Алексей Егоров
Корабль дураков
Где-то в стороне копошились черви, объедающие останки негодных в пищу для совершенных существ. Эстиний с презрением покосился на замершие в тенях существ. Они думают, что их невидно. Что их лица с приросшими к коже масками, неразличимы для зорких глаз Эстиния.
Ни тьма, ни слепота не мешали общинникам. Преображенные видят все. Они чувствуют все.
Как биение двух сердец у совершенных. Работа двойного кишечного тракта. Это не чуждые существа, живущие собственной жизнью. Это часть их самих.
Ведьмы, обитающие в благоустроенных, украшенных домиках, были частью гнезда. Всякий ощущал их. Наслаждался той радостью, что испытывали они. Потому Эстиний не понимал, на кой Вестнику эти эксперименты с отсеченной плотью. Неужто ему мало того, что разлито вокруг и доступно всякому общиннику.
Но мысли Вестника непонятны такому ничтожному человеку, как Эстиний. Он не пытался осознать, о чем же размышляет великий лидер.
Нужно лишь следовать его плану.
Оборвать эти прекрасные связи тяжело, но поступить так пришлось. Выход из города никак не ограничен. Створы ворот давно рассыпались, а труху поглотили черви. Они жрали даже это. Пустую целлюлозу, оставшуюся после питания благословенной грибницы.
Граница города ограничивалась завесою из нитей, которая огладила головы всех выходящих. На безволосых черепах остались следы ядовитых ожогов. Грибница благословила священника и его послушников.
По ту сторону остались музыканты, напоследок разразившиеся криком. Они знали, что Эстиний обречен на успех, потому радовались свершившемуся факту.
Уходя, священник помахал оставшимся низшим, он улыбнулся им, хвастая заемными зубами.
Болезненный разрыв со связями оставил раны на душе каждого, покинувшего город. Эти раны будут напоминать о долге, кровоточить до самого момента воссоединения.
Пусть под землей протянуты тысячи тысяч тоннелей, устроены чудесные катакомбы и камеры вызревания. Поверхность принадлежит людям, профанам. Пока еще не знающим, что за их телами пришли святые люди.
Уже без пения, сопровождаемые тяжелым дыханием, культисты пошли в сторону реки. Это направление показалось им более перспективным. Дитя городской культуры – Эстиний, понимал только очевидные вещи. Реки всегда служили дорогами, разносили болезни и вероучения.
Логично воспользоваться именно этим.
У каждого свой путь, как сказал Вестник. Сам же он не ведал, какой путь ему избрать. Приладив отрезанный у судьи орган к промежности, Назгал игрался с отростком некоторое время. Оттягивал, сдавливал, болтал из стороны в сторону, но не мог добиться прочности вялой колбаски плоти. Та не желала каменеть, пропитываясь внутренними соками.
Вздохнув, Назгал оторвал прилипший к коже орган и отбросил его в угол. Нити продолжали шевелиться, из полых трубок вытекала на пол сукровица и белесая жидкость. Очередная неудачная попытка.
Прорвав диафрагму затянувшейся пленки на выходе из помещения, Назгал поднялся в развалины строения.
Некогда это был зерновой склад. Основа основ жизни города. Человек, владеющий этим местом, являлся настоящим господином всего муравейника. Его королем. Заняв это особенное место, Назгал надругался над древними установлениями.
Именно поэтому Вестник предпочитал пользоваться люком в полу, а не выходить через парадные тоннели. Выход их располагался в районе площади, где Дшина принесла милосердие ребятам, пожертвовавшим собой ради гнезда.
Здесь же, в развалинах зернохранилища, обитали назгаловы рабы. Именно так он их прозывал. Это ведь наказание за их слепоту и глухоту, за черствость души и презрение к низшим.
Ездовой кабан и герольд – последнее творение особенно нравилось Назгалу. Хотя он не сам сотворил это создание, но все же оно существовало благодаря идее хозяина. Без его воли, оно не будет жить.
