Алексей Егоров
Культ смерти
Глава 1
Большой корабль, потрепанный шквалистым ветром, не смог пристать в Циралисе. Ветра, срывающиеся со склонов южного побережья Гирции, привычная опасность. Ежегодно ветра брали дань кровью и грузами, разбивая массивные корпуса в щепы. Это стихия, это ее свойство и обязанности. Люди привыкли к капризам ветров и волн.
Для иноземного зерновоза большую опасность представляли люди. Не команда, что месяц боролась с противными ветрами и течениями, не пираты, наводнившие окрестные воды, а честные магистраты порта.
Кроме зерна на корабле находились пассажиры. Живой груз не предназначался для продажи. Люди бежали от войны, бросив все, забрав с собой только то, что могли унести. Мертвым серебро и медь без надобности. Зато навклеру тиринского зерновоза металлы нравились.
Словно древний бог навклер требовал от пассажиров оплату. Монеты, украшения, утварь. Тиринское стекло особенно интересовало корабельщика. Его он мог продать в Дирахии – порт, остающийся открытым для купцов.
Брошенный ветром корабль оказался в пограничных водах Циралиса. У навклера не оставалось выбора, только направить судно в порт.
Иных могло удивить, что тиринец направлялся с грузом зерна в порт Гирции. Он собирался снабжать врага, что угрожает его отчизне.
Война для тиринского навклера не была чем-то особенным. Во время конфликта цены на зерно всегда растут. Если раньше за рейс он мог отбить стоимость корабля вдвое, то теперь доходность предприятия возрастала в десять раз!
Да, ему не будут рады в Циралисе. Не прогонят. Позволят разгрузиться.
Было бы лучше направиться в Дирахий, но так уж решили боги морские и небесные. Корабль бросило к Циралису, ставшему врагом Тирина.
Если зерну гирцийцы будут рады, то пассажирам, что прятались под палубой – нет. Их продадут.
Не сказать, что их участь беспокоила навклера. Репутация тиринцев общеизвестна: многие пассажиры становятся всего лишь товаром. Соотечественники или иноземцы, мужчины или женщины – это роли не играет.
Навклер так бы и поступил. Пристав к причалу, тут же сдал бы пассажиров. Возможно, несговорчивые гирцийцы поблагодарили бы его за услугу.
Но среди пассажиров оказался один ушлый мужчина. Такой же несговорчивый и серый, какими виделись тиринцу люди из этой северной, холодной земли. Этот мужчина выторговал не только право проезда, но и потребовал от навклера клятву, принесенную на алтаре Всевышнего.
Такие клятвы не нарушаются.
Мужчина требовал клятвы только для себя. Но высадить его отдельно в Гирции не представлялось возможным.
Потому навклер искал подходящую гавань, где выбросит всех пассажиров. Свою часть сделки он выполнит. Клятву не нарушит. А уже в порту Циралиса, если потребуется, доложит о чужаках.
Вроде бы складывается. И боги не гневаются на навклера. Так почему же проклятый ветер не позволяет уйти к Дирахию.
Корабль бросало на скалы. Порывистый ветер, совсем не летний, кренил зерновоз. Высокие волны захлестывало через борта, что пагубно сказывалось на качестве груза. В том числе и живого.
Навклер запретил пассажирам появляться на палубе. В гирцийских водах встречаются патрульные суда. Вряд ли военные моряки сообразят, что на корабле кроме торговца и его рабов находятся пассажиры. Рисковать не надо.
Один из пассажиров нарушил приказ навклера. Тот самый мужчина, что выторговал клятву.
Пассажир поднялся на палубу, словно не замечая сильного волнения. Он не держался за канаты, как делали это моряки. Его не беспокоили ледяные брызги разгневанного моря.
Лицо пассажира было серым, но не из-за качки и ее последствий. Еще в порту Тирина этот человек удивил навклера внешностью.
Он тоже тиринец, на что указывали курчавые жесткие волосы, крючковатый нос и темные глаза. Брови почти срослись в одну линию, что должно было придавать лицу грубость. Потому многие тиринцы выщипывают брови, подкрашивают глаза.
