bannerbannerbanner
Чикатило. Явление зверя

Сергей Волков
Чикатило. Явление зверя

Полная версия

– С хуя ли ты? – снизошел он до вопроса.

– А кто, бля? Ты, что ли? – негодовал Шеин.

– Мы затащили! – примирительно подытожил Жарков.

Ковалев постучал карандашом по столешнице, прерывая спор и призывая к порядку.

– Гражданин Шеин, у вас будет возможность изложить свою версию. Гражданин Жарков! Продолжайте.

Получив официальное разрешение продолжать, Жарков снова приосанился, придал лицу торжествующее выражение и продолжил:

– Ну, короче, я его в кусты затащил и там… – он сделал нарочито театральную паузу и выпалил: – Завалил. Наглушняк.

Обвел взглядом слушателей, будто ожидал эффекта разорвавшейся бомбы. Но ожидаемой реакции не последовало.

– Каким образом вы совершили убийство несовершеннолетнего Годовикова? – сухо уточнил Липягин.

– Шо? – растерялся Жарков.

– Орудие убийства какое, Жарков? – раздраженно перевел вопрос заместителя Ковалев.

– А, орудие… – протянул подозреваемый. – Ну эта… Короче, пописал я его. Притыкой… Ну, короче, ножиком.

Продолжавший внимательно следить за подельником Шеин снова взорвался.

– Кого вы слушаете, бля? – заорал он в негодовании. – Пиздабола ростовского! Не было у него притыки, во, зуб даю!

Шеин быстро щелкнул ногтем по переднему зубу, провел большим пальцем под подбородком и трижды сплюнул, как положено по «понятиям» во время блатной клятвы.

– А у кого была? – тут же среагировал Липягин.

– У меня, ясное дело, – перехватил инициативу Шеин, не желая отдавать подельнику всеобщее внимание.

– Да хуй! Это мой кесарь, – возмутился Жарков. – Я у Жендоса в секу выиграл, – доверительно поделился он с Ковалевым, чувствуя в нем главного.

Полковник кивнул.

– Ну, ну, дальше?

– Это я, бля! – снова вклинился Шеин. – Я шнурка завалил! Он, сучонок, дергаться начал, и я его… Руку вон поцарапал удочкой этой ебаной.

Шеин потянул рукав, оголяя предплечье и демонстрируя самое весомое свое доказательство – царапину на руке.

– Ну-ка прекратить жаргон! – гаркнул Липягин. – Не в блатхате. Подозреваемый Шеин, ответите по существу, когда вас спросят. Жарков, продолжайте.

– Закройся, короче, понял? Ты вообще кого завалить можешь? – мстительно огрызнулся Жарков на Шеина, снова чувствуя себя в центре внимания, и поделился с Ковалевым: – Мы в седьмом классе кошку хотели зажарить. Ну, на костре, короче. Поймали мурку, решили ее повесить вначале, так этот даже петлю зассал затянуть… Ссыкло!

Последний пассаж был адресован лично Шеину и прозвучал до крайности обидно. Тот резко вскочил из-за стола.

– Сам ты ссыкло! Я кошек жалею, бля, понял? А тебя, пидораса, не пожалею нихуя.

– Шеин! Сядьте! – осадил Ковалев.

– Шо? Как ты меня назвал?! – взвился Жарков, тоже поднимаясь из-за стола.

– На место! Оба! – гаркнул Ковалев.

Но подельники уже никого не видели и не слышали. Мир для них сузился до незначительного пространства. Они стояли, разделенные столом, и с ненавистью сверлили друг друга взглядами.

– Шо ты хочешь? – первым перешел от гляделок к действию Шеин. – Шо, бля, блатной в натуре? На, сука, с ладошки!

Он подался вперед и унизительно шлепнул Жаркова открытой ладонью по лицу. Пощечина сработала не хуже спускового крючка. Тот с невероятной скоростью перемахнул через стол и кинулся на Шеина, пытаясь ударить обидчика по лицу. Шеин увернулся, удар прошел вскользь. Не получивший удовлетворения Жарков навалился на субтильного подельника и принялся беспорядочно молотить его. Шеин, растеряв весь свой блатной гонор, повалился на пол, скорее от страха, чем от ударов. Прикрыл лицо руками и завизжал:

– Сука, я псих! Притыку дайте, завалю! А-а-а!

– Растащите их! – рявкнул первым пришедший в себя Ковалев.

