мурашки, и хотелось разом признаться во всех грехах, даже если их и не совершал. По слухам, раньше, до назначения в эту церковь, епископ являлся неким профессиональным дознавателем. В секретной службе запретной инквизиции. Неизвестно, правдивы ли слухи, но в такие моменты, как сейчас, Сэмюель в них свято верил.
С трудом проглотив откушенный кусок, молодой священник смог лишь кивнуть в ответ. Слава богу, что епископу этого оказалось достаточно, и он вновь углубился в свои бумаги.
– Как всё прошло? – Спросил монсеньер, так и не отрывая взгляда от документов.
– Утренняя служба проведена, как положено, – чётко, по-военному, доложил Сэмюель.
– Давай без шуток, брат Кит. – На старом лице епископа появилась легкая улыбка. – Ты же знаешь, о чём я.
Сэмюель знал. Так как всегда рассказывал о своих поездках в замок Гамфри. Однако, у молодого священника с главным епископом Бринстоуна отношения сложились дружеские, доверительные, и потому, он себе позволял многое, что не могли остальные церковники. Включая шутки и некую вольготность. Мало кто посмел бы сидеть напротив Преподобного Отца, бесцеремонно пожирать пирожки и не получить за это, как минимум, взыскание.
– Всё так же. Без изменений. – Сэмюель, наконец, расправился с пирожком.
– То есть, – с интересом переспросил епископ. – Вино у барона всё такое же изысканное?
– Вы как всегда правы, монсеньер епископ! – Не вставая, священник изобразил шуточный поклон. – Однако, тайну барона теперь знает еще один человек.
– Интересно. – Преподобное Превосходительство оторвал взгляд от бумаг. – В нашем тайном обществе пополнение. И кто же новый участник?
– Новый журналист из «Нью-Инстерк». Приехал к нам не так давно.
Сэмюель Кит подробно рассказал о вчерашних событиях, связанных с одержимым братом Гамфри.
– Значит, Михаэль тоже пообещал хранить тайну?
– Да, – подтвердил священник. – Думаю, он не обманет. Порядочный джентльмен.
– Возможно, – задумчиво произнес Бенджамин Диккенс, – было бы лучше, если б не сохранил…
– Простите?
– Я имею в виду, что твои молитвы приносят лишь временное облегчение несчастному Патрику. И держать его в цепях не самое разумное решение.
– Вы говорите, как тот журналист… – сообщил Сэмюель.
– Помню! – слегка раздраженно кивнул старый монсеньер. – Его слова как раз отчасти верны, потому, я их повторил. Что бесчеловечно использовать оковы, словно против преступника, убийцы.
– Иначе он и сам себя может покалечить! – возразил Кит.
Преподобный Отец лишь отмахнулся, возвращая свое внимание к настольной макулатуре. Подобные споры возникали уже не раз. И многое уже оговаривали повторно, и не единожды. Смысла снова спорить мудрый епископ не видел. Сэмюель тоже замолчал.
– Преподобный Отец? – Кит первым нарушил тишину.
– Слушаю, брат Сэмюель.
– Есть же способ избавить Патрика от одержимости.
– Ты опять про экзорцизм?
Молодой священник утвердительно кивнул. Монсеньер епископ устало закряхтел, выпрямившись в кресле, и закинул руки за голову, вытягивая «застывшую» спину. Рукава его дорогой, красного цвета, рясы скатились к локтям, обнажив тонкие, худые руки со сморщенной кожей.
– Отвечу официально. – Не меняя позы, сказал главный священник. – Церковь не одобряет экзорцизма. И ты это прекрасно знаешь, но продолжаешь задавать глупые вопросы.
– А если не официально? – упрямо спросил Сэмюель.
– Много вопросов до добра не доводят, – с упреком предупредил Бенджамин, но все же ответил: – Провести обряд экзорцизма можно, однако нужен специально обученный человек. Вот ты сможешь провести такой ритуал?
– Нет, – честно признался Сэмюель Кит.