Пассажир подобного не делал. Но лицо у него отличалось утонченностью. Словно вечная усталость поселилась в его глазах. Изможденное лицо, запавшие щеки.
Варвар не заметил бы серого оттенка лица. Лишь соотечественник мог обратить внимание.
Не носил пассажир украшений, кутался в простой шерстяной плащ. В одежде никаких ярких красок. Что, впрочем, теперь редко встречается и в самом Тирине. Война отразилась на благосостоянии людей.
Славный город востока посерел за неполный год. Превратился в безжизненный, унылый город – как у этих варваров, гирцийцев.
Страшная метаморфоза, навклер надеялся, что город восстановится.
Он всегда восстанавливался. Какие бы враги не приходили, им не удавалось покорить Тирин. Сжечь – да; разрушить – не раз случалось; жителей уводили в рабство, их косила чума, но Тирин возрождался.
К тому же, гирцийцы больше воюют с западными колониями, чем с метрополией.
Война несет как благо торговцам, так и вред.
– Вернись под палубу! – крикнул навклер пассажиру.
Тот повернул голову, покачал головой.
– Мы ушли далеко от Дирахия.
Навклер хотел добавить, что клятва включала уговор про Дирахий. Формально она уже выполнена.
Пассажир, словно догадался о мыслях моряка и сказал:
– Поступай, как того желаешь. Ты исполнил свой уговор.
– Да? – удивился навклер. – Раз так, я направляюсь в Циралис! Этот ветер не позволит мне пристать к берегу. Сами разбирайтесь с магистратами.
Судьба, уготованная пассажирам, очевидна.
Возможно, тиринец рассчитывал, что сможет договориться с портовыми чиновниками. У этого серого человека наверняка есть деньги и влияние. Им он собирается воспользоваться.
Серому невдомек, что гирцийцы не станут его слушать. Скорее всего казнят, как лазутчика или отправят на рудники. Самому моряку ничего не грозит. Груз зерна спасет его от гнева гирцийцев.
Успокаивая себя, навклер приказал кормчему направить корабль в порт. Видит бог, он не изменил клятве. Сам пассажир освободил его от уз.
Имени серого моряк не знал. Не успел познакомиться с ним за время пути. Серый всегда сидел в стороне, ел из собственной миски только то, что взял с собой. Целый месяц на скудном рационе, неудивительно, что его кожа приобрела нездоровый оттенок.
С другими пассажирами навклер познакомился. Месяц в пути вынуждал общаться с людьми на борту. К тому же это были свободные люди, а не рабы, составляющие команду судна. С равными навклер мог поговорить.
Некоторых он знал еще по Тирину. Сердце навклера не испытало горечи от осознания, какая судьба ждет пассажиров. Видит бог, он сделал все возможное.
Серый пассажир спустился под палубу, через некоторое время появился наверху.
В руках у него была котомка с вещами, заметно похудевшая за месяц. Что внутри котомки, навклер не знал, но очень хотел узнать. Теперь все содержимое мешка перейдет гирцийским таможенникам.
Жаль, там наверняка еще с десяток серебряных монет. Порой навклер замечал звон в котомке пассажира. Это случалось так редко, что становилось событием. Серый двигался мало, почти не издавал звуков. Даже у носового свеса его не замечали. Насчет последнего рабы могли соврать. Навклер не верил, что человек может месяц терпеть нужду.
– До порта еще дня два, если не три! – крикнул навклер.
Пассажир проигнорировал. Он забросил котомку на плечо и стоял у края борта.
«Прыгнуть, что ль, удумал» – подивился навклер.
Самоубийство! Но если он так хочет, так пусть ныряет за борт. Волны разобьют его, тело утянут на дно голодные духи.
Месяц в пути не отразился на одежде путешественника. Он оброс, да. Борода явно ждала внимания цирюльника. Но одежда – как новая! Только сейчас морская вода начала ее портить, пропитывая солью. Одежда отяжелела. Шерстяная туника утянет самоубийцу на дно. На радость местным духам.