Жарков сидел верхом на поверженном противнике. Он уже не бил, чувствуя себя победителем, лишь замахивался и рычал:

– Кто тут пидорас?! Шо, захлопнулся? Кто тут пидорас?

Кабинет ожил, люди засуетились. Подоспели милиционеры, оттащили зло зыркающего Жаркова, подняли напуганного Шеина.

– Хруленко, запись останови, твою мать! – рыкнул Ковалев на застывшего у магнитофона офицера. – Уведите обоих! Успокойте, приведите в чувства. Допрос продолжим через полчаса по одному. Первый Шеин. Жаркова в одиночку.

Арестованных поволокли к выходу. Услышав распоряжение Ковалева, Шеин победоносно истерично расхохотался:

– В одиночку пойдешь, сука, понял?!

– Баклан хуев! – с ненавистью огрызнулся Жарков, он попытался вывернуться, но милиционеры держали крепко.

– Да уведите вы их! – устало поморщился полковник. – Пока все свободны.

Переругивающихся Шеина и Жаркова вывели в коридор. Ковалев мял виски. От духоты и неожиданно возникшего бардака разболелась голова. Сотрудники потянулись к выходу. Подошел недовольный Кесаев, посмотрел на сидящего начальника ростовского УГРО сверху вниз:

– Вам не кажется, Александр Семенович, что это какой-то цирк?

– Что для вас цирк? – окрысился на московского коллегу Ковалев. – Зверское убийство ребенка?

– Не передергивайте. Вы прекрасно понимаете, о чем я.

– Нет, не понимаю.

– Эти двое, чтобы они ни говорили, менее всего похожи на убийц, уж поверьте моему опыту.

– У меня опыт не меньше вашего. И этот опыт подсказывает, что никто, ни один человек, не возьмет на себя такое убийство по собственной воле, – Ковалев поднялся из-за стола и говорил теперь, глядя прямо в глаза собеседнику.

Обычно под этим взглядом люди ломались, отводили глаза, но Кесаев взгляд выдержал.

– Видно же, что эти двое – мелкая шпана. Обычные гопнари, говоря их языком.

– Вы так считаете, Тимур Русланович?

Ковалев продолжил давить взглядом, но Кесаев смотрел прямо и был спокоен.

Железный, значит? Ковалев усмехнулся, взял со стола папку и протянул Кесаеву:

– Ознакомьтесь. Мне передали перед самым допросом, не успел вам показать.

Кесаев открыл папку, углубился в изучение документа. Ковалев с интересом наблюдал за московским следователем. Бумага, которую он передал москвичу, была экспертным заключением по ножу, изъятому у Шеина при задержании. И среди прочего в этом заключении говорилось:

«…Отпечатки пальцев на рукояти и лезвии идентичны отпечаткам пальцев подозреваемого Шеина П.В. …

…Сопоставив характер ран на теле несовершеннолетнего Годовикова с лезвием данного ножа, нельзя исключить, что данный нож мог быть предполагаемым орудием убийства несовершеннолетнего Годовикова И. …»

Кесаев оторвал взгляд от бумаги и посмотрел на Ковалева по-новому.

– Утром пришло из лаборатории, – невинно сообщил Ковалев. Все-таки ему удалось сбить спесь с непроницаемого коллеги.

– Из этой бумаги следует только, что нож принадлежит Шеину, – задумчиво произнес Кесаев.

– Из этой бумаги следует, что нож мог быть орудием убийства, – в тон ему ответил Ковалев.

– А мог и не быть, – на лицо мужчины вернулось обычное непробиваемое выражение.

– Товарищ полковник, давайте вы не будете меня учить, как вести расследование, хорошо? Это – улика! – Ковалев постучал пальцем по заключению.

Он чувствовал, что в голосе его звенит раздражение, что раздражением этим он сдает позиции, но сделать с собой ничего не мог.

– Я курить, – сказал он уже спокойнее, закрывая разговор. – Вы как хотите.

И резко вышел.

Оставшись в одиночестве, Кесаев сел к столу и принялся задумчиво перечитывать заключение экспертизы.

* * *

Троллейбусный парк на Двадцать второй линии в Пролетарском районе при свете дня оказался местом весьма унылым. Витвицкий шел вдоль типового забора, за которым расположилось депо, и разглядывал колючую проволоку, змеящуюся по верхнему краю ограждения.