– То-то и оно! – Епископ даже указательный палец вознес к небу. – Я, может быть, смогу, теорию знаю, но сам лично подобного не делал. А если не справлюсь? Мало того, что опозоримся перед бароном, но ведь можем и навредить Патрику. Об этом не думал?
– Нет. – Чистосердечное признание.
– Есть и еще одна причина, по которой экзорцизмом нам лучше не заниматься. Хотя, эта причина касается лишь нас.
– Какая?
– Даже если мы скрытно проведем обряд, вопреки запрету церкви, и дай Бог, проведем качественно, Патрик избавится от недуга, то всё равно, рано или поздно об этом станет известно. И тогда, нас отлучат от церкви. Причём, совершенно заслуженно, ибо каждый должен заниматься своими делами, а не лезть, куда не следует… У вас нет дел более, брат Кит?
В голосе Преподобного зазвенели холодные нотки. Молодой священник прекрасно знал, что когда епископ говорит таким тоном, спорить и задавать вопросы не стоит. Дружба дружбой, но субординацию, порой, соблюдать надо.
– Есть. – Священник встал на ноги. – Преподобный Отец, благословите.
Бенджамин Диккенс перекрестил склонившегося парня и тот, спросив разрешения, удалился. А епископ еще какое-то время предавался нелегким размышлениям, рассматривая потолок, после чего резко встряхнул головой, отчего редкие седые волосы по-хулигански разлохматились, и стал записывать одному ему известный текст в книгу.
Глава 9
В то время, когда два священнослужителя беседовали о внутренних законах церкви и её запретах, Михаэль Майер только-только подъезжал к своему, хоть и временному, но всё-таки дому. Вчерашний вечер плавно перетек в длиннющую ночь, из которой удалось вырвать лишь несколько часов для сна, которых, если честно, категорически не хватило, и сейчас Майер чувствовал себя сонным и уставшим. Не мудрено. Столько необычных, странных событий сразу, пусть и не в один день, а в несколько подряд, редко кому выпадает пережить за всю жизнь. У любого сдадут нервы, нарушится психика, если привычное мироздание окажется далеко не таким обыкновенным.
После того, как «добровольцы» шерифа вернулись с осмотра вверенных им территорий и доложили о результатах, а точнее об отсутствии таковых, Чарли отпустил своих гражданских помощников и разрешил выпускать гостей из замка. Народ в большинстве своём так и поступил, даже сам Чарли через пару часов покинул замок вместе со своей семьей, раздав нужные распоряжения полицейским. Михаэль так же собрался возвращаться совместно с семейством Дуэйн, но нарвался на жестокий протест барона, уговаривающего, чуть ли не в приказном порядке переночевать здесь, в замке. Иначе: «глубоко ранит гостеприимство хозяина, и возможно, заполучит кровного врага».
Выслушав подобную тираду, Майер согласился, предполагая, что удостоился этого приглашения больше потому, что Генри боялся, как бы он, Михаэль, не раскрыв тайну шерифу во время дороги домой. Как бы там ни было на самом деле, журналисту выделили чистую уютную комнату, специально предназначенную для гостей, в которую он и отправился, когда гудящий, как растревоженный улей, замок немного затих.
Утро началось довольно необычно для городского жителя. Кому-то спозаранку приспичило рубить дрова, причём непосредственно под окнами Михаэля. Резко проснувшись от звука ударов, журналист даже не захотел выяснять, кто именно его разбудил. Так и не выглянув в окно, чтобы разглядеть обидчика, он медленно, спросонья оделся и покинул спальню. Обнаружил владельца замка и получил от него весьма неуместное пожелание доброго утра, на которое, впрочем, ответил аналогично. Воспитание никто не отменял. После чего последовал ароматный и обильный завтрак, слегка взбодривший немца.
Барон сообщил, что договорился с одной престарелой парой, из числа своих гостей, также заночевавших в замке, о том, что те подкинут Михаэля до города, когда он будет готов. Майер не стал мешкать, и сразу после завтрака карета, похожая на карету шерифа как две капли воды, покинула владения барона Гамфри. Преодолев весь путь, журналист поблагодарил стариков и вылез из экипажа, напротив своего дома.
