Алексей Толстой
Драматическая трилогия (сборник)
© B. Akunin, 2016
© ООО “Издательство АСТ», 2016
Смерть Иоанна Грозного (трагедия в пяти действиях)
Рече царь: «Несть ли сей Вавилон великий, его же аз соградих в дом царства, в державе крепости моея, в честь славы моея!» Еще слову сущу во устех царя, глас с небесе бысть: «Тебе глаголется, Навуходоносоре царю: царство твое прейде от тебе, и от человек отженут тя, и со зверьми дивиими житие твое!»
Книга пророка Даниила, гл. IV, ст. 27
Действующие лица
Царь Иван Васильевич IV
Царица Мария Федоровна, из рода Нагих, седьмая жена его
Царевич Федор Иванович, сын его от первой жены
Царевна Ирина, жена Федора, сестра Бориса Годунова
члены Боярской Думы
Князь Мстиславский
Захарьин-Юрьев, брат первой жены царя
Князь Шуйский
Бельский
Князь Щербатый
Князь Голицын
Князь Трубецкой
Князь Сицкий
Шереметев
Татищев
Салтыков
Михайло Нагой, брат царицы Марии Федоровны
Борис Годунов, шурин царевича Федора
Гонец из Пскова
Мария Григорьевна, жена Годунова
окольничьи
Григорий Годунов, родственник Бориса
Григорий Нагой, второй брат царицы Марии Федоровны
Гарабурда, посол Стефана Батория
дворяне
Битяговский
Кикин
Схимник
Мамка царевича Димитрия
Дворецкий Кремлевского дворца
Дворецкий Александровой слободы
Дворецкий Годунова
волхвы
Первый
Второй
врачи
Эльмс
Якоби
приставы
Первый
Второй
Шут
Ключник
Стрелецкий голова
Стрелецкий сотник
Стольник
Лабазник
Сенная девушка
Слуга князя Шуйского
Бояре, окольничьи, рынды, стрельцы, народ, скоморохи, слуги
Действие – в Москве 1584 года.
Действие первое
Прежде поднятия занавеса слышны на сцене шум и споры. Занавес подымается. Боярская дума. На лавках, стоящих вдоль стен и образующих фигуру покоя, сидят бояре: на средней лавке князь Мстиславский, Захарьин-Юрьев, Бельский и другие старшие бояре; на боковых младшие; на конце правой боковой лавки, у просцениума, Борис Годунов; с левой стороны, напротив Годунова, Михайло Нагой, схватив Салтыкова за ворот, старается стащить его с места.
Нагой.
Я государев шурин! Мне невместно
Быть меньше Салтыковых!
Салтыков.
Бражник! Прочь!
Твой дед служил у деда моего
Знакомцем и держальником!
Нагой.
Неправда!
Держальников не знали Салтыковы!
За то ль в бояре ты попал, что вместе
С Голицыным сдал Полоцк королю?
Голицын.
Нет, это ложь! Я защищал посады,
А в городе сидел тогда Щербатый!
Щербатый.
Ну да, сидел! И в то сиденье мы
В двенадцать дней семь приступов отбили,
А кабы ты посады отстоял,
К нам подошла б от Сокола подмога
И с тылу бы схватила короля!
Голицын.
А я ли виноват, что та подмога
Три целых дня тягалась о местах?
Нагой (продолжает спорить с Салтыковым).
Я государев шурин! Я на свадьбе
Преди других нес царский каравай!
Салтыков.
А я нес блюдо с золотою чарой!
Отец мой был ору́жничим! А твой
Кто есть отец? Великая то честь,
Что по седьмой жене ты царский шурин!
Нагой.
Да ты сестру-царицу не кори!
Салтыков.
Я не корю ее! А все ж она
Не первая царица, а седьмая!
Вишь, царский шурин! Мало ли шурьев
Перебывало у царя!
Захарьин.
Бояре!
Что вы чините? Вспомните, где вы!
Гораздо ль так чинить?
Нагой.
Царю я буду
В отечестве и в счете бить челом!
Салтыков.
Ну, бей челом! Пусть выдаст головою
Он мне тебя!
Мстиславский.
Да полноте, бояре!
Вот я да Шереметев, всех мы больше,
А о местах не спорим!
Голоса.
Нас вы больше?
А чем вы больше нас?
Захарьин.
Стыд вам, бояре!
(К Мстиславскому.)
Ты, князь Иван Феодорыч, ты старший —
Уйми же их!
Мстиславский.
Как их унять, боярин?
С ума сошли! Вишь, со Мстиславскими
Хотят считаться! Не велеть ли дьяку
Разрядные нам книги принести?