Забор закончился, упершись в будку КПП, проволока тоже. Капитан остановился, внимательно осмотрел будку, ворота и снова перевел взгляд на забор и вьющуюся петлями колючую проволоку.

– Эй, парень! Тебе чего надо? – окликнул грубый голос.

Витвицкий оглянулся. От будки КПП к нему шел крепкого сложения молодой охранник. На лице его было недовольство, в движениях чувствовалась угроза. Витвицкий невольно ссутулился и поспешно полез во внутренний карман. Достал удостоверение и смущенно развернул. Необходимость размахивать корочкой отчего-то всегда вызывала у капитана неловкость. Возможно, неловкость эта была за тех, кто наглел, хамел и бравировал, доставая удостоверение, а таких Виталий Иннокентьевич видел немало.

– Простите… я тут… вот…

Молодой человек будто споткнулся об удостоверение, растеряв напористость. Угрозы в нем не осталось ни грамма, сейчас он скорее напоминал большого теленка.

– Извините, товарищ капитан, – пробасил парень. – У нас ввели внутриобъектный режим. Как угонщик этот пролез, так нас теперь так дрючат… – он споткнулся и поправился: – Простите, сильно проверяют. Вы ведь тоже из-за угонщика?

Витвицкий кивнул, уточнил предельно вежливо:

– Простите, как вас по имени-отчеству?

– Валера, – уже бодрее отозвался охранник.

– Подскажите, Валерий, а как угонщик на территорию попал?

– А хер его… – он снова споткнулся и поправился: – Простите, пес его знает. Я не видел, Петрович же дежурил. Но через КПП он пройти не мог. Ворота закрыты были. Выходит, через забор.

Витвицкий в который раз поглядел на верхний край забора, по которому тянулась колючая проволока.

– Под током? – уточнил на всякий случай, кивая на проволоку.

– Шутите? На хера по ней ток пускать? – охранник удивился настолько искренне, что даже забыл поправиться.

Капитан кивнул, подошел к забору вплотную и посмотрел на верхний край, будто кот, прицеливающийся к прыжку. Но не прыгнул, а повернулся к молодому охраннику:

– Валерий, – спросил он, немного смущаясь, – а вы не могли бы меня подсадить?

* * *

В здание УВД Витвицкий ворвался, как выражались незабвенные Ильф и Петров, стремительным домкратом. Отмахнулся удостоверением от дежурного, пронесся через вестибюль и, едва не сбив кого-то с ног, побежал вверх по лестнице.

 

Как раз в этот момент из кабинета после допроса выводили Шеина. Следом вышли Ковалев и Кесаев с папкой под мышкой.

– Предлагаю продолжить после трех. Допросы допросами, как говорится, а обед по расписанию, – Ковалев был миролюбив – видно, индивидуальный допрос, в отличие от перекрестного, прошел без эксцессов.

Впрочем, эксцесс не заставил себя ждать и явился двум полковникам в виде расхристанного, запыхавшегося капитана. Витвицкий вылетел с лестницы в коридор, увидел конвоируемого Шеина и коршуном кинулся к нему.

– Покажите руку! Ту, с царапиной! – потребовал капитан у Шеина.

– Товарищ капитан, не положено… – опешил конвоир.

– Я только посмотрю, – мужчина и не думал ослаблять напор. – Быстрее.

Повинуясь натиску всегда тихого капитана, конвоир кивнул Шеину – мол, можно. Витвицкий с какой-то маниакальной поспешностью схватил парня за предплечье, вывернул руку запястьем к себе, вздернул рукав и впился хищным взглядом в глубокую кривую царапину.

Шеин испуганно смотрел на странного капитана, который повел себя еще страннее – неожиданно улыбнулся, но руку напуганного арестанта отпустил.

– Ты белены объелся, капитан? – в голосе Ковалева было больше язвительности, чем злости.

Витвицкий обернулся и только теперь заметил стоящих рядом полковников. Ковалев откровенно развлекался, Кесаев играл желваками.

– Товарищ капитан, потрудитесь объяснить, по какой причине вы находитесь здесь, а не в архиве? – ледяным тоном произнес Кесаев.

– Я на обед, Тимур Русланович. Догоняйте, – ухмыльнулся Ковалев и пошел прочь.