Солнце успело подняться высоко и его горячие лучи обещали очередной жаркий день, а ветер, изредка приносящий каплю прохлады, сегодня бесстыже взял выходной.
Закинув сумку с вещами за спину, немец стал растирать затекшие, от долгой поездки ноги. Ощущение побитости и усталости он чувствовал во всем теле, а не только в нижних конечностях.
– Не слишком поздно для утренней зарядки? – раздался рядом звонкий женский голос.
Журналист поспешно обернулся.
Незабвенная Анжелика Аллен приближалась к удивленному парню, который при виде красивой девушки стал поспешно оттряхивать дорожную пыль с одежды. Та заметила его старания и беззаботно улыбнулась. На ней было лёгкое, свободное платье тёмно-бежевого цвета, с рукавами лишь до локтей. Довольно своевольный наряд, даже для столицы.
– Привет, – поздоровался Михаэль и ворчливо добавил. – Да, нет, просто эта пыль… Въедливая до невозможности.
Приблизившись вплотную, девушка вместо приветствия поцеловала парня в щёчку. После такой неожиданной награды, грязь на одежде, да и во всём мире, на время совершенно перестала волновать Майера.
– Как съездил? Как бал? Расскажешь? – поинтересовалась Анжелика.
– Да как сказать… – слегка замялся немец.
– Совсем ужасно? Я слышала, именно ты нашел тело третьего ребенка?
– Откуда ты знаешь? – удивлённо спросил он.
– Полгорода в курсе. Первые новости ещё ночью узнали, – с печалью в голосе сообщила девушка.
Михаэль лишь устало кивнул.
– Не расстраивайся, – Аллен сделала просительное личико, – Никто не виноват, что так получилось. Всё будет хорошо. Преступника обязательно найдут. Шериф обещал.
Майер вздохнул. Он-то как раз, как никто другой хорошо знал преступника. Точнее преступников, если, конечно, можно так назвать демонов-бесов. Наблюдательная девушка заметила реакцию парня, но поняла её по-своему.
– Переживаешь, что не смог полностью насладиться Рыцарским балом? Совсем ничего не успел там посмотреть?
Михаэль заверил, что вначале вечер удался на славу. Банкет, веселье, состязание рыцарей, знакомство с бароном…
– Давай ты мне всё подробно вечером расскажешь? За ужином?
– Договорились! – поспешил согласиться Михаэль.
– Приглашаешь на ужин? – кокетливая улыбка озарила лицо Анжелики.
– Да! Всенепременно.
– Тогда заходи за мной в семь.
Аллен попрощалась, махнув рукой, и ушла. Михаэль же задумчиво продолжал стоять посреди улицы с сумкой за спиной. Внезапно в голове возникла странная мысль, что Анжелика, возможно, специально поджидала Михаэля возле его дома. Зачем? Непонятно. Абсурд. И как девушка узнала, когда он вернется, если об этом он и сам точно не знал?
– Так и параноиком стать недолго, – тихо возмутился немец, попутно отбросив идею пойти к старушке-соседке, и выяснить, не видела ли она тут красивую, тёмноволосую девушку.
Переступив порог дома, Михаэль отчётливо почувствовал запах затхлости и пыли. Всё-таки уборка, которую он провёл в нескольких комнатах, оказалось недостаточной, чтобы превратить помещение в жилое и обжитое. От этого открытия настроение у уставшего и не выспавшегося парня совсем упало. Хорошо хоть, самому всю эту грязь вычищать не придётся, ведь барон обещал прислать людей, которые и превратят всю внутреннюю обстановку в божий вид.
Сейчас же немец решил завершить одно важное дело и, забросив сумку в свою спальню на втором этаже, первым делом отправился дальше по коридору, туда, где обнаружил обрывающиеся на полу следы. Слова, сказанные племянником шерифа, засели в голове Майера и не давали покоя. Джейсон утверждал, что в подобных домах всегда есть люк, ведущий на чердак, и новый житель дома хотел как следует обследовать тот чулан.