Захарьин.
Теперь не до разрядов, князь!
(Выступает вперед.)
Бояре!
Иль вы забыли, для чего мы здесь?
Возможно ль? Как? В теперешнюю пору,
Когда, свершив сыноубийство, царь
Терзается раскаяньем, когда
От мира он решился отойти
И мимо своего второго сына,
Феодора, его болезни ради,
Нам указал достойнейшего выбрать,
Кому б он мог державу передать,
Когда меж тем враги со всех сторон
Воюют Русь, – кругом и мор и голод, —
Вы в самую ту пору о местах
Тягаетесь? Опомнитесь, бояре!
Теперь должны мы каждый друг за друга
Держаться крепко, да не сгинет Русь!
Забудемте ж разряды! Без расчетов
К прискорбному приступим избиранью
И будемте без мест!
Бельский.
Без мест, пожалуй!
Все.
Без мест! Без мест!
Захарьин.
Боярин князь Мстиславский!
Ты старший – открывай совет!
Мстиславский.
Бояре!
Вы слышали, что́ вам сейчас Никита
Романович сказал? Как нам ни горько —
А покориться надо царской воле!
Пойдем на голоса!
Шуйский.
Позволь, боярин, —
Последнее ль то слово государя?
Мстиславский.
Последнее! Напрасно мы его
Молили. Он нам указал немедля
Постановить наш приговор и с новым
К нему явиться государем.
Трубецкой.
Страшно!
Голицын.
Не верится!
Мстиславский.
Не верилось и мне,
Пока не топнул он на нас ногою
И не велел мне Думу собирать.
Шуйский.
Когда его такая воля – что ж?
Щербатый.
Да, если так, бояре, – мы не властны
Ему перечить!
Шереметев.
Подлинно не властны!
Татищев (старик).
Тому о Пасхе будет двадцать лет,
Великий государь задумал то же;
Хотел, как ныне, бросить свой престол
И в Слободу отъехал от Москвы.
Народ мутиться начал; мы ж решили
Всем ехать за царем, просить его.
Поехали. Царь принял нас сурово;
Сначала слушать не хотел; потом
Моленьям внял, вернулся на Москву
И снова принял государство.
Сицкий.
Да!
И учинил опричнину! Мы помним!
Татищев.
Ужасное, не приведи Бог, время!
Но без царя еще бы хуже было:
Народ бы нас каменьями побил,
Вся Русь бы замутилась, и татары,
И ляхи нас, и немцы б одолели —
Согласья вовсе не было меж нас!
Сицкий.
Завидное теперь меж нас согласье!
Шуйский (к Татищеву).
К чему ж ты речь, боярин, вел?
Татищев.
К тому,
Что, может быть, и ныне, как в ту пору,
Царь-государь смягчится.
Мстиславский.
Нет, боярин,
Теперь другое время – царь не тот.
Он опустился плотию и духом;
Не мненье на бояр, как было прежде, —
Раскаянье его с престола гонит!
Бельский.
Не ест, не пьет, давно не знает сна;
О тех переговорах, что так тайно
Он с а́нглийскою королевой вел,
Уж речи нет. Посол ее теперь
Напрасно просит у него приема.
Захарьин.
Да, не похож он на себя теперь!
До этого греха недели за три
Он к Курбскому, к изменнику, писал,
Корил его жестоко и ответа
Ждал из Литвы, а сам дрожал от гнева;
Теперь же позабыл он и о Курбском,
И кроток стал, и милостив в речах.
Шуйский.
Не нам царю указывать. От Бога
Его и гнев и милость. Что ж, бояре?
Приступим к избиранию!
Все.
Приступим!
Молчание.
Мстиславский.
Кого ж, бояре?
Нагой.
Да кого ж другого,
Коль миновать мы Федора должны,
Кого ж еще, как не царева ж сына,
Димитрия Иваныча?
Мстиславский.
Младенца?
Нагой.
А мать на что? Царица-то на что?
Когда же с вас сестры-царицы мало —
Правителя придать ей!
Салтыков.
Не тебя ли?
Нагой.
Меня ли, брата ль, все равно – мы оба
Димитрию дядья!
Салтыков.
Да нам не дядьки!
Татищев.
Избави Бог! Мы помним малолетство
Царя Ивана! От дядьев царевых
Избави Бог!
Шуйский.
Не приведи господь!
Захарьин.
Не приведи! Нам нужен властный царь,
А не опека над царем!
Мстиславский.
Вестимо!
И сам Иван Васильич указал,
Чтоб из себя мы выбор учинили.
Шереметев.
Кого ж тогда?