Следователь буровил взглядом счастливого Витвицкого. Внезапное появление психолога и радостная идиотская улыбка на его физиономии должны были иметь под собой очень веские основания, иначе… Иначе он, ей-богу, претворит в жизнь угрозу отправить этого «помощника» в Москву с волчьим билетом.

– Вы что делаете, Витвицкий? – холодно процедил Кесаев.

– Тимур Русланович, я очень прошу вас, уделите мне пять минут своего времени, – с трудом сдерживая улыбку, попросил Витвицкий.

Кесаев одарил капитана убийственным взглядом.

– Пожалуйста, товарищ полковник. Это важно.

Вздохнув, Кесаев сделал несколько шагов по коридору и толкнул дверь, пропуская Витвицкого вперед.

В кабинете Кесаев прошел к столу, Витвицкий семенил следом, его переполнял азарт.

– Во время следственного эксперимента в показаниях Шеина возникли противоречия, – уверенно говорил капитан. – Он привел нас точно на место убийства, но говорил так… будто не спрятал там тело, а нашел его…

Кесаев сел за стол. Витвицкий остался стоять, закончил радостно:

– И удочки, по его словам, из листьев торчали.

– К чему вы все это? – мрачно поинтересовался Кесаев.

– Я был в троллейбусном депо, где задержали Шеина. Там по забору колючая проволока идет. Я не врач, но я уверен… Характер повреждения… царапина на руке Шеина… это не от сломанной удочки. Расщепленный бамбук не так царапается…

– Серьезно? – губы следователя тронула полуулыбка. – А как?

Витвицкий рывком отдернул рукав, заголяя руку. По предплечью, там же, где и у Шеина, у него тянулось несколько мелких царапин.

– Вот так, – радостно сообщил капитан, демонстрируя начальству исцарапанную руку.

Кесаев взял подчиненного за запястье, повернул его руку к свету, разглядывая царапины.

– Удочку покупали специально? – поинтересовался он.

– Ага, – с детской непосредственностью улыбнулся Витвицкий. – В «Спорттоварах». Сломал и попробовал. Видите?

Кесаев отпустил руку психолога.

– Совсем иной характер царапин, – не унимался капитан. – А Шеин… Он ободрал руку о колючую проволоку, когда лез через забор.

И Витвицкий завернул рукав на другой руке, демонстрируя длинную царапину, очень похожую на царапину Шеина.

– Вот, это от колючей проволоки!

Кесаев хмыкнул:

– Йодом хотя бы обработали?

– Перекисью… Неважно! – Витвицкий сиял, как именинник. – Я не специалист, но… тут и не надо быть специалистом, Тимур Русланович. Видно же…

Кесаев слушал, вернув привычное непроницаемое выражение. Глядя на его каменное лицо, Витвицкий невольно сбавил обороты:

– Это, конечно, ничего еще не доказывает, – сдержанно закончил он. – Но… дает повод для размышлений…

– М-да… – произнес следователь, достал из папки знакомое экспертное заключение и протянул Витвицкому.

– Что это? – опешил тот.

– Копия экспертного заключения по ножу, изъятому у Шеина при задержании. Тоже дает повод для размышлений.

Витвицкий побежал взглядом по тексту.

– Читайте-читайте.

– «…Нельзя исключить, что данный нож мог быть предполагаемым орудием убийства…» – прочел вслух капитан и посмотрел на Кесаева растерянно. – Но ведь мог и не быть. Формулировка размыта…

– Вы точно психолог, а не юрист? – поинтересовался Кесаев, забирая документ и убирая обратно в папку.

Витвицкий понуро молчал, запал у него иссяк окончательно.

– Хорошо, свободны.

Мужчина поплелся к двери. Казавшееся невероятным открытие, переворачивающее все дело совсем в другую сторону, разбилось о непробиваемую стену.

– Капитан! – окликнул Кесаев.

Витвицкий обернулся.

– Все, что вы мне сейчас изложили, подготовьте до вечера в письменной форме, – неожиданно мягко сказал Кесаев и, видя, как на физиономию Витвицкого возвращается улыбка, добавил суше: – Но отчет по работе в архиве никто не отменял.

* * *

Чикатило остановился у кабинета начальника, постоял секунду, будто собираясь с мыслями: с чего это начальство под конец рабочего дня на ковер вызвало? Одернул пиджак, постучал и тут же, не дожидаясь ответа, распахнул дверь.

Начальник что-то писал. На стук и звук распахивающейся двери вскинулся, готовый спустить собак на самовольного визитера, но передумал, увидев Чикатило.