Слегка замешкавшись перед закрытой дверью, Михаэль повернул ручку и вошел в пыльную кладовку. С той памятной ночи ничего не изменилось. Четыре голые стены, одинокое оконце на противоположной от двери стены, почти под потолком и полно пыли да паутины.
Однако, сейчас стоял ясный безоблачный день и солнечный свет проникал даже сквозь грязное стекло оконной рамы. При таком освещении комната не казалась необычной или потусторонней. Уверенной походкой смелый журналист прошагал в центр чулана и встал прямиком на то место, где обрывались неведомые следы. Подняв руки, Михаэль стал обследовать поверхность невысокого потолка, проводя по нему кончиками пальцев, а местами стряхивая пыль носовым платком. Чувствовал он себя при этом очень глупо. Пришлось встать на цыпочки для удобства. Поиски почти сразу увенчались успехом, и парень указательным пальцем зацепился за петлю из крепкой нити. Недолго думая, немец потянул за неё, и вслед за ниткой с потолка свесилась добротная, хоть и постаревшая от времени веревка.
Как оказалось, задумка была простая. Чтобы открыть люк, нужно потянуть за веревку, но, свисавшая с потолка веревка постоянно мешалась. Поэтому в потолке, возле люка сделали щель, куда и упрятывалась веревка, а чтобы её проще было доставать, к ее концу привязали крепкую нитку с петлей. Со временем грязь и пыль полностью скрыли веревку, да и сам проем люка полностью слился с потолком. Немудрено, что Михаэль в ту злопамятную ночь ничего не заметил. Отыскать люк оказалось возможным лишь при намеренном поиске. Пришлось мысленно поблагодарить хулиганские походы Джейсона по заброшенным домам, иначе бы Михаэль так никогда бы и не узнал об этом чердаке.
Журналист сильно потянул за веревку и сверху с треском открылась деревянная крышка. Вместе с ней на голову незадачливому исследователю упала куча пыли, деревянной трухи и веревочная лестница, весьма озадачившая Михаэля. Он никогда не думал, что для подъёма на чердак собственного дома кто-то использует подобное средство, куда более уместное на каком-либо корабле. Лестница свисала почти касаясь пола и взобраться по ней для здорового человека не составляло особого труда, что немец и продемонстрировал, не вдаваясь в долгие рассуждения на тему «Что меня (или кто) ждёт наверху». По правде сказать, мысль сперва сбегать за шерифом или другим полицейским на грани сознания всё же возникла, но Майер поспешно отогнал её прочь. Да и любой нормальный преступник, окажись такой на самом деле, давно бы сбежал, а не терпеливо дожидался хозяина дома более суток подряд.
Чтобы оказаться на чердаке Михаэлю пришлось подтягиваться на руках, уцепившись за край пола, а потом стряхивать пыль с колен, которыми «протёр» пол возле люка. Поднявшись на ноги, немец осмотрелся. К немалому удивлению чердак не сильно выделялся от остальной части дома. В том смысле, что вездесущей пыли, пауков и грязи здесь имелось не больше, чем, к примеру, в гостиной. Хотя, по здравому рассуждению в подвалах и чердаках этого добра всегда больше, так как людская посещаемость реже. Создавалось ощущение, что перед тем как дом опустел, бывшие владельцы зачем-то помыли и почистили его везде и со временем грязь и запустение распределились по дому равномерно. Возможно, так оно и было.
Чердак ничем не отличался от сотен тысяч других подобных ему. Двухскатный деревянный потолок-крыша «украшенный» поперечными балками из того же материала, два полукруглых оконца в дальних противоположных друг от друга стенах, дощатый пол, противно скрипящий от каждого крамольного шага. Первый такой шаг и последующий за этим звук заставили сотню мурашек пробежаться по коже Михаэля, а спину покрыться холодным потом. Здесь оказалось достаточно светло, по крайней мере, по сравнению с покинутым чуланом. Дневной свет, проникающий не только сквозь оконные стекла, но и через множество щелей в крыше и стенах, которые обычно незаметны в пасмурный день, рассеивал в воздухе частицы пыли, создавая на стенах блики и солнечных зайчиков. Если старые хозяева и делали генеральную уборку дома перед тем как его покинуть, то выбросить весь хлам с чердака явно не удосужились. Всё, что здесь находилось, можно описывать долго, однако каждый человек может и сам представить себе, что обычно хранят на чердаках: старые сундуки, комоды, стулья. Некоторые поломанные, а другие абсолютно целые. Куча разного барахла, начиная от одежды, тряпок и обуви, и заканчивая картонными и деревянными коробками, в которых могло храниться всё что угодно, включая бесценную картину, либо вазу с отколовшимся горлышком, не стоившую сейчас и самой мелкой монеты.