Щербатый.
Да уж кого ни взять,
Он должен быть породы знаменитой,
Чтоб все склонились перед ним.
Сицкий.
Нет, князь!
Пусть тот царит, кто доблестней нас всех!
Его искать недалеко – Никита
Романович Захарьин перед вами!
Говор.
У царского кровавого престола
Он тридцать лет стоит и чист и бел.
Он смелым словом тысячи безвинных
Спасал не раз, когда уже над ними
Подъятые сверкали топоры.
Себя ж он не берег. Всегда он смерти
Глядел в глаза – и смерть, нам всем на диво,
Его главы почтенной не коснулась —
И стелется пред нами жизнь его
Без пятнышка, как снежная равнина!
Голоса.
Захарьина! Захарьина! Никиту
Романыча! Захарьина на царство!
Трубецкой (к Сицкому).
Кто против этого! боярин чист!
Корить его не станем. По заслугам
И честь ему мы воздаем; но он
Не княжеского рода – быть под ним
Невместно нам, потомкам Гедимина!
Шуйский.
Нам и подавно, Рюрика потомкам!
Голицын.
Нет, он не князь – нам быть под ним негоже!
Салтыков.
Не князь он, правда, – но с царем в свойстве!
Нагой.
Не он один! С царем в свойстве и мы!
Салтыков.
Ты брат седьмой жены, Захарьин – первой!
Захарьин.
Из-за меня не спорьтеся, бояре!
Благодарю тебя за честь, князь Сицкий,
(кланяется некоторым)
Благодарю и вас, бояре, но
Я чести бы не принял, хоть и все б вы
Меня хотели, я б не принял чести!
Я слишком прост, бояре! Не сподобил
Меня Господь науки государской.
А коль хотите доброго совета,
То есть один, который и породой
И службою нас будет выше всех:
Боярин, воевода, князь Иван
Петрович Шуйский, что теперь сидит
Во Пскове против короля Батура, —
Вот вы кого возьмите! Перед этим
Склониться не обидно никому!
Шереметев.
Нет, Шуйского нельзя! Король недаром
Уж пятый месяц осаждает Псков!
А воевода князь Иван Петрович
Засел в нем на́смерть, и на том он крест
Со всей своей дружиной целовал.
Бог весть, на сколько времени еще
Продлится облежанье; мы ж не можем
И часу оставаться без царя!
Шуйский.
Так как же быть?
Мстиславский.
Не ведаю, бояре!
Шуйский.
Царь ждет ответа – надо кончить выбор!
Захарьин (к Годунову).
Борис Феодорыч! Ты что ж доселе
Не вымолвил ни слова? В трудном деле
Ты выручал нас часто из беды —
Скажи, как мыслишь?
Годунов (встает).
Мне ль, отец названый,
Мне ль говорить теперь, когда исхода
Напрасно ищут лучшие из вас?
Но если вы мне речь вести велите,
То я скажу, бояре…
Голоса.
Громче! Громче!
Не слышно!
Годунов.
Мне казалось бы, бояре…
Голоса.
Не слышим! Громче!
Захарьин.
Да зачем ты сел
Так далеко и ниже всех, Борис?
Иль места ты не знаешь своего?
Не слышно нам! Ступай сюда, поближе!
(Берет его за руку и подводит к середней лавке.)
Вот где тебе приходится сидеть!
Годунов (кланяется на все стороны).
Бояре, вы великих предков внуки!
И ты, названый мой отец, Никита
Романович, наставник мой любезный!
Я б не дерзнул мое вам молвить слово,
Когда б вы сами мне не приказали!
Салтыков.
Куда он гнет?
Нагой.
Хвостом вертит, лисица!
Салтыков.
А забрался-таки на середину!
Нагой.
Небось он даром на конце сидел!
Голоса.
Тс! Тише! Смирно! Слушать Годунова!
Годунов.
Вам ведомо, великие бояре,
Какие на Руси теперь настали
Крутые времена: король Батур
За городом у нас воюет город;
В его руках Усвят, Велиж и Полоцк;
Великих Лук уж взорваны им стены,
И древний Псков, наш кровный русский город,
Бесчисленным он войском обложил.
Меж тем в Ливонию ворвался швед,
Завоевал Иван-город, Копорье;
А там с востока и с полудня хан
Опять орду вздымает; сотни тысяч
Уже идут на Тулу и Рязань;
Болезни, голод, мор – а в довершенье
Нам черемисы мятежом грозят!
Бояре, можно ль при такой невзгоде,
При горестном шатанье всей Руси,
О перемене думать госуда́ря?