– А, Андрей Романович. Заходи, садись.

Мужчина прошел к столу, сел напротив начальника. Трепета перед хозяином кабинета он явно не испытывал, вел себя спокойно и уверенно. Начальник протянул ему через стол руку, Чикатило ответил на рукопожатие.

– Как семья, как дети? – живо осведомился начальник.

– Спасибо, все хорошо. Живы, здоровы.

– Сколько твоим, напомни?

– Сыну четырнадцать только исполнилось, дочке – восемнадцать.

– Большие уже… хотя… В этом возрасте глаз да глаз… Кстати, слышал? Поймали этих, которые детей по лесополосам насиловали и убивали.

– Поймали? – удивленно вскинул брови Чикатило.

– Да, у меня кум в прокуратуре, так он рассказал – двое, оба признались. И как таких тварей земля носит, а?

– И не говорите.

Решив, что посторонних разговоров достаточно, начальник сменил тему:

– Тут такое дело. Знаю, что ты в прошлом месяце в командировке был, но послать больше некого, а ехать надо – запчасти к насосам застряли в Новошахтинске. И потом – ты же у нас спец по этим делам, а? – он рассмеялся слегка натянуто, как человек, не привыкший, но вынужденный просить. – Умеешь же из-под земли доставать, а?

Чикатило улыбнулся, скромно развел руками, мол, да, умею, что есть, то есть.

– Ну, в общем, ты не возражаешь? – скорее утвердительно спросил начальник.

– Надо – значит, надо, Иван Трофимович.

– Ну и добре. Иди в отдел кадров, возьмешь командировочное, у Опанасюка в отделе накладные и все прочую бухгалтерию. Ну, ты знаешь, – было видно, что мужчина внутренне выдохнул, испытал облегчение, что все так просто и удачно решилось. – А как вернешься, два дня отгулов к отпуску, договорились?

– Спасибо, лишними не будут, – пожал на прощание протянутую начальственную длань Чикатило.

* * *

За окнами давно стемнело. В здании УВД Ростовской области оставались в такое время только дежурные. Да еще горел свет в кабинете, выделенном местным руководством Кесаеву.

Тимур Русланович сидел за столом над папкой с документами и задумчиво курил. Причем курил давно и много, о чем свидетельствовала массивная хрустальная пепельница, полная окурков.

А задуматься было о чем. От навязанного начальством в Москве психолога неожиданно вышла польза. Витвицкий нашел ключик к тому, что тревожило Кесаева. И если до разговора с капитаном все было на уровне ощущений, то теперь нестыковки стали видны невооруженным глазом.

Следователь встал из-за стола, прошел к темному окну и вгляделся в ночь.

Нет, вопросов меньше не стало и ответов не сильно прибавилось, но неоднозначность дела, как бы ни пытался доказать обратное Ковалев, вылезла наружу и царапала глаз.

Тимур Русланович затянулся. Сигарета дотлела практически до фильтра. Кесаев вернулся к столу, вдавил окурок в переполненную пепельницу, взял чистый лист бумаги и крупно написал на нем: «НОЖ». Подумал и поставил рядом знак вопроса. Затем ниже написал: «ЦАРАПИНА», поставил против этого слова восклицательный знак и потянулся за сигаретами. Но пачка «Явы» оказалась пуста. Скомкав мягкую пачку, Кесаев бросил ее в корзину и решительно поднялся из-за стола.

Хватит на сегодня. Пора возвращаться в гостиницу. Иногда полезно отдыхать.

* * *

– Внимание, внимание! Электропоезд Ростов-на-Дону – Новошахтинск прибывает на первый путь, – с потрескиванием вещал из динамика голос диспетчера. – Повторяю, электропоезд Ростов-на-Дону – Новошахтинск прибывает…

Голос потонул в грохоте колес, шипении открывающихся дверей. Из прибывшей электрички на перрон повалили суетливые пассажиры, смешиваясь с теми, что ожидали прибытия. Люди спешили по своим делам, среди них в толпе, ничем не выделяясь, шагал Чикатило. В плаще, в шляпе, с портфелем в руках. Взгляд его равнодушно скользил по окружающим людям. Как и другие, он тоже спешил по своим делам – надо было решать вопрос с застрявшими насосами.