Стены и остатки потолка затянуло белой бахромой, что жалила существ. Не имея дозволения на то, они не смели покинуть развалины. Порой сюда захаживали совершенные создания, проверить, не вышел ли Вестник из задумчивости, не готов ли он повести их к победе.
– Нам пора, – сказал Назгал.
За его спиной затягивался сфинктер отверстия в подземные ярусы. Рабы вздрогнули и отлепились от стен, кинувшись к ногам вестника. Из отверстия в глотке герольда потекла слизь. Он не пытался что-то сказать, слизь из него текла беспрестанно. В раскрытой грудной клетке двигались подвешенные на нитях органы. Он едва управлял легкими, потому вечно испытывал голод вдоха.
По сравнению с ним ездовой кабан выглядел совершенным. Он так же объединял в своем существе две души, что не могли достигнуть идеала. Сейчас кабан оброс жесткой белой щетиной, прорастающей из самой его сердцевины. Назгал не сомневался что проволокоподобные корни впиваются в плоть заточенного внутри священника.
Судья и священник – две стороны мира, что пытались удушить гнездо.
У них могло получиться. Для этого они согнали в район сотни воинов.
Призыв Назгала услышали совершенные. Двойственные существа сходились к зернохранилищу, вламываясь в истлевшие стены или обтекая их. Этим существам не требовались входы, естественные дороги. Весь мир принадлежал им.
Воля Назгала поведет их в мир. Где связи между существами не совершенны, где души разобщены, а тела пребывают в уродливом состоянии.
Назгал не дожидался всех. Он повел собственный выводок прочь из города. Вне стен и ворот, гнездо исторгнуло их наружу. Бросило прямо в холодный и неприветливый мир.
С неба сочилась плодородная пыль, закрывающая обзор. Плотность оседающего семени намного ниже. Профан мог бы дышать в этом месте. А в тысяче шагов от города уже вполне нормально. Даже не заметно, как ты заразишься. В легких твоих поселится разрастающаяся хворь.
Назгал не ведал, куда держит путь. Не ведал, почему избрал именно совершенных – любимцев. Вестник не желал вооружаться шествием, вырывать из города очередной карнавал, чтобы нагрянуть в лагерь наемников. Причин своего выбора он не ведал. Быть может, подсознательно понимал, что праздник не затронет черствые души.
Лишь голодного удастся приманить буханкой хлеба. А сытый начнет нос воротить – дескать, рука дающего грязна, а хлеб не такой белый, как хотелось.
Разойдясь во все стороны, лидеры культа занимались тем, что умели лучше всего. Их оружием было то, что они вынесли из памяти прошлой жизни. Следом за ними скользнул десяток теней существ, что Дшина выманила из катакомб. Вырывала их из вечного бдения среди грибных полей, влажного воздуха и податливой плоти.
Пора детишкам увидеть свет. Увиденное им не понравится, что укрепит веру стремительно растущих тварей в правильности пути гнезда. Ведьмам не требовалось их направлять. Истина не укроется от взоров юных существ.
Женщины закончив сборы, укрепив на себе ножи, ножницы, серпы, колья, иглы, покинули город последними. Они ушли, когда закончилась твердая, но мягкая плоть. Во вне их гнал голод. Страсть к новым ощущениям.
Разорвать связь с гнездом им проще. Ведь каждая из них оставалась вселенной, наполненной грезами. Им не требовалось питание, ведь они сами могли питать других. Хотя бы вдохновением.
Начало положено. Исход мира предрешен. Он слишком мал, чтобы удержать культ в границах. Ничтожность размеров мира компенсировалась изобилием плодов, выращенных в грязи и вышедших из грязи.
Глава 2
Назгал не замечал перемен в мире, принявшем его. Заброшенные поля, прикрытые робкой травой дороги – все это могло существовать в прошлом или же явилось сейчас. Эти земли могли подвергнуться обезлюдению в прошлом или то деятельность секты.
У человечества имеется множество способов сокращать собственную численность. Потребность в услуге древних богов в виде неурожаев, эпидемий редко возникает. Назгал и его секта стали лишь одним из средств самоконтроля.