Положим, вы такого б и нашли,
Который был бы по́ сердцу всей Думе, —
Уверены ли вы, что и народ
Его захочет? что угоден будет
Он всей земле? А если невзначай
Начнутся смуты? Что тогда, бояре?
Довольно ли строенья между нас,
Чтобы врагам, и внутренним и внешним,
Противостать и дружный дать отпор?
Великая в обычае есть сила;
Привычка людям – бич или узда;
Каков ни будь наследственный владыко,
Охотно повинуются ему;
Сильнее он и в смутную годину,
Чем в мирную новоизбра́нный царь.
Полвека будет, что Иван Василич
Над нами государит. Гнев и милость
Сменялись часто в этот длинный срок,
Но глубоко в сердца врастила корни
Привычка безусловного покорства
И долгий трепет имени его.
Бояре! Нам твердыня это имя!
Мы держимся лишь им. Давно отвыкли
Собой мы думать, действовать собой;
Мы целого не составляем тела;
Та власть, что нас на части раздробила,
Она ж одна и связывает нас;
Исчезни власть – и тело распадется!
Единое спасенье нам, бояре,
Идти к царю немедля, всею Думой,
Собором целым пасть к его ногам
И вновь молить его, да не оставит
Престола он и да поддержит Русь!
Говор.
Он дело говорит! – Мы без Иван
Василича пропали! – Лучше прямо
Идти к нему! – Он государь законный! —
Под ним не стыдно! – Да! Идти к нему! —
Просить его! – Просить его всей Думой!
Сицкий.
Бояре! Бога ли вы не боитесь?
Иль вы забыли, кто Иван Василич?
Что значат немцы, ляхи и татары
В сравненье с ним? Что значат мор и голод,
Когда сам царь не что как лютый зверь!
Шуйский.
Что он понес? Да он царя бесчестит!
Мстиславский.
Князь Петр Ильич! Да ты с ума сошел!
Сицкий.
Не я, а ты, вы все ума лишились!
Иль есть из вас единый, у кого бы
Не умертвил он брата, иль отца,
Иль матери, иль ближнего, иль друга?
На вас смотреть, бояре, тошно сердцу!
Я бы не стал вас подымать, когда бы
Он сам с престола не хотел сойти, —
Не хуже вас Писание я знаю —
Я не на бунт зову вас – но он сам,
Сам хочет перестать губить и резать,
Постричься хочет, чтобы наконец
Вздохнула Русь, – а вы просить его
Сбираетесь, чтоб он подоле резал!
Годунов.
Князь, про царя такие речи слышать
Негоже нам. Ты молвил сгоряча —
Доносчиков не чаю между нами —
Тебе ж отвечу: выбора нам нет!
Из двух грозящих зол кто усомнится
Взять меньшее? Что лучше: видеть Русь
В руках врагов? Москву в плену у хана?
Церквей, святыней поруганье? – или
По-прежнему с покорностью сносить
Владыку, Богом данного? Ужели
Нам наши головы земли дороже?
Еще скажу: великий государь
Был, правда, к нам немилостив и грозен;
Но время то прошло; ты слышал, князь,
Он умилился сердцем, стал не тот,
Стал милостив; и если он опять
Приимет государство – не земле,
Ее врагам он только будет страшен!
Голоса.
Так! Так! Он прав! Он дело говорит!
Сицкий.
Боярин, ты сладкоречив, я знаю!
Ты хитростным умеешь языком
Позолотить все, что тебе пригодно!
Вестимо: ты утратить власть боишься,
Когда другой на место Иоанна
Возьмет венец! Бояре, берегитесь:
Он мягко стелет – жестко будет спать!
Годунов.
Бояре все! свидетельствуюсь вами —
Не заслужил я этого упрека!
Вам ведомо, что власти не ищу я.
Я говорил по вашей воле ныне —
Но, может быть, я и не прав, бояре;
Меня князь Сицкий старше и умней;
Когда вы с ним согласны, я готов
Признать царем боярина Никиту
Романыча или кого велите!
Голоса.
Нет, не хотим Захарьина! Не надо!
Годунов.
Иль, может быть, Мстиславского, бояре?
Голоса.
Нет, не хотим! И сами мы не меньше Мстиславского!
Годунов.
Иль Шуйского, бояре?
Голоса.
И Шуйского не надо! Быть под Шуйским
Мы не хотим! Хотим царя Ивана!
Сицкий.
Идите же! Идите все к нему!
Идите в бойню, как баранье стадо!
Мне делать боле нечего меж вас!
(Уходит.)
Голоса и крики.
Он бунтовщик! Он оскорбил всю Думу!
Он против всех идет! Он всем досадчик!