Вместе с остальными пассажирами Чикатило двигался к зданию вокзала с яркой, броской надписью «НОВОШАХТИНСК». Именно тут он и заметил девушку-бродяжку. Несимпатичная, неряшливо одетая, с разбитой губой, красным обветренным лицом, как это бывает у людей, подолгу бывающих вне помещений, она стояла у фонарного столба с потертой хозяйственной сумкой.

Девушка следила за урной. Выждав, когда один из пассажиров выбросит бутылку из-под лимонада «Буратино», бродяжка направилась к урне. Воровато оглянувшись, выудила заветную бутылку и быстро сунула ее в хозяйственную сумку. Звякнуло стекло о стекло, видимо, это был не первый за сегодня улов.

Чикатило замер, стекленея взглядом, несколько секунд разглядывал бродяжку, затем резко сменил направление, подошел ближе и остановился в нескольких шагах от урны:

– Здравствуйте.

Девушка мрачно посмотрела на дядьку в шляпе и довольно грубо спросила:

– Шо надо?

– День сегодня хороший… – начал было Чикатило, но бродяжка была явно не настроена на светские беседы.

– Отвали, мужик. Без тебя тошно.

– Не нужно грубить. Как тебя зовут?

– Как надо. Отвали, сказала, – отшила девушка.

– Я выпить хочу, а один не привык, – сменил стратегию мужчина. – Составишь компанию?

Девушка мгновенно изменилась в лице, будто посветлела, с интересом поглядела на незнакомца.

– Ну, и шо? Есть?

Чикатило покачал портфелем:

– Есть.

– Красное или по-серьезному? – оживилась бродяжка.

– Коньяк, армянский. Будешь?

Девушка непроизвольно улыбнулась, но тут же зашипела от боли, прикрыв рукой разбитую губу.

– Больно? – участливо спросил Чикатило.

– Василь, сука… – прошипела бродяжка. – Вчера бухали на стройке, ему не хватило… Он мне, главное, говорит – иди, найди. А я что, ищейка? Сам, говорю, иди. Ну, он и вдарил, гад…

– Женщин бить нехорошо, – наставительно сказал Чикатило. – Так как тебя зовут?

Девушка поглядела на дядьку в плаще с одобрением, окинула взглядом его фигуру.

– Валентина, – представилась она и добавила торопливо: – Но денег нет, предупреждаю!

– Я разве говорил про деньги? А я, кстати, дядя Андрей.

– Шо, дядя Андрей, – развеселилась Валентина, – натурой хочешь?

– Валечка, ну зачем так грубо? – улыбнулся Чикатило. – Там разберемся. Есть спокойное место? Ну, чтобы посидеть, поговорить…

– У котельной, там кусты и гаражи, дальше лес, – уверенно ответила бродяжка. – Пошли, что ли, дядя Андрей?

Чикатило сделал галантный жест – мол, дамы вперед, чем снова развеселил девушку. Девушка фыркнула, подхватила сумку с бутылками, но в последний момент Чикатило перехватил ее:

– Женщины не должны носить тяжести. Прошу вас, сударыня.

Эта обходительность еще больше насмешила Валентину. Расхохотавшись, она бодро зашагала к выходу с перрона. Чикатило пошел следом, сжимая в руке сумку с бутылками и портфель.

 

Он обманул. В портфеле у него не было коньяка. Ни армянского, ни молдавского – никакого. Там были совсем другие вещи, среди которых, завернутый в вафельное полотенце, лежал хорошо отточенный кухонный нож с черной пластиковой ручкой, на которой были выцарапаны буквы М.Ц.

* * *

В областном милицейском архиве время тянулось словно резиновое. Обстановка здесь напоминала библиотечную, но плакат на стене «Не сообщайте секретные сведения лицам, не имеющим к ним прямого отношения» напоминал, что это отнюдь не рядовое гражданское заведение.

Витвицкий и Овсянникова сидели за столом, заваленным папками с делами за прошлые годы. Под коричневыми картонными обложками покоились тысячи страниц человеческого горя. Изучать их было тяжело и морально, и даже физически – «слепой» шрифт пятых копий машинописи плохо читался, заставляя напрягать глаза.

– Виталий Иннокентьевич, вы говорили с Кесаевым? – оторвавшись от очередного дела, спросила Овсянникова.

– Да, – не поворачивая головы, ответил Витвицкий. – Мне кажется… мне кажется, я сумел посеять в его душе зерно сомнения. Ирина, вот посмотрите этот протокол… – он протянул девушке бумагу. – Здесь упоминается сто пятнадцатая статья… Напомните, пожалуйста, что это?