В окрестностях Циралиса моряк из Тирина чувствовал себя неуютно. И в летние месяцы, когда ветер подгоняет корабль в порт, когда жара давит, от вида бирюзовых волн становилось не по себе.
Внизу будто живет нечто, провожая ленивым взглядом корабли. Огромная рыбина, затаившаяся до поры. Не хищная, иначе она бы бросалась на всякое судно. Слишком умна, чтобы дергаться.
Над головой кружились птицы, насмешливо вопя над безумцем, нарушившим покой морских духов. Птицам ничего не грозит. Вон, угнездились в склоне, птенцы не высовываются. Наверняка смеются над тиринцами, явившимися в чужую страну.
А пассажир оставался у планшира. Не обращал внимания на удары волн, качку, порывы ветра. Он глядел на чужие берега, чего-то ждал. Будто сейчас подадут сходни, по которым он спустится на причал. Но до причала еще далеко.
Навклер думал загнать пассажира в трюм, но любопытство и осторожность заставили его сдержаться. Если пассажир намерен отдать душу хозяину этих мест – пусть! Морские духи удовлетворятся жертвой и отстанут от корабля.
Зерновоз тяжело продвигался на запад, ветер трепал отяжелевший от влаги парус. Вся команда забилась по углам, куталась в плащи. Стихли разговоры, свист ветра и звон натянутых канатов походили на призрачные голоса.
Только пассажир оставался у планшира. Не двигался все это время.
Солнечная колесница катилась на запад, собираясь нырнуть за горизонт. Оставшись без внимания Всевышнего навклер и другие тиринцы испытывали ужас. Моряки направили судно прочь от берегов, чтобы в ночи не наскочить на рифы.
Пассажир все ждал, не двигался с места. Одежда на нем отяжелела и задубела. Он наверняка замерз, но стойко переносил невзгоды путешествия.
– Проклятый дурак, – выругался навклер.
Уже совсем стемнело. Северная сторона мира темнела высокими скалами. Гирция погрузилась во тьму, но ее земли спорили с ночной тьмой. На западе порой чудились отблески уходящей колесницы. Особенно, когда корабль поднимала высокая волна. Ветер наконец-то переменился, дул с кормы, натянув паруса.
Они более не хлопали, как крылья подбитой птицы. Корабль уверенно пошел на запад.
– Ребятишки, не спать вам эту ночь! – повеселел навклер. – Ловим ветер.
Хороший знак. Так подумал навклер.
Пассажир сошел на берегу в трех милях от Циралиса. За спиной о рифы терлись обломки корабля. Налетевший шквал бросил зерновоз на север, каменные зубы вспороли деревянное брюхо. На дно ушли десятки, сотни талантов зерна. Драгоценнейший груз, дороже золота и серебра, достался морским демонам.
Погибли все люди. Волны разметали тела, оставив раздавленные останки на черных камнях. С рассветом сотни крабов сбежались на пиршество. С черных скал на тела обрушились голодные птицы. Началось сражение за блестящие и вкуснейшие глаза.
Только пассажир с серым лицом пережил кораблекрушение. Он вымок за ночь, проведенную без сна на том месте, с которого не сдвинулся. Человек проигнорировал шквал, дождался высокой волны, что слизнула его с корабля и мягко перенесла к галечному берегу.
Мокрый, в ожерелье из пены и тины, человек вышел на берег. Болело бедро, щипали ссадины. Колени и ладони исцарапали острые гирцийские камни.
Еще не успело море сгладить осколки рушащихся склонов. Земля гирцийцев показала себя суровой и жадной хозяйкой. Только на такой земле могут рождаться такие люди.
– Капля крови для успокоения духов, – проговорил человек, глядя на порез, идущий через левую ладонь.
Кровь уже не текла, морская вода ускорила свертывание крови. Жуткая боль от пореза отдавалась в плечо, от боли заболела голова.
Бросив котомку на берегу, человек привел себя в порядок. Впервые за месяц пути он снял с себя плащ, тунику, распоясался и сбросил сапожки. От морской соли одежда задубеет. Знакомое состояние. Такой же эффект оказывает пролитая кровь. Следы от крови слишком заметны, пугают непосвященных.