Годунов.
Не гневайтеся на него, бояре!
Он говорил, как мыслил. Если ж вы
Решили в мудрости своей всей Думой
Идти к царю – пойдем, не надо мешкать!
Захарьин.
Когда бы не шатание земли,
Не по́ сердцу была б мне эта мера,
Но страшно ныне потрясать престол.
Пойдем к царю – другого нет исхода!
Мстиславский.
Кто ж будет речь вести?
Захарьин.
Да ты, боярин;
Кому ж другому? Ты меж нами старший!
Мстиславский.
Неловко мне! сегодня на меня
И без того разгневался уж царь.
Голоса.
Пусть Шуйский говорит!
Шуйский.
И мне неловко!
Захарьин.
Пожалуй, я речь поведу, бояре!
Мне гнев его не страшен – мне страшна
Земли погибель!
Годунов.
Нет, отец названый!
Не допущу тебя я до опалы!
Дай мне вести пред государем речь —
Меня не жаль!
Мстиславский.
Пойдемте ж! Годунов
Речь поведет; он всех нас лучше скажет!
Все бояре встают и уходят за Мстиславским.
Салтыков (уходя, к Голицыну).
А Сицкий-то был прав! Ведь Годунов
Так и глядит, как бы взобраться в гору!
Голицын.
Сел ниже всех, а под конец стал первый!
Шереметев.
А говорили: быть без мест!
Трубецкой.
Дай срок!
И скоро всех татарин пересядет!
Уходят.
Царская опочивальня
Иоанн, бледный, изнуренный, одетый в черную рясу, сидит в креслах, с четками в руках. Возле него, на столе, Мономахова шапка; с другой стороны, на скамье, полное царское облачение. Григорий Нагой подает ему чару.
Нагой.
О государь! Не откажись хоть каплю
Вина испить! Вот уж который день
Себя ты изнуряешь! Ничего ты
И в рот не брал!
Иоанн.
Не надо пищи телу,
Когда душа упитана тоской.
Отныне мне раскаяние пища!
Нагой.
Великий государь! Ужели вправду
Ты нас покинуть хочешь? Что же будет
С царицею? С царевичем твоим
С Димитрием?
Иоанн.
Господь их не оставит!
Нагой.
Но кто ж сумеет государством править,
Опричь тебя?
Иоанн.
Остру́пился мой ум;
Изныло сердце; руки неспособны
Держать бразды; уж за грехи мои
Господь послал поганым одоленье,
Мне ж указал престол мой уступить
Другому; беззакония мои
Песка морского паче: сыроядец —
Мучитель – блудник – церкви оскорбитель —
Долготерпенья Божьего пучину
Последним я злодейством истощил!
Нагой.
О государь! Ты в мысли умножаешь
Невольный грех свой! Не хотел убить ты
Царевича! Нечаянно твой посох
Такой удар ему нанес!
Иоанн.
Неправда!
Нарочно я, с намерением, с волей,
Его убил! Иль из ума я выжил,
Что уж и сам не знал, куда колол?
Нет – я убил его нарочно! Навзничь
Упал он, кровью обливаясь; руки
Мне лобызал и, умирая, грех мой
Великий отпустил мне, но я сам
Простить себе злодейства не хочу!
(Таинственно.)
Сегодня ночью он являлся мне,
Манил меня кровавою рукою,
И схиму мне показывал, и звал
Меня с собой, в священную обитель
На Белом озере, туда, где мощи
Покоятся Кирилла-чудотворца.
Туда и прежде иногда любил я
От треволненья мира удаляться;
Любил я там, вдали от суеты,
О будущем покое помышлять
И забывать людей неблагодарность
И злые козни недругов моих!
И умилительно мне было в келье
От долгого стоянья отдыхать,
В вечерний час следить за облаками,
Лишь ветра шум, да чаек слышать крики,
Да озера однообразный плеск.
Там тишина! Там всех страстей забвенье!
Там схиму я приму, и, может быть,
Молитвою, пожизненным постом
И долгим сокрушеньем заслужу я
Прощенье окаянству моему!
(Помолчав.)
Поди, узнай, зачем так долго длится
Их совещанье? Скоро ли они
Свой постановят приговор и с новым
Царем придут, да возложу немедля
Я на него и бармы и венец!
Нагой уходит.
Все кончено! Так вот куда приводит
Меня величья длинная стезя!
Что встретил я на ней? Одни страданья!
От младости не ведая покоя,
То на коне, под свистом вражьих стрел,
Языцей покоряя, то в синклите,
Сражаяся с боярским мятежом,
Лишь длинный ряд я вижу за собою
Ночей бессонных и тревожных дней!