Вестник вел по заросшей колючками дороге своих последователей. Совершенных существ. Настолько идеальные, что им не требуется искать, отбирать, они не в силах насытиться. Они стали самодостаточными. Ели сколько нужно, потребляли чувства в скромных количествах.
Потому существа с легкостью покинули гнездо, отправившись следом за Вестником.
Вытоптанные дороги заросли ползучим растением, что выбрасывало колючие семена. Страшное испытание для босых ног. Путь отряда отмечался кровавыми отпечатками. Ни один следопыт не смог бы признать существ, что прошли здесь. Их стопы, опорные конечности разбухли, напитанные сладким мясом. Многочисленные пальцы оставляли странные, кровавые отпечатки. Чуть позже их заносило пылью или семенем, падающим с небес.
Воздух стал чище, суше. Количество пылинок уменьшилось. Это заметили все существа в отряде. Они не роптали, доверившись Вестнику. А тот вел их все дальше, держа восходящее солнце по левую руку.
Направлений не существовало. Назгала тянуло на юг чувство, похожее на голод. В животе его беспрестанно раздавались звуки, вызывающие смех у обычных сектантов. Для совершенных, двойных существ это больше походило на пение.
Назгал всегда испытывал голод, лишь насыщаясь, мог его утолить. В родном гнезде осталось не так много мяса. Вот почему по запаху, по наитию он выбрал направление прочь от города. В места, где больше всего сохранилось пищи.
Ему хватало последователей, но их ведь нужно кормить. Иначе придется повторять весь процесс – карнавал, оскопление, священная чаша. Сам процесс ему нравился, только занимал слишком много времени.
Именно этого ресурса у живущих бесконечно – нет.
Это однодневки-люди могут позволить себе не беспокоиться о прожитых днях. Когда их спины согнутся, а суставы разболятся, во рту не останется зубов, они уже не будут помнить о другом времени. То время перестанет существовать.
Они не заметят границу, через которую переступили. Не единожды переступили. Вот почему профаны так легко приняли дары Назгала. Живя сегодняшним днем, они по сути не изменились. Их души остались такими же слепыми.
Назгал не сомневался в том, что поступил правильно. Он подарил людям свободу, к которой они всегда стремились. По какой-то причине, по привычке, наверное, они не могли сделать правильный выбор.
Дальше, за границей гнезда расположились сотни таких же профанов. Уговаривать их Назгал не собирался.
Возможно их кровь и плоть насытят культ. Понадобится вечность, чтобы убедить очередную порцию твердолобых.
Назгал выбрал простое решение.
Он уже ходил этими дорогами. Ступал в том направлении, пока ветер не сбросит на землю принесенные пылинки. Пока нос не учует запах дыма.
Не праздничные костры, что разжигают сектанты в момент экстатического наслаждения. Обычные костры, для согревания, варки каши, отпугивания монстров. Огонь никогда не пугал монстров, те наоборот сползались к нему, ища пищи.
С наступлением ночи Назгал увидел десятки костров. Алые точки на горизонте, подмигивающие ему. Они предупреждали об опасности, предлагали отступить. Поступить так, значило отказаться от собственной природы. Вернуться в оковы человеческой плоти.
Назгал взглянул на свой бок, из которого вырастали жгуты мицелия. Словно в кожу вшили десятки тонких нитей, невиданной материи. Они свисали бахромой до колена, поблескивали, отражая свет. От них поднимался приятный, землистый аромат. Назгал облизнулся, подумав, сможет ли питаться этим.
До костров еще день пути. Кроме расстояния ничто не ограничивало Назгала и его отряд. Он оглянулся на последователей. Попытался сосчитать их. Пальцев не хватило. Назгал улыбнулся, гордясь тем, какую силу сотворил.
Их не надо убеждать, указывать. Они не ждали вдохновляющих речей от Вестника. Они просто шли за ним. Их не придется направлять, ведь они знают свои способности.