Из плавника человек соорудил костер. Согрелся, подсушился. В котомке имелось все необходимое для дальнего путешествия. Навклеру не почудился звук драгоценностей. Только это были не монеты, а украшения – кольца, гривны, цепочки. Серебро постарело и почернело, а золото – золото! – сохраняло блеск. Древние кольца имели багровый оттенок. Некие примеси, о существовании которых человек не знал.
Патину можно стереть, вернуть украшениям первозданный вид. Этого человек не делал. У него имелись причины оставить вещи в том виде, в котором он их нашел. Патина на металле доказывает качество – одна из причин.
Среди вещей лежали простые инструменты. Ножом человек подровнял бороду, чтобы не сильно выделяться. Да, он чужак, чужаком останется. Гирция, земля, в которую он прибыл, приняла различные народы. С короткой курчавой бородой иноземец не так бросался в глаза.
Сменить бы одежду, но это удастся сделать позже.
Обрезки волос он кинул в костер. Некоторое время человек наблюдал за танцующими огоньками. Он ни о чем не думал, просто следил за игрой света. Позволил огню угаснуть, затаптывать угли не стал.
Человек поднялся по склону, нашел тропинку. Тут все тропинки ведут к человеческому жилью. Море кормит местных. Даже такая неудобная гавань используется. Хотя бы для сбора моллюсков и крабов.
Луга, идущие от склона, облысели. Редкий холмик мог порадовать высокой травой, скрывающей тропу. Обычно там росли горькие травы, потому пастухи не гоняли в эти места стада.
В каменистой почве легко прослеживалась тропа. Веками подошвы стоп и копыта подбивали камни. Глинистые места вытоптаны до блеска. Лужи – свидетельство недавнего дождя, высохли. Осталась мокрая земля, перемолотая десятками, сотнями следов.
Вдалеке в окружении деревьев находилось небольшое селение.
Чужак не смог посчитать количество дворов. Он остановился, втянул в себя воздух. Не принюхивался, а словно пытался пропитаться запахами Гирции.
Дым. Овечий помет. Сухая солома.
Источник воды должен быть поблизости, иначе тут не возникло бы селение.
Чужак ощущал надобность утолить жажду. Чувство отвлекало, мешало сосредоточиться. Необходимо устранить эту проблему, иначе не удастся продолжить путь. Селяне должны подсказать, где находится источник пресной воды. У них теперь нет выбора.
Еще не дойдя до поселения, иноземец уже знал, что там четыре двора. Подходящий знак, ровный. Иначе быть не могло.
Эти люди жили животноводством, постоянно сталкивались со смертью. Они вынуждены забивать животных, продавать их мясо и кровь. Своими действиями селяне кланялись смерти.
Вряд ли они согласились бы с мнением иноземца, но тот не станет говорить о таком. Еще не время.
Роща, окружающая поселение, явно творение человеческих рук. Пришедшие сюда поселенцы вырубили окрестные леса. Потомкам или тем, кто их сменил, пришлось восстанавливать насаждения. Иначе ветра смели бы с холма домишки. Пыль, соленный ветер превратили бы и без того худую почву в безжизненную.
Насколько знал чужак, к северу отсюда земли жирнее. И люди там проживают излишне веселые. Здесь же, как на далеком севере, необходимо бороться за существование.
Оглядываясь по сторонам, чужак видел насколько богаче эта земля по сравнению с Тирином. Пусть домики были простыми – основание из камня, закрепленная над ним мазанка. Крыши соломенные, нет окон, дверной проем узкий и низкий. Жилища выглядели ухоженными, чистенькими.
– Не познали вы скудности, – проговорил чужак, кашлянул.
Возникла необходимость прочистить горло. От долгого молчания в глотке застрял комок.
Иноземца не сразу заметили. Появился чужак беззвучно, на него не отреагировали собаки. А те уж должны были поднять лай, почуяв столь странного человека.
Подойдя к ближайшему дому, незнакомец постучал в калитку.