В центре чердака стоял высоченный двухстворчатый шкаф, деливший помещение как бы на две части. Одна его дверца была приоткрыта и держалась лишь на одной петле. Другая оставалась закрытой и могла служить прибежищем потенциального преступника, так как, осмотревшись по сторонам, Михаэль ничего подозрительного не заметил. Правда, стоя возле люка, открытому обзору подлежало лишь три четвертых площади чердака, остальную часть от любопытного взгляда скрывал этот самый таинственный и неизвестно что хранящий в себе шкаф, к которому Майер и двинулся неспешным шагом.
Бесшумно подойти не получилось, при каждом движении старые доски предательски скрипели, и кто бы ни прятался в шкафу, о приближении парня наверняка слышал. Уже оказавшись перед шкафом, Михаэля посетила здравая, но запоздалая мысль чем-либо вооружиться. Однако под рукой ничего подходящего не нашлось, если не считать свернутого в рулон ковра, а возвращаться назад в поиске более рационального предмета, Михаэлю стало банально лень. Он взялся за медную ручку закрытой дверцы. С каждой прошедшей секундой решимость куда-то убегала всё больше, и потому немец резко потянул руку на себя, открывая шкаф. В тот же миг, прямо из шкафа на парня набросился тёмный силуэт. От неожиданности журналист повалился на спину, увлекая незнакомца за собой. Решив дать достойный ответ, Михаэль начал отбиваться, активно используя кулаки и колени. Через пару мгновений жестокого поединка он отметил, что его соперник не сопротивляется, ведёт себя странно, да и весит слишком мало для нормального человека.
Успокоившись, Майер легко сбросил с себя жестокого и кровожадного преступника, оказавшегося всего лишь черным пальто на вешалке, после чего поднялся на ноги, громко чертыхаясь. Ругаясь на чём свет стоит, немец уже и не думал о соблюдении тишины, а в сердцах обзывал себя самым последним дураком на свете. Затем с силой захлопнул дверь шкафа. От удара шифоньер содрогнулся и вторая дверца, висевшая на честном слове, сорвалась с петли и грохнулась об пол, подняв облако пыли, и едва не придавив грубияну ногу.
Развернувшись спиной к шкафу, злой и недовольный Михаэль отправился обратно к люку, но резко замер, так и не поставив на пол поднятую в шаге ногу, когда услышал короткий смешок. В наступившей тишине секунды потекли длиннющие, как хвост змеи, и напряженные, как тетива лука. Но больше никакого звука не раздавалось. Не вытерпев, немец все же опустил ногу на пол, восстановив равновесие, и создав этим движением новый скрип половицы. После чего снова стал ждать, прислушиваясь к любым звукам. Терпения хватило чуть больше чем на пять минут, за которые журналист сумел себя убедить, что смех ему просто послышался на фоне не высыпания.
– Может птица… – Чуть слышно успокоил он себя, продолжив путь к люку.
– Вжик… Вжик…
Сомнения исчезли, на чердаке скрывался кто-то ещё, помимо Михаэля и злополучного пальто! Раздавшийся звук отчётливо это доказывал и доносился он из-за шкафа. Скрип не прекращался и повторялся с последовательностью маятника.
– Вжик…
Зловещая тишина.
– Вжик…
И снова пара секунд безмолвия.
Привыкший к звукам собственных шагов Майер, отчетливо понимал, что раздающийся скрип не является детищем старых половых досок, по которым кто-то ходит, но отдалённо его напоминал. Набравшись решимости, Михаэль двинулся в сторону шкафа.