К рассвету Назгал подошел к лагерю. На расстояние в сотню шагов. Лагерь обнесли частоколом, вокруг выжгли всю растительность. Плачущие древесным соком пни десятками торчали вокруг.
В частоколе пробили ворота. Направлены они точно в сторону пришедших, как того требовали древние трактаты. Обычно так не поступали. Один человек настоял на подобном. Странно ставить слабейшую часть лагеря против врага, которого пытаются удержать. Враг обязательно попробует на прочность ворота.
Деревянная башня защищала калитку с одной стороны. В укреплении находились лучники, начавшие обстрел чужаков. На больных чумой появившиеся существа не походили. Их вид внушал ужас. Предрассветный мрак скрывал гротескные тела, а туман размазывал личины. Сколько пришло монстров никто сосчитать не мог.
В лагере поднялся шум. Воины бежали к стенам, задерживаясь возле походной часовенки. С благословением священника выступать против монстров не так страшно. К тому же воины не знали, что увидят по ту сторону. Взбираясь на парапет, они видели лишь искривленные силуэты, да массивное чудовище прямо напротив.
В эту тушу лучники посылали стрелы. Ветер походя отбрасывал снаряды. В тумане двигались массивные тени. Будто два человека, сплелись в чувственном танце. Ничего подобного воины не видели. Деревенские празднества славятся разгулом, но даже там соблюдаются приличия. На людях подобное никто не устраивает.
Тела кривые, но кожа чистая, следов воспаления не имеет. Никаких отметин чумы. Повсюду доносятся стоны, пощелкивание костей и скрип кожи. Отсутствовал характерный запах разложения. Чем пахнет, защитники лагеря не могли понять. Запах известный, просто не удавалось его соотнести с увиденным.
Двигались силуэты не так, как положено больным. Воины полагали, что станут копьями отгонять от стен больных, обезумевших от язв и чирьев неудачников. Лучники будут расправляться со всеми. Лишь бы не прикасаться к мерзким телам.
Гнев Хранителя обрушился на зачумленный район, покарав всех недостойных. Огонь может очистить эти земли.
Назгал чувствовал смолу. Она почти не пахла. В ней имелись примеси неизвестных ему веществ. Не очень приятных, внушающих опасения.
Ни он, ни его совершенные друзья не могли остановиться. Все пошли вперед, ловя слабые стрелы. Мощная шкура, покрытая жиром, грязью, защищала от ран. Царапины тут же затягивались.
Острогранные наконечники застревали в телах, не нанося большого урона. Добраться до внутренних органов стальные жала не могли. Броня существам не требовалась, они на самом деле совершенны.
Выступив к лагерю, они показались во всей красе. Заставили умолкнуть щелчки тетивой, команды сержантов. На лагерь наступали десятки странных монстров. Ничто не могло подготовить людей к такому зрелищу. Нигде не упоминались подобные монстры.
Бронзовая кожа, выцветшие волосы, слипшиеся в длинные канаты. Откуда они росли не понять. Головы у этих существ как будто нет. Нет знакомых очертаниях в кривых, многочленных формах их тел. Такое не могло существовать.
Монстры имели конечности, перемещались на восьми отростках с удивительной ловкостью. Бронзу тела прикрывали растущие из разных мест волосы, служившие существам одеждами. Слишком открытыми одеждами.
Чем ближе монстры подбирались, тем больше деталей открывалось. Люди не хотели глядеть на них, только извращенное любопытство заставляло смотреть, не моргая. Уже угадывались груди, половые органы, ротовые отверстия. Натянутая в месте сшивания кожа грозила порваться. Из отверстий, где проходили нити, сочился гной и сукровица. Существа не разрывались лишь потому, что каждая их часть двигалась в унисон. Единство, которого не добиться никакими тренировками.
– Что стоите?! – раздался чей-то грубый голос.
Кому он принадлежал установить невозможно. Все воины выглядели на одно лицо. И это при том, что экипировка, украшения каждого отличались. Эти отличия лишь подчеркивали братские узы, сродни тем, что объединяли тварей по ту сторону палисада.