Скрипнула дверца, выглянула женщина. Не столько напуганная, сколько удивленная. Сидящая на цепи собака вновь не прореагировала на появление незнакомца.
– Доброго дня, хозяйка, – не улыбаясь, поприветствовал чужак, – мой корабль потерпел крушение. Выжил только я.
Обычно этого хватает. Не подвело и сейчас.
Последовавшие за приветствием охи и ахи, сменились бестолковой активностью. В чужаке признали гостя, женщина втянула его в дом, оставив дверь открытой. У хозяйки имелась лампада и запас масла к ней, но зачем тратить топливо, если солнце дарует свой свет бесплатно.
Женщину даже не удивило, что гость знает гирцийский. Купец какой-нибудь, тут такие встречаются. Длинная туника, восточного образца. Материя пропитанная солью. Смуглое лицо, слишком правильная речь.
На столе возникли миски с кашей, рубленные куски твердого сыра, черствый хлеб и кислое вино. Пока гость насыщался, утолял жажду, селянка успела оббежать соседей. Вскоре в домик набились женщины из других домов. Дети толпились у входа, глазея на иноземца.
За расспросами, болтовней, женщинам удалось узнать, где собственно разбился корабль. Несколько подзатыльников стали наградой для самого быстрого паренька. Тот с вестью бросился искать отца, который бродил со стадом в окрестностях.
Гость украдкой улыбнулся. Его ничуть не беспокоило, что местные собираются обыскать обломки. Их право. Во многих царствах жителям побережья позволяют поживиться дарами моря.
Как обстоят дела в Гирции, гость не знал.
За общей болтовней, никто не спросил его имени и откуда он явился. Женщины переключились на общение между собой. Обсуждали подачки, брошенные морем.
Гость удовлетворил потребности, переместился ближе к очагу, сохраняющим тепло с ночи. Женщины вдруг замолчали, прислушались и выпорхнули на улицу. Оттуда доносился шум, в пение голосов вплелись мужские тона.
Люди радовались похвалялись приобретениями.
Вот и славно, решил гость, так они будут открыты к общению. Не прогонят чужака. Теперь можно вздремнуть, некоторое время его не станут беспокоить.
Уже засыпая, иноземец ощущал, что в дом заходят люди, смотрят на него. Потерпевшего кораблекрушение никто не стал беспокоить.
Проснулся гость под вечер. Разбудил запах жаренного мяса и свежего хлеба. Снаружи устроили костер, на котором запекали ягненка, жарили пресные лепешки.
Потянувшись, гость улыбнулся. Мясом он не брезговал питаться, хотя многие из его коллег, считали это недопустимым. Но те облечены особой властью, потому несут подобный обет.
Даже от свинины гость не откажется. Хотя, селяне наверняка поняли, откуда пришел корабль, что за люди путешествовали на нем. Если они держали свиней, то не стали насмехаться подобным образом над пострадавшим. К тому же, они явно испытывали угрызения совести, забрав всё с корабля.
Им ведь невдомек, что корабль не принадлежит этому человеку.
Гость не стал развеивать их сомнения. Испытывающие неудобства люди охотней идут на контакт.
Выйдя из дома, гость увидел, что в стороне развели большой костер. Нюх не обманул его, глаза подтвердили – над огнем запекался ягненок. Жир с него капал на камни, где прилепились ароматные лепешки.
Поджаренные кусочки срезали острым ножом и складывали на капустные листья. Откуда-то принесли большой стол. С десяток мисок уже выставили на стол. В основном в них были корнеплоды: морковь, репа, редька. В других мисках были душистые травы, ни о каком перце, естественно, местные не знали. Еда их проста, но от того не менее вкусная.
Простой была посуда. Миски делали явно не на гончарном круге. Следы от пальцев на поверхности не стали затирать, они служили украшением края миски. Зато ножи из хорошего железа – куплено в полисе или отнято у погибших на берегу.
Гость многое знал о людях. Их проблема не в простоте пищи, а в однообразии. Даже жри ты мясо каждый день, вкус наскучит. Потому мясо жарили только по праздникам, в остальное время довольствовались самым простым.