Не кротким был я властелином – нет!
Я не умел обуздывать себя!
Отец Сильвестр, наставник добрый мой,
Мне говорил: «Иване, берегись!
В тебя вселиться хочет сатана!
Не отверзай души ему, Иване!»
Но я был глух к речам святого старца,
И душу я диаволу отверз!
Нет, я не царь! я волк! я пес смердящий!
Мучитель я! Мой сын, убитый мною!
Я Каина злодейство превзошел!
Я прокажен душой и мыслью! Язвы
Сердечные бесчисленны мои!
О Христе-Боже! Исцели меня!
Прости мне, как разбойнику простил ты!
Очисти мя от несказа́нных скверней
И ко блаженных лику сочетай!
Нагой поспешно возвращается.
Нагой.
Великий государь! Сейчас от Пскова
Прибыл гонец!
Иоанн.
Уж я не государь —
Пусть обратится к новому владыке!
Нагой.
Он говорит, что с радостною вестью
Его прислал князь Шуйский!
Иоанн.
Пусть войдет!
Нагой впускает гонца.
Гонец.
Великий царь! Тебе твой воевода
Боярин князь Иван Петрович Шуйский
С сидельцами псковскими бьет челом!
Усердными молитвами твоими,
Предстательством угодников святых
И силой честного креста – отбили
Мы приступ их. Несметное число
Легло врагов. За помощью в Варшаву
Бежал король, а продолжать осаду
Он ближним воеводам указал!
Иоанн.
Благословен Господь! Как было дело?
Гонец.
Уж пять недель они вели подкопы,
Копали борозды и неумолчно
Из пушек били по стенам! Князь Шуйский
Навстречу им подкопы рыть велел.
Сошлися под землею. Бой великий
Там закипел; в котлы пороховые
Успели наши бросить огнь – и разом
Взлетели с ляхами на воздух. Много
Погибло наших, но, хвала Творцу,
Все вражьи взорваны работы.
Иоанн.
Дальше!
Гонец.
Подземных хо́дов видя неудачу,
Они тогда свезли на ближний холм
Все стенобойные снаряды вместе
И к вечеру пролом пробили. Тотчас
К нему мы подкатили пушки: Барсу
И Трескотуху, и, когда они
Уж устремились с криками к пролому,
Мы встретили их крупным чугуном
И натиск их отбили.
Иоанн.
Дальше!
Гонец.
К утру
Великий приступ приказал король.
Мы ж в колокол ударили осадный,
Собором всем, хоругви распустя,
Святые мощи Всеволода-князя
Вкруг древних стен с молитвой обнесли
И ляхов ждали. Гул такой раздался,
Как будто налетела непогода…
Мы встретили напор со всех раскатов,
С костров, со стен, с быков, с обломов, с башен,
Посыпались на них кувшины зелья,
Каменья, бревна и горящий лен…
Уже они слабели – вдруг король
Меж них явился, сам повел дружины —
И как вода шумящая на стены
Их сила снова полилась. Напрасно
Мы отбивались бердышами – башню
Свинарскую обсыпали литовцы —
Как муравьи полезли – на зубцах
Схватились с нами – новые ватаги
За ними лезли – долго мы держались —
Но наконец…
Иоанн.
Ну?
Гонец.
Наконец они
Сломали нас и овладели башней!
Иоанн.
Так вот вы как сдержали целованье?
Клятвопреступники! Христопродавцы!
Что делал Шуйский?
Гонец.
Князь Иван Петрович,
Увидя башню полною врагов,
Своей рукой схватил зажженный светоч
И в подземелье бросил. С громом башня
Взлетела вверх – и каменным дождем
Далёко стан засыпала литовский.
Иоанн.
Насилу-то! Что дальше?
Гонец.
Этот приступ
Последний был. Король ушел от Пскова,
Замойскому осаду передав.
Иоанн.
Хвала Творцу! Я вижу надо мною
Всесильный промысл Божий. Ну, король?
Не мнил ли ты уж совладать со мною,
Со мною, Божьей милостью владыкой,
Ты, милостию панскою король?
Посмотрим, как ты о псковские стены
Бодливый лоб свой расшибешь! А сколько
Литовцев полегло?
Гонец.
Примерным счетом,
Убитых будет тысяч до пяти,
А раненых и вдвое.
Иоанн.
Что, король?
Доволен ты уплатою моею
За Полоцк и Велиж? А сколько ихных
С начала облежания убито?
Гонец.
В пять приступов убито тысяч с двадцать,
Да наших тысяч до семи.
Иоанн.