– Бейте их! – командиру несколько раз пришлось повторить приказ.
Он сам едва вышел из оцепенения. Помогло присутствие священника, стоящего рядом с открытым ртом.
Если это чума, то какая-то иная, невиданная ранее.
Сначала один лучник начал бить по приближающимся существам, потом другой. Робкие выстрелы, но снаряды находили цель. Бить навесной траекторией уже не надо. Враги находились в прямой видимости.
Теперь уж импульс стрелы позволял жалу добраться до внутренних органов. Повалилась одна, другая тварь. Это едва ли могло остановить поток, потому что ужас оказался слишком силен.
Монстры обрушились на стены, молотили по ним конечностями. Тут уж защитники лагеря вышли из оцепенения и принялись колоть врага. Оказалось, у монстров течет обычная кровь. Либо алая, ручьями заливающая стены, землю. Либо черная, вяло текущая из ран.
Что делать со стенами монстры не знали, потому глупо их царапали, кусали. Они гибли под ударами копий и падающих снарядов. Тоже снимали свою жатву, ухватив копье и выдернув защитника из-за частокола.
Сброшенный наземь воин погибал под ударами десятка конечностей, размазывался в красную кашицу с торчащими костьми.
Парное мясо не отвлекало монстров. Жалящие прикосновения людей бесили, вызывая волны агрессии. Назгал подготовил отряд, проведя его по заросшим тропинкам, пробираясь через зеленые ограды.
Укусы железа больнее, наносят больше урона. Обрывки кожи свисали с рассеченных тел. Существа не желали падать, продолжая наседать на стены. Их массы, жажды достаточно, чтобы расшатать частокол. Стена начала проседать вовнутрь. Бревна расшатывались, из образовавшихся щелей сыпалась земля.
Командир снял с этого участка людей, отправил свежие силы, чтобы устроить баррикаду в месте возможного прорыва. Он явно обладал нужными знаниями, что отличало его от иных воителей, известных миру.
Существа громили стену, стягивая неудачливых защитников. Уже десятки трупов украшали землю. К ужасу воина удар копья рассек стяжки, заставив монстра развалиться на две визжащие части. Ошметки плоти продолжали дергаться, орать и стенать. С влажным треском разрывались стягивающие их нити. Обнажалась красная плоть, покрытая зеленовато-белым налетом. Кроме нитей два тела соединяли влажные и твердые отростки, входящие в трепещущие полости соседнего тела.
Раненный монстр не желал умирать, пока его не затоптали собратья.
Из сонмища чудищ выделялся один, на две головы превосходящий их. Блеск его почерневшей кожи ослеплял защитников. В него били из луков, бросали дротики и камни. Крепкой шкуре все нипочем. Из ранок текла кровь, быстро закупорившая отверстия. А порой и крови не видно.
Этот монстр отличался от других. Выделялся формой, видом. В руководстве он не принимал участия. По крайней мере, в привычной людям форме. Убить его не удавалось, потому защитники сконцентрировали удары на его подручных.
Мыслить знакомыми формами проще. Навесив ярлыки, воины уже не так страшились монстров. К тому же они умирали. И даже легко умирали!
Назгал растолкал совершенных созданий и обрушился на стену. Он игнорировал створки ворот, покосившийся участок. Ударил там, где не было никаких шансов на победу. Его голова не доставала до верхнего яруса палисада. Подняв руку он едва мог дотянуться до почерневшего зубца частокола. На самом деле лидер монстров был не больше остальных, просто он сохранял прямое положение корпуса.
Заметив это, оценив, воины приободрились.
Вниз падали утяжеленные копья, застревающие в белесой поросли на коже. Лезвия соскальзывали дальше, покрывались ржавеющим налетом, зарываясь в разрыхленную почву.
Топот сотен ног поднял в воздух ядреную пыль, пахнущую землей и тайными жидкостями. Нападающие не обратили внимания, хотя от едкого запаха чесалось в носу, хотелось чихать. Их глаза слезились, что в общих условиях сказывалось на способностях отряда Назгала.