Хорошие ножи, богатый стол – эти люди действительно не познали скуки жизни.
Гость решил не трогать их.
Возле костра собралось все поселение. Десятка три человек. Больше женщин и детей, чем мужчин. В селении остался один юноша.
Безошибочно гость выделил старшего в поселении. Не самого старого мужчину, зато отмеченного богами.
– Очнулся! – крикнул он, вдруг увидев гостя.
Староста вышел вперед, трое его товарищей встали рядом. Лица у всех одинаковые, хотя бороды скрывали черты. Братья или кузены. Так проще вести совместное хозяйство.
Кривые руки, широкие стопы, седые волосы, выбеленные временем и трудом. Но люди крепкие, что не скроют широкие, рабочие туники.
Они не сменили повседневную одежду на праздничную.
– Хайре, – приветствовал гость.
Забывшись, перешел на данайский. Но и это приветствие знакомо селянам. На востоке Дирахий, где это приветствие в ходу.
– Как звать тебя странник? Меня же зовут Крисс Тирак, – представился староста.
Имя не гирцийское, отметил гость.
Он кивнул, наверняка этот человек представитель местного племени, порабощенного гирцийцами. Впрочем чужаки не должны различать племена. Гость не стал заострять на этом внимания.
– Меня зовите Минурт, сын Сэина, – представился гость.
Пришло время.
– Тамкарум? – спросил староста.
Он протянул гостю кружку с разбавленным вином, в напиток добавили меда. Скрывшись за сладким напитком, гость смог скрыть удивление.
А местные не так просты, как казались.
– Тамкарум, – согласился Минурт.
За этим мог последовать удар по черепу. В насмешку над всеми законами гостеприимства. Староста ухмыльнулся. Не пришло время Минурту расплатиться своей жизнью.
– Уж не гневайся, но твой корабль погиб.
Минурт пожал плечами. Он не отказывался от звания «тамкарум», так себя называли тиринские купцы. Минурт действительно торговец, но товар у него специфический. Все его богатство умещалось на плечах, кстати, западные варвары не посмели обокрасть его. Котомка осталась нетронутой. Минурт еще надеялся, что в поселении найдется тот, кто прошмыгнет в дом и покопается в мешке. Пусть забирает все, что приглянется.
– Море забрало твой товар. Бросило его на камни. Мы собрали не твое, а брошенное морем. Можешь сам пойти и поднять оставшееся.
– Взятое морем не смею требовать обратно, – пожал плечами Минурт.
– Вот и славно! – Староста хлопнул тиринца по плечу. – Отведай ягнятины. Заверни вот в этот лист, а вон тот соус из анчоусов, полей им обязательно!
И он принялся готовить угощение для гостя. Минурт наблюдал. Блюдо чем-то напоминало то, что делали у него на родине. Только там использовали не капусту, а пальмовые листья.
Бросив сверток на угли, староста дал огню облизать угощение, после чего вытащил. Огонь его не обжигал. Желудок человека распирали три кубка жидкого пламени.
Угощение оказалось неплохим, но пресноватым на вкус Минурта. Соус хотя бы немного спас положение. Чесночно-рыбный вкус портил нежное мясо ягненка, но без соуса еда была бы никакой.
Придется привыкать к варварской пище. Гирцийцы не избалованы ароматами специй.
– Откуда ты, Минурт? – чуть заплетающимся языком спросил Крисс.
– Как ты полагаешь? Из Тирина шел мой корабль.
– Везли много зерна, – покачал головой староста. – Печально видеть, как все это ушло. Но! С другой стороны, представь только, сколько рыбы тут будет.
Минурт подумал, что не в зерне дело. Скорее запах гниющего мяса их привлечет. На берегу появится много моллюсков, размножатся крабы, а уж они привлекут рыб, птиц. За живностью явятся люди. Глядишь, мелкое поселение на юге Гирции разрастется.
Круг жизни. Смерть не является концом для сущего, она открывает двери. Меняет реальность. Жизнь стремится к застою, с этим приходится бороться.
Простому крестьянину этого не понять, потому Минурт не озвучил мысль. Вот еще одна проблема, с которой он столкнулся в странствиях – не встретить равного себе.