– Вжик…
Михаэль делает шаг.
– Вжик.
Второй шаг, стараясь двигаться так, чтобы звук из-под собственных подошв одновременно совпадал со скрипом из-за шкафа. Пока, вроде, получалось, по крайне мере неизвестный источник звука не умолкал. Добравшись до шифоньера, Михаэль прижался к нему, затем медленно стал его обходить по правой стороне, двигаясь максимально тихо.
Инстинкт самосохранения подсказал ему не рисковать и потому немец чуть пригнулся и не спеша заглянул за ту сторону шкафа. Сперва Майер увидел лишь спинку кресла-качалки и заднюю часть его дугообразных ножек, которые его раскачивали, создавая как раз этот заинтересовавший журналиста скрип. Зато время, пока немец не двигался, раздумывая над тем, что кресло никак не могло двигаться само по себе, а значит его «что-то», а скорее всего «кто-то» раскачивал, или просто задел, и потому не стоит ли по-тихому уйти, раздался вопрос:
– Ты его победил?
Голос оказался женским, почти детским и никакой опасности, кроме внезапности возникновения, вроде как, не представлял. К тому же, вздрогнув вначале от неожиданности Михаэль, кажется, осознал, кому принадлежал этот до боли знакомый голос и потому смело шагнул за шкаф.
– Кого? – с удивлением спросил он, обходя кресло-качалку.
– Шкаф, – сидящая в кресле Кэрри, удивленно приподняла брови, глядя снизу вверх на журналиста. – Или вон его.
Девчушка ткнула большим пальцем себе за спину, где валялось старое, отброшенное немцем пальто. Михаэль не стал отвечать на каверзный вопрос, у него возникло много своих.
– Что ты тут делаешь?
– Сижу.
– Зачем?
– А зачем сидят? Устала, вот и присела.
Спокойствию девочки оставалось только позавидовать, а вот Майер терял терпение.
– Отчего устала? Пробираться в чужой запертый дом?
– Нет…
– А отчего тогда?! – Михаэль уже чуть ли не кричал.
– Принести чаю? – с заботой в голосе спросила Кэрри.
– Нет!
Михаэль упрямо смотрел на черноволосую девочку, словно собираясь пронзить её взглядом, добывая ответы. Та лишь притворно вздохнула и тихо призналась:
– Я дом осматривала, вот и устала… Можно я тут, на чердаке, себе комнату устрою? Мне здесь больше всего понравилось.
Полное удивление и недопонимание отразилось на лице Майера, как текст в открытой книге для всеобщего обозрения. На какое-то время он потерял дар речи, переваривая услышанное.
– Для чего ты осматривала мой дом? – по ходу Майер расслышал лишь первую часть из сказанного девочкой.
– Иска-ла-где-я-буду-жить. – Говоря по слогам, ответила Кэрри.
– В каком это смысле? – раздражённо спросил немец. – И причём тут мой дом? Ты хоть понимаешь, что нельзя забираться в чужие дома? Это преступление. За такое сажают в тюрьму!
– А где я, по-твоему, должна жить? – Девочка от негодования аж топнула ножкой по скрипучему полу.
– Да где угодно! В приюте, где вроде как ты и жила, пока не вломилась ко мне и не спряталась на чердаке. Но только не тут.
– Почему?
– Потому что я так сказал! Я хозяин в этом доме, – строго заявил Михаэль.
– Разве в семье отец и дочь не живут в одном доме?
– Живут, естественно, они же семья… – машинально ответил журналист и запнулся на полуслове.
– Тогда почему, ты запрещаешь мне жить здесь? – Кэрри встала с кресла, подняла с пола пальто и повесила его обратно в шкаф.
– А должно быть как то иначе? – уже тише спросил Михаэль.
– Так ты же меня удочеряешь.