Да и что он мог сделать, пройдя полгода обучения в армии, под началом старого бойца.
Одной веры не хватило. Наступление завязло в прямом смысле. Десятки ног до колен покрывала темная жижа. Назгал остановился, не замечая ударов снарядов по голове, вытянул ногу из жижи.
Вязкая, темная, липкая. Чем-то напоминает благородные соки грибницы. Но этот запах! Назгал поморщился. Он согнулся, пытаясь дотянуться руками до колен. Мешал массивный живот. Пальцы зачерпнули жидкость. Или вещество. Назгал не понимал, что это.
Слишком пахнет землей. Так, будто из самой почвы выдавили масло, размазав его здесь. Залив масло в ров. Ни о чем таком Борд, старый воин и наставник, не рассказывал. Назгал размазал вещество между пальцами, подивился его маслянистой структуре. Оттереть руку не получилось, Назгал лишь размазал вещество по боку.
– Чего это? – спросил он у одного из совершенных.
Никогда еще существо не слышало, чтобы Вестник задавал вопросы. Такого просто не случалось. Произошел раскол в реальности. До – существовал Вестник, всезнающий и направляющий на свершения. А нынешняя реальность, украшенная пронзающими жалами, криками и хрипами, вдруг оказалась не такой устойчивой.
Две пары глаз воззрились на Вестника. Впервые за все время в этих одинаковых, хотя принадлежащих разным существам лицах вдруг исчезла синхронность. Существо оступилось. Одна его часть двигалась вперед, к Назгалу. Другая пыталась выбраться из рва.
Существо потеряло равновесие, завалилось, измазавшись полностью в веществе.
Открытый двойной торс стал мишенью для снарядов. Копейные лезвия срезали мягкие ткани, отсекая как у бревна лишние сучки. Вновь существо обрело единый образ, чьи кровавые раны на месте грудных желез, заливали кровью все тело.
Тварь сражена. Она рухнула, не устояв под ударами.
Она все еще жива, но сражена. Возможно, смертельно ранена. Защитники приободрились. Тональность их криков изменилась. Вниз полетело еще больше снарядов. Уже не настоящее оружие, а все, что подвернулось под руку. Пустые и не очень горшки, черепки, выдавленные из земли булыжники, даже худые сапоги.
Все летело вниз, обрушиваясь на голову чудовищам. Те барахтались в земле, скребли когтями стены, пытаясь расшатать. Они забыли о том месте, где возымел их штурм некий успех.
Командир защитников бросил попытки укрепить место прорыва. Ведь он видел, что чудовища не в состоянии пересечь палисад. Глаголящий напевы священник на миг умолк, медленно кивнул командиру – «я же говорил». Поспешил прибрать к рукам заслуги.
Не отвлекаясь на него, командир вбежал наверх, растолкал защитников. Он увидел то, что не ожидал увидеть. Чудовища, казавшиеся могучими, остановлены. Они все еще живы. Мертвых среди них, как будто не видать. Пахнет кровью, потом, вареным мясом, землей и нафтой.
Враги не уничтожены. Их сбросили со стен.
Если это не перелом, тогда что же?
Командир ждал немного другого момента. Когда враги прорвутся, скопятся возле пролома. Тогда они окажутся между стеной копейщиков с одной стороны, с тыла на них обрушатся воины, совершившие вылазку, а пламя будет пожирать их…
Как всегда планы пришлось менять на ходу. Случайность, а не командир командует в любой войне.
Отдав приказ, командир сбежал со стены. До воинов не сразу дошло, что нужно бежать от частокола. Когда поднялись первые дымные струйки, командовать отступлением уже не пришлось.
Не поняли только враги, все еще скребущиеся в бревна, вкопанные в тело насыпи.
На них сверху бросали горшки, которые разбивались, выбрасывая снопы искр. Уголь падал в ров, погружался в жидкость и по большей части угасал. С других участков сбрасывали подожженный хворост, солому, даже тряпье. Этот огонь уже легче находил пищу в вязком субстрате.