Старший лейтенант взяла протокол, вчиталась и непроизвольно улыбнулась.

– Статья сто пятнадцать, Виталий Иннокентьевич, это «Заражение венерической болезнью».

Капитан неожиданно засмущался. Овсянникова закатила глаза и, словно на уроке, затараторила по памяти:

– «Заведомое поставление другого лица через половое сношение или иными действиями в опасность заражения венерической болезнью – наказывается лишением свободы на срок до двух лет, или исправительными работами на тот же срок, или штрафом до двух минимальных месячных размеров оплаты труда». Вот!

Сняв очки, Витвицкий удивленно посмотрел на Овсянникову.

– А что, есть и такая статья? Я, конечно, изучал Уголовный кодекс в студенчестве, но он очень далек от моей основной деятельности, и многое забылось…

– Конечно, есть, – улыбнулась Овсянникова. – Я как-то читала один рассказ… то ли Мопассана, то ли Анатоля Франса… Там девушка проникла в стан неприятеля и заразила всех сифилисом. Вы думаете, ее не должны были наказать?

– Как заразила? – не понял Витвицкий.

Теперь уже пришла очередь смущаться Овсянниковой. Она хихикнула, посмотрела в сторону.

– Виталий… Иннокентьевич, ну в вашем-то возрасте вы должны знать как.

Психолог покраснел, надел очки, уткнулся в документы и бросил несколько раздраженным тоном:

– Разумеется, я знаю «как»! Меня заинтересовала моральная сторона вопроса. Впрочем, давайте работать.

Девушка искоса посмотрела на сердитого Витвицкого, улыбнулась.

– Ну, не обижайтесь. Я не имела в виду ничего плохого. А почему вас заинтересовал этот протокол?

– Понимаете, Ирина, там как будто бы сходный с нашими убийцами случай – некий преступник насиловал женщин, девять пострадавших. Но пока его искали, как следует из материалов дела… – мужчина хлопнул ладонью по папке на столе, – появился самозванец, утверждающий, что это он изнасиловал.

– И что же?

– Его быстро вывели на чистую воду. Все пострадавшие оказались заболевшими… одним из тех самых заболеваний, ну, вы понимаете. Их заражал насильник. А у самозванца такой болезни выявлено не было. Как потом установило следствие, он оговорил себя, желая славы… как бы это сказать? Сексуального гиганта. Понимаете, о чем я?

Овсянникова заинтересованно посмотрела на капитана:

– Не совсем…

– Да что тут непонятного! – внезапно вспыхнул Витвицкий. – Это же тот же случай, что и с Шеиным, и с Жарковым! Я уверен в этом! И доказательства есть…

Старший лейтенант неожиданно взяла Витвицкого за руку, вытянула ее так, что стали видны царапины от удочки.

– Виталий… Иннокентьевич, вы, конечно, человек отважный, но уж меня простите, вот это – не доказательство.

Витвицкий выдернул руку, возмущенно бросил:

– Много вы понимаете в доказательствах! Были бы вы ценным сотрудником, вас бы не сослали сюда вместе со мной.

Теперь пришла очередь Овсянниковой сердиться:

– Вот она, благодарность! – с сарказмом воскликнула девушка. – Да если бы не вы, я бы сюда ни за что не попала!

Оба молча вернулись к бумагам. Воздух в комнате буквально искрился от напряжения.

Витвицкий, сильно покраснев, изо всех сил старался не смотреть в сторону девушки, листал бумаги, но взгляд его нет-нет да и косил в сторону Овсянниковой.

Та вроде бы выглядела спокойно, но это было только внешнее, показное спокойствие. Она тоже переживала из-за внезапной размолвки с Витвицким, и ее волнение выдавало еле слышное постукивание карандаша по столу.

– Вы не могли бы не стучать? – максимально вежливо попросил Витвицкий и тут же добавил: – Спасибо.

Девушка перестала стучать и ответила, демонстрируя еще более гротескную вежливость:

– Конечно. Привычка. Извините. Пожалуйста.

Уткнувшись в бумаги, оба молчали минут двадцать, шелестя страницами. Потом Овсянникова протянула Витвицкому руку с оттопыренным мизинцем.

– Мир?