Вместо этого Минурт спросил, стараясь, чтобы его лицо выражало скорбь:
– Удалось еще найти людей?
– Нет. Море их оставило себе. Тебе повезло, купец.
– Это не везение.
– Что же тогда?
– Закономерный ход событий.
Крестьянин пожал плечами. Может он знаком с фатализмом жителей востока, а может, нет. Глядеть в Бездну он не хотел, потому протянул купцу еще один сверток с мясом.
На этот раз Минурт ел его без удовольствия. Организм уже насытился, потому излишек заходил тяжело. Чтобы не обидеть крестьянина приходилось изображать наслаждение. К тому же крупный кусок помогал защититься от опасных разговоров.
Поселенцам хотелось расспросить гостя. Получалось так, что они задавали вопросы и сами на них же отвечали. Не замечая этого, крестьяне беседовали сами с собой, а гость находился вне круга, присутствовал как тень от костра.
Уже стемнело, с заходом солнца люди позволили себе расслабиться. В темноте радость опьянения и насыщения сменилась пресыщенным наслаждением. До разврата дело не дойдет, ведь поселенцы друг другу родственники. Вино не изменило настолько их сознание, чтобы разорвать кровные узы.
Возрождающийся бог мог бы преобразовать этих людей. Только его присутствие здесь не столь ощутимо. Крестьянам достались не лучшие его дары.
Опьянение развязало языки.
После захода Минурт узнал о них все и ничего.
Живут морским промыслом, держат скотину. Раз в месяц гонят скотину в Циралис на рынок. Ежегодные праздники, когда собираются селяне со всей округи. Там же заключаются брачные контракты, торгуют – без монет, обычной договоренностью. Вино, жаренное мясо, пляски у костра и в тенях. Вот и все развлечения.
Сколько раз Минурт слышал подобные истории. Каждый раз с трудом сохранял уважительное внимание. Людям требуется выговориться. Так они создают связи. А связи чужестранцу необходимы.
Он не собирался задерживаться у крестьян. Его интересовало то, что происходит в окрестностях Циралиса. Беда в том, что расспросы про катакомбы могут счесть опасными. Все купцы собирают информацию. Их торговля приносит благо и вред. На купцов смотрят с опаской, в моменты кризиса – как сейчас, – их скорее убьют.
– Что ты можешь сказать про Циралис? – спросил Минурт, отведя Крисса в сторону.
Тот уже разомлел от вина, мысль его текла вяло, зато кружка наполнена вином. И все же, опьянение не ослепило его. Минурт заметил, как староста отреагировал на его вопрос.
– Ты ведь купец, разве не бывал там? – язык заплетается, но видно, староста пытается сбросить пьяное наваждение.
– Бывал в Дирахии, груз зерна предназначался для Циралиса. Для флота.
– А, это правильно. Кораблям надо много зерна. То есть, команде. Ты понял.
– Не прогонят чужака? Такого как я.
– Да нет. Может расспросят. Чего тебе скрывать. В порт пустят. Там корабль, глядишь, поймаешь. На восток чего-то мало идут сейчас, давно не видел. На острова, думаю, уйдешь, а там уже будут твои соотечественники.
– Рухнувшие острова?
Крестьянин кивнул.
Минурт знал про эти острова. Знал истории, накрывшие острова туманом. Пираты распространяли свои выдумки, чтобы отвадить чужаков, но не секрет, что земля в окрестностях Тринакрии нестабильна. Морские боги не оставляют острова в покое. В своих странствиях Минурт узнал, что на островах есть древние развалины. К сожалению, с них выгребли все подчистую. Потому для него они не представляли интереса.
Однако в последнее время гирцийцы стали проявлять к островам особый интерес.
Появление там военных кораблей можно объяснить стратегической необходимостью. Минурт чувствовал, что за этим скрывается нечто другое. Про острова он рассчитывал узнать в Циралисе. Быть может, культисты что-нибудь знают.