Довольно
Осталось вас. Еще раз на пять хватит!
Входит стольник.
Стольник.
Великий царь…
Иоанн.
Что? Кончен их совет?
Стольник (подавая письмо).
Один врагами полоненный ратник
С письмом отпущен к милости твоей.
Иоанн.
Подай сюда! (К Нагому.)
Читай его, Григорий!
Стольник уходит.
Нагой (развертывает и читает).
«Царю всея Русии Иоанну
От князь Андрея, князь Михайлы сына…»
Иоанн.
Что? Что?
Нагой (смотрит в письмо).
«От князь Михайлы, сына Курб…»
Иоанн.
От Курбского! А! На мое посланье
Ответ его мне милость посылает! (К гонцу.)
Ступай! (К Нагому.)
Прочти!
Нагой.
Но, государь…
Иоанн.
Читай!
Нагой (читает).
«От Курбского, подвластного когда-то
Тебе слуги, теперь короны польской
Владетельного Ковельского князя,
Поклон. Внимай моим словам…»
Иоанн.
Ну? Что же?
Нагой.
Не смею, государь!
Иоанн.
Читай!
Нагой (продолжает читать).
«Нелепый
И широковещательный твой лист
Я вразумил. Превыше Божьих звезд
Гордынею своею возносяся
И сам же фарисейски унижаясь,
В изменах ты небытных нас винишь.
Твои слова, о царь, достойны… смеху…
Твои упреки…»
Иоанн.
Ну? «Твои упреки»?
Нагой.
«Твои упреки – басни пьяных баб!
Стыдился б ты так грубо и нескладно
Писать в чужую землю, где немало
Искусных есть в риторике мужей!
Непрошеную ж исповедь твою
Невместно мне и краем уха слышать!
Я не пресвитер, но в чину военном
Служу я государю моему,
Пресветлому, вельможному Стефану,
Великому земли Литовской князю
И польского шляхетства королю.
Благословеньем Божиим мы взяли
Уж у тебя Велиж, Усвят и Полоцк,
А скоро взять надеемся и Псков.
Где все твои минувшие победы?
Где мудрые и светлые мужи,
Которые тебе своею грудью
Твердыни брали и тебе Казань
И Астрахань под ноги покорили?
Ты всех избил, изрезал и измучил,
Твои войска, без добрых воевод,
Подобные беспастырному стаду,
Бегут от нас. Ты понял ли, о царь,
Что все твои шуты и скоморохи
Не заменят замученных вождей?
Ты понял ли, что в машкерах плясанье
И афродитские твои дела
Не все равно, что битвы в чистом поле?
Но ты о битвах, кажется, не мыслишь?
Свое ты войско бросил…»
Иоанн.
Продолжай!
Нагой.
«Свое ты войско бросил… как бегун…
И дома заперся, как хороняка…
Тебя, должно быть, злая мучит совесть
И память всех твоих безумных дел…
Войди ж в себя! А чтоб…»
Иоанн.
Ну, что же? Дальше!
«А чтоб»?.. Читай!
Нагой.
«А чтоб свою ты дурость
Уразумел и духом бы смирился,
Две эпистолии тебе я шлю
От Цицерона, римского витии,
К его друзьям, ко Клавдию и к Марку.
Прочти их на досуге, и да будет
Сие мое смиренное посланье
Тебе…»
Иоанн.
Кончай!
Нагой.
О государь!
Иоанн.
«Да будет
Сие мое смиренное посланье…»
Нагой.
«Тебе лозой полезною! Аминь!»
При последних словах Нагого Иоанн вырывает у него письмо, смотрит в него и начинает мять бумагу. Его дергают судороги.
Иоанн.
За безопасным сидя рубежом,
Ты лаешься, как пес из-за ограды!
Из рук моих ты не изволил, княже,
Приять венец мгновенных мук земных
И вечное наследовать блаженство!
Но не угодно ль милости твоей
Пожаловать в Москву и мне словесно
То высказать, что ты писать изволишь?
(Озирается.)
И нету здесь ни одного из тех,
Которые с ним мыслили? Ни брата —
Ни свояка – ни зятя – ни холопа!
Нет никого! Со всеми я покончил —
И молча должен проглотить его
Ругательства! Нет никого в запасе!
Входит стольник.
Стольник.
Великий государь! К тебе бояре
Пришли из Думы всем собором!
Иоанн.
А!
Добро пожаловать! Они пришли
Меня сменять! Обрадовались, чай!
Долой отжившего царя! Пора-де
Его как ветошь старую закинуть!
Уж веселятся, чай, воображая,
Как из дворца по Красному крыльцу
С котомкой на плечах сходить я буду!