С нескольких участков поднялось пламя, объедающее голые тела чудовищ. Пламя вначале не сильное, медленно, тягуче распространялось вокруг. Захватывало все больше территории, протягиваясь ручьями по рву. Медленно, робко оно касалось обнаженной плоти, покрытой вязким веществом. Пока еще не могло ухватиться, перекинуться на раздувшиеся мешки мяса.
Назгал не сразу заметил перемены. Лишь когда его лизнул жаркий язык пламени, Вестник обратил внимание, что под ногами рассеченная красная язва. Огонь прятался под темными испарениями. Вверх поднимались черные хлопья, оседающие на влажной коже. После себя они оставляли жирные следы сажи.
Сделав два шага назад, Назгал вырвался из плена вязкой жижи. Пламя уж лизало его пятки, хватало за пальцы, оценивая вкус поданного блюда. Оно не могло понять массивную плоть, впитавшую и накопившую благородные плоды. Это могли осознать только люди.
Огонь предпочел бы сухой, пористый материал. Лизнув пятки Вестника, огонь перекинулся на разлитую вокруг нафту. С нее он робко вгрызался в плоть совершенных существ, пока не обратил внимания на частокол.
Бревна частью были из сухостоя, частично свежесрубленный лес. Подсохнуть они не успели. Снизу огонь подпитывала нафта, а бревна частокола служили фитилями. Языки пламени начали подниматься по обнаженным стволам, взметнулись ввысь, перехлестнув через зубцы палисада.
Те воины, что не успели убраться, пострадали. Пламя опалило им волосы, срезало брови и пронзило глаза. С криками люди посыпались вниз. Двоим или троим не посчастливилось упасть на другую сторону. Их тела зарылись в горячее месиво внизу. Несчастных обволакивала тягучая, крепкая боль, сдирающая огненными ножами кожу. Металлические элементы брони раскалились, обжигая тело, оставляя на ней метки, пока не поднялись волдыри из почерневшей плоти.
Их мучения длились недолго. Совершенные затаптывали несчастных. Страдая от огня, существа потеряли направление. Им казалось, что огненная ловушка захлопнулась. Вестник, что вел их к победе, исчез, наверняка погиб, стараясь прорваться через заслон. Стена пламени кренилась в сторону рва.
Столбы подтачиваемые огнем выпадали из пазов, подобно гнилым зубам. Почва с той стороны вала подпирала, выдавливая ослабленную опору. Трещали связующие частокол бревна, вниз сыпалась земля вперемешку с щебнем. Недостаточно, чтобы загасить пламя.
Нити, связующие совершенных, истончились. Росшая в их телах зараза испугалась приближающегося огня, сухого воздуха. Чудовища выбирались, пытались отпрянуть от оседающей стены пламени.
Целый участок стены обрушился, погребая под собой чудищ. Плита огня накрыла их сверху, вдавила в тлеющую почву. Огонь сжег развалившихся существ, что агонизировали из-за утраченной связи. Боль, принадлежавшая двоим, разделилась. Ее интенсивность ничуть не снизилась.
Один разум не в состоянии вынести подобного.
Назгал наблюдал гибель своих совершенных детей. Никаких чувств, кроме страха в его душе не осталось. Сковавшее его чувство не позволяло двигаться. Что, наверное, спасло Назгала от глупых действий.
Он мог кинуть в огненное месиво, попытаться вырвать из жирного огня своих. Тех, что еще сохраняли связи. Чьи тела, лишенные нитей, все еще поддерживаются общими органами, лоскутами кожи, веревками сухожилий. Чьи кости еще могут нести раздувшиеся, обугленные тела.
Оставался шанс на спасение, но Назгал не предпринял ничего.
Частокол обрушился прямо перед ним. Острые зубцы, охваченные огнем уставились на Вестника. Нижнюю часть завалило землей, придавило камнями. Обнажившиеся кости палисада объедало пламя. Больше дыма, чем жара.
Это спасло Назгала. Потому что защитники лагеря не видели уцелевшего монстра.