Вот теперь до журналиста дошло. Он вспомнил и разговор с директором приюта, и с самой Кэрри в замке Гамфри, где она спрашивала про её удочерение. Как-то некрасиво получилось, даже немного стыдно стало Михаэлю. Девочке из приюта надежду, получается, подарил, а потом обманул жестоко. О том, что это самая девочка вторглась в его дом без спросу, он сразу подзабыл…
– Послушай, ты чудесная девочка, правда. – Немец присел на корточки, дабы смотреть ребенку в глаза, однако Кэрри повернула свою голову в сторону, будто рассматривая что-то интересное в оконце – И ты меня прости за грубость, и обман, я не думал, что так получится…
Кэрри внимательно слушала молодого человека. Впрочем, Майер не знал, слушала ли или же думала о своём, однако, по крайней мере, не перебивала.
– Из меня получится никудышный отец, ты уж мне поверь.
– А зачем же ты приходил в «Сиротский дом мадам Джонс»?
– Я журналист. И мне нужно было поговорить с директором.
– И для этого необходимо лгать про удочерение? – язвительно проговорила девочка.
Неприятно слышать подобные обвинения от ребенка, хотя доля истины в её вопросе была. Совесть победно заворочалась внутри Михаэля, но дальше он ей «говорить» не позволил. И признаваться, что лгал директрисе лишь для того, чтобы прочитать документы о ней, не хотел.
– Да, иногда приходится обманывать. Когда ты подрастешь, то поймешь, что в этом жестоком мире люди часто лгут, для достижения своих личных целей. А иногда и просто так, без причин. И мне пришлось тоже.
– Понятно. – От девочки отчетливо повеяло холодом.
Кэрри развернулась и прошагала к люку.
– Извини. – Еще раз повторил Михаэль, стараясь сгладить вину, и угрызения своей совести.
– Ты всё равно будешь моим, – негромко сказала черноволосая девчонка, не оборачиваясь, и, прежде, чем Майер отреагировал, исчезла в проеме люка.
– Провожать, похоже, нет необходимости? Выход уже знаешь где… – в пустоту проговорил немец.
* * *
Выбравшись из объятий сновидений, Михаэль Майер сладко потянулся, выпрямившись в полный рост, лёжа в своей мягкой кровати. Никакие сны не остались в памяти проснувшегося, даже если и были. Журналист смутно помнил, как добрался до спальни после ухода Кэрри, и как бесстыже завалился спать в начале дня, когда как все нормальные люди только приступают к работе. Зато теперь чувствовал себя свежим, отдохнувшим, но слегка ленивым. В сонной голове было пусто и спокойно, ни одна назойливая мысль не мешала, и Михаэль решил побаловать себя, и подольше поваляться в постели. Однако, как часто бывает, мозг начал «включаться» быстрее, чем полусонное тело, и первая, противная своей внезапностью, мысль заставила Майера подпрыгнуть на матрасе и вмиг вскочить на ноги. Всего несколько минут ушло на то, чтоб отыскать свою одежду, одеться, привести себя в порядок, и почти бегом выскочить на улицу. На город стремительно опускались сумерки.
– Знатно я поспал, – подвёл итог журналист.
Около пятнадцати минут потребовались ему, чтобы добраться до дома Анжелики, благо ещё, он уже знал её адрес, и то один раз свернул не в тот переулок, и немного поплутал. И в итоге опоздал ровно на десять минут.
Черноволосая Аллен к тому времени покинула дом и сидела на веранде за легким, деревянным столиком. Она сразу заметила пришедшего и пошла к нему на встречу.
– Опаздываете, мистер Майер, – укоризненно заявила она.
– Простите меня, прелестная леди! – Михаэль отвесил шутливый, но изящный поклон.
«Я запоздал, так как выбирал для вас букет цветов», – чуть было не проговорил он вслух, так как в это время ругал себя, что забыл об этом неизменном атрибуте встречи с девушкой.
– Я немного заблудился. Плохо пока ориентируюсь в городе.
Такой ответ, похоже, пришелся девушке по душе, и она сменила гнев на милость. И даже позволила взять себя под ручку своему спутнику. Нет большого смысла подробно описывать дальнейшие действия этого вечера. Прогуливаясь по вечернему городу, Анжелика показывала своему коллеге различные достопримечательности Бринстоуна, попутно рассказывая о нынешних делах в «Нью-Инстерк».