Из милости, пожалуй, Христа ради,
Кафтанишко они оставят мне!
Посмотрим же, кому пришлося место
Мне уступать! Прошу бояр войти!
Стольник выходит.
Воистину! Что им за государь я?
Под этой ли монашескою рясой
Узнать меня? Уж я их отучил
Перед венчанным трепетать владыкой!
Как пишет Курбский? Войско-де я бросил?
И стал смешон? И уж пишу нескладно?
Как пьяная болтаю баба? Так ли?
Посмотрим же, кто их премудрый царь,
Который заживо взялся по мне
Наследовать?
Входят бояре.
Бью вам челом, бояре!
Довольно долго совещались вы;
Но наконец вы приговор ваш думный
Постановили и, конечно, мне
Преемника назначили такого,
Которому не стыдно сдать престол?
Он, без сомненья, родом знаменит?
Не меньше нас? Умом же, ратным духом,
И благочестием, и милосердьем
Нас и получше будет? – Ну, бояре?
Пред кем я должен преклонить колена?
Пред кем пасть ниц? Перед тобой ли, Шуйский,
Иль пред тобой, Мстиславский? Иль, быть может,
Перед тобой, боярин наш Никита
Романович, врагов моих заступник?
Ответствуйте – я жду!
Годунов.
Великий царь!
Твоей священной покоряясь воле,
Мы совещались. Наш единодушный,
Ничем не отменимый приговор
Мы накрепко постановили. Слушай!
Опричь тебя, над нами господином
Никто не будет! Ты владыкой нашим
Доселе был – ты должен государить
И впредь. На этом головы мы наши
Тебе несем – казни нас или милуй!
(Становится на колени, и все бояре за ним.)
Иоанн (после долгого молчания).
Так вы меня принудить положили?
Как пленника связав меня, хотите
Неволей на престоле удержать?
Бояре.
Царь-государь! Ты нам дарован Богом!
Иного мы владыки не хотим,
Опричь тебя! Казни нас или милуй!
Иоанн.
Должно быть, вам мои пришлися бармы
Не по плечу? Вы тягость государства
Хотите снова на меня взвалить?
Оно-де так сподручней?
Шуйский.
Государь!
Не оставляй нас! Смилуйся над нами!
Иоанн.
Свидетельствуюсь Богом – я не мнил,
Я не хотел опять надеть постылый
Венец мой на усталую главу!
Меня влекли другие помышленья,
Моя душа иных искала благ!
Но вы не так решили. Кораблю,
Житейскими разбитому волнами,
Вы заградили пристань. Пусть же будет
По-вашему! Я покоряюсь Думе.
В неволе крайней, сей златой венец
Беру опять и учиняюсь паки
Царем Руси и вашим господином!
(Надевает Мономахову шапку.)
Бояре (вставая).
Да здравствует наш царь Иван Василич!
Иоанн.
Подать мне бармы!
(Надевает царское облачение.)
Подойди, Борис!
Ты смело говорил. В заклад поставил
Ты голову свою для блага царства.
Я дерзкую охотно слышу речь,
Текущую от искреннего сердца!
(Целует Годунова в голову и обращается к боярам.)
Второй уж раз я, вопреки хотенью,
По приговору Думы, согласился
Остаться на престоле. Горе ж ныне
Тому из вас, кто надо мной что-либо
Задумает, иль поведет хлеб-соль
С опальником, или какое дело
Прошедшее мое, хотя келейно,
Посмеет пересуживать, забыв,
Что несть судьи делам моим, бо несть
Верховной власти, аще не от Бога.
(Озирается.)
Я Сицкого не вижу между вами?
Годунов.
Не гневайся, великий государь!
Прости безумного!
Иоанн.
Что сделал Сицкий?
Годунов.
Он не хотел идти тебя просить.
Иоанн.
Он не хотел? Смотри, какой затейник!
Вишь, что он выдумал! Когда вся Дума
Собором всем просить меня решила —
Он не хотел! Он, значит, заодно
С литовцами? И с ханом Перекопским?
И с Курбским? – Голову с него долой!
Захарьин.
Царь-государь! Дозволь тебе сегодня,
Для радостного дня, замолвить слово
За Сицкого!
Иоанн.
Ты поздно спохватился,
Мой старый шурин! Если ты хотел
Изменников щадить – ты должен был
Сам сесть на царство – случай был сегодня!
(К боярам.)
Дать знать послу сестры Елисаветы,
Что завтра я глаз на́ глаз назначаю
Ему прием. Теперь идем в собор
Перед Всевышним преклонить колена!
(Уходит с боярами.)