Воины отступили от дымной стены, гадая, что же произошло. Каким-то чудовищным колдовством эти монстры умудрились расшатать стену, обрушить ее. Командир мысленно проклинал себя за спешку, не дождался возведения баррикады. Теперь эта недостроенная защита отделяла его от монстров.
Проклинал командир и священника, за то что его амулеты, вкопанные в основание стены, не оказали эффекта. Напевы храмового служителя тонули в гуле пламени, треске и щелчках, раздающихся на месте обвалившегося участка.
Лучники в башенке, окруженные пламенем, не придумали ничего лучшего, чем спрыгнуть с нее и разбежаться. Башенка обрушилась, давая огню порцию топлива.
Осажденные ожидали, что из дыма на них пойдут чудовища. Отряд вот-вот дрогнет, побросает оружие и хаотично отступит. Командир сам не собирался стоять до последнего. Из пламени раздавались щелчки. Какие-то раскаленные куски летели во все стороны.
Наверняка то действовали чудовища, их магия поднимала камни в воздух.
Выстреливающие из огня куски щебня били по шлемам воинов. Ощутимый удар заставлял их пошатнуться, но не причинили большего урона. Все же воин падал, кричал, сдирая с себя шлем. Затем он отползал в сторону, пока не оказывался в десяти шагах от строя и бежал.
– Держаться! – увещевания не помогали.
Дым не рассеивался, но сменился на другой. Стал чистым, совершенным. Каким и должен быть дым.
Запахло жареным мясом, углем. Неожиданно все ощутили голод. Чувство столь не уместное, что отряд окончательно утратил стойкость. Построение развалилось. Воины бросили щиты, копья и разбежались. Командир отступил на пару шагов от дымной стены. Поджилки тряслись, противоестественный голод червем вгрызся в кишку.
Беспрестанно сплевывая, командир отступал. Он не бросал щит – это защита. Не отбросил топора – оружие. Оглянувшись, он заметил рядом только раненных, стонущих. Кто-то блевал. У многих слезились глаза, изъеденные дымом. Священника рядом не было. Следы его затоптали разбежавшиеся воины.
Дым на мгновение рассеялся. За черно-белым саваном, скрывшим дневной свет, поднялась гора плоти. Все еще живая, все еще опасная. Командир икнул и предпринял тактическое отступление, как можно скорее увеличивая расстояние между собой и врагом.
Преследовать его никто не пытался. Назгала обуял такой же страх, как и вышедших из схватки победителей. Бежать Назгал не мог. Обожженные ноги отзывались вспышкой мучительной боли каждый шаг. Тяжелая плоть вибрировала при каждом движении, раздражая поврежденную кожу.
Под черным покровом на стопах, икрах вздулись пузыри, наполненные жидкостью. Назгал не сомневался, что эта жидкость на вкус не похожа на священные напитки. Всего лишь гной или сукровица, что образовывались в волдырях от ожогов.
Он ушел, двигался на собственных ногах, а не полз. Хотя подставлять голую спину под удары воинов страшно, Назгалу пришлось идти в полный рост.
Именно такой образ запомнил командир, оценив иначе.
Назгал уходил, не сохраняя достоинство, а потому что не мог ползти на четвереньках. Руки и ноги обожжены. Так меньше боли.
Кожа ездила по мышцам, что удерживали кости, раздражая раны и царапины. Пот выжигал огненные ручейки в тех местах, где жалящее оружие оставило кровавые прорехи. Пот раздражал ожоги, но в то же время облегчал боль.
Пройдя десяток шагов по полосе отчуждения, Назгал остановился, поднял голову к небу и тяжело вздохнул. Сердце безумной птахой билось в груди. Дыхание сбилось. До леса еще десяток шагов, похожих на бесконечность. Под ожиданием страшного удара в спину.
Назгал уже чувствовал, как металл рассекает плоть, погружаясь глубже. Достигнет печени или почек. Выше враги ударить не рискнут, не сознавая, что за существо пред ними и какова его анатомия.