Минурт перевел взгляд на Крисса. Подумал. Расспрашивать про катакомбы его нельзя. Пусть крестьянин выглядит пьяным, но в душе у него ворочается змей недоверия. Начнешь раскапывать правду, получишь проблему.
– Пойдем в дом, хочу тебя отблагодарить за спасение.
– Что ты?! – Крисс всплеснул руками, расплескав вино. – Это наш долг помогать странникам. Отец богов велел защищать путников, мы разве не защищаем?!
– И все же, я должен отблагодарить тебя.
Глаза старосты заблестели. Он просчитал, что в котомке тамкарума наверняка будет монетка для него. Сам туда заглянуть староста не осмелился, но раз купец намеревается отблагодарить его…
– Пойдем! – дернулся Крисс.
Его пришлось поддерживать под руку, ведя в дом.
Лампадка, оставленная на столе, давно погасла. Через дверной проем в дом заглядывал свет костра. Минурт не стал закрывать дверь. Пляшущие на стенах тени не повредят его манипуляциям.
Крисс поежился, направился к столу, ударился коленом и громко заохал. Лампадку он нашел, но никак не мог ее наполнить маслом. С фитилем он бы точно не справился.
Наблюдая за старостой, Минурт улыбнулся.
– Оставь! – приказал он.
– Чего?
Минурт вынул из котомки монетку, начал крутить ее между пальцами. Темное серебро почти не отражало света, но само порхание завладело вниманием старосты.
Монетка была большой, крупнее тех, что обычно получал староста, продавая мясо на рынке. Размером с большой палец, а не чешуйка, которую легко спрятать за щеку и невзначай проглотить.
Такое пару раз случалось, что вызывало неприятные, но забавные последствия. Монетку ведь не хотелось терять.
А эта крупная монета с черепашьим панцирем на аверсе и символом трезубца на другой стороне порхала в длинных пальцах тамкарума. Минурт поднял руку, чтобы староста лучше видел подарок.
– Старая монета, – заговорил тамкарум, – древнего царства, что еще существовало до Синдов. В ней небольшая примесь золота. В прошлом монеты эти имели хождение по всей Сикании, их можно обнаружить в полисах Негостеприимного моря.
Голос купца был монотонным, ударения в слогах совпадали с ритмом порхающей монетки.
Потянувшийся за подарком крестьянин остановился, его взгляд был прикован к рукам гостя.
Тени плясали на стенах, прислушиваясь к рассказу чужака. А тот продолжал описывать, как нашел монету, ее историю. Сколько крови пролилось, чтобы у монеты появился владелец. По словам Минурта эта монета забрала десятки жизней. И за меньшее люди убивали.
Крестьянина стошнило. Он выблевал все, что выпил и съел раньше. Его бросило в пот, завеса пьяного тумана отступила. Крисс чувствовал страх, как по спине течет холодный пот.
Пляшущие на стенах тени обступили его. Их тела порождены огнем, горящим на улице. Тепла они не давали, их наполняла тьма. Корнем теней стали ноги чужака, плетущего ткань заклятия.
Криссу хотелось закричать, позвать братьев на помощь. Колдуна нужно схватить, бросить в костер, в грудь заколотить кол, отделить голову от тела и похоронить в болоте!
Уста не размыкались. Они запечатаны колдовством.
– Я взял монету из кургана, вокруг нее лежали пятеро гробокопателей. Они передрались за монету. Стоило ударить киркой по склону, копать на два штыка, там лежал клад серебряной посуды. Эти люди убили друг друга за монету, стоя на драгоценностях. Я забрал монету, их кости.
Клад Минурт оставил. Драгоценности будут привлекать других искателей, потребуют платы кровью. В теле кургана остался лежать погребенный, чей дух искажен злобой. Его три века тревожат грабители.
Потомки Минурта – по духу, не по крови, – обнаружат чудовище, поселившееся в холме. Им-то достанется хороший слуга. Потому Минурт не забрал погребенного, оставил утварь в земле, в могиле.
Надо подумать о коллегах, что пройдут тем же путем.
– Ты хочешь спросить, зачем, я тебе это рассказал? – Минурт прекратил ворожбу, монета со стуком упала на столешницу.