Витвицкий посмотрел на тонкий розовый мизинчик Овсянниковой, на ноготок с капелькой алого лака, решительно зацепил его своим мизинцем.

– Мир, – сказал он с улыбкой облегчения.

* * *

Чикатило и Валентина шли по улице мимо частных домов и старых, покосившихся двухэтажных зданий, напоминавших бараки. Эта часть города, а точнее, уже пригород, словно застряла во времени – здесь ничего не менялось с пятидесятых годов, даже редкие фонари вдоль проезжей части были старые, послевоенные.

Впрочем, ни Валентина, ни Чикатило не обращали на это никакого внимания.

– …Я ей так и говорю: «Да пошла ты, корова старая, на хуй!» Так и сказала, честно, – размахивая руками, продолжала рассказывать очередную историю из своей бурной жизни Валентина.

– Валечка, девушки не должны ругаться нехорошими словами, – с легкой улыбкой укорил свою спутницу Чикатило. – А где твои родители?

– А-а-а… – махнула рукой бродяжка. – Батьку я сроду не видела, а мамка на ферме работает, в Божковке. Ну, деревня такая под Белой Калитвой. Я, как школу закончила, поступать сюда поехала, в это… в училище, ГПТУ которое. Но там общага как тюрьма, а я свободу люблю.

– Сбежала?

– Не-а. Просто ушла, да и все. Иногда прихожу, ночую. Девки мне окно открывают на первом этаже, там, со двора, вахтерам не видно.

Чикатило внимательно посмотрел на девушку, спросил негромко:

– И давно ты там была последний раз?

Валентина поняла вопрос по-своему:

– Дядя Андрейка, а тебе зачем? Или ты к нам в общагу намылился? – она засмеялась. – А шо, если хочешь, пятеру гони, и все тебе будет – и в дыхательный, и в пихательный. У нас девки на передок слабые, а если вмажут – вообще пездам не хозяйки.

И Валентина расхохоталась на всю улицу.

Чикатило отвернулся, по лицу пробежала судорога. Он часто задышал, непроизвольно вытер вспотевшие руки об одежду – этот разговор с развязной бродяжкой возбудил его.

Девушка не заметила перемены в состоянии своего спутника. Впереди, над кронами деревьев, появилась труба котельной.

– О, пришли уже! – обрадовалась Валентина. – Давай, дядя Андрейка, шевели мослами – у меня трубы горят, а ты плетешься как дистрофан.

Мужчина усмехнулся, но ничего не сказал, лишь послушно ускорил шаг.

* * *

Ковалев и Липягин в расстегнутых кителях, расслабив галстуки, сидели в кабинете Ковалева и пили тот самый, не выпитый Кесаевым, коньяк. Липягин поднял третью по счету рюмку:

– Ну что, Александр Семеныч, за успех? Лихо ты это дело раскрутил.

– Да ладно, – вальяжно усмехнулся Ковалев. – Повезло просто. Если бы наш еблан Шеин не захотел в Москву на троллейбусе прокатиться – колупались бы мы с москвичами до сих пор.

Оба засмеялись.

– Везет тому, кто везет, так Третьяк сказал, – заметил Липягин, подпустив лести. – Ну, твое здоровье.

Они чокнулись, выпили, Ковалев поморщился, откусил от лимона как от яблока; Липягин запил из стакана чаем.

– С доказательной базой надо поработать поплотнее, Эдик, – переждав оскомину, сказал полковник. – Чтобы москвичам некуда было клинышек вбить. Нож – это хорошо, но нужны свидетели. Ты там поднапряги своих, пусть найдут пару бабок глуховатых, чтобы на суде было кому рассказать, как эти дураки пацана убивать вели. Понял?

– Не боись, гражданин начальник, – заерничал Липягин, изображая шармагана на допросе. – Не первый день замужем. Все сделаем в лучшем виде.

Ковалев разлил коньяк, поднял рюмку.

– Ну, по последней и сворачиваемся. Дел много.

* * *

Чикатило следом за Валентиной шел по тропинке, которая вилась среди кустов и деревьев. Наконец они добрались до стен котельной – типичного места сбора местных алкашей. На обломанных ветках висели кверху донышками стаканы, украденные из аппаратов с газированной водой, впереди виднелось нечто вроде поляны, а точнее, вытоптанного пятачка, где стояли ящики, чернели угли костра, валялись закопченные банки из-под консервов.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18 
Рейтинг@Mail.ru